Свобода и счастье человека

общественной системы развились уже внутри старой. Конечно же, важно знать,

насколько были распространены элементы современного общества в позднем

средневековье и сколько элементов, типичных для средневековья, сохраняется

в современном обществе. Однако, пытаясь приуменьшить фундаментальные

различия между средневековым и современным обществом, выдвигая на первый

план непрерывность исторического процесса, отказываясь от концепций

"средневековое общество" и "капиталистическое общество" как от ненаучных,

мы лишаем себя какой бы то ни было возможности теоретически осмыслить

исторический процесс.

Такие попытки - при их кажущейся научной объективности и достоверности -

практически сводят социальное исследование к собиранию бесчисленных

подробностей и не позволяют понять ни структуру общества, ни динамику его

развития.

(2) Буркхардт Я. Культура Италии в эпоху Возрождения. Т. I СПб., 1905, с.

157.

(2) Буркхардт Я. Культура Италии в эпоху Возрождения. Т. I СПб., 1905, с. 5

.

(4) Там же. с. 129.

(5) Одни авторы поддерживали и развивали главный тезис Буркхардта, другие

оспаривали его. Примерно в том же направлении, что и Буркхардт, шли В.

Дильтей и Э. Кассирер , зато другие резко нападали на него. Так, И.

Хейзинга утверждал, что Буркхардт недооценил сходство жизненных условий

широких масс в Италии и в других странах Европы во время позднего

средневековья; что Буркхардт считает началом Возрождения примерно 1400 год,

но основная масса его иллюстративного материала относится к XV и даже XVI

веку; что Буркхардт недооценил христианский характер Возрождения и

переоценил значение языческих элементов; что индивидуализм является не

главной тенденцией культуры Возрождения, а лишь одной из многих тенденций;

что средние века не настолько были лишены индивидуализма, как это

изображает Буркхардт, и поэтому его противопоставление средних веков и

Возрождения является неверным; что Возрождение оставалось приверженным

власти в той же степени, что и средние века; что средневековый мир был не

так враждебен по отношению к мирским радостям, а Возрождение не так

оптимистично, как считает Буркхардт; что установки современного человека -

в смысле стремлений к личным достижениям и к развитию индивидуальности - в

эпоху Возрождения существовали лишь в зачаточном состоянии; что уже в XIII

веке трубадуры развивали идею о благородстве сердца и душевном

аристократизме, а Возрождение не порвало со средневековой концепцией личной

верности и службы вышестоящему в социальной иерархии.

Я полагаю, однако, что даже если все эти аргументы верны во всех деталях,

они не опровергают главного тезиса Буркхардта. Фактически аргументы

Хейзинги сводятся к следующему: Буркхардт не прав, потому что часть

явлений, относимых им к Возрождению, существовала в Западной и Центральной

Европе уже в конце средних веков, а некоторые другие появились лишь после

эпохи Возрождения. Это аргументы того же рода, как и те, что использовались

против всех концепций, противопоставляющих средневековое феодальное

общество современному капиталистическому. Все сказанное выше о таких

аргументах вообще - справедливо, в частности, и по отношению к критике в

адрес Буркхардта. Буркхардт принимал существенные количественные изменения

за качественные, но он был настолько проницателен, что сумел распознать

именно те особенности развития, именно те тенденции, которые в истории

Европы привели через количественные изменения к качественным. По этой

проблеме существует прекрасное исследование Чарлза Тринкхауза, в котором в

основу конструктивной критики Буркхардта положены взгляды итальянских

гуманистов на счастье. Его замечания (с. 18) по поводу неуверенности,

покорности и отчаяния, возникающих в результате усиления конкурентной

борьбы за выживание и успех, представляются особенно интересными с точки

зрения проблем, рассматриваемых в нашей книге.

(6) Ср.: Хейзинга. Указ. соч., с. 159.

(7) Ср. анализ творчества Петрарки в упомянутой книге Дильтея (с. 19 и

ел.), а также книгу Тринкхауза.

(8) Буркхардт. Указ. соч., с. 139.

(9) См. литературу по этому вопросу, приведенную Кулишером (Указ. соч., с.

192 и сл.)

