Последний приют поэта (о Лермонтове)

учреждений (народную чайную-столовую, библиотеку, музей, ночлежный дом,

школу начальную и студенческий санаторий) и средств на покупку дома не

имеет.

Сохранить этот дом в руках Общественных самому О-ву не под силу –

нужна широкая помощь для того, чтобы сохранить дом, как народную

собственность».

В столицах не было недостатка в сочувствиях. Идею покупки

Лермонтовской усадьбы общественной организацией поддерживали и члены

государственной думы, и гласные московской и петербургской городских дум, и

сенатор Кони, и члены Академии наук. В итоге же выяснилось, что дальше

сочувствий дело не пойдет. Академия наук, например, «дарить дом городу

Пятигорску» не пожелала.

«Совет Московского общества деятелей литературы и периодической

печати, на заседании, которого был сделан доклад о приобретении в

общественную собственность того дома, в котором жил Лермонтов, принял эту

идею близко к сердцу, как свое собственное дело». Совет общества обещал

солидную материальную поддержку в деле покупки «Домика Лермонтова», но и

тут все окончилось благими намерениями.

Петербургские газеты, на которые возлагались немалые надежды, не

разделяли энтузиазма кавказцев: слух о том, что «Домик» уже не тот,

распространился широко. Только две Петербургские газеты поддержали

Пятигорских энтузиастов. Напечатаны были статьи только в «Новом времени» и

в «Речи». «Речь» поместила даже фотографию «Домика» и горячо призывала к

пожертвованиям на покупку Лермонтовской усадьбы. Но получить разрешение на

всероссийский сбор пожертвований было очень трудно, да и потребовался бы не

один год, пока набралась бы необходимая сумма.

«Домиком» занялось, наконец, городское самоуправление Пятигорска.

Вопрос о приобретении Лермонтовской усадьбы обсуждался сначала городской

управой.

С полным единодушием городская управа нашла «безусловно необходимым,

чтобы домик, где жил и творил певец Кавказских гор, национальный поэт, был

достоянием города и служил памятником для всех грядущих поколений о русском

гении, связавшем свое бессмертное имя с Пятигорском».

Городская управа «нашла», а решать должна городская дума. В состав

городской думы тех лет гласных с высшим и средним образованием входило 37%.

«Купеческий» состав городской думы (63%), вызывал серьезное опасение

за результат голосования вопроса покупке «Домика», т.к. для решения вопроса

о приобретении недвижимости требовалось «полное единогласие» думы.

– Зачем городу этот маленький домишко? раздались голоса. – Музей,

говорят, сделают. А какой от музея может быть доход? Пойдут одни расходы.

Зачем городу платить 15 тысяч за хламовую недвижимость, когда за три

тысячи можно купить куда добротнее дом. И какие это заслуги у господина

Лермонтова? Что стихи писал? Так их кто теперь не пишет?

И такие разговоры велись перед самым заседанием думы[25].

Заседание городской думы открылось 21 апреля I911 года с большим

запозданием. Было очевидно, что особенно ярые противники покупки «домика»

решили «провалить» этот вопрос, не явившись на заседание.

Однако, через полтора часа тревожного молчания в зале, кворум удалось

создать, прибегая порой к «крайним» мерам.

В повестке дня стоял один вопрос: «О покупке городом «Лермонтовской

усадьбы». Суть доклада заключается в том, что в уплату усадьбы – 15 тысяч

рублей – специальная комиссия предложила сделать заем в городском банке в

сумме 10 тысяч рублей, а 5 тысяч внести из «Лермонтовского капитала»[26].

Но оказалось, что распоряжаться «Лермонтовским капиталом» без разрешения

царя городское управление не имеет права.

Теперь требовалось постановление городской думы о займе уже не 10, а

всех 15 тысяч, что создавало новые затруднения.

Председатель ставит на голосование вопрос «О покупке Лермонтовской

усадьбы» и о займе в 15 тысяч рублей.

