Культурно-бытовой облик учащихся начальной и средней школы XIX начала ХХ веков

их знаний.

Затем, в ходе учебного года, экзамены продолжались: «В мае

производились экзамены; по общей годовой отметке переводили в следующий

класс»[349]. Экзамены в разных учебных заведениях различались, например, в

Платовской гимназии «письменные в 1,2,3,5 и 7 классах, устные и письменные

в 4,6, и 8 - на аттестат зрелости»[350].

Экзамены, как впрочем и сейчас, требовали немалого нервного и

умственного напряжения, так как часто ученики начинали учиться только

непосредственно перед самими экзаменами. Это время учёбы хорошо описал В.

Сиони: «Оставалось не более двух или трёх недель до экзаменов. Учителя

оставили свои лекции и весь класс обратился в какой-то зубрильный мир.

В это так называемое приготовительное время умами воспитанников

овладевает одна учебная деятельность, всё прочее исчезает.

Мысли, их разговоры, всё сосредотачивается на этих страшилищах молодых

голов – экзаменах. В это время они обыкновенно теряют аппетит и весёлость,

делаются как-то суровее, положительнее, бледнеют и худеют от усиленного

труда, одним словом, они находятся в каком-то тревожном, ненормальном

состоянии…»[351].

Для представления о самом экзамене можно воспользоваться описанием Н.

Щапова: «В конце года происходил экзамен по программе, составленной в

университете, ученики выходили по очереди, брали билет и отвечали на него;

им ставили отметку за этот ответ. Экзамены происходили в присутствии

директора, инспектора и назначенных учителей»[352]. Но несмотря на

комиссии некоторые учащиеся находили нелегальный способ сдачи экзамена:

«Идешь, бывало, на письменный экзамен с листом бумаги и дрожишь: что-то

выйдет? Более ловкие товарищи умудрялись проносить с собой кое-какие

пособия и под шумок пользовались ими или просто «сдирали» у более

способных»[353]. Были и другие способы, вроде того, которым пользовался Н.

Щапов: «Устные экзамены по гектографированным, заблаговременно розданным

учебным программам, разделённым на билеты. Это удобно, во-первых,

проектируешь стройный ответ по билету, во-вторых, в экземпляр программы

вписываешь между строк условные знаки, напоминающие содержание»[354].

После экзаменов, в случае успешной их сдачи, наступали каникулы –

вакации. Длительность их зависела часто от учебного заведения, но,

например, в Академии Н. Щапова «занятия прерывались с 1 июня по 17 августа

старого стиля»[355].

Особенными для каждого учащегося были выпускные экзамены (если только

он добирался до них). Прежде всего, выпускные экзамены были в начальной

школе: «От представляющихся к экзамену требовалось: написать небольшую

диктовку с расстановкой знаков препинания, решить одну из несложных задач и

прочесть наизусть одно небольшое стихотворение или прочитать по книжке

коротенький рассказ и ответить на несколько вопросов священнику по

священной истории или же прочитать какую-нибудь молитву»[356]. В средней

школе это был перелом, последнее испытание перед расставанием – для кого-то

со светлым детством, для кого-то с ненавистной школой. Подробное описание

обычных выпускных экзаменов дали Д. Засосов и В. Пызин: «Дети становились

юношами, переходили из класса в класс, становились выпускниками, т.е.

учились в последнем восьмом классе […]

Наступали последние дни перед экзаменами на аттестат зрелости.

Традицией было прощаться с педагогами. На последнем уроке гимназисты

произносили речи, благодарили за хорошее отношение, говорили по-латыни, по-

немецки, по-французски. Педагоги делали последние наставления: как

готовиться к экзаменам, что повторить, на что обратить особое внимание. У

всех было смешанное чувство: с одной стороны, скорее хотелось кончить

гимназию, стать взрослым, с другой - жалко было расставаться со школой,

учителями, сторожами, с которыми сжились, провели вместе много лет […]

Расписание выпускных экзаменов составлялось так, что промежутки были в

два-три дня. В эти дни гимназисты много занимались, иногда не спали ночами.

Готовились обыкновенно маленькими группами у кого-нибудь на дому, потому

что даже во время передышки разговоры вертелись около того предмета, к

которому готовились.

