КОРОЛЕВСКИЕ СЛУГИ И ЯКОВИТСКИЙ ДВОР В АНГЛИИ 1603-1625

Кузнецова, "они (слуги) подкапывались под саму идею

представительства"[226]. В месте с тем, парламентарии не редко были не

прочь воспользоваться услугами королевских слуг для выполнения собственных

распоряжений. В то же время Яков I никогда не допускал ко двору лидеров

парламентской оппозиции, например, Джона Хоулза, о котором Бэкон писал

королю, что тот "хотел вслед за парламентом склонить на свою сторону и

двор".[227] Интересно, что некоторые активные парламентские оппозиционеры

являлись бывшими неудачными придворными.

Напротив, придворные высоко ценили депутатские места. На выборах они

демонстрировали свое преимущество перед другими кандидатами правом доступа

ко двору и возможностью добиться определенных льгот.

По мнению американского исследователя Н. Кадди, значительную роль в

направленности придворной политики Якова I играла именно проблема англо-

шотландской унии.[228] По замыслу Стюарта, двор должен был стать моделью

для заключения союза на основе паритетного представительства обоих наций.

Яков I активно использовал репрезентативные и художественные возможности

двора для пропаганды объединительных настроений и продвижения планов союза

в парламенте.

Придворные маскарады являлись не только средством пропаганды союза, но и

представляли собой серию попыток ответить на критику унии.[229] Например,

маскарад на свадьбу влиятельного шотландца Хея был выстроен как диалог

между англичанином-елизаветинцем и британцем-яковитом.

Новый двор стал своего рода политической сделкой, попыткой соединить

английскую и шотландскую придворные и властные традиции. Яков I стремился

вписать новый хаусхолд в английскую административную систему, но именно

двор и особенно Королевская Спальня стали камнем преткновения на этом пути

и поводом для резкой оппозиции объединительным планам.

Идея равного представительства во властных структурах встретила

сопротивление английской знати и бюрократии. Компромисс был найден в том,

что высшие государственные посты оставались за елизаветинцами, а Яков

сохранял шотландское окружение в Королевской Спальне, которое и составило

ядро нового двора.

В дальнейшем Яков I пытался демонстрировать паритет через парные

назначения в Спальню (напр., в июне 1603 г. – шотландец Джеймс Хей и

англичанин Филипп Герберт) или возведения в Орден Подвязки (напр., в апреле

1615 г.– шотландец Томас Эрскин и англичанин Уилиям Ноуллз, соперничество

которых в роскоши во время церемонии вызвало живой интерес у публики, и

символизировало сложившееся противостояние). Но это не принесло должного

результата. Англичане были по-прежнему недовольны ограничением доступа к

королю в пользу шотландцев из Спальни. При дворе периодически вспыхивали

конфликты между представителями наций, и ходили слухи о заговорах против

шотландцев[230].

С самого начала объединения дворов стали возникать споры и конфликты

между англичанами и шотландцами, нередко они вспыхивали, казалось бы, на

чисто "бытовой" почве. В июле 1603 г. Карлтон писал из Виндзора, где

остановился двор, о первых ссорах между английскими и шотландскими лордами

из-за расквартирования во дворце.[231] 8 июля Яков I был вынужден выпустить

прокламацию о примирении наций.[232] Дело было не только в борьбе за

преобладание в ближайшем окружении короля, но и в противостоянии двух

культур, двух стилей жизни.

Шотландские слуги Спальни очень резко реагировали на любые, даже самые

незначительные, выпады в свой адрес. В сентябре 1605 г. Джон Марри доложил

королю, что шотландцы Спальни осудили один пассаж в пьесе Estward Hoe и

требовали наказать ее автора. Подобные петиции были также направлены Сесилу

и Лорду-камергеру. Смысл пассажа заключался в том, что, по мнению одного из

героев пьесы, шотландцы, хотя и являются самыми лучшими друзьями англичан

во всем мире, но лучше всего держать их подальше от Англии.[233]

Особое возмущение шотландцев вызвала речь Кристофера Пиггота в

парламенте 1607 г. с обвинениями в их адрес. Один из королевских спальников

Джон Рамзи доложил об этом королю и потребовал арестовать оратора, что и

было сделано[234]. Бэкон выступил с ответом, утверждая, что шотландцев, за

исключением королевского окружения, было не столь и много при дворе.[235]

Но проблема была не в количестве, а в том, что они пользовались

непропорционально большим преимуществом в аккумулировании королевской

щедрости и реализации королевской воли.

