Лекции по курсу Культурология

36. Истоки этнического развития. Теория этногенеза Л.Н. Гумилева.

В последнее время “ожили” и культурно-исторические концепции евразийства,

самобытного течения русской мысли, чей расцвет приходится на первую треть

XX в. После 1917 г. группа русских интеллектуалов-эмигрантов (Н.С.

Трубецкой, П.Н. Сабицкий, В.Н. Ильин, М.М. Шахматов, Г.В. Вернадский, Л.П.

Карсавин и др.) стала называть себя “евразийцами” и заявила о себе

программным сборником “Исход к Востоку. Предчувствия и свершения.

Утверждения евразийцев”. Сформулированная ими новая идеология особо

подходила к проблемам культуры, истории и этнологии.

Евразийцы отчеканили геополитическую доктрину, претендующую на единственно

верное истолкование этнической традиции. Основной тезис евразийства звучит

следующим образом: “евразийство — это специфическая форма, тип культуры,

мышления и государственной политики, издревле укоренившихся именно на

пространстве огромного евроазиатского государства — России”. Данный тезис

получил обоснование при помощи множества нетрадиционных аргументов, взятых

из истории Евразии.

Все рассуждения евразийцев исходят из идеи, что Россия-Евразия представляет

собою уникальный географический и культурный мир. Стержнем культурно-

исторических концепций евразийцев выступает идея Евразии, очерчивающая

границы мышления в его социальном, экономическом и политическом аспектах и

акцентирующая внимание на самобытности и самодостаточности отечественной

культуры. Согласно евразийскому мышлению, культура есть органическое целое,

которое имеет все черты мифологемы. Это значит, что культура весьма

необычна — ее географический характер определяет: во-первых, тонкое

осознание органической связи общественной жизни с природой; во-вторых,

материковый размах (“русская широта”) в отношениях с миром; в-третьих,

любые исторически установившиеся формы политической жизни рассматриваются

как нечто относительное. Евразиец уценит традицию, однако чувствует ее

относительный характер и не мирится с ее жесткими пределами. Евразийский

тип мышления не привязан (подобно западному) к каким-либо государственным и

политическим рамкам, он допускает непредсказуемые социальные эксперименты и

взрывы народной стихии. Евразийское культурное сознание не восприняло такие

характеристики западной цивилизации, как “германский педантизм”, “польский

гонор”, рационализм, скученность городов и экологические издержки.

Евразийский образ мышления и действия основывается не на рационализации

опыта, а на вере в Абсолют, предание, вождя и т.д.; в их основе всегда

лежит некая объединяющая идея. Русская культура впитала в себя православную

веру из Византии (она представляет собой специфический синтез религиозных

догм и обрядов с православной культурой) и туранскую (или тюркскую) этику,

восприятие государственности и прав человека) основанных на беспрекословном

повиновении. Именно этот сплав придал социальному целому форму соборности,

духовного единства, а не механической тотальности. Именно этот синтез лежит

в основе культурно-исторической преемственности и позволяет сберечь

национальный потенциал, который необходим для функционирования нашего

общества.

Центральным пунктом евразийских культурно-исторических концепций является

идея “месторазвития”, согласно которой социально-историческая среда и

географическое окружение сливаются воедино. С этой точки зрения всемирная

история предстает как система мест развития; причем отдельным “местам

развития” присущи свои определенные формы культуры независимо от

национального состава и расового происхождения народов, проживавших там.

Иными словами, отдельные “места развития” становятся “культурно-

постоянными”, становятся носителями особенного, только им присущего типа

культуры. По мнению евразийцев, всем великим державам, которые существовали

на евразийских равнинах, характерен один и тот же тип военной империи.

Такими были государства скифов, гуннов, монголов, татар, Московское царство

и Российская Империя. Истоками русской государственности и культуры они

считали Золотую Орду и Византию.

В наше время, определенное созвучие с идеями евразийцев имеют исследования

Л. Гумилева о влиянии географической среды на этногенез и развитие

культуры. Этногенез он считает биосферным и ландшафтным явлением,

проявлением наследственного признака “пассионарности” — органической

способности людей к напряжению, жертвам ради высокой цели. Сам себя Л.

Гумилев называет последним евразийцем, ибо он своими научными

исследованиями подкреплял аргументы своих предшественников, внося наряду с

этим и новое слово в науку.

Л. Гумилев усиливает аргументацию Н.С. Трубецкого о том, что не существует

общечеловеческой культуры, подчеркивая идею евразийства о развитии

национальной культуры, обращаясь к теории систем. Из нее следует, что

выживает и успешно функционирует только достаточно сложная система.

