КОРОЛЕВСКИЕ СЛУГИ И ЯКОВИТСКИЙ ДВОР В АНГЛИИ 1603-1625

Королевскую Спальню (Эдуард Сесил, Кромвель, Холз).

Щедрой раздачей рыцарских титулов Яков I стремился заручиться поддержкой

провинциального джентри и горожан, а провозгласив сохранение всех постов за

прежними владельцами, надеялся на содействие елизаветинской бюрократии.

На всем пути следования из Шотландии Якова I встречали слуги

елизаветинского двора, от трубачей до руководителей отдельных

субдепартаментов, которые присягали в качестве его новых слуг. Большая

часть слуг двора встретила короля в Теобальдсе (3 мая), где все "были

учтиво приняты к собственному удовлетворению".[191]

Вряд ли можно согласиться с утверждением Н. Кадди о том, что "возрождение

Спальни" началось еще в Шотландии, когда Кэри был включен в ее штат и даже,

возможно, провозглашен ее Обер-камергером[192]. Только встретив

сопротивление елизаветинское элиты своим планам продвижения шотландцев в

Совет и на государственные посты, Яков I обратился к двору и к Спальне как

к средствам утвердить свой авторитет и инкорпорировать своих

соотечественников в английскую административную и социальную структуры.

Отделение Cпальни от остального двора произошло во время прибытия Якова I

в Тауэр (11-13 мая) накануне коронации. Более 20 шотландцев и все англичане

были переведены в Ближнюю палату. Хотя король пообещал Р. Кэри, что скоро

снова допустит его в Спальню, но как заметил один из недоброжелателей

англичанина, "если король почувствовал (в Кэри) неудовлетворенный разум

(discontented mind), то (он) уже никогда не получит снова ни его любви, ни

его расположения"[193]. Возможно, что Яков I припомнил отказ Кэри

отправиться в Бервик, чтобы ограничить приток посетителей в Шотландию или

его напряженные отношения с шотландцами. Но, скорее всего, случай с Р. Кэри

– лишь частное проявление общего изменения политики нового короля

относительно своего ближайшего окружения.

С этого момента Яков I решил оставить в штате Спальни только преданных и

испытанных слуг, исполнителей его воли. Что касается Кэри, то он еще раз

попытался проникнуть в Спальню в августе 1603 г. при посредничестве

королевы Анны, которая также ходатайствовала за Джеймса Хея и Филиппа

Герберта. Но если последние присягнули королевскими камергерами, то Кэри

было отказано, чтобы он "больше никогда не надеялся на это".[194] На

примере Роберта Кэри Яков Стюарт продемонстрировал, что с этого момента

только он определяет персональный состав своих ближайших слуг, причем

сообразно социально-политической конъюнктуре.

Члены Спальни стали своего рода закрытой элитой стюартовского двора,

которую монарх рассматривал как собственную семью. Они получали львиную

долю королевской щедрости. Из 29 придворных, получивших 75% всех

пожалований за вторую половину XVI – начало XVII вв., 10 являлись членами

яковитской Спальни, а из 9 получивших 45% пожалований – 6 были королевскими

камергерами.[195]

Исключительное положение слуг Королевской Спальни было закреплено

церемониально. Во время придворных процессий королевские спальники

следовали либо непосредственно перед королем, либо сразу после него, в

отличие от слуг Ближней палаты, которые располагались в первых рядах

шествия.[196]

Яков I использовал включение в штат Спальни как проявление одной из

высших форм королевского расположения[197]. Он относился к этому вопросу

очень избирательно, продвигая в ее штат либо с целью приблизить тех, кому

он полностью доверял, либо для того, чтобы более тесно привязать к себе

тех, кто стоял за предлагаемыми кандидатурами. Например, Дж. Виллерс,

будущий герцог Бэкингем, был включен в Спальню по настоянию королевы Анны и

первоначально проходил как человек графа Пемброка и епископа Эббота,

лидеров "протестантской" партии при дворе.

Вхождение в состав Спальни давало возможность приглянувшимся Якову I

персонам закрепиться в придворном сообществе. Они переходили под личное

покровительство короля, их статус резко повышался. Наиболее характерными

примерами в этом отношении являются Карр и Виллерс.