(10) Тоуни. Указ. соч., с. 28.

(11) Тоуни. Указ. соч., с. 31 и сл.

(12) Ср.: Лампрехт. Указ. соч., с. 207; Андреас. Указ. соч., с. 303.

(13) Шапиро. Указ. соч., с. 59.

(14) Шапиро. Указ. соч., с. 54, 55.

(15) Лампрехт. Указ. соч., с. 200.

(16) Цит. по: Шапиро. Указ. соч., с. 21, 22.

(17) Р. Зееберг. Указ. соч., с. 766.

(18) Ср.: Бартман. Указ. соч., с. 468.

(19) Зееберг. Указ. соч., с. 624.

(20) Практика и теория индульгенций служат особенно яркой иллюстрацией

влияния растущего капитализма. Сама идея, что избавление от наказания можно

купить, выражает новое ощущение особой роли денег; но дело не только в

этом. Теория индульгенций, сформулированная Клементом VI в 1343 году,

демонстрирует дух нового капиталистического мышления. Папа, говорил Клемент

VI, имеет в своем распоряжении неисчислимые заслуги Христа и святых и может

распределить часть этого сокровища между верующими (ср. Р. Зееберг, с.

621). В этой концепции папа выступает в роли монополиста, обладающего

огромным моральным капиталом и использующего этот капитал для получения

финансовой выгоды в обмен на моральную выгоду его "клиентов".

(21) "Естественно и неизбежно злая и порочная природа" {лат.}.- Прим.

перев.

(22) М. Лютер. О "Послании к римлянам", гл. 1,1. (Перевод мой, так как

английского перевода не существует.)

(23) Там же.

(24) Там же, с 79. Эта дихотомия - подчинение высшей власти и господство

над низшими - представляет собой, как мы увидим, характерную установку

авторитарной личности.

(25) Ср.: Вебер. Указ. соч., с. 102; Тоуни. Указ. соч., с. 190; Ранульф.

Указ. соч., с. 66 и далее.

(26) Фрейд увидел враждебность человека, направленную на себя самого и

содержащуюся в том, что он назвал "суперэго".

Глава 4

ДВА АСПЕКТА СВОБОДЫ ДЛЯ СОВРЕМЕННОГО ЧЕЛОВЕКА

Предыдущая глава была посвящена анализу психологического смысла главных

доктрин протестантства. Мы показали, что новые религиозные доктрины были

ответом на психологические запросы, возникшие в результате крушения

средневековой социальной системы и зарождения капитализма. Основное

внимание при анализе было обращено на проблему свободы в ее двойном смысле:

было показано, что свобода от традиционных уз средневекового общества -

хотя и давала индивиду новое чувство независимости - заставляла его ощутить

одиночество и изоляцию, наполняла его сомнениями и тревогой, вынуждала его

к новому подчинению и к лихорадочной, иррациональной деятельности.

В этой главе я хочу показать, что дальнейшее развитие капитализма

воздействовало на личность в том же направлении, какое было задано во время

Реформации.

Доктрины протестантства психологически подготовили человека к той роли,

которую ему надлежало играть в современной промышленной системе. Эта

система - ее практика и дух, выросший из этой практики,- охватив все

стороны жизни, изменяла всю личность человека и обостряла те противоречия,

о которых мы говорили в предыдущей главе: развивала индивида и делала его

все более беспомощным, расширяла свободу и создавала новый тип зависимости.

Мы не пытаемся описать здесь воздействие капитализма на структуру

человеческого характера в целом, поскольку нас занимает лишь одна сторона

этой общей проблемы - диалектический процесс развития свободы. Мы покажем,

что структура современного общества воздействует на человека одновременно в

двух направлениях: он все более независим, уверен в себе, критичен, но и

все более одинок, изолирован и запуган. Понимание всей проблемы свободы

зиждется на способности видеть обе стороны этого процесса; рассматривая

одну из них, не забывать о второй.