Особое неприятие по отношению к шотландцам проявляли те, кто либо был

вынужден оставить свои должности в их пользу, либо те, кому они преградили

продвижение ко двору. Джон Хоулз, один из таких англичан, считал, что

именно с приходом "бедных и голодных шотландцев...начала угасать слава

английского двора". Из-за шотландцев, по мнению Хоулза, двор покинули

лучшие из джентри, "презирая их соседство", что привело к ослаблению той

связи между двором и графствами, которая существовала во времена

Елизаветы.[236]

Чрезмерная щедрость короля к шотландцам и их привилегии стали поводом

для провала унии в парламенте. Тот же Джон Хоулз, один из наиболее активных

ораторов парламента 1610 года, а ранее неудавшийся придворный, объявил

королевский двор "причиной всего". Он особенно нападал на шотландцев,

которые монополизировали Спальню и придворный патронаж. Хоулз предложил

разделить штат Спальни поровну между нациями.[237]

Сам Хоулз являлся примером представителя того поколения джентри и

горожан, которое было отторгнуто Яковом I в пользу сохранения положения

шотландцев. В рамках тюдоровской традиции они рассматривали государственную

и придворную службу как высшую форму гражданского призвания, в которой

совмещались личные выгоды и государственные интересы.[238] Апеллирование к

своему служебному опыту и достойному происхождению не помогло Хоулзу

закрепиться при новом дворе, и только деньги и земли, накопленные им во

время вынужденной отлучки, обеспечили ему титул.

Причина этого разрыва между “Двором” и “Страной” кроется не столько лично

в Якове I и его предпочтении своим соотечественникам, сколько в

специфической консервативности придворной машины, ограниченности ее

ресурсов, ее корпоративной замкнутости. Ограниченное предложение придворных

и государственных постов рождало ажиотажный спрос, где решающими факторами

в выборе из нескольких кандидатов являлись патрон-клиентные связи

подкрепленные соответствующими средствами. Включение нового шотландского

элемента еще более сократило предложение, а внутренняя замкнутость Спальни

скорректировала потоки, питающие фонтан королевской щедрости и исходящие от

него.

В этой связи выдвижение на первые роли в системе придворных патрон-

клиентных отношений Роберта Карра и его назначение на пост Лорда-камергера

двора (июль 1614 г.) может рассматриваться как негативное

персонифицированное решение проблемы унии: шотландский фаворит, формальный

и неформальный лидер Королевской Палаты был призван стать покровителем

англичан при дворе. Яков I сознательно подталкивал его к союзу с кланом

Говардов.

Как уже отмечалось, прибыв в Англию, Яков I был вынужден принять более

строгий порядок английского двора, но стремился наполнить его франко-

шотландским содержанием. Шотландский двор, построенный по французской

модели (совпадал порядок расположения комнат, их название, номенклатура

должностей), не был разделен на "внешний" и "внутренний" круги, в отличие

от более формализованного английского двора. Такая открытость шотландского

двора позволяла, с одной стороны, активно использовать королевских слуг в

государственных делах, а с другой, – открывала для знати возможность

относительно свободного доступа к королю.

Стюартовская Спальня соединила английскую и шотландскую практику. В

условиях непривычного для шотландцев политико-административного давления со

стороны тюдоровской аристократии, государственных сановников, парламента

только активное использование лично преданных королю слуг Спальни как

ближайших советников и агентов его воли позволило Якову I закрепить свой

контроль над проведением внутренней и внешней политики. Отсюда неизбежно

значительное влияние королевских фаворитов на характер стюартовской

политики.

Утвердившись подобным образом в английском дворе, Яков попытался

распространить влияние своего ближайшего окружения за пределы королевской

Спальни. В структуре шотландского двора контроль над слугами Королевской

Спальни и руководство над всеми остальными службами Палаты традиционно

находилось в руках одного человека, который одновременно являлся первым

слугой короля, главным должностным лицом двора и одним из высших чинов

всего государства. Тем самым он всецело воплощал в себе единство публичной

и приватной сфер жизни монарха, а также единство личных и общественно-

государственных функций его слуг.

