Социально-политическая борьба в Новгороде XII- нач. XIII вв.

новгородском столе как раз и заключалась в том, что “Изяслав

вывел Святополка за то, что тот позволил новгородцам без его

ведома сноситься с Юрием о мире”.[222] С одной стороны, Юрий,

видимо, не забыл двойного изгнания Ростислава, а с другой - видел

в Святополке сторонника киевского князя.

Источники не позволяют понять, в чем конкретно была причина

отказа Юрия заключить мир с Новгородом. Однако такую причину

приводит В. Н. Татищев, который, возможно, имел в своем распоряжении

какую-то дополнительную информацию: “А о мире договориться не

могли, понеже Юрий требовал, чтоб новгородцы ему ротою

обсченародною утвердили, дабы им, взяв сына его на княжение, и

впредь, кроме того наследников, не принимать. А новгородцы в том

стояли, что они Владимиру, отцу его, и потом старейшему брату его

Мстиславу о наследниках его роту дали и пременить без тяжкого

греха не могут; наипаче же, что Новгород издревле принадлежит

великому князю, и если Юрий будет на великом княжении в Киеве,

тогда будет и Новгород в его воли, кого хочет, того им

даст”.[223] Трудно оценивать достоверность этих сведений, но если

они верны, то все рассуждения о конце зависимости новгородского

стола от Киева в 1136-1137 гг. теряют всякий смысл. В таком

случае все перемены во внутренней политике Новгорода в

рассматриваемый период полностью являлись следствием перемен в

общерусской политике. И в первую очередь это связано с тем, что

“сильно бо възмялася вся земля Русская”, о чем новгородский

летописец сообщал в 1135 г.[224]

Как мы помним, конфронтация с соседями для Новгорода всегда

имела, прежде всего, экономические последствия. Именно это

обстоятельство заставляло новгородцев тем или иным способом

улаживать ситуацию. В данном случае мировая не получилась. Стало

очевидным, что Киев и Новгород являются потенциальными партнерами.

Но Святополк не устраивал как союзник своего брата Изяслава.

Исходя из вышеприведенного обоснования его посажения на новгородский

стол, следует, что он должен был проявлять определенную

самостоятельность от Киева. Это обстоятельство не могло нравиться

Изяславу. Вследствие всего вышеизложенного сложилась идеальная

ситуация для бесшумной смены князя в Новгороде. Новгородцы

нуждались в союзнике против Суздаля, и сын киевского князя стал

гарантом этого союза. Святополк за сговорчивость получил Владимир и

избавился тем самым от весьма беспокойных подопечных. Киев получил

союзника против Суздаля и одновременно усилил свое влияние на

Новгород. Зимой того же года все это вылилось в успешный

совместный новгородско-киевский поход на Юрия Долгорукого.[225] Таким

образом, смена князя в Новгороде 1148 г. стала чисто техническим

мероприятием, вызванным геополитическими обстоятельствами.

Сложившаяся ситуация сохранялась шесть лет. 26 марта 1154 г.

“изгнаша новъгородици князя Ярослава и въведоша Ростислава, сына

Мьстиславля, априля въ 17”.[226] Последний приходился братом

выведенному в 1148 г. из Новгорода Святополку и киевскому князю

Изяславу. Просидев, как и дядя, шесть лет в Новгороде, Ярослав

был изгнан. Однако причина изгнания вновь никак не описывается.

Более того, князя даже не обвиняют во “зле”, как Святополка.

Похоже, к тому времени сложилась определенная процедура смены

князя, подразумевавшая, что уйти сам он не может, а должен быть

изгнан новгородцами. Даже если князь уходил не по причине

недовольства новгородцев, а по иным обстоятельствам, все равно уход

получал обличье изгнания. Правда, подобное изгнание зачастую не

сопровождалось какими либо - социальными потрясениями в самом

Новгороде, а носило чисто процессуальный характер. Это подтверждает

мнение В. В. Лугового о том, что “постепенно к вечу перешли

полномочия верховного органа власти, а право призвания и смещения

князя стало составной частью городских демократических

традиций”.[227] По словам А. В. Арциховского, “на новгородских

монетах изображен не князь, а олицетворение Новгорода, София (ангел,

представлявший собой мудрость). На них стоит надпись: «Великого

Новгорода», тогда как на монетах русских княжеств всегда стояли

имена князей”.[228] Все это подтверждает мысль О. В. Мартышина о

том, что процессы, протекавшие в Новгороде с рубежа XI-XII вв.,

постепенно превращали князя в должностное лицо.[229] Еще М. Н.

