Социально-политическая борьба в Новгороде XII- нач. XIII вв.

своеобразие. По мнению исследователя, нельзя абсолютизировать

определенные моменты исторической действительности. Так, например,

советские историки отвергли взгляд на исконную самобытность

Новгорода, выводимую Н. И. Костомаровым из сообщений летописи о том,

что новгородцы призвали князей, тогда как другие земли были

завоеваны варягами. В безапелляционном отрицании особенностей

политического строя Новгорода до начала XIII или даже до середины

XII в. О. В. Мартышин отмечает некоторое преувеличение в угоду

определенной исторической концепции И. Я. Фроянова. По его мнению,

верный путь лежит где-то посередине и состоит в синтезе двух

интерпретаций. Специфика Новгорода в период полного развития

республиканских институтов заключается не в том, что там часто

собиралось вече, а в том, что была создана система избираемых и

сменяемых по воле веча должностных лиц; что приглашение и изгнание

князя рассматривалось как нормальный ход государственных дел.

Антикняжеские веча напоминали народные возмущения, восстания, каковые

случались и при явно монархическом строе во всех странах мира.

Монархические концепции вовсе не исключают таких случаев и даже

объявляют их неизбежными, если государи нарушают свой долг и

забывают о благе подданных. Власть бояр была постоянна и незыблема

с момента консолидации бояр в качестве стойкой социальной группы

до падения республики, потому не стоит придавать особого значения

пребыванию конкретного боярина в должности и его смещению. В

политике Новгорода никак не просматривается стремление к единению с

Русской землей. Такое стремление, несомненно, было, но диктовалось

оно не столько идеальными соображениями, сколько экономическими,

политическими и военными интересами. Новгород был поглощен собой и

думал, главным образом, о сохранении всеми средствами своей

самостоятельности. О. В. Мартышин старается избежать установления

узких хронологических рамок появления новгородских вольностей, так

как нет достаточной доказательной базы для их выделения.[19]

Дипломная работа состоит из введения, трех глав, заключения и

списка источников и литературы. Во введении обосновывается

актуальность темы исследования, определяются цель и задачи работы,

даются краткая характеристика источников и обзор историографии

вопроса. В первой главе рассматриваются социально-политические

коллизии в Новгороде 1117-1137 гг. Во второй главе дипломной работы

анализируются новгородские волнения после 1137 г. XII в. Последняя

глава посвящена событиям 1209 г., выразившимся в полной смене

высшего новгородского руководства и мятеже. В заключении исследования

подводятся итоги.

Глава 1. Социально-политические коллизии 1117-1137 годов

В НАчАЛЕ XII В. АКТИВНО ИЗМЕНяЕТСя ВНУТРЕННяя И

ВНЕШНЕПОЛИТИчЕСКАя ОБСТАНОВКА В РУССКИХ ЗЕМЛяХ. НАБЛЮДАЕТСя УСИЛЕНИЕ

ИХ ”СЕПАРАТИЗМА“. КНяЖЕСКИЕ УСОБИЦЫ ПОДОРВАЛИ ОБОРОНОСПОСОБНОСТЬ

КИЕВА. БОЛЬШИЕ ПЕРЕМЕНЫ ПРИНЕСЛА ЭПОХА КРЕСТОВЫХ ПОХОДОВ. БЛАГОДАРя

КРЕСТОНОСЦАМ ЗАПАД ПРОЛОЖИЛ СЕБЕ НОВЫЕ ПУТИ НА ВОСТОК. КИЕВ

УТРАТИЛ РОЛЬ ПОСРЕДНИКА В ТОРГОВЛЕ ЕВРОПЫ СО СТРАНАМИ ВОСТОКА.

НАШЕСТВИЕ ПОЛОВЦЕВ ЗАТРУДНИЛО ДВИЖЕНИЕ ТОРГОВЫХ КАРАВАНОВ ИЗ КИЕВА

В ЦАРЬГРАД И КРЫМСКИЕ ГОРОДА.

Упадок Южной Руси вел к тому, что Киев все больше утрачивал

значение столицы государства – старейшего и самого богатого из

русских городов, собиравшего дань со всей Руси. Усилился поток

переселенцев из Южной Руси под давлением кочевников великой степи.