К концу правления численность слуг Спальни увеличилась до 30, но тем не

менее, в непосредственном контакте с королем находилось по-прежнему около

10 из ее членов. К тому времени после возвышения Бэкингема консерватизм

первого Стюарта был отчасти преодолен и в субдепартаменте появляются

англичане, но даже самый влиятельный из всех королевских фаворитов не смог

полностью сломить влияние шотландцев, т.к. последнее слово оставалось за

королем, чей личный и социальный базис был ограничен прежде всего его

соотечественниками. Именно они на протяжении всего правления получали

львиную долю пожалований[198], а Бэкингем, несмотря на все свое огромное

влияние, так никогда и не стал официально главой Спальни, как и не

возглавил социальную иерархию (Леннокс получил титул герцог Ричмонд, чтобы

сохранить первенство на социальной лестнице перед герцогом Бэкингемом.). В

1620 г. шотландец маркиз Гамильтон стал камергером Спальни "без соучастия

(privity)... лорда Бэкингема".[199] Лоудз несколько преувеличивает влияние

последнего, когда считает, что с приходом Бэкингема произошла изоляция

двора от провинции и аристократии посредством выталкивания соперников

фаворита на периферию патрон-клиентных отношений, а политический разрыв

наслаивался на разрыв в морали, манерах, культурных и религиозных

ценностях.[200] Во-первых, собственная клиентелла Бэкингема была

чрезвычайно широка и разнообразна, а во-вторых по-прежнему сохраняли

определенное влияние и патронажные связи лидеры придворных группировок

(Пемброк, Леннокс, Бристол, шотландцы и др.)

Как уже отмечалось, в первые годы яковитского правления Королевская

спальня фактически узурпировала доступ к монарху, ограничивая даже

королевских советников и высших должностных лиц государства.

При Стюартах постепенно выделяются три категории лиц, присутствовавших

при дворе: те, кто автоматически имел доступ в Королевскую Спальню (слуги

субдепартамента и высшие чины королевства); вторую категорию составляли те,

кто мог от себя лично искать аудиенции короля через слуг Спальни (к ним

относились советники, епископы, различные должностные лица); и третью - те,

кого вызывал сам король (разного рода присутствующие при дворе), а также

те, кто, пусть и состоял в штате Королевской Палаты, тем не менее не имел

доступа в ряд комнат, составлявших королевские апартаменты (например, слуги

Ближней комнаты).[201]

Постепенно через слуг Спальни стало проходить значительное количество

документов на королевскую подпись. Так, например, о Хэмфри Мэе, одном из

немногих англичан, которым удалось в середине правления Якова I проникнуть

в Спальню, говорили, что он может сделать любую просьбу и любого просителя,

каким бы уважением он не пользовался, неугодными королю.[202] Спальня стала

своего рода барьером между королем и его министрами и подданными.

Яков I часто использовал слуг Спальни как первых советников, прежде чем

обращаться за советом к лордам.[203]

Пристрастие Якова I к охоте и конным прогулкам, в которых его

сопровождали только слуги Спальни, усиливало особое положение

субдепартамента.

Придворная терминология и иерархия придворных структур постепенно

становятся знаковой, символичной для всего социума, отражая всеобщую связь

короля и его подданных.

Во время торжественного въезда Якова I в Лондон в 1604 г. на одной из

арок под словом "Londinium" было начертано "Camera Regis", устанавливая тем

самым единство городского и придворного пространства и нерасчлененность

последнего. Спустя три года Генрих Монтагю Рекордер Лондона

противопоставлял слуг Спальни и Ближней палаты двора и слуг "Большой"

Приемной палаты королевства, т. е. лондонцев. Он надеялся, что, хотя первые

"в виду необходимости их присутствия чаще находятся перед королевскими

глазами, ... то лондонцы постоянно находятся в королевском разуме".[204]

Благодаря особой близости к монарху и доверию с его стороны, слуги

Спальни часто выступали в качестве специальных королевских посланников.

Иногда даже самые влиятельные из королевских советников не были

информированы об их действиях. Так произошло в случае с одним из камергеров

Спальни Джоном Гиббом, который был послан Яковом I с распоряжением об

отсрочке приведения в исполнение приговора над У. Рэли.[205]

Поскольку Яков I большое количество времени проводил вне Лондона, то

государственное управление в значительной мере осуществлялось через

корреспонденцию. Формально королевская переписка должна была осуществляться

только через секретаря Томаса Лейка, на деле же секретарские функции

нередко выполняли слуги Королевской Спальни: Эстон, Данбар, Фентон, позже

Карр, который самостоятельно отбирал сообщения и отсеивал просьбы,

направляемые к королю.