Настроение было приподнятое, все понимали ответственность, экзамены

были строгие, подсказка и списывание совершенно исключались. Сначала шли

письменные экзамены по математике, русскому, латыни; задания присылались из

округа в запечатанных конвертах, которые вскрывались экзаменационной

комиссией перед самым экзаменом.

Наступал первый день выпускных экзаменов, и уже чувствовалось, когда

мы приходили к девяти часам утра, что гимназия для нас какая-то уже чужая и

мы для нее чужие. У кого были мундиры, те приходили в них, потому что

выпускные экзамены обставлялись торжественно. Верхние помещения и зал

верхнего этажа были свободны, так как занимавшиеся там младшие классы еще

ранее закончили свои занятия и были отпущены на летние каникулы.

У дверей зала стоял сторож, который пропускал только тех, кто имел

отношение к экзаменам. В зале выпускников поражала необычная обстановка: у

торцовой стены длинный стол под зеленым сукном, а по всему залу расставлены

парты, для каждого отдельная, между партами - дистанция (около четырех

аршин), которая исключала всякую возможность подсказать или переписать, не

говоря уж о том, что во время письменных экзаменов между партами все время

прохаживались учителя, которые наблюдали за порядком.

Каждому под расписку выдавалось два листа с печатью и номером - для

черновика и беловика. Первый письменный экзамен был по русскому языку. Были

даны две темы: одна по пройденному курсу, другая на отвлеченную (вольную)

тему.

Гимназист сам выбирал тему из двух предложенных. На сочинение

давалось пять часов. Каждый- гимназист сдавал свою работу тотчас же по ее

окончании, черновик и беловик. Комиссия отмечала в ведомости время, когда

сдана работа. Велся подробный протокол всего экзамена. В два часа давался

звонок - конец экзамена, у всех неокончивших листы отбирались.

Следующий письменный экзамен был по математике. Давалась

комбинированная задача, куда входили алгебра, геометрия и тригонометрия.

Так же раздавались листы. Для обеспечения самостоятельности соседям по

партам давались разные задачи. На экзамен отводилось четыре часа.

В остальном экзамены проходили так же, как по русскому языку. Мы

учились во времена министра Кассо, которым был введен письменный экзамен по-

латыни - перевод с латинского на русский. На экзамене были розданы каждому

напечатанные на гектографе тексты из истории Пунических войн Тита Ливия.

Никакого словаря иметь не позволялось, а текст был трудный. […]

Через несколько дней начинались устные экзамены. Отметки по письменным

испытаниям объявляли накануне устного.

На устные экзамены обычно приезжали попечитель учебного округа, его

помощники или окружные инспектора.

Устные экзамены были по тем же предметам, что и письменные, и, кроме

того, по Закону Божию, физике, немецкому и французскому языкам. По

математике было два экзамена - по алгебре и геометрии с тригонометрией. На

экзаменах по математике ставились в зале четыре классные доски, каждому

экзаменующемуся предоставлялась отдельная доска. На экзаменах по языкам на

столе лежали книги с произведениями разных авторов на данном языке,

гимназисту давали одну из книг, указывали страницу, которую он должен был

перевести. После перевода задавали вопросы по грамматике. Экзамены

проходили спокойно, обычно получали примерно те же отметки, что имели в

году»[357].

В начале девятнадцатого века выпускные экзамены имели несколько другой

характер – в некоторых учебных заведениях это были вступительные экзамены в

университет. Такая ситуация была в Казанской гимназии (она была связана с

тем, что открывался Казанский университет и необходимы были студенты): «В

тот же день сделался известен список назначаемых в студенты; из него узнали

мы, что все ученики старшего класса, за исключением двух или трех, поступят

в университет... В строгом смысле человек с десять… не стоили этого

назначения по неимению достаточных знаний и по молодости; не говорю уже о

том, что никто не знал по-латыни и весьма немногие знали немецкий язык, а с

будущей осени надобно было слушать некоторые лекции на латинском и немецком

языках. Но тем не менее, шумная радость одушевляла всех. Все обнимались,

поздравляли друг друга и давали обещание с неутомимым рвением заняться тем,

чего нам недоставало, так чтобы через несколько месяцев нам не стыдно было

называться настоящими студентами. Сейчас был устроен латинский класс, и

большая часть будущих студентов принялась за латынь…

Нельзя без удовольствия и без уважения вспомнить, какою любовью к

просвещенью, к наукам было одушевлено тогда старшее юношество гимназии.

