Русские войска во Франции и Македонии

требовали, чтобы их начальство прекратило «миндальничать» с «...такими

негодяями, как куртинцы».

После предъявления ультиматума еще в первой половине июля Куртин покинуло

по собственной инициативе 6, 0 тыс. чел (по официальным данным), оставив

оружие в лагере, но от «капитулянтов» потребовали сдать винтовки. После

возвращения в Ля-Куртин обратно солдаты уже не вернулись.

Положение в лагере Ля-Куртин освещалось в советской научной литературе

очень тенденциозно, впрочем, как и в эмигрантских изданиях за рубежом.

Достаточно прочитать нижеследующие два отрывка, чтобы понять, где и ктоих

мог напечатать.

«Как только начались занятия, сразу же прекратились всякие неполадки.

Караулы стали добросовестно относится к своим обязанностям, часовые на

постах не спали, как раньше. (...) Прекратились хищения военного

имущества, пьянство, нелады с местным населением».

«Разнузданная, распропагандированная толпа в солдатских шинелях,

потерявшая человеческий облик, с озлобленными, озверелыми лицами бушует,

пьянствует и безобразничает в военном лагере Ля-Куртин. Жители соседних

сел по вечерам запираются на запоры».

Истина, как часто бывает, лежит посередине. Судя по архивным данным,

дисциплина все-таки существовала, хотя и не в полной мере, поддерживаемая

Отрядным комитетом лагеря. Жалоб от населения на куртинцев первое время

не поступало. Даже наоборот, в частях 3-й Особой бригады, считавшиеся

более дисциплинированной, чем 1-я, происходили случаи некоторых

«обыденных эксцессов» с местным населением. Но к концу лета внутреннее

положение в Куртине резко ухудшается.

К августу 1917 г. русское командование начинает принимать меры по

ликвидации мятежа, но время было упущено. К тому же подобные мероприятия

не могли привести к повиновению куртинцев. В начале августа генерал

Занкевич решил усмирить куртинцев голодом: «Непокорные солдаты лишены

мною всякого денежного довольствия и переведены на уменьшенное

продовольствие при безусловном прекращении доступа спиртных напитков».

В частности, с 14 августа было приказано выдавать 300 г хлеба ежесуточно

(вместо 750 г ), 75 г мяса (вместо 400 г); лишились фуража и 3,0 тыс.

лошадей, а с 21 августа отпуск продуктов питания уменьшился еще на 30%.

Но полным голодом лагерю это не грозило. В Куртине, по официальным

данным, имелся значительный запас консервов, 30-100,0 тыс. тонн картофеля

и, конечно, лошади.

То, что куртинцы еще имели довольствие к августу 1917 г. объясняется тем,

что русское командование предполагало, что все устроится «само собой» и

продолжало считать куртинцев за солдат, а не за мятежников, к которым

требовалось бы принять соответствующие меры. Время шло, а о слиянии двух

частей 1-й Особой дивизии речи пока и не шло. Только убедившись в

невозможности «естественного» хода событий, генерал Занкевич решил

прибегнуть к «тактике голода».

В середине августа, убедившись в бесполезности голода, генерал Занкевич

начинает предпринимать первые конкретные шаги по подавлению мятежа.

Сначала он заручился помощью у французского правительства, которое

согласилось на применение своих войск, но только после «констатированного

неуспеха наших [русских] войск». На общем фоне подавления французских

антивоенных мятежей во французских воинских частях своими солдатами

подобная мера не являлась из ряда вон выходящей, а просто отвечала

жестким требованиям эпохи.

Войска генерала Комби по соглашению окончательно изолировали 1-ю Особую

дивизию в Ля-Куртине, а лояльные войска 3-й Особой бригады перевезли из

Фельтена (10 августа) на 15 эшелонах вглубь страны, в лагерь Курно (около

города Бордо, провинция Жиронда), подальше от вредного влияния куртинцев

и от анархии, которая появилась в верных войсках генералу Занкевичу,

«...видевших нерешительность командного состава; начинается разложение,

авторитет начальников падал с каждым днем.

Способствовали разложению и условия жизни на биваке, кишащем торговцами

вином.

Началось беспробудное пьянство, которое в данных условиях не было

возможности предотвратить.

Становилось настоятельно необходимым перевести войска в условия более

нормальной жизни».