Внутреннее положение дел в Новгородской земле было несколько

лучше, чем в остальной Руси. “Перемещение торговых путей Европы

благоприятно сказывается на торговле Новгорода с бассейном Волги:

через Новгород и владимирско-суздальские города направляются новые

пути европейской торговли с Востоком“.[20] Новгород все сильнее

проявлял отличие в области политического устройства. По замечанию

Н. И. Костомарова, “федеративное или удельно-вечевое начало проникало

в жизнь и других земель; только в Новгороде оно проявилось

осязательнее”.[21] До 30-х гг. XII в. все в Новгороде было

довольно спокойно, хотя этот термин здесь весьма условен. Наиболее

значительным, с точки зрения социально-политической борьбы, оказался

1136 г. События этого года не дают покоя историкам вот уже в

течение двух веков. Лаконичность летописных данных служит поводом к

различным предположениям и теориям. Так как любые реальные события,

будучи вставлены в мифологическое пространство, теряют подлинное

значение, связь и смысл, то по ходу рассмотрения самой драмы мы,

по возможности будем уделять внимание декорациям. Это хоть немного

приблизит нас к атмосфере того времени, и быть может, даст

возможность лучше понять происходившее.

Первое, о чем следует упомянуть – это обстоятельства, которые

были причиной определенного своеобразия Новгорода. Во-первых,

географическое положение региона зачастую давало Новгороду шанс

избежать тех потрясений, которые испытывали другие русские земли.

Дремучие леса и болота служили естественным барьером для

кочевников. Водный путь вовсе не был желанным для половецких орд,

которые предпочитали степи. Именно это, судя по всему, не давало

возможности изгнанным из Новгорода князьям возвращать себе власть с

помощью кочевников. Новгород расширял свои владения на север,

запад и восток, и не встречал соперничества с другими русскими

землями; в то же время увеличение владений приносило ему богатства.

Близость Балтики также способствовала процветанию новгородской

торговли. Далее следует упомянуть о стихийных бедствиях и всякого

рода иных катаклизмах, которые скорее являлись обыденным делом,

нежели чем-то из ряда вон выходящим. Так, Новгород горел в 1111,

1113 и в 1134 гг.[22] В 1127 и 1128 гг. имели место наводнения.

По сообщению летописца в 1128 г. был голод и новгородцы ели

липовый лист, березовую кору, солому и конину. Однако это было

еще не самое ужасное меню. Судя по фразе “тако другымъ падъшимъ

от глада”, можно уже вести речь о людоедстве, или как минимум,

трупоедстве. Трупы лежали по городу, а смрад стоял такой, что его

нельзя было вынести. Имело место и бегство населения от голода.

То есть картина уже только по описанным событиям вырисовывается

весьма безрадостная, а подобные события вовсе не являлись

единичными.[23] Следует заметить, что условия жизни - не важно,

хорошие или плохие - всегда накладывают свой отпечаток на людей, на

их характер, образ мыслей и действий, реакцию и т. д. Проблема

голода стояла перед новгородцами весьма остро. Характерной чертой

Новгородской земли являлось то, что сплошь и рядом не хватало

своего хлеба, и поэтому ощущалась нужда в привозном зерне. Это

лучше всего подтверждается тем обстоятельством, что в XII-XIII вв.

суздальские князья при каждой ссоре с Новгородом подвергали

новгородцев всем бедствиям голода, прекращая доставку хлеба из

своих земель. Новгородская летопись сообщает об этом под 1170,

1204, 1205, 1218, 1230 гг.[24] Цены на хлеб при этом достигали

нередко немыслимых размеров. Возможно, именно этот фактор играл не

самую последнюю роль в том, что большая часть военных походов,

особенно на чудь, проходила зимой, а чаще всего, весной. То есть

тогда, когда не только нет земледельческих работ, но и подходят к

концу припасы, что в свою очередь, вело к нарастанию определенной

социальной напряженности. Кроме того неплодородные почвы

стимулировали развитие отраслей не связанных сельским хозяйством.[25]