Секретарь подсчитывает голоса и объявляет: «Единогласно!»

Результат настолько неожиданный, что какие-то секунды стоит полная

тишина. Затем раздаются бурные аплодисменты – редкое явление в этом зале.

Что же произошло? Почему никто не выступил против? Почему противники

покупки голосовали «за»? Автор этих строк спросила одного из купцов, почему

он голосовал за покупку усадьбы, когда только что утверждал, что эта «затея

ни к чему».

– Думать можно что хочешь, а есть еще политика, – ответил тот.

Значит, после 1905 года даже ярые монархисты понимали значение

общественного мнения и подчинялись ему.

В протоколе этого заседания так и записано: «За приобретение

Лермонтовской усадьбы голосовали все 30 депутатов, присутствовавших на

заседании».

Итак, 21 апреля I911 года Пятигорская городская дума вынесла решение:

«Приобрести Лермонтовскую усадьбу за 15 тысяч рублей, сделав заем в

городском банке».

Казалось бы, вопрос с «Домиком» наконец-то разрешился. Но это только

казалось. На самом деле угроза перейти в частные руки по-прежнему висела

над Лермонтовской усадьбой.

Журналы заседаний городских дум утверждались начальником Терской

области. Был послан на утверждение во Владикавказ и журнал от 21 апреля.

Но начальству о поступившей почте докладывает секретарь. О журналах

городских дум докладывал секретарь областного по городским делам

Присутствия. Было такое учреждение, которое так и называлось «Присутствие».

О журнале Пятигорской городской думы с постановлением о приобретении

Лермонтовской усадьбы докладывал начальник области секретарь, который носил

фамилию Кадигроб, что давало повод для горьких шуток, так как Кадигроб

обычно выискивал разные поводы, чтобы затянуть или совсем не утвердить

представленный журнал. На этот раз Кадигроб доложил содержание журнала

начальнику области только через полгода, да еще со справкой, что за городом

числится задолженность, превышающая годовой доход города. Журнал не был

утвержден.

Городская дума в заседании 15 октября подтвердила свое постановление

от 21 апреля.

Но Кадигроб и на этот раз изыскал повод для того, чтобы не пропустить

журнал: на заседании думы не было двух третей гласных. Не ожидая

утверждения журнала начальником области, городская управа решила обратиться

непосредственно к наместнику Кавказа. Изложив историю дела и приложив копии

двух протоколов заседания городской думы, управа просила наместника

разрешить заем в городском банке в размере 15 тыс. рублей на покупку «в

городе Пятигорске того дома, в котором провел последние месяцы жизни поэт

М.Ю. Лермонтов».

Но как можно было рассчитывать на иное отношение наместника – графа

Воронцова-Дашкова – к памяти поэта-бунтаря? Назначенный на этот высокий

пост в феврале 1905 года, граф тогда же принял ряд суровых мер для

подавления революционного движения на Кавказе. И это был тот самый граф

Илларион Иванович Воронцов-Дашков, который организовал в 1881 году

«священную дружину» для тайной охраны царя и для борьбы с крамолой.

А, может быть, в памяти графа еще не угасла давняя обида на Лермонтова

за то, что он посвятил его матери – графине Александре Кирилловне

Воронцовой-Дашковой – «предерзкие» стихи: «Как мальчик кудрявый, резва...»

или вспомнились ему семейные рассказы о том, как на балу в доме его отца в

1841 году великий князь Михаил Павлович выразил неудовольствие

«присутствием и беззаботным весельем опального поручика Лермонтова».

Кто знает, сколько времени пролежало бы ходатайство Пятигорской думы в

канцелярии наместника, если бы дело не приняло совсем другой оборот.

Чья-то дружеская рука протянулась в Отделении русского языка и

словесности к столу председательствующего А. Шахматова и положила на его

стол записку о спасении «Домика» и два протокола заседания Пятигорской

городской думы.