Через месяц в Курно дисциплину восстановили, и 3-я Особая бригада

представляла более ил менее боеспособную единицу. В частях, оставшихся

верными Занкевичу, еще в июле раздавались голоса о том, что против

куртинцев необходимо применить самые суровые меры и подобные настроения

сохранились, по крайней мере, до августа.

3 августа в Брест из России прибывает 2-я Особая артиллерийская бригада

во главе с генералом Беляевым (на пароходах «Двина» и «Царица»), в

которой дисциплина находилась на должном уровне, и генерал Занкевич решил

использовать артбригаду в подавлении беспорядков в Куртине. Прежде чем

согласиться на участие в подавлении куртинцев, артбригады послала

делегацию в лагерь, но она вскоре поняла бесполезность переговоров, и

было предложено по собственной инициативе сформировать батальон для

наведения порядка в Куртине.

В итоге генералу Занкевичу удалось сформировать 5 пехотных батальонов по

800 человек, две пулеметные роты с 48 пулеметами. Из двух батальонов был

организован сводный полк (т.н. батальон смерти), во главе которого стал

полковник Г.С. Готуа. Остальные три батальона получили название

«батальонов чести». Чтобы отличить нападавших от обороняющихся, на левый

рукав первых были повязаны желтые или синие повязки.

Командовал всеми войсками генерал Занкевич. Непосредственное руководство

сводным отрядом осуществлял генерал Беляев. 13 сентября он издает приказ

по сводному отряду (будет расформирован с 20 часов 19 сентября):

«Стрельба по безоружным солдатам в секторах западном и северном ни в коем

случае не допустима, а в восточном секторе и на все протяжении кроме

деревни Ля-Куртин, где следует отдельных людей и небольшие группы

задерживать, а по большим массам, хотя бы и безоружным, открывать огонь».

К 14 сентября закончилось сосредоточение русских и французских войск;

ситуация достигла апогея. Дальнейшие события можно представить в виде

хроники.

14 сентября. Прекратилась доставка в лагерь даже урезанного питания.

Поэтому Отрядный комитет лагеря выпустил обращение к французскому

коменданту Ля-Куртина с резкой критикой в адрес генерала Занкевича.

Однако в официальном рапорте от 14 октября на имя военного министра

генерал-майора А.И. Верховского (с 12 сентября сменил А.Ф. Керенского)

генерал Занкевич указывает, ссылаясь на данные от подполковника Фарины,

что куртинцы на сутки раньше, т.е. 13 сентября, сами отказались от всех

продуктов питания, что они получали, в т.ч. и от фуражного довольствия.

В этот же день подполковник Балбашевский и подполковник Фарин от имени

генерала Занкевича предъявили куртинцам ультиматум: «Приказываю солдатам

лагеря Ля-Куртин изъявить полную покорность, беспрекословно подчиняться

всем моим распоряжениям и с момента получения сего приказа складывать

оружие... Сложившим оружие надлежит выходить из лагеря...(...)

Каждый солдат, выходящий из лагеря с оружием, будет подвергнут обстрелу».

15 сентября. Со стороны осаждающих делаются последние попытки

урегулировать конфликт мирным путем, пытаются их уговорить сдать оружие и

подчиниться генералу Занкевичу. В качестве парламентера выступает

председатель полкового комитета 6-го Особого полка старший унтер-офицер

Родин; его миссия оказалась неуспешной. Уверовав в бессилие властей(и на

то существовали веские причины), предводители куртинцев даже не допустили

Родина к общей солдатской массе.

Руководители мятежников предпринимают ответные действия: передают в ряды

осаждавших и французскому коменданту ряд прокламаций и воззваний, по

большей части анонимных (однуиз нихнаписал младший унтер-офицер Глоба, в

некотором роде - душа мятежа). Суть «пропаганды» сводилась к следующему:

переходите в Куртин, наш враг немец, а не вы; необходимо не допустить

кровопролития между русскими солдатами; генералу Занкевичу не

подчиняться. Не обошлось и без угроз: куртинцы предупреждали

подполковника Фарина, что если на них нападут, то «...от 3-й бригады не

останется и основания».

В результате «идеологической обработки» курновцев лишь единицы отказались

участвовать в подавлении мятежа. Руководители мятежа успешно влияли

только на оставшихся в Ля-Куртине, заявляя им, что по ним стрелять не

будут, а орудия, которые они видят вдалеке - «...пушки деревянные,

сделанные по приказу генералов из простых бревен». Очень и очень скоро

подобные россказни будут опровергнуты.