Есть еще один любопытный аспект игравший, судя по всему,

немаловажную роль в мироощущении новгородца того времени. За 1111 -

1135 гг., по данным летописца, было пять “знамений”.[26] Под ними

понимались солнечные, лунные затмения, а также особое буйство

стихии – например, неординарные удары грома. Сам используемый

летописцем термин “знамение”, весьма недвусмысленно указывает на

понимание этих явлений природы населением. Не столь уж важно в

данном случае, языческим или православным. Все это говорит об

особом миропонимании, свойственном человеку той эпохи. Часто после

этого летопись рассказывает о постройке церквей, монастырей и так

далее. Впрочем, храмы строили ежегодно, что не удивительно, ибо

при столь “веселой” жизни необходимость постоянно, если не

усиливать, то хотя бы поддерживать влияние православия на народ

очевидна. Храмы, правда, столь же часто горели, так что процесс

был непрерывно-бесконечным.[27]

Оценивая события, случившиеся при Всеволоде Мстиславиче, Н. И.

Костомаров посчитал, что несправедливо говорить о том, что они

произвели коренной переворот в политическом порядке Новгорода. Дело

в том, что еще в 1102 г. Святополк и Владимир составили между

собой ряд, чтобы Мстислава взять из Новгорода и посадить во

Владимире-Волынском, а Новгород отдать Святополку. Однако планам

этим не суждено было сбыться, так как на их пути стали

новгородцы.[28] О. В. Мартышин говорит о том, что сразу же после

смерти Владимира Мономаха произошло решающее обострение новгородской

борьбы, которое, однако, не было неожиданным и подготовлялось

предшествующими событиями.[29]

В такой весьма бурной обстановке в 1125 г. в Киеве умирает

Владимир, и его сменяет Мстислав. Еще ранее, в 1117 г., Мстислав,

бывший в ту пору новгородским князем, 17 марта покинул Новгород и

отправился в Киев к отцу, который уже тогда, надо полагать,

видел в нем своего приемника и чувствовал приближающуюся смерть.

Никоновская летопись содержит более детальную запись: “Выведе

Владимеръ Манамахъ сына своего Мстислава изъ Новаграда и посади

его въ Белеграде, а въ Новеграде седе Всеволодъ Мстиславичь “.[30]

То есть летописец ясно дает понять, что перевод состоялся по воле

киевского князя, но никак не новгородцев. На этот же факт, но

со ссылкой на Ипатьевскую летопись, указывает И. Я. Фроянов. Он

расценивает это как “ ущемление самостоятельности новгородской общины

“.[31] Именно при “Всеволоде вновь усилилось сепаратистское движение

в Новгороде, приведшее, в конце концов, к образованию Новгородской

вечевой республики“.[32] Как бы то ни было, уход Мстислава и

посажение Всеволода прошли тихо. Почему же новгородцы, которые еще

в 1102 г. настаивали на своем праве не отпускать своего князя по

требованию великого князя, в 1117 г. не оказали никакого видимого

противодействия? По мнению В. Л. Янина, в тот момент “желание

Мстислава быть ближе к великокняжескому столу, на который он имел

право после смерти Владимира, совпало с желанием новгородцев

получить себе в князья Всеволода Мстиславича“.[33] Итак, покидая

Новгород, Мстислав, согласно летописи, посадил сына Всеволода на

новгородском столе, то есть князем вместо себя. Далее начинают

происходить весьма любопытные события. Сообщив о посажении на стол

Всеволода, новгородский летописец говорит о знамении, да не

простом, а в Святой Софии. В качестве знамения были восприняты

небывало сильные раскаты грома. Кроме того, обращает на себя

внимание очень странная и не свойственная для иных известий о

знамениях вещь – указан не только день, но и точное время: 14 мая

в 10 часов вечера. Затем последовало лунное затмение.[34]

Разумеется, что от этого современники ничего хорошего не ждали. На

этом, вроде бы, все затихает, если не считать смерти посадника

Добрыни 6 декабря. Но запись за следующий, 1118 г., заставляет

усомниться в социально-политическом спокойствии в Новгороде.