Отделение, еще не так давно отказавшееся от покупки «Домика» сейчас,

когда не требовалось расходов, охотно поддержало идею о его сохранении.

Передавая документы в разряд изящной словесности, отделение со своей

стороны «считает необходимым возбудить перед президентом Академии вопрос о

сохранении «Домика».

Президент вынужден был вторично вмешаться в судьбу Лермонтовской

усадьбы.

24 сентября 1911 года Президентом Академии наук отправлено письмо

наместнику Кавказа, графу Воронцову-Дашкову[27].

«На рассмотрение Разряда изящной словесности, состоящего при Отделении

русского языка и словесности Императорской Академии Наук получена записка,

касающаяся домика, где жил и умер М.Ю. Лермонтов в Пятигорске. Этот домик

нынешний его владелец предполагает или продать или выстроить на его месте

большой доходный дом. Разряд изящной словесности, признавая домик

Лермонтова в Пятигорске дорогим для отечественного просвещения памятником и

считая необходимым сохранить его как национальное достояние, обратился ко

мне с соответствующим ходатайством. Сочувствуя этому ходатайству и скорбя

по поводу возможности утраты памятника, столь тесно связанного с образом

нашего великого поэта, я прошу Вас обратить свое просвещенное внимание на

прилагаемую записку и, если Вы найдете это возможным, осуществить

высказанное в ней пожелание.

Искренне Вас уважающий Константин».

С пожеланием великого князя наместник не мог не считаться, однако, с

ответом не торопился. Только через три месяца, 10-го января 1912 года,

Воронцов-Дашков отправляет в Петербург ответ:

«Ваше императорское Высочество! В ответ на письмо от 24 сентября 1911

года за № 74 по возбужденному Отделением русского языка и словесности

Императорской Академии Наук вопросу о сохранении для потомства в

г. Пятигорске дома, где жил и умер М.Ю. Лермонтов, предположенного ныне его

владельцем Георгиевским к продаже, имею честь сообщить Вашему

императорскому Высочеству, что Пятигорская Городская Дума, желая

увековечить память поэта, в заседаниях своих, состоявшихся 21 апреля и 15

сентября 1911 года, постановила приобрести означенный дом в собственность

города за 15 т. рублей и возбудила ходатайство о разрешении займа на эту

сумму из средств Пятигорского городского банка, каковой заем мною 6 сего

января, на основания п. 4 ст. 79 Гор Пол., согласно с заключением Терского

по городским делам Присутствия, разрешен.

Вашего императорского Высочества всепокорнейший слуга

Гр. Воронцов-Дашков».

Итак, заем разрешен. Можно оформлять покупку Лермонтовской усадьбы. Но

оказалось, что и теперь еще не все: на гербовый сбор и пошлины при

оформлении покупки нотариальным порядком требуется 723 рубля 30 копеек.

Такой расход не предусмотрен сметой на 1912 год...

В заседании городской думы эта, отнюдь не веселая справка финансовой

комиссии вызвала дружный взрыв смеха. Вспомнив недобрым словом Кадигроба,

гласные решили собрать деньги между собой, только бы не затевать новой

переписки. Делать этого не пришлось: владелец недавно открытого в

Пятигорске электробиографа[28] «Сплендид» внес в кассу городской управы

необходимую сумму.

XIII

12 марта 1912 года была совершена купчая на приобретение городом

Лермонтовской усадьбы у В.С. Георгиевского за 15 тысяч рублей.

Пока тянулось дело с покупкой усадьбы, на страницах местных газет

вокруг «Домика» разгорелась яростная полемика. Теперь многим захотелось так

или иначе связать свое имя с именем поэта.