16 сентября. В 10 часов утра время ультиматума истекло, никто не

сдавался, и был открыт артиллерийский огонь; в течение дня выпущено 18

снарядов. «...Настроение наших войск [т.е. атакующих] вполне

удовлетворительно». Вторая попытка Родина уговорить куртинцев сдаться

оказалась также неудачной.

17 сентября. Утром выпущено 30 снарядов (т.е. всего с начала штурма было

выпущено 48 снарядов, а не «три выстрела картечью», как указывает С.Г.

Сватиков). К вечеру сдалось около 8,0 тыс. чел. «В лагере осталось

несколько сот мятежников [укрывшиеся в здании офицерского собрания],

среди них много главарей. Люди эти с наступлением темноты открыли

ружейный и пулеметный огонь по нашим цепям».

Вечером сводный отряд генерала Беляева ворвался в лагерь. Оставшимся

сражаться «до последнего патрона» была оказана медицинская помощь со

стороны курновцев и желанию оборонявшихся - к осажденным прибыл врач 2-го

Особого полка с 4-мя фельдшерами (по словам врача, большинство из

нежелающих сдаваться - пьяные).

18 сентября. Утром, в течение одного часа, было выпущено 100 снарядов, в

течение дня - 488 шрапнельных и 79 гранат. С 15 часов до утра 19 сентября

сдалось свыше 50 чел, в т.ч. и Глоба (по некоторым сведениям, был

арестован русским патрулем около Ля-Куртина вместе с любовницей-

француженкой).

В мае 1918 г. Глоба вместе с группой куртинцев прибывает с острова Экс в

город Белоостров (Финляндия), где его обменяли на группу французских

граждан, занимавшихся шпионской деятельностью в Советской России;

правительственную комиссию по встрече Глобы и его товарищей встречал с

советской стороны Д.З. Мануильский.

19 сентября. Было выпущено по опорным пунктам оборонявшихся 600 снарядов;

местами вспыхивали рукопашные бои. Сопротивление куртинцев было сломлено

(в некоторых местах бои продолжались до полудня 20 сентября).

Вопрос о потерях с обеих сторон остается открытым. Известно, что генерал

Занкевич докладывал военному министру А.И. Верховскому: «Констатированные

потери мятежников до вечера 5 сентября [18 сентября по новому стилю] 10

убитых и 44 раненых. Действительные потери должны быть значительно

больше». Участники подавления мятежа называют общие цифры потерь разные:

Д.У. Лисовенко – 3,0 тыс. куртинцев, Р.Я. Малиновский - свыше 200, П.Ф.

Карев - не менее l ,0 тыс. чел (их данные сразу можно подвергнуть

сомнению из-за политической конъюнктуры).

Число сдавшихся куртинцев, по официальным данным, составило 8.515 чел, по

данным Ю.Н. Данилова - 8.383 чел.

Атакующие, по словам генерала Занкевича, потеряли убитым 1 человека и 5

ранеными (французские войска понесли потери в одного убитого и одного

раненого – по «несчастной случайности»). Как сообщил генерал Занкевич

А.И. Верховскому от 20 сентября, «...Куртинский бунт ликвидирован нашими

войсками без какого-либо активного участия французов».

92 активных мятежника из куртинцев (по данным А. Пети – 81 чел) были

заключены в военную тюрьму в Бордо; 300 чел. сосланы на остров Экс, еще

300 были сосредоточены в лагере Бург-Ластик (около города Клермон-

Ферран), где господствующие порядки напоминали тюремный режим (позже в

лагере вспыхнул бунт, в подавлении которого участвовали французские

пехотный полк и три пулеметные роты; 50 чел сослали на Экс, около 250

чел. - отправлены в рабочие батальоны).

Из остальных солдат, оставшихся в Куртине, сформировали 19 сводных

маршевых рот приблизительно по 400 чел в каждой, размещенных в том же

лагере; как состоявшие под следствием они находились под охраной

французских войск.