Общечеловеческая культура может существовать лишь при предельном упрощении,

когда уничтожены все национальные культуры. Но предельное упрощение системы

означает ее гибель; напротив, система, обладающая значительным чистом

элементов, имеющих единые функции, жизнеспособна и перспективна в своем

развитии.

Такой системе будет соответствовать культура отдельного “национального

организма” (Л. Гумилев).

Соглашаясь с историко-методологическими выводами евразийцев, Л. Гумилев

отмечал: “Но главного в теории этногенеза — понятия пассионарности — они не

знали”. Ведь в отличие от евразийской доктрины как синтеза истории и

географии теория Л. Гумилева сплавляет в одно целое историю, географию и

естествознание. Отсюда им делается ряд выводов, а именно: 1) именно

пассионарные толчки определяют ритмы Евразии; 2) Евразия как единое целое

является одним из центров мира, т.е. признается полицентризм культур и

цивилизаций.

Теория Л. Гумилева нацелена и против национализма при сохранении

национальной самобытности. В 1992 г., незадолго до смерти, он писал в своей

книге “От Руси к России” следующее: “Поскольку мы на 500 лет моложе

(Западной Европы. — В.П.), то, как бы мы ни изучали европейский опыт, мы не

сможем сейчас добиться благосостояния и нравов, характерных для Европы. Наш

возраст, наш уровень пассионарности предполагает совсем иные императивы

поведения. Это вовсе не значит, что нужно с порога отвергать чужое. Изучать

иной опыт можно и должно, но стоит помнить, что это именно чужой опыт”. Во

всяком случае, несомненно, что евразийство представляет собою такую “идею-

силу” в ее гумилевском варианте, которая может спасти Россию как

евразийскую державу; вот почему на нее обращают внимание и политики.

37. Концепция Геллера о национальных противоречиях.

Существует три вида общества: первобытное, аграрное и индустриальное.

Кратко обрисуем ступени эволюции мировой культуры — ступени восходящей

эволюции. Первой ступенью (или эпохой) здесь является культура

собирательства и охоты (первобытная культура) — чрезвычайно продолжительный

этап в развитии человечества. Если мы выделились из животного царства около

миллиона лет назад (эти границы могут быть раздвинуты в дальнейшем), то

почти 99% прошедшего с тех пор времени относится к периоду собирательства и

охоты. Биологическое и культурное наследие человечества во многом

определяется его опытом собирателя, рыболова, охотника. Ведущими факторами

первобытной культуры были пропитание, половая жизнь и самозащита. Именно

эти три основные переменные эволюционной истории определяли структуру

человеческого общества вплоть до зарождения сельского хозяйства.

Следующая ступень в развитии мировой культуры — аграрная культура, время

существования которой охватывает пещерного человека и Гёте, собирание семян

дикой пшеницы и изобретение парового двигателя. Аграрная культура

составляет эпоху продолжительностью 10 тыс. лет, характеризуется низкими

темпами развития, ее основой было земледелие и скотоводство. Сельское

хозяйство зародилось примерно за 8 тыс. лет до нашей эры, а настоящее

промышленное производство началось где-то около 1750 г. нашей эры. Таким

образом, золотой век европейского абсолютизма, одним из символов которого

является знаменитый Версальский двор, является частью аграрной культуры.

Для большей ясности эту эпоху можно разделить на четыре этапа: Период

небольших государств (8000 — 3500 гг. до н.э.). Период древних империй

(3500 — 600 гг. до н.э.). Период античных государств (600 г. до н.э. — 500

г. н.э.) Период европейской гегемонии (500 — 1750 гг. н.э.). Формирование

государств — одна из наиболее наглядных и устойчивых особенностей истории

поведения человека, и наряду с появлением письменности ее часто называют

начальной вехой становления цивилизации.

В конечном счете, ускорение эволюции культуры привело к появлению научно-

технической культуры, которая зародилась в индустриальную эпоху (ее начало

датируется 1750 г.) и начала свое победное шествие в мире, начиная с конца

XIX в. и по сей день. Здесь следует подчеркнуть важность рассмотрения

человеческого поведения в его целостности. Научно-техническое развитие в

рамках культурной эволюции нельзя понять, изучая лишь достижения науки и

техники, культурная эволюция есть всегда вопрос изменения поведения

человека. Поэтому подлинная эволюционная значимость даже самой

теоретической науки и самой совершенной техники может быть доказана их

влиянием на изменения в человеческом поведении и может быть понята, только

отправляясь от поведения, связанного с обеспечением пищей, размножением,

безопасностью и информацией. Вполне вероятно, что в итоге предстоящих

тысячелетий ускоряющейся культурной эволюции человек сможет стать

покорителем космического пространства, создателем полностью

автоматизированного производства и т.д.