Тихомиров писал, что “государственный строй Великого Новгорода

отличался некоторыми замечательными особенностями. Великий Новгород

обычно рисуют как «город воли дикой, город буйных сил». Но город

«воли дикой» просуществовал как центр особого государства, по

крайней мере, 500 лет, с конца X по конец XV в. Следовательно,

он обладал устойчивым государственным устройством, а не был только

городом «буйных сил».[230] Замечание весьма интересное. Оно ставит

под сомнение сам фактор стихийности в новгородских катаклизмах.

Однако временами он все-таки, несомненно, имел место, но значение

его не следует преувеличивать. Тем не менее, устойчивость

государственного устройства не позволяет придавать перетасовкам

князей какого-то особого значения. По большому счету, чаще всего

это была чисто техническая процедура, которая не могла оказать

какого-либо существенного влияния на устойчивость политического

устройства Новгорода Великого. К этому следует добавить, что в том

году во Владимире умер Святополк, и Изяслав на смену ему как раз

и послал своего сына Ярослава.[231]

В это время резко меняется политическая ситуация в русских

землях. 14 ноября 1154 г. в Киеве умер Изяслав. Ростислав, оставив

сына Давыда в Новгороде, поспешил на стол в Киев.[232] По мысли

Н. Л Подвигиной, подобное поведение князей в середине XII в. стало

следствием определенного укрепления княжеской власти в Новгороде.

Именно поэтому князья уходят по своей воле, нарушая договоры, и

выводятся великим князем.[233] Надо отметить, что подобная точка

зрения, несомненно, имеет право на существование, но все же такое

обобщение кажется излишним. В каждом конкретном случае был свой

определенный набор обстоятельств. Уход князя не всегда противоречил

интересам новгородцев. Кроме того, часто лишь Новгородская Первая

летопись говорит о добровольном характере ухода того или иного

князя, а другие источники высказывают противоположное мнение. Для

самих же князей, судя по событиям, описанным в данной главе,

новгородский стол представлял меньшую ценность, чем другие княжеские

столы, а тем более, великокняжеский стол. Проблемы выбора по

данному вопросу для них никогда не существовало.

Поведение Ростислава не вызвало воодушевления у жителей

волховской столицы: “и възнегодоваша новгородци, зане не створи имъ

ряду, нъ боле раздьра, и показаша путь по немь сынови его”.[234]

Как видно из летописного отрывка, в Новгороде произошел всплеск

эмоций. Причина была в поведении Ростислава, а вовсе не его сына.

Вследствие скоротечности всего происходившего решение, которое

приняли новгородцы, было поспешным и необдуманным. Данное

обстоятельство, судя по дальнейшим событиям, новгородцами было

полностью осознанно. “Тъгда послаша владыку Нифонта съ передьними

мужи къ Гюргеви по сынъ, и въведоша Мьстислава, сына Гюргева,

генваря въ 30”.[235] Более подробно события, происходившие в

Новгороде сразу после изгнания сына Ростислава, освещает Никоновская

летопись: “И собравшеся Ноугородци начаша думати, глаголюще сице:

«зане оскорбихомь великого князя Смоленского Ростислава Мстиславичя,

яко быти ему великому князю Киевскому, и много намъ отъ него

пакости имать быти, понеже сына его Мстислава изгнахомъ», и молиша

владыку Нифонта, да идетъ з болшими мужи къ великому князю

Суждальскому Юрью Долгорукому просити сына его князя Мстислава въ

Новъгородъ на княжение”.[236] “Приглашение князя служило выходом из

затруднений, средством установления нормальных политических и

торговых отношений с Русью”.[237] Таким образом, исходя на сей раз

из сугубо прагматических соображений, новгородцы в третий раз

нашли выход из создавшейся весьма опасной для них ситуации в лице

суздальского князя. По мнению И. Я. Фроянова, “обращение к Юрию

было, по всей видимости, следствием изменения внешнеполитической

ситуации, произошедшей со смертью Изяслава Мстиславича, много раз

защищавшего Новгород от Юрия Долгорукого, который нападал на

Новгородские земли, блокировал торговлю новгородских купцов с

соседними волостями, ближними и дальними, загораживал пути, ведущие

к данникам, отнимал у новгородцев дани. После смерти Изяслава Юрий

стал для Новгорода еще более опасен. К тому же перед Юрием

открывались реальные перспективы занять киевский стол”.[238]