Шотландские слуги королевских покоев играли активную роль в системе

придворного патронажа. К ним обращалось большое количество охотников до

королевских должностей и пожалований.[206] Один из руководителей

специальной Службы королевских прошений (Request) Роджер Уилбрахем отмечал,

что наиболее серьезные и большие прошения проходят через Спальню.[207] По

подсчетам Н. Кадди, через Спальню проходило около 20 % документов на

королевскую подпись. При Бэкингеме это число возросло до 50 %[208].

В 1613 г. Испанский посол, оценивая ситуацию при английском дворе,

сообщал, что главными фаворитами короля стали шотландцы во главе с Робертом

Карром, к тому времени - виконтом Рочестером. С ним единственным, по мнению

испанца, король решает все свои дела, а "совет состоит из плохо

осведомленных людей"[209].

Особую роль в штате субдепартамента стал играть личный казначей короля,

или хранитель его личного кошелька (Keeper of the Privy Purse). Он хранил

наличные суммы, ассигнованные на повседневные расходы монарха. Официально

должность была введена Яковом I для того, чтобы получить большую свободу в

распоряжении средствами, отпускаемыми на королевские нужды.

В первые годы правления Якова I суммы, расходуемые личным казначеем,

резко возросли,[210] тогда же отчеты о них перестали поступать в

распоряжение Казначейства. Вместе с тем он освободился от ряда выплат на

второстепенные расходы, сосредоточившись на личных потребностях короля.

Нередко эти средства использовались для поощрения королевских приближенных.

С 1611 г. по 1625 г. пост занимал Джон Марри, пользовавшийся большим

доверием монарха. В конце правления Якова I в его распоряжение перешла

специальная печать в виде росписи короля, когда Яков I не смог подписывать

документы из-за болезни руки[211]. Через него проходила значительная часть

прошений и петиций на имя короля.

Таким образом, при Якове I Госсекретарь и Лорд-казначей государства

Роберт Сесил постепенно потерял те административно-финансовые привилегии,

которыми он обладал в конце елизаветинского правления. Тогда он имел почти

неограниченную никем монополию на получение королевской подписи, строгий

контроль над расходами королевы, ее двора и всего государства, свободный

доступ к монарху.

Томас Эдмондс писал, что Сесилу пришлось заключить своего рода паритетное

соглашение с Джорджем Хоумом, неформальным лидером Спальни, о разделе сфер

влияния вокруг короля. За Сесилом сохранялись вопросы управления

государством, а Хоум, о котором говорили, что он пользовался любовью короля

и знал о всех его склонностях и о большинстве королевских тайн,

контролировал распределение придворных должностей, королевских пожалований,

особенно предназначенных лично для него и шотландцев[212].

Отношение Якова I к своему окружению исключило для Госсекретаря

возможность установить прямой контроль над Королевской Спальней. Сесилу

пришлось использовать особые методы опосредованного влияния, через

продвижение в штат Спальни "своих" людей.

К ним с известными оговорками можно отнести шотландца Джеймса Хея;

англичанина Филиппа Герберта, племянника Сесила; Роджера Эстона, который,

хотя и был англичанином по происхождению, уже давно обосновался в

Шотландии. С Эстоном Сесил вел переписку еще до вступления шотландского

короля на английский престол. Что касается Хея, то Яков Стюарт также

рассматривал его в качестве связующего звена с министром и, видя стремление

своего слуги добиться признания у английской аристократии, всячески

способствовал ему в этом.[213]

Эстон и Хей, которые были королевскими советниками, играли довольно

заметную роль как во внутренней, так и во внешней политике, чего не скажешь

о Филиппе Герберте, который был одним из первых любимчиков Якова I,

известного своими необычными пристрастиями. Его главная заслуга была в том,

что он разбирался в собаках. К тому же, главным патроном и покровителем для

всех троих всегда оставался король.