Это трудно, потому что обычно мы мыслим не диалектически и склонны

сомневаться в том, что одна и та же причина может одновременно вызвать два

противоположных следствия. Кроме того, негативную сторону свободы - бремя,

которое она представляет собой для человека,- вообще трудно осознать;

особенно тем, кто всем сердцем стоит за свободу. Происходит это потому, что

в борьбе за свободу внимание всегда было сконцентрировано на ликвидации

старых форм власти и принуждения; в результате естественно появление такого

чувства, что, чем больше этих традиционных форм принуждения уничтожено, тем

свободнее стал человек. При этом мы не в состоянии увидеть, что, хотя

человек избавился от многих старых врагов свободы, в то же время появились

новые враги; причем этими врагами становятся не столько разного рода

внешние препоны, сколько внутренние факторы, блокирующие полную реализацию

свободы личности. Мы полагаем, например, что свобода вероисповедания - это

одна из решающих побед свободы. Но при этом не осознаем, что, хотя это на

самом деле победа над теми силами церкви и государства, которые не

позволяли человеку исповедовать религию в соответствии с его убеждениями,

современный человек в значительной степени вообще утратил способность

верить во что бы то ни было, не доказуемое методами точных наук. Или

возьмем другой пример. Мы полагаем, что свобода слова - это последний шаг в

победном шествии свободы. Но забываем при этом, что, хотя свобода слова

действительно является важной победой над старыми ограничениями,

современный человек находится в таком положении, когда многое из того, что

"он" говорит и думает, думают и говорят все остальные. Пока человек не

приобрел способности мыслить оригинально, то есть самостоятельно, не имеет

смысла требовать, чтобы никто не мешал выражению его мыслей. Или еще: мы

гордимся тем, что в своем образе жизни человек теперь не зависит от внешних

властей, уже не диктующих ему, что делать и чего не делать. Но не замечаем

роли таких анонимных авторитетов, как общественное мнение и "здравый

смысл", которые так сильны именно потому, что мы готовы вести себя в

соответствии с ожиданиями остальных, что мы внутренне боимся как-то

отличаться от них.

Иными словами, мы зачарованы ростом свободы от сил , внешних по отношению к

нам, и, как слепые, не видим тех внутренних препон, принуждений и страхов,

которые готовы лишить всякого смысла все победы, одержанные свободой над

традиционными ее врагами. В результате мы склонны считать, что проблема

свободы состоит исключительно в том, чтобы обеспечить еще больше той самой

свободы, которая уже получена нами в период Новой истории; мы полагаем, что

защита свободы от тех сил, которые на нее покушаются,- это единственное,

что необходимо. Мы забываем, что проблема свободы является не только

количественной, но и качественной. Разумеется, необходимо защищать и

отстаивать каждую из уже завоеванных свобод, необходимо их сохранять и

развивать, но вместе с тем необходимо добиться свободы нового типа: такой

свободы, которая позволит нам реализовать свою личность, поверить в себя и

в жизнь вообще.

Любая оценка воздействия индустриальной системы на эту внутреннюю свободу

должна исходить из понимания громадного прогресса, которым отмечено

развитие человеческой личности при капитализме. Любая критика современного

общества - если она отворачивается от этой стороны дела - наверняка

основана на бессмысленной романтизации средневековья и критикует капитализм

не ради прогресса, а ради разрушения важнейших достижений человека в Новой

истории.

Протестантство дало толчок духовному освобождению человека. Капитализм

продолжил это освобождение в психологическом, социальном и политическом

плане. Экономическая свобода была основой этого развития, а средний класс -

его поборником. Индивид не был больше связан жесткой социальной системой,

основанной на традициях и почти не оставлявшей возможностей для личного

продвижения за пределы традиционных границ. Ему было дозволено и от него

ожидалось, что в своих собственных экономических делах он достигнет тех

высот, до каких позволят ему подняться его усердие, ум, храбрость,

бережливость или удача. Он рисковал проиграть и оказаться в числе убитых

или раненных в этой жестокой экономической битве каждого с каждым, но мог и

выиграть. При феодальной системе пределы его жизненному развитию были

положены еще до его рождения. При капиталистической системе индивид - в

особенности представитель, среднего класса,- несмотря на массу ограничении,

имел шанс преуспеть за счет собственных достоинств и усилий. Перед ним была

цель, к которой он мог стремиться, и нередко была перспектива эту цель

достигнуть. Он учился полагаться на себя, принимать ответственные решения,

отбрасывать любые предрассудки - и утешающие, и устрашающие...