В Пятигорске объявился некто Поляков, который, по его словам, в 60-х

годах прошлого столетия, то есть через 20 лет после смерти Лермонтова,

приехал в Пятигорск в чине прапорщика Тенгинского полка и жил на квартире у

Чиляева, в большом доме. Поляков уверял, что занимал те самые комнаты, в

которых жил поэт. Поляков «хорошо помнил», что в одной комнате стены были

исписаны стихами, а под одним стихотворением была даже подпись «Лер.» Стихи

на выбеленных стенах были написаны карандашом. Чтобы «сохранить их для

потомства», Поляков заклеил стены бумагой. Но он все-таки спросил хозяина,

кто писал эти стихи? Чиляев, так подробно рассказывавший Мартьянову о жизни

Лермонтова в «среднем» доме, будто бы ответил: «Наверное, сказать не

могу... знаю только, что в этой комнате останавливался Михаил Юрьевич

Лермонтов. Быть может, эти стихи и были написаны им самим».

Что же касается того флигеля, который считается лермонтовским, то, по

уверению Полякова, его совсем не было. Не было, и все! Было пустое место.

Встретив капитана Осипова, страстного поклонника Лермонтова, Поляков

так ему все и рассказал. Капитан Осипов, потрясенный «открытием», напечатал

в газете «Кавказский край» статью «Новое о «Домике Лермонтова», хотя

известен был такой документ, как запись Чиляева в его тетради, известны

были и труд Висковатова, и повествование Мартьянова со ссылкой на Чиляева.

На страницах другой пятигорской газеты «Пятигорское эхо» появился ряд

статей в защиту «Домика». Спор разгорался, отклики его достигли столицы.

Историк литературы профессор Д.И. Абрамович, редактировавший Собрание

сочинений Лермонтова в издании «Академической библиотеки русских

писателей», приехал в Пятигорск для выяснения ряда вопросов, связанных с

изданием. Он старался также выяснить, в каком доме жил Лермонтов. Судя по

его примечанию к иллюстрациям в V томе издания, вопрос этот для него

остался неясен: «Пятигорские старожилы спорят и поныне... Ныне преобладает

мнение, что Лермонтов жил в надворном флигеле, примыкающем к садику».

Итак, «Домик Лермонтова», побывав в руках нескольких владельцев,

претерпев ряд изменений, становится, наконец, достоянием города.

Как же отметило городское управление этот факт? Бухгалтерия оформила

принятие недвижимого имущества на баланс Пятигорска, а на дверях домика кто-

то из служащих городской управы повесил замок. И никаких торжеств!

Небольшие хроникерские заметки в газетах и... все. Лермонтовская

усадьба оказалась каким-то бесхозяйственным владением. Никто не позаботился

даже, об охране «Домика».

Прошло два месяца. Домик пустует. Тогда Кавказское горное общество

обращается в городскую управу с просьбой предоставить ему эту усадьбу для

устройства музея, библиотеки и хранения вещей, связанных с именем поэта.

Учитывая, что задача, поставленная Кавказским горным обществом,

«отвечает тем целям, которые поставило городское самоуправление, приобретая

в собственность домик Лермонтова», городская управа постановила:

«Временно, впредь до решения этого вопроса в думе, предоставить в

распоряжение Кавказского горного общества усадьбу с домиком Лермонтова для

помещения в переднем фасадном домике музея и библиотеки общества, а во

флигеле, где жил поэт, сосредоточить все вещи, связанные с именем

М.Ю. Лермонтова и героев его романа и поэм, с условием, что общество будет

за свой счет содержать сторожа при домике и заботиться о целости и

сохранности исторической усадьбы».

Кавказское горное общество на все условия согласилось и, не дожидаясь

утверждения думой постановления городской управы, поспешило перенести в

главный наружный дом из Елизаветинской галереи (ныне Академической) «свой

небольшой, но симпатичный музей», поместив там же свое бюро и правление. В

«Домике Лермонтова» стали собирать «все то, чем хотя с какой-нибудь стороны

характеризуется пребывание на Кавказе его гениального обитателя».

