Свобода и счастье человека

глубине души был преисполнен покорности. Теперь он осознает свое прежнее

убеждение, что он не может делать того, что хочет, а должен приспособиться

к тому, чего от него ждут. Он видит все яснее и яснее, что на самом деле

никогда не хотел стать врачом, что кажущееся отсутствие способностей в

действительности было пассивным сопротивлением.

Этот случай являет типичный пример подавления своих подлинных желаний и

такого усвоения чужих ожиданий, при котором они воспринимаются как

собственные желания. Можно сказать, что подлинное желание замещено

псевдожеланием.

Замещение, подмена подлинных актов мышления, чувства и желания в конечном

счете ведет к подмене подлинной личности псевдоличностью. Подлинное "я"

является создателем своих психических проявлений. Псевдо-"я" лишь исполняет

роль, предписанную ему со стороны, но делает это от своего имени. Человек

может играть множество ролей и быть субъективно уверенным, что каждая из

них - это он. На самом же деле человек разыгрывает каждую роль в

соответствии со своими представлениями о том, чего от него ждут окружающие;

и у многих людей, если не у большинства, подлинная личность полностью

задушена псевдоличностью. Иногда во сне, в фантазиях или в состоянии

опьянения может проявиться какая-то часть подлинного "я": чувства и мысли

(5) , не возникавшие уже много лет. Иногда это дурные мысли, которые

человек подавляет потому, что боится или стыдится их. Иногда же это лучшее,

что в нем есть, но оно тоже подавлено из-за боязни подвергнуться насмешкам

или нападкам за эти чувства и мысли .

Утрата собственной личности и ее замещение псевдоличностью ставят индивида

в крайне неустойчивое положение. Превратившись в отражение чужих ожиданий,

он в значительной степени теряет самого себя, а вместе с тем и уверенность

в себе. Чтобы преодолеть панику, к которой приводит эта потеря собственного

"я", он вынужден приспосабливаться дальше, добывать себе "я" из

непрерывного признания и одобрения других людей. Пусть он сам не знает, кто

он, но хотя бы другие будут знать, если он будет вести себя так, как им

нужно; а если будут знать они, узнает и он, стоит только поверить им.

Роботизация индивида в современном обществе усугубила беспомощность и

неуверенность среднего человека. Поэтому он готов подчиниться новой власти,

предлагающей ему уверенность и избавление от сомнений. В следующей главе мы

рассмотрим особые условия, которые были необходимы для того, чтобы эти

предложение было принято в Германии.

Мы покажем, что для низов среднего класса, ставших ядром нацистского

движения, наиболее характерен именно авторитарный механизм. В последней

главе нашей книги мы вернемся к вопросу о человеке-роботе в связи с

общественными явлениями в обстановке нашей демократии.

(1) Исходя из другой точки зрения, К. Хорни пришла к концепции

"невротических склонностей", в известной мере сходной с моей концепцией

механизмов "бегства". Главные различия между ними состоят в том, что

"невротические склонности" - это движущие силы невротической личности, а

механизмы "бегства" - движущие силы нормального человека. Кроме того, Хорни

сосредоточила свое внимание на тревоге, а я - на изоляции индивида.

(2) Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и

гражданского. М., 1936, с. 97.

(3) Маркиз де Сад придерживался мнения, что сущность садизма состоит в

господстве. Он это выразил наглядно в следующем отрывке: "То, что вы хотите

заставить почувствовать вашего партнера, - это не наслаждение, а

впечатление, которое вы хотите произвести; боль производит гораздо более

сильное впечатление, чем наслаждение... вы понимаете это; Горер в своем

исследовании определяет садизм как "наслаждение от наблюдения изменений,

произведенных наблюдателем во внешнем мире". Это определение ближе подходит

к моей точке зрения на садизм, чем определения других психологов. Но, по-

моему, Горер ошибается, понимая садизм как наслаждение обладанием.

Садистское обладание характеризуется тем, что превращает объект в

безвольное орудие в руках садиста. Несадистская радость влияния на людей

уважает целостность их личности и основана на чувстве равенства. В

определении Горера садизм теряет свое специфическое качество и

отождествляется с любым видом результативного влияния на людей.