Человек все более освобождался от уз природы; он овладел ее силами до такой

степени, о какой нельзя было и мечтать в прежние времена. Люди становились

равными; исчезали кастовые и религиозные различия, которые прежде были

естественными границами, запрещавшими объединение человечества, и люди

учились узнавать друг в друге людей. Мир все больше освобождался от

таинственности: человек начинал смотреть на себя объективно, все меньше

поддаваясь иллюзиям. Развивалась и политическая свобода. В силу своего

нового экономического положения поднимавшийся средний класс смог завоевать

политическую власть; а вновь завоеванная власть создала новые возможности

для экономического прогресса. Основными вехами на этом пути были великие

революции в Англии и во Франции и борьба за независимость Америки. Вершиной

этой эволюции политической свободы явилось современное демократическое

государство, основанное на принципе равенства всех людей и равного права

каждого участвовать в управлении через выборные представительные органы.

При этом предполагается, что каждый человек способен действовать в

соответствии с собственными интересами, в то же время имея в виду благо

всей нации.

Одним словом, капитализм не только освободил человека от традиционных уз,

но и внес громадный вклад в развитие позитивной свободы, в развитие

активной, критической и ответственной личности.

Однако это лишь одна сторона воздействия капитализма на развитие свободы.

Другая состоит в том, что капитализм сделал индивида еще более одиноким,

изолированным, подверженным чувству ничтожности и бессилия.

Прежде всего нужно отметить один из основных факторов капиталистической

экономики - принцип частной инициативы. В отличие от феодального

средневековья, когда человек занимал определенное место в упорядоченной и

понятной социальной системе, капиталистическая экономика поставила каждого

на собственные ноги. Что он делал, как делал, выгадал или прогадал - это

никого больше не касалось, только его. Очевидно, что принцип частной

инициативы способствовал процессу индивидуализации, и об этом всегда

говорят как о важном вкладе в развитие современной культуры. Но,

способствуя развитию "свободы от ...", этот принцип помог и уничтожить все

связи между отдельными индивидами, изолировал человека от его собратьев.

Такое развитие было подготовлено учениями Реформации. У католиков отношение

индивида к богу было основано на принадлежности индивида к церкви. Церковь

была связующим звеном между ним и господом и таким образом, в чем-то

ограничивая индивидуальность человека, позволяла ему предстать перед богом

в качестве неотъемлемой части некоторой общности, группы. Протестантство

оставило индивида одного лицом к лицу с богом. Вера в понимании Лютера

приобрела сугубо субъективный характер; у Кальвина столь же субъективный

характер приобрела убежденность в спасении. Индивид, в одиночку стоящий

перед могуществом бога, неизбежно ощущал себя сокрушенным и искал спасения

в полнейшей покорности. Психологически этот духовный индивидуализм мало

отличался от индивидуализма экономического: в обоих случаях индивид

совершенно одинок, в обоих случаях он сталкивается с подавляющей силой,

будь то господь, конкуренты или безликие экономические силы.

Индивидуалистическое отношение к богу было психологической подготовкой к

индивидуализму человека в мирской жизни.

Индивидуалистический характер экономической системы капитализма является

бесспорным; усиление одиночества индивида под воздействием этого

экономического индивидуализма может показаться сомнительным; теперь же мы

переходим к пункту, который будет противоречить некоторым из наиболее

распространенных и общепринятых концепций капитализма. Эти концепции

предполагают, что в современном обществе человек стал центром и целью

всякой деятельности; что все, что он делает, он делает для себя; что

всемогущими движущими силами человеческой деятельности являются собственные

интересы и эгоцентризм. Как видно из сказанного в начале этой главы, мы в

какой-то степени признаем справедливость этих утверждений. За последние

четыре столетия человек много сделал для себя, для своих целей. Однако то,

что кажется ему его целью, в значительной степени вовсе не является

таковой, если понимать под словом "он" не "труженика", не "производителя",

а конкретное человеческое существо, со всеми его эмоциональными и

интеллектуальными способностями. Вместе с самоутверждением индивида

капитализм нес с собой также самоотрицание и аскетизм.