15 июля 1912 года Кавказское горное общество торжественно

отпраздновало, уже в Лермонтовской усадьбе, десятилетие своего

существования. Как полагалось тогда, был отслужен молебен, после которого

присутствующие направились в «Домик». Без разговоров, в какой-то

торжественной тишине прошли по комнатам. Однако гирляндами из зелени и

цветов украсили не «Домик», а палатку во дворе, в которой проводилось

торжественное юбилейное собрание.

Когда же за обедом кто-то предложил сделать сбор в фонд будущего

«Лермонтовского музея», то собрано было всего 63 рубля – меньше, чем на

приветственные телеграммы разным высокопоставленным особам.

С 63 рублями Кавказское горное общество приступило к организации

Лермонтовского музея. Задача была трудная, в «Домике» не сохранилось ни

одной вещи из тех, что были при Лермонтове, хотя Чиляев уверял Мартьянова,

что «все осталось так, как было при Лермонтове», и Георгиевский, внесший

много изменений в облик домика, также утверждал, что «все сохранилось так,

как было при нем».

Все вещи, принадлежавшие Лермонтову, в том числе железная складная

кровать, были в свое время собраны и отправлены в Тарханы, к бабушке

Лермонтова. Все же хозяйские вещи заменялись постепенно другими, в

зависимости от того, как был использован флигель. Вспомним, что в 1852 году

там была какая-то контора. А по рассказам тетушек сына Чиляева, нотариуса

Николая Васильевича, в домике одно время была нотариальная контора молодого

нотариуса.

Вейштордт переделал флигель для своей квартиры. Вероятно, он обставил

ее по своему вкусу более современной обстановкой.

Но сохранились стены, которые были свидетелями последних дней жизни

поэта. В этих стенах и было положено основание Лермонтовскому музею. Венки

и ленты на них были первыми экспонатами. Среди венков было два серебряных:

один от офицеров Тенгинского полка, второй – от общественного клуба города

Пятигорска.

В том же 1912 году в музей поступило два ценнейших экспоната:

письменный стол и кресло, принадлежавшие Лермонтову. Эти вещи передала

музею племянница Михаила Юрьевича, дочь его троюродного брата А.П. Шан-

Гирея, Евгения Акимовна. Вот что рассказала она об этих вещах.

Когда Лермонтов поступил в юнкерское училище в Петербурге,

воспитывавшая его бабушка приехала в Петербург, сняла там квартиру и

переправила из Тархан часть обстановки. Среди этой обстановки был ореховый

письменный стол и мягкое кресло.

Значит, за этим столом было написано стихотворение на смерть Пушкина,

так резко изменившее судьбу поэта. За этим же столом шла работа над

«Демоном»! Написаны все произведения петербургского периода, в том числе

«Маскарад» и, позднее, «Мцыри» и «Герой нашего времени».

В дальнейшем судьба этих вещей сложилась, по рассказам Евгении

Акимовны, так: уезжая в 1841 году из Петербурга, Лермонтов, как вспоминал

Аким Павлович, сделал подробный пересмотр всех бумаг. Закончив разборку

бумаг, Михаил Юрьевич сказал Акиму Павловичу:

Этот письменный стол ты, Яким (так называл Лермонтов Акима Павловича),

возьми себе. Я вряд ли вернусь с Кавказа...

Впоследствии Аким Павлович, уже по выходе в отставку, купил у

А.А. Столыпина, брата бабушки Лермонтова, имение Столыпиновку (недалеко от

Георгиевска), куда и перевез некоторые вещи, в том числе лермонтовские стол

и кресло.

Аким Павлович женился на Эмилии Александровне, падчерице Верзилина.

Вещи из Столыпиновки были перевезены в Пятигорск.