Поэтому Госсекретарь был вынужден использовать прямой подкуп некоторых

камергеров (Леннокс, Эрскин) и камер-юнкеров (Джон Марри), чтобы заручиться

их поддержкой при решении тех или иных вопросов. Для этого Сесил первое

время закрывал глаза на чрезмерную королевскую расточительность в пользу

шотландцев, а защищая в парламенте право короля на благосклонность к своим

соотечественникам, демонстрировал им свою необходимость. Он стремился

привязать к себе как можно большее количество шотландцев, для чего

покровительствовал родственникам слуг Королевской Спальни.

В 1604 г. Дэвид Марри (Murrey), родственник камер-юнкера Спальни Джона

Марри, сам камергер Спальни принца Карла получил от Сесила пенсию 400 ф. в

год из импозиций на вино. При этом когда-то всесильный министр извинялся,

что это меньше, чем шотландец действительно заслужил, но в будущем "он

поддержит любое пожалование, которое вы попросите".[214]

В 1605 г. Сесилу удалось на время ограничить чрезмерное распределение

королевской щедрости и добиться от парламента субсидий в 1606 г., ради чего

Яков I несколько ограничил натурализацию шотландцев, но это не принесло

должного эффекта. Яков Стюарт шел на подобные ограничения ради скорейшего

достижения унии, но когда в 1607 г. стало ясно, что Сесил не способен

обеспечить положительное решение это проблемы, то контроль за

пожалованиями со стороны короля и Хоума был восстановлен.

Примерно в это же время Яков Стюарт и его окружение начинает активно

продвигать в политику Р. Карра как своего рода альтернативного способа

решения тех проблем, с которыми Сесил не смог справится собственными

силами.

В 1610 г. Спальня окончательно вышла из-под контроля Сесила, когда при

активном участии ее слуг был провален Великий Контракт – соглашение об

обмене определенных феодальных прав короны (опеки, реквизиций и др.) на

постоянные субсидии. Это была последняя попытка Сесила сохранить старую,

тюдоровскую, систему управления. Слуги шотландской Спальни и других

придворных служб были объективно заинтересованы в сохранении королевских

прав и прерогатив в качестве источников своих доходов. Среди слуг Спальни

идею Великого контракта поддерживали только англичане граф Монтгомери и Р.

Эстон, который был к тому же членом палаты общин. Среди высших слуг двора

за Контракт выступали союзники Сесила в Совете Лорд-камергер Суффолк и

Шталмейстер двора граф Вустер.

Сам Яков I в парламентской речи в 1610 г. в ответ на обвинение в

чрезвычайной расточительности рассматривал щедрость к шотландцам как

должное проявление собственного достоинства и как естественную

благодарность тем, рядом с кем он рос, воспитывался и сформировался как

правитель. Согласно королевской логике, без должной щедрости по отношению к

его ближайшим (старым) слугам невозможна какая-либо благосклонность к его

новым подданным.[215] Щедрость к шотландцам рассматривалась в духе

средневековой традиции королевской справедливости, иначе король мог

прослыть "неблагодарным". Таким образом, щедро награждая шотландцев, Яков I

в действительности подпитывал надежды его английских подданных. Чем не

средневековая схоластика?

Вместе с тем король уверял, что в настоящее время он более умерен и его

щедрость в равной мере распределяется на обе нации и если не будет

субсидий, то не будет и его щедрости к англичанам. Это уже больше походило

на шантаж. Новые подданные короля должны были снискать королевскую щедрость

своей сговорчивостью. Сесил разделял мнение Якова I о том, что заставить

короля отказаться от чрезмерной щедрости к шотландцам означает заставить

изменить его свою судьбу, ибо "он был рожден среди них".[216]

Парламент 1610 г. фактически вылился в противостояние английской

провинции и шотландской Спальни. В октябре французский посол сообщал, что

от критики больше всех страдают шотландцы[217]. Парламентарии считали, что

именно они "пожирают все". В ноябре депутат Хоскинс открыто заявил в нижней

палате, что они должны освободить Якова из того плена, в котором он

находится эти 7 лет, причем это проблема "не личная, а национальная", иначе

невозможно наполнить королевскую бочку, которая дала течь.[218]

Некоторые парламентарии осознавали, что причина королевской щедрости

именно к шотландцам кроется в особенностях организации Королевской Палаты.

Джон Хоулз обвинял шотландцев из Спальни в том, что они стоят подобно

горам между лучами света, исходящими от Его Величества и остальными

подданными и предлагал поделить штат Спальни поровну между нациями в обмен

на субсидии[219].

