Свобода и счастье человека

владельца бензоколонки совершенно иное. Он продает лишь один товар -

горючее; в своей торговле он связан с нефтяными компаниями ; он механически

выполняет одно и то же действие - снова и снова заливает баки. Здесь

гораздо меньше места для знаний, опыта и собственной инициативы, чем было в

прежней розничной торговле. Его доходы определяются двумя факторами: ценой,

которую он платит за бензин и смазочные материалы, и количеством водителей,

которые останавливаются у его заправочной станции. Оба фактора от него

практически не зависят; он функционирует как связующее звено между оптовым

продавцом и покупателем. Психологически нет никакой разницы между таким

"независимым" предпринимателем и наемным служащим: и тот и другой - винтики

в огромной машине распределения.

Что касается нового среднего класса, состоящего из служащих и инженерно-

технических работников - число которых резко возросло с расширением

крупного бизнеса,- очевидно, что их положение очень отличается от положения

независимых мелких предпринимателей старого типа. Можно, конечно,

возразить, что и без той формальной независимости, какая была у портного

или бакалейщика в былые времена, у "белых воротничков", по существу, не

меньше, а больше возможностей развивать свои способности и инициативу,

добиваться личного успеха. В какой-то мере это, конечно, справедливо, хотя

и трудно судить, насколько широки эти возможности. Но психологическая

ситуация здесь совершенно иная. Каждый из них является деталью огромной

экономической машины, выполняет в высшей степени специализированную

функцию, находится в состоянии жестокой конкуренции с сотнями других,

занимающих такое же положение, и его безжалостно выгонят, если он отстанет.

Короче говоря, даже если его шансы на успех иногда и бывают больше, он все

равно потерял значительную часть уверенности и независимости прежнего

предпринимателя; он тоже шестеренка - независимо от ее размера,- машина

навязывает ему свой ход, он не имеет над ней никакой власти и по сравнению

с нею совершенно ничтожен.

Психологическое воздействие громадности и подавляющей мощи крупного

предприятия испытывает и рабочий. На небольшом предприятии прежних времен

рабочий знал своего хозяина лично, был знаком с предприятием в целом, знал

весь процесс производства; несмотря на то что рабочего принимали и

увольняли в соответствии с законами рынка, конкретная связь с хозяином - и

с производством вообще - давала ему ощущение какой-то почвы под ногами. На

заводе, где работают тысячи людей, рабочий находится в другом положении.

Хозяин превратился в абстрактную фигуру, его никто никогда не видит;

"администрация" - это анонимная власть, с которой рабочий не имеет никакой

прямой связи и для которой он как человек совершенно безразличен.

Предприятие приобрело такие размеры, что рабочий видит лишь крошечный его

сектор, где работает сам.

Это положение в какой-то степени поправили профсоюзы. Они не только

улучшили экономическое положение рабочего, но и оказали важное

психологическое воздействие, дав ему почувствовать свою силу и

значительность в сравнении с теми гигантами, с которыми ему приходилось

иметь дело. К сожалению, многие союзы сами разрослись в гигантские

организации, в которых осталось очень мало места для инициативы их

отдельных членов. Они платят свои взносы, время от времени голосуют, но

снова являются мелкими деталями большой машины. Чрезвычайно важно, чтобы

профсоюзы превратились в организации, опирающиеся на активное

сотрудничество каждого из членов, и строили свою работу таким образом,

чтобы каждый мог принимать участие в жизни организации и чувствовать себя

ответственным за все, что в ней происходит.

Незначительность индивида в наше время относится не только к его роли в

качестве предпринимателя, служащего или рабочего, но и к его роли в

качестве потребителя. В последние десятилетия эта роль коренным образом

изменилась. Клиент, приходивший в магазин, где хозяином был отдельный

независимый торговец, привлекал специальное внимание; его покупка была

важна для владельца магазина; покупателя принимали там как значительную

персону, его желания изучались; сам акт покупки чего бы то ни было давал

ему чувство значительности и достоинства. Насколько это непохоже на

отношения покупателя с универмагом! Его подавляет громадность здания, масса

персонала, горы выставленных товаров; все это заставляет его почувствовать

себя маленьким и незначительным. Как индивид он ничего не значит для

универмага, он важен лишь как статистическая "единица". Магазин не хочет

потерять его: такая потеря означала бы, что что-то не в порядке и по этой

же причине можно потерять и остальных клиентов. Как абстрактный покупатель

он важен, но как конкретный человек не значит ничего. Никто не радуется его

приходу, никому нет особого дела до его желаний; акт покупки в магазине

стал похож на покупку почтовых марок.