Поэтому назначение в июле 1614 г. шотландского фаворита, камергера

Спальни Роберта Карра, Лордом-камергером нарушало принцип разделения между

"внутренними" и "внешними" палатами двора и ставило его в один ряд с

ведущими министрами государства. Формальный статус наполнялся реальным

содержанием.

Яков I заявил, что он передал этот пост Карру как самому близкому другу,

которого "он любит больше всех живущих" на земле. Яков I сознавал значение

должности и то, какую роль был призван играть его фаворит, когда писал о

том, что "все придворные милости и должности проходят через него как Лорда-

камергера".[239]

Кроме того, после смерти Р. Сесила Р. Карр фактически стал выполнять

обязанности Госсекретаря. Т. Лейк передал в его распоряжение личную

королевскую печать. Карру была переадресована вся иностранная

корреспонденция. Он также контролировал деятельность комиссии, которая

ведала функциями Лорда-казначея (именно на этот период приходится новый

резкий рост государственного долга: с 300.000 до 688.000 ф.[240]).

Впоследствии должность Госсекретаря, которая потеряла свое прежнее

значение, была передана Уинвуду, чью кандидатуру поддержал Карр[241].

Появившись при дворе в 1607 г., Карр быстро завоевал расположение

короля, присягнул сначала камер-юнкером, а в декабре был назначен

камергером Королевской Спальни. Он заменил в качестве королевского фаворита

англичанина графа Монтгомери. Возможно, это была своеобразная реакция

Якова I на провал унии в парламенте.[242]

К середине 1608 г. английские лорды оставили надежды выдвинуть фаворита

из англичан. Их взор упал на друга Карра англичанина Томаса Оувербэри

(Overbury), через которого они стремились получить влияние на фаворита.

Особенно усердствовали в этом направлении Сесил и Суффолк.[243]

Весной 1611 г. Карр принял титул виконта Рочестера и стал первым из

шотландцев, получившим право заседать в английском парламенте. Некоторые

современники считали, что уже осенью 1611 г. он имел больше влияния, чем

Лорд- казначей. Это проявлялось в его большей популярности у просителей

королевской милости, чем Сесил.[244] Ему же отводилась ведущая роль во

главе других шотландцев в провале политики Сесила по заключению Великого

Контракта.

Отличие позиций Карра и Сесила состояло в том, что влияние первого

проистекало от его постоянного присутствия при короле, а второго -- от

контроля над администрацией. В силу этого Карр предоставлял своим союзникам

больше возможностей для патронажа. Кроме того, как известно, Карр внес

серьезный разлад в королевскую семью, противостоя королеве и принцу

Генриху. Не случайно, что временные примирения между ними воспринимались

как события, значимые для внутренней политической стабильности[245].

Карр, чьи возможности при жизни Сесила были ограничены, стал своего рода

"козырной картой" в придворной партии, или, как выразился немецкий историк

Гебауэр, "прагматической партией", состоящей из одного человека.[246]

Необремененный политическими установками, он создал ситуацию, когда

тактическая победа фракций зависела от того, кто переманит фаворита на свою

сторону.

Пробным камнем стала борьба за пост Госсекретаря. Первоначально Карр

склонялся в пользу парламентского оппозиционера Невила, за которым стояли

Пемброк и Саутгемптон. При данном раскладе Карру отводилась роль посредника

между королем и парламентом. Это давало бы фавориту возможность проявлять

политическую активность, стать самостоятельной политической фигурой. К тому

же, в этот период его стали воспринимать в обществе как защитника

протестантов при дворе короля[247]. Но подобный расклад не устраивал прежде

всего Якова I, которому нужен был верный слуга и исполнитель его воли, а не

новый политический лидер.

Яков I стал активно подталкивать Карра к союзу с Говардами, чему

способствовала любовная связь фаворита с леди Эссекс, дочерью графа

Суффолка, и спор с Пемброком за пост Шталмейстера.