Яков I отреагировал несколько иначе. Он установил паритет не в Спальне, а

в Ближней палате, при этом сократив 14 англичан и всего 3 шотландцев.[220]

Этим король продемонстрировал, что он не намерен идти на уступки в вопросе

формирования собственного окружения, тем более допускать англичан. В 1614

г. Чарльз Корнуоллис за подобное предложение был отправлен в Тауэр.[221]

В том же 1610 г. Совет также пытался урезонить шотландцев, те в ответ

предприняли атаку на Сесила и его проект. У них было большое преимущество

перед всеми остальными политическими противниками – свободный и постоянный

доступ к королю. Томас Лейк обвинял Карра в том, что он ложно убедил короля

в стремлении палаты общин выслать шотландцев домой. Это стало поводом для

роспуска парламента.

Несмотря на жесткую критику, раздача пожалований в пользу шотландцев и

процесс их натурализации продолжались. В том же 1610 г. были натурализованы

Карр, Джон Марри, Д. Окмьюти, Левингстон – все из Королевской Спальни.

По мнению современников, а впоследствии и историков, главные причины

финансовых проблем короны в начале XVII в. заключались в королевской

экстравагантности, что было недалеко от истины (от 37.000 до 47.000 ф. в

первые годы было потрачено на украшения, 36.000 ф. – на обновление

гардероба)[222] и в щедрости к шотландцам и другим придворным.

Гранты земель и денежные пожалования привлекали особое внимание, но в

действительности они были не столь велики как казалось. В первые годы

большинство пожалований составляли разрешения на сбор долгов короне,

которые было очень трудно востребовать. В данном случае важна ценность и

престиж королевского пожалования самого по себе и общественное внимание к

этому факту, а также получение определенных властных полномочий.

В 1616 г. был составлен отчет о пожалованиях, выданных шотландцам.

Оказалось, что 133.100 ф. было пожаловано им в долгах короне, 88.000 ф. -

наличными, и 10.614 ф. - ежегодным пенсиями.[223] В финансовом смысле рост

расходов королевского хаусхолда был гораздо более ощутим, чем королевские

пожалования, но менее заметен современникам.

Сесил предпринимал неоднократные попытки бюрократическими методами, а

также действуя через Тайный совет, ограничить королевские расходы и

пожалования. В результате просители стали стремиться обоходить Сесила и его

помощников и обращаться либо лично к королю, либо к слугам Спальни. Попытки

провести административно-финансовые реформы хаусхолда с целью сократить

расходы на содержание двора как при Сесиле, так и после него также ни к

чему не привели.

Различие позиций проявилось и в выделении приоритетов парламентской

политики короны. Для Якова I и его окружения главной задачей являлось

достижение англо-шотландской унии, для Сесила и Совета – решение финансовых

проблем.

Как и в случае с государственными ведомствами, Яков Стюарт так и не смог

установить контроль над английским парламентом. Точнее, в первые годы

правления он не видел в этом необходимости, опираясь на свою шотландскую

практику. Яков I не использовал, а фактически самостоятельно отбросил те

средства, при помощи которых Елизавете удавалось контролировать парламент.

Выборы 1604 г. оказались самыми "свободными" за весь тюдоровско-

стюартовский период. Они были свободными от королевского надзора и от

попыток продвинуть "своих", придворных кандидатов. А те немногие из

королевских слуг, кто самостоятельно были избраны в палату общин, вскоре

получили пэрство и перешли в палату лордов (Стенхоп, Ноллис, Уоттон), к

тому же их вряд ли можно отнести к сторонникам нового двора. В 1612 г.

Джон Чемберлен сообщал, что король был недоволен о тем, что "ему плохо

служили в парламенте по причине малочисленности (в нем) советников и слуг

хаусхолда".[224] Американский историк Уилсон оценивал провал парламентского

контроля, как неудачу всей системы тюдоровского управления, которую

символизировал Сесил, в новых условиях[225]. Деятельность большинства

королевских слуг, выбранных в последующие парламенты, демонстрирует, что в

их поведении все же доминировали не корпоративные, а личные интересы.

Парламентарии стремились избавиться от присутствия в Плате королевских

слуг и советников, поскольку, по мнению отечественного исследователя К.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30