Это положение еще более усугубляется методами современной рекламы. Торговец

старой школы, предлагая свой товар, обращался в основном к разуму клиента.

Он знал, что у него есть, знал нужды покупателя и старался продать свой

товар на основе этого знания. Конечно же, продавец не бывал совершенно

объективен; конечно же, он использовал внушение как только мог, но, чтобы

добиться успеха, он должен был говорить о своих товарах разумно и здраво.

Широкий сектор современной рекламы работает совершенно иначе. Реклама

апеллирует не к разуму, а к чувству; как любое гипнотическое внушение, она

старается воздействовать на свои объекты эмоционально, чтобы заставить их

подчиниться интеллектуально. Реклама этого типа воздействует на покупателя

всеми средствами: ему снова и снова повторяют одни и те же формулы; на него

воздействуют авторитетом какой-нибудь звезды общества или знаменитого

боксера, которые курят именно эти сигареты; его привлекают и одновременно

притупляют его критические способности сексуальными прелестями красавиц,

изображенных на плакатах; его запугивают тем, что от него дурно пахнет,

либо поощряют его мечты о внезапной перемене в жизни, которая произойдет,

как только он купит вот эту рубашку или вот это мыло. Все эти методы в

основе иррациональны, они не имеют ничего общего с качеством товаров, они

усыпляют и убивают критические способности покупателя, как опиум или прямой

гипноз. В такой рекламе есть элемент мечты, воздушного замка, и за счет

этого она приносит человеку определенное удовлетворение - точно так же, как

и кино,- но в то же время усиливает его чувство незначительности и

бессилия.

По сути дела, эти методы усыпления способности к критическому мышлению

гораздо опаснее для нашей демократии, чем открытые нападки на нее; в смысле

же воздействия на человеческую личность они гораздо безнравственнее

непристойной литературы, издание которой наказуемо. Потребительское

движение пытается восстановить критические способности, достоинство и

самоуважение покупателя и, таким образом, действует в том же направлении,

что и профсоюзы; однако до сих пор это общественное движение не вышло за

пределы скромных начинаний.

Все сказанное касается не только экономической сферы, но и политической. На

заре демократии существовало множество самых различных организаций, в

которых человек мог конкретно и активно участвовать в голосовании за

определенные решения или конкретных кандидатов в выборные органы. Вопросы,

которые там решались,- так же как и кандидаты - были ему знакомы;

голосование, часто проводившееся на общем собрании всего населения города,

было конкретным актом, при котором индивид в буквальном смысле слова

считался. Сегодня избиратель имеет дело с гигантскими партиями, которые так

же далеки от него и так же подавляют, как гигантские промышленные

корпорации. Различия предвыборных программ сложны и становятся еще сложнее

оттого, что их всеми способами затемняют. Перед выборами избиратель еще

может мельком увидеть своего кандидата, однако с распространением радио он,

по-видимому, лишится и этой возможности и, таким образом, потеряет

последний шанс зримо оценить "своего" кандидата (6) .Фактически ему

предлагается выбор между двумя-тремя кандидатами партийных машин; но он

этих кандидатов не выбирал, он почти ничего о них не знает, их

взаимоотношения так же абстрактны, как почти все остальные отношения.

Методы политической пропаганды усиливают чувство ничтожности избирателя,

так же как методы рекламы воздействуют на покупателя. Повторение лозунгов,

упор на такие факторы, которые не имеют ничего общего с принципиальными

разногласиями,- все это усыпляет его критические способности. Ясное и

рациональное обращение к его мышлению - это скорее исключение, нежели

правило в политической пропаганде, даже в демократических странах.