Занимались не только днем, но и по ночам. Все похудели, все переменились в

лице, и начальство принуждено было принять деятельные меры для охлаждения

такого рвения. Дежурный надзиратель всю ночь ходил по спальням, тушил

свечки и запрещал говорить, потому что и впотьмах повторяли наизусть друг

другу ответы в пройденных предметах. Учителя были также подвигнуты таким

горячим рвением учеников и занимались с ними не только в классах, но во

всякое свободное время, по всем праздничным дням…»[358]. Выпускники

Унивеситетского благородного пансиона в Москве естественно поступали после

сдачи экзаменов в Московский Университет: «До 1812 года воспитанников

пансиона производили в студенты без экзамена. Имена назначенных к слушанию

университетских лекций провозглашались на торжественном акте пансиона: это

происходило зимой, перед Рождеством. С генваря они начинали ходить в

университет и были признаваемы студентами... Так были провозглашены

последние на акте 1811 года. Но с этого времени положено держать экзамен в

университет. В феврале 1812 года отобрали нас, человек тридцать,

назначенных к экзамену, и усилили преподавание нам латинского языка, потому

что один только он и требовался, чтобы быть студентом»[359].

Окончание экзаменов было одним из самых больших событий только

начинающих жить людей. Экзамены требовали огромного нервного напряжения,

поэтому обычно их окончание отмечалось так, как это описывает И. Ясинский:

«Окончание гимназии мы отпраздновали страшным пьянством…» [360], или могло

быть культурнее, но в том же духе, как в коммерческом училище Н. Щапова:

«Мы, выпускники отделения Б… утраиваем праздничный пикник на Воробьёвых

горах, забрав туда вина и закусок»[361]. Похожую картину описывают и всё те

же Д.Засосов и В.Пызин: «После окончания последнего экзамена мы решили

собраться вечером и поехать в ресторан Зоологического сада. Во-первых, там

было варьете, во-вторых, там был недорогой ресторан, в-третьих, это было

вроде как загородом. К девяти часам все собрались, трудно было узнать друг

друга без формы: одни 6ыли в шляпах и пиджаках, даже с тросточками, другие

- в студенческих фуражках и в гимназических тужурках без кушака, третьи - в

импровизированной одежде, например поношенном соломенном канотье, старом

офицерском кителе без погон, гимназических брюках, а на ногах сандалии.

Но это никого не смущало, все были веселы, оживленны. Та часть сада,

где находились звери, была уже закрыта, публика проходила в ту часть, где

был небольшой театр открытого типа и ресторан в деревянном помещении.

Все для нас было ново, необычно, и мы не знали, как подступиться, -

стоя посмотрели оперетту, несколько раз обошли сад, заглянули в ресторан,

но сесть за столики не решались: цен не знали, не знали, сколько у кого

денег. Сели в укромном уголке сада и стали совещаться и выяснять, какие у

кого капиталы. Выяснили, что на товарищеский ужин можно потратить два рубля

с человека. Пошли в ресторан. К нам подошел солидный господин - метрдотель

в смокинге и с бантиком под толстым подбородком. Он спросил: «Что вам

угодно, молодые люди? » Перебивая друг друга, мы несвязно объяснили, что

хотим отметить окончание гимназии, что мы впервые в ресторане и не знаем, с

чего нам начать. Метрдотель любезно ответил: «Все устроим, только скажите,

сколько вас человек и сколько вы ассигновали на это празднество».

Мы ответили. Метрдотель сказал: «За эти деньги я вам устрою

великолепный ужин. Пойдите погуляйте по саду минут двадцать». Когда

метрдотель через полчаса подвел нас к длинному столу, мы немного испугались

- очень уж много было наставлено на столе разных бутылок, закусок, фужеров.

Думали, что ошибся он и потребует еще денег. Но оказалось, что все

предусмотрено в пределах наших капиталов. Рябиновка в красивых бутылках,

дешевые портвейны, суррогат шампанского, другие дешевые вина - все в

красивых бутылках с красивыми этикетками. Закуски тоже были не из дорогих,

но поданы красиво. С точки зрения гимназистов, все было очень шикарно. За

время ужина несколько раз приходил метрдотель, спрашивал, всем ли мы

довольны…Была чудная петербургская белая ночь, вернее, чудесное утро. Мы

шли домой пешком, останавливаясь на мостах, любуясь Невой, садились на

парапеты набережных, говорили о будущем, клялись в вечной дружбе, давали

обещание встретиться через десять лет…

Через три дня мы пришли в гимназию получать аттестат зрелости. При

раздаче аттестатов присутствовали инспектор Суровцев и некоторые учителя.