Первобытное общество – отсутствуют национальные признаки, культура в

зачаточном состоянии.

Аграрное – ведение натурального хозяйства, принцип «человек человеку -

волк». Человек составная часть группы, выпасть с группы опасно. Важно, чей

ты, кому служишь (сословие, гильдия, графство). Сам по себе человек ничто.

Отсутствие единой культуры. Границы существуют без учета расселения этноса,

заставы на границах. Отсутствует единая экономика. Единственный

цементирующий элемент, амортизатор конфликтов церковь.

Вследствие буржуазных (индустриальных) революций все это стало мешать.

Экономика требует от государства нормального единого культурного

пространства. Каждый этнос (язык) стремится к единству, захвату

политической и государственной власти, и навязать свой язык («плата за

невежество» – Гурджиев).

Отношение к другим этносам:

1. Ассимиляция – растворение малых народов в основном этносе, запрет на

самобытный язык и культуру.

2. Депортация – «вон из страны!» или «Эстония для эстонцев!»

3. Геноцид – истребление инородцев.

38. «Русская идея». Н. Бердяев о характере русского народа.

Николай Александрович Бердяев — один из самых известных русских философов

XX века. Учился в Киевском университете. За участие в «Союзе борьбы за

освобождение рабочего класса» был исключен, сослан в Вологду. Вскоре отошел

от марксизма. В начале XX столетия принимает активное участие в духовно-

общественном движении, получившем название «русский религиозный и

культурный ренессанс». Участвовал в программных сборниках «Проблемы

идеализма» (1902), «Вехи» (1909), «Из глубины» (1918), ставших, по общему

признанию, манифестами русского идеализма. После Октября был профессором

Московского университета, основал Вольную академию духовной культуры. В

1921 году выслан из СССР; жил в Берлине, затем в Париже. Здесь им были

написаны книги, принесшие ему мировую известность.

Суждения Бердяева о России, русском народе, русской душе неповторимы,

свободны и широки. В них нет строгой последовательности и терминологической

точности, зато присутствуют яркая образность и аллегоричность, обилие

афоризмов и исторических параллелей, контрасты и парадоксы. Русская душа,

пишет он, представляет собой сочетание разнородных сущностных начал:

«неисчислимого количества тезисов и антитезисов» - свободы и

порабощенности, революционности и консерватизма, новаторства и инертности,

предприимчивости и лени.

С давних времен было предчувствие, что Россия предназначена чему-то

великому, что Россия — особенная страна, не похожая ни на какую страну

мира. Русская национальная мысль питалась чувством богоизбранности и

богоносности России. Идет это от старой идеи Москвы как Третьего Рима,

через славянофильство к Достоевскому, Соловьеву и к современным

неославянофилам. К идеям этого порядка прилипло много фальши и лжи, но

отразилось в них и что-то и подлинно народное, подлинно русское. Не может

человек всю жизнь чувствовать какое-то особенное и великое призвание и

остро сознавать его в периоды наибольшего духовного подъема, если человек

этот ни к чему значительному не призван и не предназначен. Это биологически

невозможно. Невозможно это и в жизни целого народа.

В основе русской истории лежит знаменательная легенда о призвании варяг -

иностранцев для управления русской землей, так как «земля наша велика и

обильна, но порядка в ней нет». Как характерно это для роковой

неспособности и нежелания русского народа самому устраивать порядок в своей

земле! Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства,

свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о

земном устройстве. Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его

природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах

государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина. Россия - земля

покорная, женственная. Пассивная, рецептивная женственность в отношении к

государственной власти — так характерна для русского народа и для русской

истории. Нет пределов смиренному терпению многострадального русского

народа. Государственная власть всегда была внешним, а не внутренним

принципом для безгосударственного русского народа; она не из него

созидалась, а приходила как бы извне, как жених приходит к невесте. И

потому так часто власть производила впечатление иноземной, какого-то

немецкого владычества. Русские радикалы и русские консерваторы одинаково

думали, что государство — это «они», а не «мы». Очень характерно, что в

русской истории не было рыцарства, этого мужественного начала. С этим

связано недостаточное развитие личного начала в русской жизни. Русский

народ всегда любил жить в тепле коллектива, в какой-то растворенности в

стихии земли, в лоне матери. Рыцарство кует чувство личного достоинства и

чести, создает закал личности. Этого личного закала не создавала русская

история. В русском человеке есть мягкотелость, в русском лице нет

вырезанного и выточенного профиля.