Думается, что исследователь прав лишь частично. Новгородцы,

несомненно, осознавали новые реалии внешнеполитической ситуации, но

вследствие конфликта с Ростиславом и его сыном эти реалии не

являлись первостепенной причиной обращения к Юрию Долгорукому. Кроме

того, данный случай еще раз наглядно доказывает, что новгородцы в

большинстве случаев руководствовались, прежде всего, своими

интересами и не принимали в расчет предрассудки, способные тем или

иным образом повредить этим интересам.

Подводя итог событиям, которые имели место после восстания

1136-1137 гг., можно сказать, что в Великом Новгороде шел процесс

закрепления тех изменений, которые были достигнуты в начале XII в.

под воздействием комплекса внутренних и внешних причин. Вновь не

просматривается заранее обдуманной политики со стороны какой то

социальной группы или новгородского общества в целом. Вновь в силу

объективно складывающейся обстановки в центре событий оказывается

боярство, хотя по прежнему говорить о наличии классовой борьбы в

новгородском обществе не приходится. Также не наблюдается

антикняжеской борьбы, как и нет восстановления системы

взаимоотношений с великим князем, существовавшей до 1136-1137 гг.

Новгородцы, как и в предшествующее время, ведут борьбу с

конкретными князьями, не устраивающими их по тем или иным

причинам. Более того, проявляется тенденция к превращению князя в

должностное лицо. Это проявляется в том, что процедура смещения

князя все больше напоминает чисто техническое мероприятие. Сами

князья все меньше дорожат новгородским столом, так как осознают

всю зыбкость своего положения в Новгороде. Тем не менее,

новгородцы не представляют себя без князя, что обуславливается как

факторами внешнего влияния, так и особенностями мировосприятия,

особенностью видения своего места в этом мире.

Глава 3. Смута 1209 года

БЕСПОРяДКИ 1209 Г. В ВОЛХОВСКОЙ СТОЛИЦЕ, БЕССПОРНО,

яВЛяЮТСя ОДНИМ ИЗ яРчАЙШИХ ЭПИЗОДОВ В чЕРЕДЕ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИчЕСКИХ

ПОТРяСЕНИЙ, ПРОИСХОДИВШИХ В ХОДЕ РАЗВИТИя ВЕчЕВОГО НАРОДОВЛАСТИя НА

СЕВЕРЕ РУСИ. ПРАВДА, СРАЗУ ЖЕ НУЖНО ОБОЗНАчИТЬ ОДИН НЮАНС. В

ИСТОРИОГРАФИИ ЕСТЬ РАСХОЖДЕНИЕ В ДАТИРОВКЕ ЭТИХ СОБЫТИЙ. ТАК, А. В.

ПЕТРОВ И И. Я. ФРОяНОВ ПРИДЕРЖИВАЮТСя ВАРИАНТА НОВГОРОДСКОЙ ПЕРВОЙ

ЛЕТОПИСИ С 1209 Г. ПО ДАТИРОВКЕ ДРУГИХ ЛЕТОПИСЕЙ, ЭТО 1207 Г.

ТАКОЙ ТОчКИ ЗРЕНИя ПРИДЕРЖИВАЮТСя В. Л. ЯНИН И Р. Г. СКРЫННИКОВ. МЫ

СОЗНАТЕЛЬНО ОПУСКАЕМ ДАННЫЙ ВОПРОС, ТАК КАК ДЛя НАШЕГО ИССЛЕДОВАНИя

ЭТО НЕ яВЛяЕТСя ПРИНЦИПИАЛЬНЫМ.