Мы расписались в получении аттестатов, присутствующие нас поздравили, дали

последние наставления. Мы разошлись, и двери гимназии, ставшей нам вдруг

очень дорогой, навсегда закрылись для нас как для учащихся». Действительно

по окончании экзаменов, выпускники получали об этом особые свидетельства:

«Ученики, окончившие с успехом полный курс учения в гимназии, получают

аттестаты, а в прогимназии свидетельства… Сверх того отличнейшие

закончивших курс в гимназии, награждаются медалями золотыми или

серебряными, число которых определяется всякий раз местным педагогическим

советом»[362].

Отмечалось окончание школы и в начале девятнадцатого века: «Некоторые

из ленивых, сваля с плеч эту обузу, отпраздновали свое студенчество тем,

что составили auto da fe[363] из всех латинских книг: это было в обычае; но

я и еще немногие поняли, что по получении таким легким способом

студенчества совесть обязывает нас сколько-нибудь поучить еще по латыне, и

сберегли свои книги»[364].

Теперь учащиеся меняли свой статус, и потому спешили и поменять свой

внешний облик. Так М. Добужинский и его одноклассники, получив аттестаты об

окончании гимназии, поступили следующим образом: «После этого торжества,

выходя гурьбой из гимназии, мы первым делом сорвали с фуражек гимназические

серебряные значки, лавровые листья и буквы «В.2.Г» и побросали их в

тротуарную канаву… У меня уже была заготовлена студенческая форма. Так как

получившему аттестат сомнений в приеме в какой бы то ни было университет не

было, то окончившие гимназию обычно в эту форму сразу же облачались[365].

Действительно, окончание школы означало резкий перелом в статусе

человека: «Между гимназистом и студентом грань очень резкая. Гимназист –

«мальчик», в лучшем случае – «юноша», студент же – «молодой человек»!

Гимназист подвержен каждодневной классной дисциплине; он должен

каждое утро являться в гимназию и отбывать там 5 часов уроков. Ему кроме

того задают уроки на дом. Гимназист не выезжает, не появляется в свете, а

только может быть на «танцевальных утрах». Вообще, к нему относятся совсем

не как ко взрослому»[366].

Теперь осталось только отметить такие черты культурно-бытового облика

учащихся, как их внеклассные интересы: увлечения и круг чтения.

6. Внеклассные интересы

Важной составной частью культурно-бытового облика учащихся были и

внеклассные интересы. В их жизни была не только школа и игры, характерные

для всякого ребёнка, но и интересы, которые, впрочем, были не у любого

учащегося. Чаще всего они зависели от уровня учебного заведения; школа всё

равно играла решающую роль, так как она, много или мало, но всё же влияла

на учащихся. В школах, где царила распущенность, у школьников были и

соответствующие внеклассные интересы, но в учебных заведениях с более или

менее высоким уровнем образования и воспитания у учащихся были и более

серьёзные увлечения.

6.1. Увлечения

Среди серьёзных внеклассных увлечений, недетских игр учащихся нужно

отметить, прежде всего, рукописный журнал. Этим увлекались в большинстве

учебных заведений («Конечно, у нас был и свой рукописный журнал. Эта затея

повторяется, кажется, во всех учебных заведениях. Были у нас и поэты и

беллетристы…»[367]), как, например, в Университетском пансионе, где учился

Д. Милютин: «Некоторыми из учеников старших классов составлялись, с ведома

начальства, рукописные сборники статей, в виде альманахов… или даже

ежемесячных журналов, ходивших по рукам между товарищами, родителями и

знакомыми»[368]. Увлекались изданием рукописного журнала и в классе

С.Аксакова в начале девятнадцатого века: «Александр Панаев издавал тогда

письменный журнал под названием «Аркадские пастушки», которого несколько

нумеров и теперь у меня хранятся. Все сочинители подписывались какими-

нибудь пастушескими именами, например: Адонис, Дафнис, Аминт, Ирис, Дамон,

Палемон и проч. Александр Панаев был каллиграф и рисовальщик, а потому сам

переписывал и сам рисовал картинки к каждому нумеру своего журнала,

выходившему ежемесячно. Поистине, это было двойное детство: нашей

литературы и нашего возраста. Но замечательно, что направление и журнальные

приемы были точно такие же, какие держались потом в России несколько

десятков лет»[369]. Традиция сохранилось и во второй половине XIX века – А.