В этой игре оказался лишним Т. Оувербэри, который выступил против

наметившегося политического и семейного союза. В результате он был заключен

в Тауэр, где вскоре был отравлен по приказу жены Карра леди Эссекс.

Вскрытие этого факта стало проичиной падения фаворита и значительного

ослабления всего клана Говардов.

Конец 1613 -1614 гг. – это период бесспорного господства Карра в

придворной системе.[248] Его поддержкой стремились заручиться лидеры

придворных фракций, прежде всего, из клана Говардов, в частности,

Нортгемптон, который претендовал на пост Лорда-казначея после смерти

Сесила. Поддержка фаворита стала решающим фактором в борьбе за эту

должность. Нортгемптон открыто льстил Карру, называя его "перводвигателем

нашего двора". Впоследствии Нортгемптон через Карра направлял Якову I

отчеты и получал королевские инструкции, продвигал на ответственные посты

своих клиентов. Их отношения были взаимовыгодными. Нортгемптон, в свою

очередь, гарантировал королевскому фавориту поддержку в назначении на пост

Лорда-камергера и продвижение шотландцев на различные должности. Автор

одного из историко-публицистических произведений первой половины XVII в.

видел отличие Карра от других фаворитов в том, что он стал им "только

благодаря собственным стараниям, а не обману" и без помощи разного рода

петиций и просьб. Но его недостаток заключался в том, что он слишком

поддавался просьбам и влиянию других[249].

Несмотря на тесные связи, сложившиеся с некоторыми лидерами

аристократических группировок, Карр всегда оставался человеком Якова I.

Стремясь закрепиться в придворной системе и создать собственную

клиентелу, Карр стал продвигать родственников в Королевскую Спальню. Его

племянник Уильям Карр в сентябре 1614 г. стал грумом Королевской Спальни, а

брат Роберт. Карр, будущий граф Анкрум, стал грумом Спальни принца, другой

родственник Генрих Гибб с июля 1613 г. был камер-юнкером Королевской

Спальни.

На протяжении 1614 г. Карр фактически являлся главой слуг Спальни,

поскольку Обер-камергер Т. Эрскин болел и отсутствовал при дворе. Подобное

стратегическое расположение позволяло ему контролировать назначение на

должности и распределение пожалований. Лидеры оппозиции в палате лордов

Пемброк и Саутгемптон так и не смогли получить обещанных продвижений

соответственно на пост Лорда-камергера и в Совет.

Карру была уготована роль связующего звена между королем и английской

аристократией, чтобы заручиться ее поддержкой в парламенте. Но еще менее

успешный парламент 1614 г. показал несостоятельность данной политики.

Слишком серьезны были разногласия внутри английской аристократии, и

существовала принципиальная невозможность решить подобным образом проблему

унии. Поэтому скорое восхождение Дж. Виллерса, будущего герцога Бэкингема,

ознаменовало новое направление стюартовской политики.

Первая попытка установить англо-шотландское равновесие была нарушена

скандальным падением Карра, которое было столь же стремительно, как и его

взлет. Еще осенью 1614 г. он был в силе и препятствовал продвижению

Виллерса в состав Спальни, а в июле 1615 г. Совет отказался уступить

формальной просьбе короля о его прощении.

Падение Карра отразилось на его сторонниках и клиентах в Королевской

Палате и в хаусхолде принца Карла. 12 человек было допрошено или уволено с

постов. То рвение, с которым дело вел Верховный Судья Э.Кок, могло создать

вакуум власти в ключевых придворных структурах, который мог быть заполнен

представителями соперничающих фракций и породить, таким образом, общую

нестабильность придворной системы.

Опасаясь этого, Яков I приостановил чистку, а Бэкингем прибрал под свое

крыло бывших клиентов Карра. Была проведена своего рода кампания по

восстановлению политического равновесия при дворе: граф Эрандел, новый

лидер изрядно ослабленного клана Говардов, был включен в Совет, а Джон

Дигби назначен Вице-камергером двора, в заместители своему главному на тот

момент оппоненту в продвижении испанского брака графу Пемброку.