Русский народ создал могущественнейшее в мире государство, величайшую

империю. С Ивана Калиты последовательно и упорно собиралась Россия и

достигла размеров, потрясающих воображение всех народов мира. Силы народа,

о котором не без основания думают, что он устремлен к внутренней духовной

жизни, отдаются колоссу государственности, превращающему всё в свое орудие.

Интересы созидания, поддержания и охранения огромного государства занимают

совершенно исключительное и подавляющее место в русской истории. Почти не

оставалось сил у русского народа для свободной творческой жизни, вся кровь

шла на укрепление и защиту государства. Классы и сословия слабо были

развиты и не играли той роли, какую играли в истории западных стран.

Личность была придавлена огромными размерами государства, предъявлявшего

непосильные требования. Бюрократия развилась до размеров чудовищных.

Русская государственность занимала положение сторожевое и оборонительное.

Она выковывалась в борьбе с татарщиной, в смутную эпоху, в иноземные

нашествия. И она превратилась в самодовлеющее отвлеченное начало; она живет

своей собственной жизнью, по своему закону, не хочет быть подчиненной

функцией народной жизни. Эта особенность русской истории наложила на

русскую жизнь печать безрадостности и придавленности. Невозможна была

свободная игра творческих сил человека. Власть бюрократии в русской жизни

была внутренним нашествием неметчины. Неметчина как-то органически вошла в

русскую государственность и владела женственной и пассивной русской

стихией. Земля русская не того приняла за своего суженого, ошиблась в

женихе. Великие жертвы понес русский народ для создания русского

государства, много крови пролил, но сам остался безвластным в своем

необъятном государстве. Чужд русскому народу империализм в западном и

буржуазном смысле слова, но он покорно отдавал свои силы на создание

империализма, в котором сердце его не было заинтересовано. Здесь скрыта

тайна русской истории и русской души. Никакая философия истории,

славянофильская или западническая, не разгадала еще, почему самый

безгосударственный народ создал такую огромную и могущественную

государственность, почему самый анархический народ так покорен бюрократии,

почему свободный духом народ как будто бы не хочет свободной жизни? Эта

тайна связана с особенным соотношением женственного и мужественного начала

в русском народном характере...»

Идейное наследие Бердяева противоречиво. С одной стороны, он оригинальный

философ. Его конструктивно-творческие суждения, раздумья и выводы

представляются ныне злободневными. С другой стороны, мыслитель выступает

как критик марксизма и социалистической революции. И та и другая позиции

Бердяева находят своих сторонников. Вот почему, читая его труды, так и

хочется сказать, что Бердяев среди участников перестройки, причем

одновременно по ту и другую стороны развернувшейся борьбы. Каждый участник

перестройки по-своему читает Бердяева, осмысливает его суждения и выводы, а

затем преломляет их с учетом современного этапа перестройки в своей

практической деятельности. Следовательно, идейное наследие Бердяева и,

прежде всего его социальная философия, может рассматриваться как духовная

почва для творческих поисков решения проблем, вставших перед нами сегодня.

Н.А. Бердяевым были высказаны также интересные суждения об исторической

необходимости нового общества, о социально-экономической системе

коммунизма, в котором якобы предстояло жить русскому народу. Но при этом

русский мыслитель отрицательно относился к буржуазному принципу

хозяйствования, который ныне усиленно рекламируется кое-кем как панацея от

всех наших бед. Бердяев отрицательно оценивал и частную собственность,

выступал за общественную, общинную и другие коллективные формы

собственности, а также за личную трудовую собственность. По его мнению,

западные понятия о собственности чужды русскому народу, считавшего землю

божьей. Сегодня, когда в стране решается вопрос о земле, собственности,

суждения такого авторитета в понимании русской души, как Бердяев, важны

практически. Нам следует поразмыслить над ними, решать вопросы о земельной

и другой собственности без излишней торопливости, на основании свободного

волеизъявления непосредственно самого народа путем референдума.

Русский народ — единый великий народ, а не механическая смесь разрозненных

частей, преследующих лишь свои интересы. Русский народ имеет свое лицо в

мире, не похожее ни на один народ, свою историю, свое великое просимое и

великое будущее, имеет задачи, выпавшие на его долю. И русский народ должен

отстаивать себя как целое, защищать свое место в мире, свое дело в мире. У

всякого здорового, жизнеспособного, свободного человека это чувство

сильнее, чем классовый интерес, чем классовая рознь. Это великое чувство

национального единства и национального призвания есть у французов, у

англичан, у немцев. Если бы оно совсем исчезло у русских, то Россия

перестала бы существовать и русский народ рассыпался бы, как пыль. Сейчас

происходит в России болезненный и мучительный переход к новому

национальному сознанию и новому свободному патриотизму.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9