Во время пребывания русских отрядов в лагере, его комендант полковник

Котович издает приказ по Ля-Куртину № 2 от 25 сентября 1917 г., по

которому учреждаются нарукавные повязки следующих цветов: синего -штабным

и прибывшим солдатам по назначению в лагерь; желтого - всем дежурным

солдатам и посыльным; зеленого - дневальным по ротам; красного -

милиционерам (членам дежурного наряда по лагерю); белого - денщикам;

белого цвета с красным крестом - фельдшерам. «Каждая нарукавная повязка,

шириной в 1 1/2-2 вершка, должна носиться на левой руке и иметь печать

французского коменданта, кроме зеленых и желтых повязок, которые печатей

иметь не будут. Фельдшеры, денщики, милиционеры, а равно солдаты с синими

повязками должны иметь, кроме печати французского коменданта, еще

письменное удостоверение за подписью моей [полковника Котовича] и

французского коменданта лагеря с его печатью».

11 ноября в Ля-Куртине снова вспыхнул мятеж среди русских солдат, но

незначительного масштаба, главным лейтмотивом которого являлось

немедленное возвращение в Россию. Но и этот мятеж французы подавили

быстро; его участников отправили на работы во Францию или в

североафриканские лагеря.

С прибытием 20 декабря 1917 г. американских войск в пустой лагерь Ля-

Куртин окончательно закончилась Куртинская трагедия (впрочем, некоторое

число русских военнослужащих - 15 офицеров и 40 солдат - находились в

лагере в начале января 1918 г.). В качестве итога можно сказать, что в

сентябре 1917 г. во Франции прозвучали первые выстрелы будущей

братоубийственной гражданской войны, которая захлестнет всю Россию; она

уже была не за горами. Впервые в XX веке русские солдаты подавили силой

выступление русских солдат; в сентябрьских событиях не было победителей и

побежденных…

Мятеж в Ля-Куртине русское командование подавило, но «русский вопрос» не

разрешило. Перед французским и Временным правительствами встала новая

задача - что делать дальше с русскими военными контингентами. Проблему

пытались ликвидировать, отправив на фронт считавшихся благонадежными

курновцев, но в составе французской армии при полном подчинении

французским уставам. Сражаться в подобных условиях желало еще меньшее

число русских солдат из числа «непримиримых» курновцев.

Высказывались мнения опять за отправку подразделений 1-й Особой дивизии в

Салоники, но отказались, как и полгода назад: во-первых, из-за

политических причин, во-вторых, из-за технических трудностей. В-третьих,

против направления на Салоникский фронт русских отрядов с французского

фронта выступал начальник 2-й Особой дивизии генерал В.Л. Тарановский. В-

четвертых, произошедшие достопримечательные события 7 ноября в

Петрограде, и дальнейшая политика большевиков за заключение мира «без

аннексией и контрибуциев» нравилась подавляющему большинству солдат и

от­бивала у них охоту сражаться с врагами.

Поворотным событием в истории русских войск во Франции можно считать 5

ноября 1917 г., когда орган Временного правительства «Междуведомственный

Комитет по заграничному снабжению» вынес решение о невозвращении русских

бригад, и использовать их если не на фронте, то в качестве рабочей силы.

Таким образом, решение Временного правительства послужило основанием для

введения в действие системы т.н. трияжа (с французского языка переводится

как «отборка»,»сортировка»).

16 ноября выходит постановление военного министра Ж. Клемансо № 27576

1/11 о разделении русских военных контингентов на три категории -

желающих сражаться вместе с союзниками, добровольцев-рабочих и тех, кто

не желает ни сражаться, ни работать и будет сослан в Северную Африку.

Из-за больших потерь на фронте французы испытывали большой недостаток в

рабочих. Еще осенью 1915г. «...военная промышленность из-за нехватки

рабочей силы оказалась в столь тяжелом положении, что для работы на

заводах пришлось возвращать солдат с фронта…». Поэтому формальное

разрешение Временного правительства об использовании русских войск в

качестве рабочих являлось как нельзя выгодным для французского

правительства.

Вести из России о большевистском перевороте, об отделении Украины и т.п.

не могли не оказать отрицательного влияния на состояние солдатских умов в

верных генералу Занкевичу войсках. Они превратились к концу 1917 г. в

«...деморализованную толпу, в общем, вполне безвредную, но решительно

никуда не годную в смысле военном и боевом...

“Верные” бродили по Курно и Аркашону [город около Курно] как сонныя мухи,

уничтожали вино, спивались...».