В системе Королевской Спальни равновесие было отчасти восстановлено

возвышением нового шотландского фаворита маркиза Гамильтона и назначением в

1616 г. герцога Леннокса, родственника Якова I и члена Королевской Спальни,

на возрожденный пост Лорда-стюарда, который не только возглавлял Хаусхолд,

но и обладал высшей административной и юридической властью на территории

всего двора, противостоя графу Пемброку, который получил пост Лорда-

камергера. При дворе была создана глобальная система политико-

административных противовесов, в которой решающим факторами оставались

личная инициатива Якова I и контроль за Королевской Спальней.

Таким образом, проблема унии в конце правления была сведена до создания

системы дуального фаворитивизма:[250] Бэкингем осуществлял контроль над

английским, а Гамильтон над шотландским направлениями стюартовской

политики. Пемброк и Леннокс поделили административно-финансовый контроль

над придворными структурами.

Не случайно, что обвинения против шотландцев и, соответственно, против

Королевской Спальни практически исчезли к началу 20-х гг. XVII в. Если в

первые две трети яковитского правления Спальня была одной из причин провала

униатской политики короля, то в последней трети именно Королевская Спальня,

состоящая из представителей обоих наций и имевшая формального главу в лице

шотландца Т. Эрскина и неформального лидера в лице англичанина герцога

Бэкингема, стала символом и единственным воплощением унии.

Выделение Спальни и постепенное укрепление ее влияния были не

единственными изменениями в придворной системе, которые произошли с

приходом Якова I Стюарта. Все они так или иначе оказали влияние на

изменение общеполитической ситуации. Одним из способов контроля Спальни над

государственными и придворными структурами стало широкое использование

практики совмещения постов. Многие камергеры и камер-юнкеры Спальни

получали различные прибыльные должности и нередко руководили другими

субдепартаментами. Через своих слуг Яков I получал доступ к различным

финансовым источникам и административным рычагам королевства и проводил

выгодную ему политику.

Например, Джордж Хоум, самый влиятельный из камергеров в первые годы

правления Якова I, был хранителем личной королевской казны, заместителем

Лорда казначея и возглавлял Большой и Малый Королевские Гардеробы, т.е. он

контролировал средства, отпускаемые на снаряжение почти всех придворных

слуг и чиновников центральных ведомств (livery). Интересно, что до

известного придворного реформатора, купца Кранфилда и после него

Королевским Гардеробом руководили исключительно члены Королевской Спальни,

и именно на Гардероб приходится значительный процент роста королевских

расходов. Большая часть этих средств тратилась на облачение короля, его

семьи и ближайших слуг в соответствии с новыми придворными стандартами

роскоши.[251]

Таким образом, в период правления Якова I происходит институциональное

выделение субдепартамента Королевской Спальни как относительно

самостоятельной и ближайшей к королю придворной структуры. Спальня

становится наиболее влиятельной службой двора и одним из политических и

церемониальных центров стюартовской системы. Первоначально среди слуг

Спальни доминирующее положение занимала шотландская придворная элита.

Являясь собственной клиентелой короля, она стремилась ограничить доступ к

монарху, выступала в качестве проводника королевской политики, посредника

между Яковом I и английской социальной элитой.

Возможно, что Яков Стюарт рассматривал Спальню как часть общей политики

на расширение елизаветинского истэблишмента, которая также осуществлялась

через натурализацию шотландцев и создание прочной системы англо-шотландских

брачных связей. Камергеры Спальни как бы представляли новую яковитскую

модель аристократа: как правило, низкое происхождение, привязанность ко

двору и к королю лично, активное вовлечение в патрон-клиентные связи,

акцент не на военной, а гражданской службе, культурное покровительство,

тесная зависимость материального положения от королевской щедрости и

должностных привилегий.

С течением времени двор был отдан в руки королевских фаворитов вне

зависимости от их национальной принадлежности, решающую роль стала играть

политическая и социальная значимость. За счет ставленников последних штат

Спальни заметно увеличился, утратив свою однородность. Субдепартамент

Королевской Спальни постепенно начинает терять статус придворной

политической элиты, передав его отдельным фаворитам и советникам Якова I, а

затем и его сына Карла I.

Противоречие раннестюартовской придворной политики заключалось в том, что

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30