Евгения Акимовна вспоминала, что стол и кресло были вывезены из имения

не сразу. Но как-то Акиму Павловичу взгрустнулось, и ему захотелось, чтобы

дорогие для него вещи брата и друга были около него. Он перевез их в

Пятигорск и, когда барский дом в Столыпиновке сгорел, то Аким Павлович, не

горюя о потере дома, радовался, что реликвии удалось вовремя увезти.

Евгения Акимовна, в замужестве Казьмина, уезжая с мужем в Персию,

оставила лермонтовские вещи на хранение своим друзьям. Как хранились эти

вещи, можно судить по рассказу тел лиц, которым было поручено перевезти их

в музей.

Стол и кресло хранились в кладовой со всяким хламом, причем сукно с

крышки стола было сорвано, как сказала «хранительница» реликвий, чтобы не

разводилась моль. На столе оказались прожоги от самоварных углей. Прислуга

сообщила, что она всегда ставила самовар на этом столе... В таком виде и

поступили самые ценные экспонаты в Лермонтовский музей.

Кавказское горное общество горячо взялось за организацию музея, но оно

было временным хозяином, о чем городская управа и напомнила ему в апреле

1913 года.

25 апреля этого года Пятигорская дума вынесла постановление:

«Открыть с 1 января 1914 года в доме Лермонтова городскую библиотеку

(в большом доме) и музей Лермонтова. Ассигновать единовременно на

приобретение книг 6000 руб. и ежегодно по 4500 руб. на содержание этих

учреждений и избрать особую комиссию в составе 6 лиц для организации и

ближайшего заведования домиком Лермонтова с библиотекой и музеем имени

поэта».

Но город не успел ничего сделать: разразилась война, бюджет города

резко сократился. Музей так и остался в том первоначальном состоянии, в

какое успело привести его Кавказское горное общество. Библиотека же совсем

не была создана.

Столетие со дня рождения Лермонтова в 1914 году предполагалось

отметить широко, но война помешала этому. Однако в журналах и газетах

появилось огромное количество статей, заметок, стихов. Было издано много

книг и брошюр.

Какие только темы не затрагивались в этой юбилейной литературе! А о

«Домике» вспомнили немногие. Кроме местных газет, кажется, только одна

нижегородская газета уделила «Домику» несколько строк. Да в 3-4 журналах

появились фотографии «Домика» с очень кратким текстом.

А «Домик» Лермонтова находился в это время в самом плачевном

состоянии. Московский журналист Яков Львов с большой грустью писал об этом

в статье «Великие тени», напечатанной в местной газете «Пятигорское эхо»:

«Музей и «Домик Лермонтова» в Пятигорске в виде достаточно неинтересном.

Никто о них не знает, где они.

Есть лермонтовский алебастровый завод, был лермонтовский кафе-

шантан[29], но нет музея...»

Собственно, хозяйничал в это время в «Домике» банковский курьер,

нанятый за 5 рублей в месяц охранять всю Лермонтовскую усадьбу, благо, банк

был близко.

Курьер и давал экскурсантам в «Домике» объяснения. Рассказы его были

самые фантастические, вроде того, что «Домик» строила для Лермонтова его

бабушка. Или, что находившиеся в музее Кавказского горного общества (в

доме, выходившем на улицу) коллекции бабочек собраны Лермонтовым на Машуке,

что оленьи рога – якобы рога тура, которого Лермонтов убил на охоте в

горах...

С отголосками этих «объяснений» приходилось сталкиваться еще 25-30 лет

назад. Посетители спрашивали и очень настойчиво: где бабочки, которых

наловил Лермонтов, когда ходил к источнику пить воду? Где рога? Где орел?

Разубедить этих посетителей было трудно. В течение многих лет они

верили и были убеждены, что «драгоценные экспонаты» просто не сумели

сберечь.

Сравнительно недавно автору пришлось слышать от одного умного,

культурного человека такие слова, сказанные не то с упреком, не то с

горечью:

«А куда делся портрет Шамиля? Прекрасно исполненный, большой такой

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14