Начинается с того, что сообщается о смерти следующего посадника

Дмитра Завидича 9 июля и добавляется: “посадницявъ 7 месяць

одину”. Вот это “одину“ и вызвало вопросы исследователей, но об

этом ниже. А сейчас обратим внимание на мероприятие, которое

провел Мстислав и Владимир. Они тем же летом вызвали в Киев

всех новгородских бояр “и заводи я къ честному хресту“. Часть

бояр они отпустили домой, а часть оставили в заточении,

разгневавшись на грабеж Даньслава и Ноздрьчи. Гнев также пал на

некоего “сочьскаго на Ставра“.[35] По мнению Н. И. Костомарова, это

ни кто иной, как Ставр Годинович русских былин.[36]

Надо отметить, что практика приведения к кресту не являлась

редкостью, и мы с ней еще столкнемся в дальнейшем. Поэтому не

лишним будет попытаться разобраться в сути вопроса. Вызов бояр в

Киев, взятие их в заложники, принуждение к клятве –

крестоцелованию, говорит о том, что: 1) Подобная клятва играла роль

100% гарантии выполнения каких–либо обязательств. Причем клятва

осуществлялась в устном варианте, что говорит о некоторых аспектах

морали того времени и влиянии религиозных представлений, в данном

случае, на бояр, а не на простых граждан. Возможно, “некоторых”

определили в заточение еще и потому, что они отказались выполнить

обряд. Хотя для заточения было достаточно их вины в грабеже

людей, находившихся под защитой киевского князя. 2) Бояре являлись

той частью общества, посредством которой возможно было оказать

влияние на все общество. То есть она провоцировала общество и,

как минимум, имела в своих руках неофициальную, но при этом

близкую к 100% реальную власть, в отличие от князя. Иначе

теряется всякий смысл вызова и крестоцелования.

В то же время то, что князю позволялось призывать

новгородских бояр к себе, а затем делать с ними то, что он

считал необходимым, а они, в свою очередь, являлись к нему,

несомненно, отдавая себе отчет в том, что их может ожидать за их

дела, говорит либо о неком праве князя на подобные действия (не

только в виде закона), либо невозможности бояр отказаться,

вследствие ожидаемых последствий. Например, мог последовать разрыв

отношений с князем в Киеве и, как результат, затруднения в

торговле с Византией, а это был бы удар по экономическому

благополучию Новгорода, то есть, не в последнюю очередь, тех же

бояр.

В чем же причина вызова бояр в Киев, а точнее,

вмешательства киевского князя? Надо полагать, что грабеж Даньслава

и Ноздрьчи задел интересы Киева. Но тут возникает новый вопрос –

как? Ответ на этот вопрос дал Н. М. Карамзин: “Беспокойные

новгородцы, употребляя во зло юность своего князя Всеволода,

мятежными поступками заслужили гнев Мономаха”.[37] Другими словами,

после ухода Мстислава и затмения, а также смерти посадника Добрыни

темп социально-политической жизни Новгорода несколько ускорился, а

власть князя ослабела. Исходя из того, что Киев вступился за

Даньслава и Ноздрьчу, можно сделать вывод о том, что они были

проводниками политики Киева. Совершенно верно охарактеризовали

сложившуюся к началу 1118 г. ситуацию словом “смятение“ Н. И.

Костомаров и С. М. Соловьев.[38] Любая смена власти часто приводит

к нестабильности вначале в умах, а затем и в повседневной жизни.

Кроме того, представляется справедливым мнение О. В. Мартышина,

считающего боярство “носителем сепаратистских настроений на заре

движения за независимость”. Как аналог он приводит случай с

покорением Вольного города Иваном III, когда в первую очередь были

переселены именно бояре.[39]

Относительно термина “грабеж” также не все однозначно. Кроме

известного, судя по всему, это слово в те времена имело и еще

одно значение. Еще С. М. Соловьев писал, что грабеж иногда

происходил “вследствие судного приговора, и потому трудно решить,

виновны ли были Ставр и бояре в насилии или только в

несправедливости”.[40] М. Н. Тихомиров также допускает именно такой

ход событий: “Само слово «грабеж», возможно, указывает на судебную

расправу с Даньславом, совершенную по вечевому постановлению”.[41]