Сталкиваясь с размерами и мощью партий в том виде, как это изображено в их

политической пропаганде, отдельный избиратель не может не чувствовать себя

крошечным и ничего не значащим.

Все это вовсе не значит, что реклама и политическая пропаганда открыто

признают незначительность индивида. Совсем наоборот: они льстят индивиду,

придавая ему важность в собственных глазах, они делают вид, будто

обращаются к его критическому суждению, его способности разобраться в чем

угодно. Но это лишь способ усыпить подозрения индивида и помочь ему

обмануть самого себя в отношении "независимости" его решений. Вряд ли нужно

оговаривать, что пропаганда, о которой я говорю, не является полностью

иррациональной, что в пропаганде различных партий и соответственно

кандидатов имеют некоторый вес и рациональные факторы.

Растущее бессилие индивида усиливается и другими факторами. Экономическая и

политическая сцена расширилась и усложнилась; человеку все труднее

разобраться в происходящем. Угрозы, с которыми он сталкивается, тоже

возросли. Всеобщее чувство неуверенности усилилось из-за хронической

безработицы миллионов людей. Хотя поддержка безработных за счет

общественных средств много сделала для того, чтобы как-то сбалансировать

результаты безработицы и в экономическом, и в психологическом плане, однако

остается фактом, что для огромного большинства бремя безработицы крайне

тяжко психологически, и угроза безработицы полностью отравляет всю их

жизнь. Иметь работу - все равно какую - это для многих предел мечтаний,

нечто такое, за что они были бы несказанно благодарны. Безработица усилила

и угрозу старости. На многих производствах нужны только молодые люди -

пусть и неквалифицированные,- которых можно легко и быстро обучить; нужны

такие, которых можно без труда превратить в деталь машины, приспособленную

для выполнения определенной операции.

В развитие чувства индивидуального бессилия вносит весомый вклад и угроза

войны. Разумеется, войны были и раньше. Но со времени последней войны

средства уничтожения так чудовищно выросли, что смертоносному действию

войны теперь подвержены все без исключения; угроза войны превратилась в

кошмар, который нависает над жизнью каждого человека и усиливает его

чувства страха и собственной беспомощности, хотя многие, может быть, и не

осознают этого, пока их страна еще не втянута в войну.

Нарисованной выше картине соответствует "стиль" нашего времени в целом.

Неоглядность городов, в которых индивид теряется; здания, высокие, как

горы;

непрерывная акустическая бомбардировка радио; газетные заголовки,

сменяющиеся трижды в день и не дающие времени сообразить, что же на самом

деле важно; ревю, в которых сотни девушек демонстрируют способность

истребить свою индивидуальность и действовать с точностью механизма в

огромной слаженной машине; бьющие ритмы джаза - все это лишь отдельные

черты того общего положения вещей, при котором индивид противостоит не

зависящим от него огромным величинам, ощущая себя песчинкой в сравнении с

ними. Все, что он может,- это "пойти в ногу", как марширующий солдат или

рабочий у конвейерной ленты. Он может действовать, но чувство независимости

и собственной значимости он потерял.

Насколько преисполнена чувствами страха и незначительности масса средних

американцев, хорошо видно из популярности мультфильмов о Микки-Маусе. Один

и тот же сюжет этих фильмов - при всем многообразии вариантов - состоит в

том, что кого-то крошечного преследует нечто подавляюще сильное, огромное,

угрожая убить или проглотить малыша. Малыш удирает, в конце концов ему

удается спастись или даже как-то навредить своему врагу. Люди не стали бы

постоянно смотреть одно и то же, пусть и в разных вариациях, если бы этот

сюжет не затрагивал чего-то очень близкого их собственной эмоциональной

жизни. Очевидно, что крошечное создание, преследуемое жестоким и сильным

врагом,- это сам зритель; именно так чувствует себя ом, с такой ситуацией

он отождествляет свою собственную. Но конечно, это не могло бы иметь

постоянной притягательности, если бы не было счастливого финала. Зритель

переживает все свои страхи, свое чувство ничтожности, но под конец получает

утешительное ощущение: несмотря ни на что, он все-таки спасется и даже

победит сильного врага. Однако - и в этом состоит весьма существенная и

грустная сторона "счастливого конца" - его спасение зависит главным образом

от его способности удирать и от непредвиденных случайностей, мешающих

чудовищу поймать его.