Рубец пишет: «В шестом и седьмом классах несколько хорошо писавших

сочинения учеников решили издавать журнал: «Родная правда». В этом журнале

были всевозможные отделы: сначала передовые статьи, вторая часть –

стихотворения, басни, сатиры, афоризмы, акростихи, третья часть была

посвящена педагогическим статьям […] Первый номер состоял из 20 листов

почтовой бумаги большого формата и был переписан в пяти экземплярах. Все 6-

и и 7-иклассники рьяно взялись за работу, чтобы поскорее вышел первый

номер. По выходе, он произвёл громадное впечатление на учащихся,

преподавателей, а в особенности на гимназическую администрацию –

инспектора, директора, попечителя и т.д.»[370].

Занимались созданием рукописного журнала и герои произведения Н.

Гарина-Михайловского «Гимназисты»: «Был выяснен и материальный вопрос.

Необходимые средства получались равномерным распределением расходов между

участниками. Главный расход заключался в бумаге и переписке статей. Ввиду

ограниченности средств решено было издавать журнал в двух экземплярах, из

которых один переходил бы из рук в руки по мере прочтения, причем право

держать у себя журнал ограничивалось сутками. Были намечены и отделы:

беллетристический, политико-экономический, исторический, научный, критика и

фельетон с картинками из общественной жизни»[371].

Предоставляла возможности для развлечения учащихся и школа, например,

в гимназии, где учился вышеупомянутый С. Аксаков, увлекались театром: «В

эту же зиму составился в гимназии благородный спектакль. Два раза играли

какую-то скучную, нравоучительную пиесу, название которой я забыл, и при

ней маленькую комедию Сумарокова «Приданое обманом». В спектакле я был

только зрителем… много было охотников постарше меня…»[372]. Ставились

учащимися спектакли во второй половине XIX века: «На масляной у нас обычно

всегда бывало какое-нибудь празднество, например, устраивался спектакль,

один раз давали «Наталку Полтавку» Котляревского. Спектакль прошёл очень

удачно; женские роли – Наталки и её матери Терпелихи – исполняли мальчики,

имеющие хорошие голоса. Непритворно плакали и страдали они, так что

вызывали слёзы даже у взрослых посетительниц этого спектакля… Сцену и

декорации мы всегда сами устраивали и рисовали»[373]. Такие спектакли могли

быть часто просто в виде игр: «Иногда, в часы игр, ученики устраивали что-

то вроде спектаклей, показывали фокусы с платками, монетами, картами, даже

аппаратами из папки… Разыгрывали мы подчас и пьесы, которые сами сочиняли.

Помню, что и я написал… какую-то пьесу на немецком языке, которая игралась

у нас…»[374].

Могло быть и другое обучение по желанию, например, танцам и музыке,

как это описывают Д.Засосов и В.Пызин (они пишут, конечно же про начала XX

века): «Кроме учения гимназия занимала учеников хоровым пением, игрой в

великорусском и духовом оркестрах, за отдельную плату можно было обучаться

танцам и игре на рояле или скрипке. Прогимназический хор кроме духовного

пения разучивал произведения светского характера - торжественные кантаты,

русские песни»[375]. Их слова подтверждает и А.Позднеев: «К 7 классу,

кажется, относится увлечение танцами. До того мы танцевали кто как хотел,

не смущаясь этим, но выросши и начав участвовать в вечеринках товарищей не

хотели ударить лицом в грязь. В гимназии для желающих ввели обучение

танцам…»[376].

В средних учебных заведениях в XIX веке предлагались такие внеклассные

занятия, как литературные беседы (литературные собрания), что следует из

циркулярного письма попечителя Петербургского учебного округа М.Н. Мусина-

Пушкина директорам гимназий об обязательном введении литературных бесед для

учащихся:

«Твёрдое изучение отечественного языка и словесности составляет одно

из основных знаний гимназического курса.

В постоянной заботливости об усилении успехов в сих предметах и желая

возбудить соревнование между воспитанниками гимназий Петербургского

учебного округа, я с предварительного согласия господина министра народного

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14