(4) Виктор Гюго ярко выразил идею невозможности освободиться от вины в

образе Жавера в романе "Отверженные".

(5) Психоаналитическая процедура - это, в сущности, процесс, в котором

человек пытается выявить свою подлинную личность. "Свободные ассоциации"

означают, что человек должен выражать свои подлинные чувства и мысли,

говоря всю правду. Но правдивость при этом относится не только к тому, что

надо говорить все, что подумал, а и к тому, что само по себе мышление

обязано быть совершенно правдивым, не связанным сознанием того, какие мысли

иметь можно, а какие - нет. Фрейд подчеркивал подавление "дурных" мыслей;

по-видимому, он не заметил, насколько часто подавляются мысли "хорошие".

Глава 6

ПСИХОЛОГИЯ НАЦИЗМА

В предыдущей главе мы сосредоточили внимание на двух психологических типах:

на авторитарной личности и на человеке-роботе. Я надеюсь, что детальный

анализ этих типов поможет нам понять проблемы, рассматриваемые в этой и

следующей главах: с одной стороны, психологию нацизма, с другой -

психологию современной демократии.

Приступая к психологии нацизма, мы прежде всего должны уяснить, каково

значение психологических факторов для понимания нацизма. В научной и

популярной литературе о нацизме высказывались две противоположные точки

зрения. Первая состоит в том, что фашизм - это сугубо экономическое и

политическое явление и психология никак его не объясняет; вторая - в том,

что фашизм - чисто психологическая проблема.

Первая точка зрения рассматривает нацизм либо как результат сугубо

экономического развития, то есть как результат экспансионистских тенденций

германского империализма, либо как сугубо политическое явление, то есть

захват государственной власти политической партией, опирающейся на

промышленников и юнкеров. Иначе говоря, победа нацизма объясняется как

результат обмана и подавления большинства народа вероломным меньшинством.

Согласно второй точке зрения, нацизм может объяснить только психология,

точнее, психопатология. Гитлер считается маньяком или "невротиком", а его

последователи - безумцами или психически неуравновешенными людьми. В свете

этого объяснения, как его излагает Л. Мамфорд, подлинные корни фашизма надо

искать "не в экономике, а в человеческой душе". Он продолжает: "Объяснение

фашизма заключается не в Версальском договоре и не в слабости Веймарской

республики, а в безмерной гордыне, в наслаждении жестокостью и в

невротическом распаде".

По нашему мнению, ни одно из этих взаимоисключающих объяснений неверно.

Нацизм - это психологическая проблема, но сами психологические факторы;

могут быть поняты лишь при учете их формирования под воздействием факторов

социально-политических и экономических. Нацизм - это экономическая и

политическая проблема, но без учета психологических факторов невозможно

понять, каким образом он приобрел власть над целым народом. В этой главе мы

займемся именно психологическим аспектом нацизма, его человеческой базой.

Нам предстоит рассмотреть два вопроса: особенности характера тех людей, к

которым обращена нацистская идеология, и психологический характер самой

идеологии, превративший ее в столь эффективное орудие воздействия на этих

людей.

Изучая психологические предпосылки победы нацизма, нужно с самого начала

провести различие между двумя группами населения. Часть народа склонилась

перед нацистским режимом без сколь-нибудь значительного сопротивления, но и

без восторга от идеологии или политической практики нацизма. Другая часть

народа была чрезвычайно увлечена новой идеологией и фанатически предана

тем, кто ее провозглашал. Первая группа состояла в основном из рабочего

класса, а также из либеральной и католической буржуазии. Но хотя эти слои

относились к нацизму; враждебно с самого момента его зарождения и до 1933

года, хотя они имели прекрасную организацию - особенно рабочий класс, - они

не проявили того внутреннего сопротивления, какого можно было бы ожидать,

судя по их политическим убеждениям. Их воля к сопротивлению сломалась очень

скоро, и с тех пор, они не доставляли особых трудностей новому режиму;

(конечно, за исключением того малого меньшинства, которое героически

борется с нацизмом все эти годы). По-видимому, эта готовность подчиниться

нацистскому Я режиму была психологически обусловлена состоянием; внутренней

усталости и пассивности, которые (как будет показано в следующей главе)

характерны для индивида нашей эпохи даже в демократических странах.