Положение, в котором находится индивид в наши дни, предсказывали уже

дальновидные мыслители прошлого века. Кьеркегор описал беспомощного

индивида, раздираемого мучительными сомнениями, подавленного чувствами

одиночества и ничтожности. Ницше наглядно изобразил приближающийся

нигилизм, воплотившийся в нацизме, и написал портрет "сверхчеловека" как

отрицание потерянного и ничтожного человека, какого он видел в

действительности. Тема бессилия человека нашла наиболее яркое выражение в

творчестве Франца Кафки. В своем "Замке" он изображает человека, который

хочет войти в контакт с таинственными обитателями замка; предполагается,

что они подскажут ему, как жить, укажут его место в мире. Вся его жизнь

состоит из отчаянных попыток встретиться с ними, но это ему так и не

удается; и он остается один с чувством полнейшей безнадежности и пустоты.

Эти чувства изоляции и бессилия прекрасно отражены в следующем отрывке из

дневника Джулиана Грина: "Я знал, что мы мало значим в сравнении с

Вселенной, я знал, что мы - ничто; но быть столь безмерно ничтожным - это

одновременно и подавляет и утешает. Эти числа, эти расстояния, которые

человек не в состоянии даже представить себе,- они ошеломляют. Так есть ли

хоть что-нибудь, за что мы можем ухватиться? Среди того хаоса иллюзий, в

который мы бросаемся очертя голову, есть только одна истинная вещь, и это -

любовь. Все остальное - ничто, пустота. Мы заглядываем в огромную черную

бездну. И нам страшно" .

Однако чувство изоляции и бессилия индивида, выраженное этими авторами и

ощущаемое множеством так называемых невротиков, нормальным средним

человеком совершенно не осознается. Осознать его слишком страшно - и

человек прячет его под рутиной своих повседневных дел, под признанием,

которое он находит в личных или общественных связях, под деловым успехом и

целым рядом развлечений - "повеселиться", "пообщаться", "покататься" и т.д.

Но от свиста в темноте светлее не станет. Одиночество, страх и потерянность

остаются; люди не могут терпеть их вечно. Они не могут без конца влачить

бремя "свободы от"; если они не в состоянии перейти от свободы негативной к

свободе позитивной, они стараются избавиться от свободы вообще. Главные

пути, по которым происходит бегство от свободы,- это подчинение вождю, как

в фашистских странах, и вынужденная конформизация, преобладающая в нашей

демократии.

Прежде чем перейти к описанию этих двух социально обусловленных путей

"бегства", я должен попросить читателя вникнуть вместе со мной в тонкости

психологических механизмов этого "бегства". С некоторыми из этих механизмов

мы уже встречались в предыдущих главах; но чтобы полностью понять

психологическое значение фашизма, а также автоматизирующего человека

конформизма в современных демократиях, необходимо не только иметь общее

представление о психологических явлениях, но и конкретно знать, как они

происходят.

Это может показаться лишним отступлением от темы, но без него не обойтись.

Без знания социального и культурного фона нельзя правильно понять

психологические проблемы, но точно так же нельзя понять социальные явления,

не зная действия лежащих в их основе психологических механизмов. В

следующей главе мы проанализируем эти механизмы, выясним, что происходит с

индивидом, и покажем, как в попытках избавиться от одиночества и бессилия

мы готовы отказаться от собственной личности, либо подчиняясь новым формам

власти, либо подстраиваясь под общепринятые шаблоны поведения.

(1) Эта проблема подробнее рассматривается в статье автора "Эгоизм и любовь

к себе" .

(2) Близкую формулировку любви дает в своих лекциях Салливен. Он

утверждает, что для предподросткового возраста характерно возникновение в

межличностных взаимоотношениях импульсов, ведущих к особой

удовлетворенности - "через другого" (товарища). Любовь он рассматривает как

такую ситуацию, при которой удовлетворение любимого так же важно и

желательно, как удовлетворение самого любящего.