Итак, в тот год (далее по тексту – 1209) “идоша

новгородьци на Черниговъ съ князьмь Костянтиномь, позвани

Всеволодомь”.[239] Однако у берегов Оки цель похода была изменена,

и войско пошло “на Рязаньскую волость”, так как Всеволод Большое

Гнездо заподозрил тамошних князей в измене. После этого Всеволод

“новгородьци пусти ис Коломна Новугороду, одарив бещисла, и вда

имъ волю и уставы старыхъ князь, егоже хотеху новгородьци, и рече

имъ: «кто вы добръ, того любите, а злых казните»; а собою поя

сына своего Константина и посадника Дмитра, стрелена под

Проньскомь, а вятьшихъ 7”.[240] Более многословна по этому поводу

Никоновская летопись: “А Новгородцевъ и Пьсковичь отпусти князь

велики Всеволодъ Юрьевичь къ Новугороду, одаривъ ихъ многими дары

безъ числа, и вда имъ волю ихъ всю по старине, и уставы старыхъ

князей, и егоже они хотяху, все имъ даде, глаголя къ нимъ сице:

«что аще есть любезно вамъ, просите у мене, долженъ бо есмь

вамъ даровати вся благая, яко вы много труда показасте и враговъ

моихъ Рязанцевъ одолесте, вами бо честь многу налезохъ, и держите

себе князя по своей воли, и аще кто есть къ вамъ добръ, того

любите и чтите, и аще кого хощете жаловати, жалуйте, а кого

хощете казнити, казните, якоже имате старый уставъ прежнихъ князей

въ васъ учиненъ, тако творити»”.[241] Таким образом, в

благодарность за оказанные услуги Всеволод признавал за новгородцами

их старинные права. Это свидетельствует о том, что эти права

ранее, как минимум, не признавались, а как максимум, никакой

вольности новгородцев в князьях после 1136-1137 гг. в природе не

существовало. В таком случае это еще одно подтверждение тому, что

новгородские политические перетряски являлись следствием определенных

изменений на общерусской политической арене. Внутренние причины этих

катаклизмов в ряде случаев, без сомнения, присутствовали, но они

всегда отходили на второй план или же проявлялись только в

результате влияния внешних факторов. При этом боярство, как,

например, в 1136-1137 гг., уже по ходу событий едва успевало брать

ситуацию под контроль.

Тем временем ополчение вернулось в Новгород, и события

стали набирать ход. Состоялось вече, где главным пунктом повестки

дня был поставлен вопрос о посаднике Дмитре и его родственниках.

Фактически вече приняло форму суда, плавно перетекающего в

судилище. Все это напомнило бы 1136 г., если не то, что разговор

о князе не заводился вовсе. Разумеется, были сформулированы и вины

подсудимых: “ти повелеша на новгородьцихъ сребро имати, а по

волости куры брати, по купцемъ виру дикую, и повозы возити, и

все зло”.[242] Случай с посадником Дмитром Мирошкиничем, по мнению

В. О. Мартышина, свидетельствует о том, что главным источником

боярских доходов в Новгороде, как и во всей Древней Руси, было

“кормление, а также сбор должностными лицами государственных доходов,

который не всегда носил законный характер”.[243] Менее понятное

обвинение содержит Никоновская летопись: “понеже продаваше люди

волостныа и купцы”.[244] Далее вече плавно перетекло в мятеж с

погромами и поджогами: “идоша на дворы ихъ грабежьмь, а Мирошкинъ

дворъ и Дмитровъ зажьгоша, а житие ихъ поимаша, а села ихъ

распродаша и челядь, а скровища ихъ изискаша и поимаша бещисла, а

избытъкъ разделиша по зубу, по 3 гривне по всему городу, и на

щить; аше кто потаи похватилъ, а того единъ богъ ведаеть, и от

того мнози разбогатеша; а что на дъщькахъ, а то князю

оставиша”.[245] Правда, например, В. И. Буганов считает, что все

вопросы решались на вече, в том числе там принималось решение о

погроме, конфискации и продаже имущества.[246] Надо отметить, что

совершенно очевидно из Новгородской Первой летописи такой факт

вовсе не следует: “Того же лета привезоша Дмитра Мирошкиниця

мьртвого из Володимиря и погребоша и у святого Георгия въ

монастыри, подъле отчя; а новгородьци хотяху съ моста съврещи, нъ

възбрани имъ архиепископъ Митрофанъ. Присла Всеволод сына своего

Святослава въ Новъгородъ, въ неделю мясопустную. Тьгда даша

посадьницьство Твьрдиславу Михалковицю, и даша дъщкы Дмитровы

Святославу, а бяще на них бещисла; и целоваша новгородьци честьныи

хрестъ, око «не хочемъ у себе дьржати, детии Дмитровыхъ, ни

Володислава, ни Бориса, ни Твьрдислава Станисловиця и Овъстрата

Домажировиця»; и поточи я князь къ отцю, а на инехъ серебро

поимаша бещисла”.[247]