Поскольку речь идет о рабочем классе, то в Германии была еще одна причина

для этого: поражение, которое он потерпел после первых побед в революции

1918 года. Рабочий класс вступил в послевоенный период с большими надеждами

на осуществление социализма или по меньшей мере на существенное улучшение

своего экономического, политического и социального положения. Но ему

пришлось испытать непрерывный ряд поражений - каковы бы ни были их причины,

- которые принесли полное крушение этих надежд. К началу 1930 года

результаты первых его побед были почти полностью уничтожены, что привело к

глубокому разочарованию, неверию своим лидерам, сомнению относительно

целесообразности любых политических организаций, любой политической

деятельности. Рабочие оставались членами своих партий и продолжали - на

уровне сознания - верить в свои политические доктрины; но в глубине души

многие из них потеряли всякую веру в эффективность политической борьбы.

После прихода Гитлера к власти лояльность большинства населения нацистскому

правительству была усилена добавочным стимулом: миллионы людей стали

отождествлять правительство Гитлера с "Германией". В его руках была теперь

государственная власть, и потому борьба с ним означала самоисключение из

сообщества всех немцев; когда все другие партии были распущены и нацистская

партия "стала" Германией, оппозиция этой партии стала равнозначна оппозиции

Германии. Наверно, для среднего человека нет ничего тяжелее, чем

чувствовать себя одиноким, не принадлежащим ни к какой большой группе, с

которой он может себя отождествить. Гражданин Германии, как бы ни был он

чужд принципам нацизма, должен был выбирать между одиночеством и чувством

единства с Германией, и большинство выбрало единство. Во многих случаях

люди, не имеющие ничего общего с нацизмом, защищают нацизм от критики

иностранцев, потому что расценивают ее как нападки на Германию. Страх перед

изоляцией и относительная слабость моральных принципов значительной части

населения помогают любой партии завоевать его лояльность, стоит лишь этой

партии захватить государственную власть .

Из этого следует важнейшая аксиома политической пропаганды: любые нападки

на Германию как таковую, любая пропаганда, порочащая "немцев" (вроде клички

"гунны" в период прошлой войны), только усиливают лояльность тех, кто еще

не вполне отождествляет себя с нацистской системой. Эта проблема, однако,

не может быть решена даже самой умной и искусной пропагандой. Ее может

решить только победа - во всех странах - одной фундаментальной истины:

этические принципы выше существования нации, и приверженность этим

принципам вводит индивида в сообщество всех тех, кто разделял, разделяет и

будет разделять это убеждение.

В противоположность отрицательному или равнодушному отношению рабочего

класса, либеральной и католической буржуазии низшие слои среднего класса

(мелкие лавочники, ремесленники, служащие) восторженно приветствовали

нацистскую идеологию .

В этой второй группе населения, составившей массовую опору нацистского

движения, люди старшего поколения формировали более пассивный слой; их

сыновья и дочери стали активными борцами. Нацистская идеология - дух

слепого повиновения вождю, ненависть к расовым и политическим меньшинствам,

жажда завоевания и господства, возвеличение немец- кого народа и

"нордической расы" - имела для них огромную эмоциональную притягательность.

Именно это покорило их, превратило в пылких приверженцев нацизма и борцов

за его дело.

Почему же нацистская идеология оказалась столь привлекательной для низов

среднего класса? Ответ на этот вопрос необходимо искать в социальном

характере этой группы населения. Ее социальный характер заметно отличается

от социального характера рабочего класса, верхов среднего класса и высших

классов, в том числе аристократии. В сущности, некоторые черты, характерные

для этой части среднего класса, видны на протяжении всей истории: любовь к

сильному и ненависть к слабому, ограниченность, враждебность, скупость - в

чувствах, как и в деньгах, - и особенно аскетизм. Эти люди всегда

отличались узостью взглядов, подозрительностью и ненавистью к незнакомцу, а

знакомый всегда вызывал у них завистливое любопытство, причем зависть

всегда рационализировалась как презрительное негодование; вся их жизнь была

основана на скудости - не только в экономическом, но и в психологическом

смысле.