(3) Это слово обозначает "наниматель" и одновременно "использователь" (от

глагола t о employ использовать).- Прим. перев.

(4) Основы понимания проблемы отчуждения заложены Гегелем и Марксом. Ср., в

частности, введенные Марксом понятия "товарный фетишизм" и "отчужденный

труд".

(5) Изложенный здесь анализ самоуважения был отчетливо сформулирован в

неопубликованной лекции Эрнеста Шехтеля "Самооценка и „продажа" личности"

(6) Первое издание книги вышло в 1941 году, до распространения телевидения.-

Прим. перев,

Глава 5

МЕХАНИЗМЫ "БЕГСТВА"

Мы довели свое исследование до наших дней и должны были бы перейти к

обсуждению психологического значения фашизма, к обсуждению того, что

означает свобода в авторитарных системах и в нашей демократии. Однако

истинность всех наших рассуждений зависит от истинности психологических

предпосылок, на которые мы опираемся, поэтому полезно прервать общий ход

изложения и посвятить специальную главу более детальному и конкретному

рассмотрению тех психологических механизмов, которых мы уже касались прежде

и с которыми нам предстоит сталкиваться впредь. Наши предпосылки требуют

детального рассмотрения потому, что они основаны на представлениях о

бессознательных силах, о способах проявления этих сил через рационализации

и через черты характера. Если даже эти представления в какой-то мере

знакомы многим читателям, они, во всяком случае, нуждаются в уточнении.

В этой главе я специально обращаюсь к психологии личности, к наблюдениям,

сделанным при детальных обследованиях отдельных людей с помощью

психоаналитической процедуры. Хотя психоанализ и не достиг того идеала, к

которому в течение многих лет стремилась академическая психология, -

прямого применения точных экспериментальных методов, - однако он является,

по существу, эмпирическим методом, основанным на тщательном наблюдении

мыслей, снов и фантазий человека, не задержанных его внутренней цензурой.

Только психология, основанная на представлениях о бессознательных силах,

может проникнуть сквозь завесу обманчивых рационализации, с которыми мы

сталкиваемся при анализе как отдельных людей, так и целых обществ. Великое

множество проблем, на первый взгляд неразрешимых, тотчас исчезает, как

только мы решаемся отказаться от представления, будто люди всегда осознают

мотивы своих действий, мыслей и чувств; на самом деле их истинные мотивы не

обязательно таковы, как им кажется.

Многие читатели могут спросить, можно ли применять для психологического

изучения целых групп открытия, полученные при наблюдении индивидов. Мы

ответим на этот вопрос подчеркнутым "да". Любая группа состоит из

индивидов, и только из индивидов;

таким образом, психологические механизмы, действующие в группе, могут быть

лишь теми же, что действуют в индивидах. Изучая психологию личности как

основу для понимания психологии социальной, мы производим нечто подобное

изучению объекта под микроскопом. Это позволяет нам обнаружить те детали

психологических механизмов, которые мы встретим в масштабных проявлениях в

процессе общественного развития. Если анализ социально-психологических

явлений не опирается на детальное изучение индивидуального поведения, то он

утрачивает эмпирический характер, а значит, и обоснованность.

Но, даже признав необходимость исследования индивидуального поведения,

можно тем не менее усомниться в том, что исследование индивидов, которые

обычно имеют ярлык "невротиков", может быть как-то приложимо к проблемам

социальной психологии. И снова мы утверждаем, что это именно так. Явления,

наблюдаемые у невротичных людей, в принципе не отличаются от тех явлений,

какие мы встречаем у людей "нормальных". Только у невротиков эти явления

протекают более четко, более остро и часто более доступны сознанию самого

человека, в то время как нормальные люди не осознают никаких проблем,

которые требовали бы исследования.

Чтобы лучше в этом разобраться, по-видимому, полезно сказать и о том, что

понимается под терминами "невротик" и "нормальный" (или "здоровый")

человек.

Термин "нормальный (или здоровый) человек" может быть определен двумя

способами. Во-первых - с точки зрения функционирующего общества, - человека

можно назвать нормальным, здоровым, если он способен играть социальную

роль, отведенную ему в этом обществе. Более конкретно это означает, что

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23