Все вышеизложенное вызвало в историографии различные

толкования, как в частном, так и в общем плане. Дореволюционные

историки рассматривали эти события с точки зрения борьбы партий

вокруг новгородского княжеского стола.[248] Историки советского

периода большее внимание уделили таким понятиям, как “классовый

антагонизм”, “народное восстание”, “антифеодальный характер”,

“классовый конфликт” и так далее.[249] В целом следует признать,

что хотя большая часть всего этого в настоящее время подвергается

большому сомнению, отказ от такого наследия может привести к тому,

что путь к истине не только не упростится, но даже усложнится.

Конец XX в., начиная с 70-х гг., принес новый взгляд на

рассматриваемый вопрос. Далее мы обратимся к мнениям В. Л. Янина,

И. Я. Фроянова, А. В. Петрова, Р. Г. Скрынникова, О. В. Мартышина и

других исследователей.

Для более ясного понимания существа вопроса будет полезным

заглянуть в предысторию событий 1209 г. В частности, вспомнить отца

Дмитра Мирошкинича Мирошку Нездинича, ставшего посадником в 1189

г.[250] С ним связан столь примечательный эпизод в истории

Новгорода, как поездка в 1195 г. Мирошки вместе с Борисом

Жирославичем, сотским Никифором, Иванкой и Фомою к Всеволоду

Большое Гнездо с просьбой заменить Ярослава Владимировича на одного

из сыновей суздальского князя. Однако Всеволод вовсе не поспешил

исполнить это желание, а запер их у себя, избавив тем самым

Ярослава от недоброжелателей. Затем он, получая просьбы из

Новгорода, отпускал поочередно “послов”, но Мирошка “сидел два лета

за Новгород”.[251] Посадничал он до 1203 г., то есть до своей

смерти. В. Л. Янин видит в такой роли Мирошки его переход к

активной антикняжеской борьбе, то есть, по мысли историка, тот

сумел объединить разрозненные группировки боярства в борьбе с

княжеской властью. Как следствие, такая популярность и

продолжительность посадничества.[252]

И. Я. Фроянов считает бездоказательной мысль В. Л. Янина о

приходе Мирошки к власти в результате борьбы враждующих боярских

группировок. Он указывает на то, что летопись не только не

прослеживает эту борьбу, а, напротив, показывает нерасчлененную массу

новгородцев. К причине возвышения Мирошки он склонен отнести

“дорогъвь” 1188 г. Отсюда социальная напряженность и карательные

меры против правителей, характерные для древних обществ. И. Я.

Фроянов, кроме того, отвергает версию С. М. Соловьева и В. Л. Янина

о том, что Мирошка был главой антисуздальской партии.[253]

Доводы В. Л. Янина о том, что причиной просьбы послов

Новгорода к Всеволоду, дать в князья им своего сына, являлось

стремление ослабить княжескую власть путем принятия князем одного

из малолетних сыновей владимирско-суздальского князя, И. Я. Фроянова

не убеждают. Он видит тут не только рациональный смысл, а еще и

последствия пожара и, как следствие, стремление избавиться от

князя, сменив его на безгрешное дитя, поскольку, по верованиям

древних, божественность правителя находит наилучшее отражение в его

детях.[254] В выгоде же малолетнего князя он сомневается, так как

в этом случае возрастает роль его окружения.[255] Следует заметить,

что это, конечно, совершенно верно, но при том надо иметь в

виду, что одно дело пытаться использовать в своих интересах

взрослого князя, имеющего свои интересы и устоявшиеся взгляды, как

правило, тесно связанные с интересами рода, и совсем другое дело

иметь дело с окружением малолетнего князя, у которого также свои

интересы, но с одним отличием - их много, они различны и зачастую

незаконны. Отсюда вывод: если исходить из партийной теории развития

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9