Несомненно, что подобное положение дел в русских отрядах беспокоило

французское командование и явилось однойиз причин, толкнувших французов к

разоружению бывшей 1-й Особой пехотной дивизии. К Курно французы

отправили два батальона пехотинцев и полк кавалерии, но разоружение 25

декабря прошло в нормальной обстановке, без эксцессов; немалую роль в

этом сыграл генерал Н.А. Лохвицкий. Курновцы были распределены следующим

образом: на работу в тыл ушло 5.094 чел, в Северную Африку - 1.406 чел, в

город Ренн направлено 62 чел, освобожденных от службы; в госпиталях

находилось 300 чел, переведено на базу в город Лаваль 350 чел., в

качестве волонтеров на фронт -266 чел.; итого - 7.478 чел.

Через четыре дня, 29 декабря происходит очередное знаменательное событие

в истории русских войск за границей - генерал Занкевич своим приказом

вводит в русских подразделениях французский дисциплинарный устав.

Таким образом, боевая деятельность русских бригад во Франции

заканчивается. В их лице мы можем видеть как героизм русских солдат на

полях Франции, так и несчастных жертв революционных потрясений в России.

После удачного завершения Битольской операции на Салоникском фронте

активные боевые действия сошли на нет.

Русские Особые бригады без отдыха находились на передовой линии в течение

продолжительного времени. Начало нового 1917 г. ознаменовалось для

русских войск не долгожданным отводом в тыл, а продолжением участия в

военных операциях. Русские войска использовались в небольших частных

операциях, например, для уничтожения тайных вражеских баз на берегах

Греции, созданных определенной частью монашества, придерживающегося

прогерманских интересов. 17 января сводный отряд (100 русских и 50

французских солдат), занявший монастырь на горе Атос, изъял 475 ружей и

103,0 тыс. патронов в тайниках монастыря; в июле отряд был выведен с

объекта.

Общее состояние русских войск к весне 1917 г. оказалась тяжелым. Им

приходилось сражаться в тяжелых условиях, когда продукты питания,

обмундирование вовремя не доставлялись; раненых и больных практически не

доставляли в стационарные госпитали; бригады испытывали большие трудности

в отсутствии инженерных подразделений. Как и в 1916 г., русские офицеры и

солдаты не отличались безукоризненностью в соблюдении формы одежды.

Например, начальник 4-й Особой бригады выражает недоумение по поводу

того, что русские офицеры носят военные головные уборы иностранных армий.

Весной 1917 г. на Салоникском фронте, как и на других фронтах, начинается

усиленная революционная пропаганда со стороны как пробольшевистски

настроенных агитаторов из числа солдат Особых бригад, так ииз числа

эмигрантов. Толчком к этому, конечно, послужила Февральская революция и

сильное антивоенное движение внутри России. Шквал новостей обрушился на

русских военнослужащих; отречение Николая II и Великого Князя Михаила

Александровича от престола, образование Временного правительства, военным

министром становится штатский человек (впервые в России).

После марта в русских бригадах начинаются революционные преобразования,

вызванные провозглашенными свободами в России: стали образовываться

армейские комитеты, чаще всего явочным порядком (как среди русских войск

во Франции). Окончательно комитеты конституировались только в мае-июне. В

русских войсках за границей происходили те же процессы, что и внутри

России. Все новое - плохое и хорошее - в равной мере могло быть отнесено

как к войскам во Франции и Македонии, так и к войскам на Восточном

театре.

Моральное состояние русских войск начинает неуклонно ухудшаться

приблизительно с мая 1917 г., когда донесения генерала В.Л. Артамонова в

Ставку запестрели сообщениями о фактах нарушений воинской дисциплины.

Офицерский состав 2-й и 4-й Особых бригад практически ничем не отличался

от офицерского состава Особых бригад во Франции: такой же слабый в

количественном и качественном отношениях с изъянами, аналогичным изъянам

офицеров в 1-й и 3-йОсобых бригадах. Прочная спайка внутри офицерства 2-й

и 4-й Особых бригад отсутствовала.

Наглядным примером может служить дело полковника 3-го Туркестанского

полка Бромова, прикомандированного к б-му Особому полку. Недовольный тем,

что его обошли – по его собственному мнению - в награждении орденами, он

счел себя оскорбленным, сколотил небольшую группу подобных себе офицеров,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9