Чтобы разъяснить этот тезис, напомним сначала факт, уже упомянутый в

предыдущей главе: в средневековой системе капитал был слугой человека, в

современной - стал его хозяином. В средневековом мире экономическая

деятельность была лишь средством достижения цели; целью являлась сама жизнь

или - как это понималось католической церковью - спасение души человека.

Экономическая деятельность необходима, даже богатство может послужить

промыслу божьему, но любые внешние усилия осмысленны и достойны лишь

постольку, поскольку они способствуют достижению главной жизненной цели.

Экономическая деятельность, направленная на получение прибыли ради самой

прибыли, показалась бы средневековому мыслителю столь же бессмысленной,

сколь бессмысленным кажется сейчас отсутствие такой деятельности.

При капитализме экономическая деятельность, успех и материальная выгода

стали самоцелью. Судьба человека состоит в том, чтобы способствовать росту

экономической системы, умножать капитал - и не для целей собственного

счастья, а ради самого капитала. Человек превратился в деталь гигантской

экономической машины. Если у него большой капитал, то он - большая

шестерня; если у него ничего нет, он - винтик; но в любом случае он - лишь

деталь машины и служит целям, внешним по отношению к себе. Эта готовность

подчинить свою личность внечеловеческим целям была фактически подготовлена

Реформацией. Хотя, разумеется, ни Лютеру, ни Кальвину и в голову не

приходила возможность подобного порабощения человека экономической

деятельностью, в своих богословских концепциях они заложили основу именно

такого развития, сломав духовный стержень человека - его чувство гордости и

достоинства - и внушив ему, что с точки зрения высших целей, лежащих вне

его жизни, его усилия бессмысленны.

Как мы показали в предыдущей главе, один из главных тезисов Лютера состоял

в том, что человек порочен по своей природе и, следовательно, его усилия

бесполезны. Кальвин точно так же подчеркивал греховность человека и

построил всю свою систему на идее, что человек должен до последней степени

смирить свою гордыню и - больше того - что целью человеческой жизни

является исключительно слава господня, а собственных целей у человека быть

не должно. Таким образом, Лютер и Кальвин подготовили человека

психологически к той роли, которую ему пришлось взять на себя в современном

обществе: он чувствует себя ничтожным и готов подчинить свою жизнь

исключительно внешним целям. Если человек может превратиться лишь в

средство для возвышения славы господней, а господь не отмечен ни любовью,

ни справедливостью, то такой человек достаточно подготовлен и к роли раба

экономической машины, а со временем и какого-нибудь "фюрера".

Превращение индивида в средство достижения экономических целей коренится в

особенностях капиталистического способа производства, при котором

накопление капитала стало единственной целью экономической деятельности.

Работают ради прибылей, но полученные прибыли не расходуются, а снова

вкладываются в производство в виде нового капитала; этот возросший капитал

приносит новые прибыли, которые вновь вкладываются в производство, и т.д.

Разумеется, всегда были капиталисты, которые тратили деньги на роскошь,

"проматывали" свои прибыли, но классические представители капитализма

наслаждались работой, а не расточительством. Этот принцип накопления

капитала - вместо его использования в потребительских целях - явился

предпосылкой грандиозных достижений современной промышленной системы. Без

такого аскетического отношения к жизни, без стремления вложить плоды своего

труда в развитие производительных сил экономической системы наш прогресс в

овладении силами природы был бы невозможен. Именно этот рост

производительных сил общества позволяет нам - впервые в истории -

представить себе такое будущее, в котором прекратится непрерывная борьба за

удовлетворение самых насущных материальных нужд. Таким образом, принцип

работы ради накопления капитала объективно сыграл громадную положительную

роль в развитии человечества. Но субъективно он заставил человека работать

ради внеличностных целей, превратил его в слугу сооруженной им самим машины

и тем самым усилил в нем чувство личной ничтожности и бессилия.

До сих пор мы говорили о тех индивидах в современном обществе, которые

имели капитал и могли превращать его, свои прибыли в новые

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23