Когда мы говорим, что социальный характер низов среднего класса отличается

от социального характера рабочего класса, это вовсе не значит, что подобную

личность нельзя встретить среди рабочих. Но для низов среднего класса она

типична, а среди рабочих проявляется в столь же отчетливой форме лишь у

меньшинства. Однако те или иные черты такого характера в менее выраженной

форме обнаруживались и у большинства представителей рабочего класса,

например повышенная почтительность к власти или бережливость. Вместе с тем

значительная часть "белых воротничков" - возможно, большинство - по своему

характеру, по-видимому, ближе к рабочим (особенно к рабочим крупных

заводов), нежели к "старому среднему классу", который не принимал участия в

развитии монополистического капитализма, а испытывал угрозу с его стороны .

Конечно, социальный характер низших слоев среднего класса был таким же еще

задолго до войны 1914 года; но послевоенные события усилили в них именно те

черты, на которые больше всего действовала нацистская идеология: стремление

к подчинению и жажду власти.

В период перед германской революцией 1918 года; экономическое положение

нижних слоев старого среднего класса - мелких предпринимателей и

ремесленников - было достаточно плачевно, но оно не было; безнадежно, и

существовало много факторов, которые их поддерживали.

Авторитет монархии был непререкаем; опираясь на нее и отождествляя себя с

нею, представитель низов среднего класса приобретал чувство уверенности и

нарциссической гордости. Столь же прочно держался еще авторитет религии и

традиционной морали. Семья была еще незыблемым оплотом, надежным убежищем

во враждебном мире. Индивид ощущал свою принадлежность к устойчивой

общественной и культурной системе, где у него было собственное место. Его

мазохистские наклонности в достаточной мере удовлетворялись подчинением

существующим авторитетам, но он не доходил до крайнего самоотречения и

сохранял сознание собственной значимости. Если индивиду не доставало

уверенности или агрессивности, то сила авторитетов, которым он подчинялся,

это компенсировала. Короче говоря, его экономическое положение было еще

достаточно прочным, чтобы дать ему чувство довольства собой; авторитеты же,

на которые он опирался, были достаточно сильны, чтобы обеспечить ему

дополнительную уверенность, если не хватало собственной.

В послевоенный период ситуация резко изменилась. Прежде всего экономический

упадок старого среднего класса пошел быстрее; этот процесс был ускорен

инфляцией, которая к 1923 году почти полностью поглотила все сбережения,

накопленные многолетним трудом.

В период 1924 - 1928 годов экономическое развитие принесло низам среднего

класса новые надежды, но депрессия, начавшаяся в 1929 году, ничего от них

не оставила. Как и в период инфляции, средний класс, стиснутый между

рабочими и высшими классами, оказался самым беззащитным, по нему депрессия

ударила сильнее всего .

Но кроме этих экономических причин, были еще и психологические, усугубившие

положение. Первая из них - поражение в войне и падение монархии. Монархия и

государство были в свое время незыблемой основой, на которой строилась в

психологическом смысле вся жизнь мелкого буржуа; их падение разрушило эту

основу. Если публично высмеивают Кайзера, если нападают на офицеров, если

государству пришлось сменить форму правления и допустить "красных

агитаторов" на должности министров, а какого-то шорника сделать

президентом, то во что остается верить маленькому человеку? Прежде он

отождествлял себя со всеми этими институтами, как унтер-офицер

отождествляет себя с армией; но теперь, когда их больше нет, куда ему

податься?

Инфляция тоже сыграла не только экономическую, но и психологическую роль.

Она нанесла смертельный удар принципу бережливости и престижу государства.

Если многолетние сбережения, ради которых человек отказывал себе в стольких

маленьких радостях, могут быть утрачены без всякой его вины, то к чему

вообще бережливость? Если государство может нарушить свои обязательства,

напечатанные на его банковских билетах, то кому же тогда верить?