Допускает такой ход событий и И. Я. Фроянов.[42] Надо заметить,

что на участие в грабеже, и вообще в тех событиях, даже

свободного люда (не говоря уже о несвободных) летописец не делает

ни малейшего намека. Следовательно, есть основание говорить о том,

что: 1) грабеж в данном случае все -таки явился следствием судебного

решения; 2) очевидно суд не был вечевым, то есть высшим, иначе,

несомненно, на поползновения Киева последовала бы реакция

новгородцев. Именно бояре осуществили этот суд, а сотский Ставр

взял на себя функции исполнителя. Также велика возможность того,

что во главе этого действа стоял посадник Дмитр Завидич, который,

как уже говорилось ранее, посадничал 7 месяцев “одину“. Вызов в

Киев последовал уже после его смерти, когда вектор политического

равновесия изменил свою направленность. С этих позиций вызов

новгородских бояр в Киев и последовавшие события выглядят своего

рода “чисткой”.

Теперь настало время вернуться к еще одному интересному

термину – слову “одину”. Здесь представляется обоснованной и версия

Л. В. Янина. Согласно ей, текст летописи следует понимать буквально.

То есть посадник Дмитр Завидич действительно управлял Новгородом 7

месяцев один. В свою очередь, это дает еще одно уточнение к

пониманию вызова новгородских бояр в Киев. В подтверждение этой

версии В. Л. Янин приводит известие летописи под 1197 г., где

говорится о том, что “прииде от Чернигова к Новугороду князь

Ярополк Ярославиць…; и сидевши ему одину 6 месяць, из

Новагорода”.[43] В то время посадник Мирошка находился в заточении

у Всеволода Юрьевича, и Ярополк правил 6 месяцев один.[44]

В 1125 г. Мстислав занял стол отца в Киеве. И следом идет

весьма симптоматичное сообщение о том, что “въ то же лето бяше

буря велика”, были довольно велики убытки в движимом и недвижимом

имуществе.[45] Но сообщение, заканчивающее отчет за 1125 г.,

вызывает, по меньшей мере, удивление: “Въ то же лето посадиша на

столе Всеволода новгородци“.[46] Ранее мы уже говорили о том, что

Всеволод уже был посажен на этот стол в 1117 г. Однако разница

здесь есть. Во втором случае Всеволода посадил уже не князь, а

сами новгородцы. К сожалению, сведения летописи крайне скудны.

Именно поэтому справедливо замечание О. В. Мартышина, который

считает, что “остается лишь гадать, случайна ли эта фраза или

после смерти Мономаха новгородцы сочли нужным как бы переутвердить

своего князя, заодно подчеркнув решающую роль города в занятии

княжеского стола”.[47] Однако это лишь один из возможных взглядов.

В свете вышеупомянутого снова необходимо вспомнить о Дмитре

Завидиче, посадничавшем 7 месяцев в одиночку, и о вызове бояр в

Киев. Трудно сказать, лишили ли Всеволода стола, как считает В. Л.

Янин, или нет – слишком лаконичны сведения летописи.[48] По мнению

И. Я. Фроянова, “с 1125 г. княжение Всеволода было поставлено на

новые основы “.[49]

Кажется закономерным вывод о том, что коль скоро новгородцы

посадили Всеволода в 1125 г. на стол, то до того он был его

лишен. Однако в летописи столь значительное событие не упомянуто.

Если все же придерживаться хода событий, нашедших свое отражение в

летописи, то более близким к тексту будет версия о том, что

посадил Всеволода на стол все же Мстислав в 1117 г. Тем не менее,

новгородским князем он не стал по той простой причине, что не

было утверждения кандидатуры со стороны самих новгородцев, которые

обыкновенно либо призывали князей себе, либо, если князя им

навязывали, по меньшей мере, соглашались со свершившимся фактом.

Весьма вероятно, что эта процедура включала в себя “ряд“ –

договор, на существование которого указывает И. Я. Фроянов. [50]

В свое время С. М. Соловьев говорил о том, что со Всеволода,

видимо, взяли клятву не разлучаться с новгородцами, а вторичное

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9