После войны резко упал не только экономический уровень среднего класса, но

и его социальный престиж. Перед войной представитель этого класса ощущал,

что он все-таки не рабочий, он все-таки "кто-то". После революции

социальный престиж рабочего класса значительно вырос, и соответственно

изменился взгляд на средний класс. Теперь его представителям не на кого

было смотреть сверху вниз; исчезла эта привилегия, которая всегда была

одной из главных радостей в жизни мелких лавочников и тому подобной

публики.

В довершение всех этих бед пошатнулся и последний оплот уверенности

среднего класса - семья. В послевоенные годы упал авторитет отца, вся

мораль среднего класса отвергалась молодежью, и в Германии этот процесс

был, вероятно, заметнее, чем где-либо еще. Молодое поколение поступало по-

своему и не заботилось больше о том, одобряют его поведение родители или

нет.

Причины этого процесса слишком многочисленны и сложны, чтобы разбирать их

здесь подробно. Я упомяну лишь несколько из них. Крушение прежних сим волов

власти и авторитета - монархии и государства - отразилось и на личных

символах авторитет то есть на родителях. Родители требовали от молодежи

почтения к тем авторитетам, но раз они оказались несостоятельны, то и

родители потеряли престиж и власть. Другая причина состояла в том, что в

новых условиях, особенно в условиях инфляции старшее поколение растерялось

и оказалось горазд менее приспособленным, чем более "гибкая" молодежь. В

результате молодое поколение ощущало свое превосходство и уже не могло

принимать всерьез ни учения старших, ни их самих. И кроме того,

экономический упадок среднего класса отнял у родителе традиционную роль

гарантов будущности их детей.

Старшее поколение низов среднего класса было более пассивно в своей горечи

и разочаровании, молодежь стремилась к действию. Экономическое положение

молодых было подорвано, поскольку у низ не было базы для независимого

существования, какая была у их отцов. Рынок свободных профессий был

насыщен, так что трудно было рассчитывать на успехи в качестве врача или

адвоката. Вернувшиеся с войны считали, что они заслужили лучшую участь,

нежели та, что осталась на их долю. Особенно это относилось- к массе

молодых офицеров, которые за несколько лет" привыкли командовать и ощущали

власть как нечто естественное; они не могли примириться с положением мелких

служащих или коммивояжеров.

Усиление социальной фрустрации вызвало психологические последствия, ставшие

важным фактором в развитии национал-социализма; представители среднего

класса не сознавали, что экономический и социальный упадок затрагивает

именно их общественный слой; они считали, что их судьба - это судьба всего

народа. Поражение Германии и Версальский договор стали теми символами,

которыми они подменили свою подлинную фрустрацию - социальную.

Часто говорят, что одной из главных причин подъема нацизма было обращение

победителей с Германией в 1918 году. Это утверждение необходимо уточнить.

Большинство немцев считало, что мирный договор несправедлив, но рабочий

класс относился к этому договору гораздо спокойнее, чем средний класс, без

такой горечи и злобы. Рабочие были против прежнего режима, и поражение в

войне для них означало поражение режима. Они знали, что сражались достойно,

им нечего было стыдиться. Вместе с тем победа революции, которая стала

возможна только в результате военного поражения монархии, улучшила их

экономическое, политическое и человеческое положение. Негодование против

Версальского договора имело главную основу в низах среднего класса; причем

националистические страсти были рационализацией, переводившей чувство

социальной неполноценности в чувство неполноценности национальной.

Эта рационализация совершенно очевидна в личном развитии Гитлера. Он был

типичным представителем низов среднего класса - был никем и не имел никаких

перспектив на будущее. И очень остро чувствовал свою роль парии. В "Майи

кампф" он часто говорит, что в молодости он был "никто", "безвестный

человек". Но хотя это ощущение было следствием его собственного социального

положения, он рационализировал его в национальных символах. Родившись за

пределами империи, он чувствовал себя изгоем не столько в социальном плане,

сколько в национальном. Великая Германская империя, в которую смогут

вернуться все ее сыновья, стала для него символом социального престижа и

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23