Эволюция центральных представительных органов власти в России

указ царя о роспуске I Думы и выборах во II Думу. В опубликованном

одновременно манифесте правительство обвиняло Думу в возбуждении

революционных настроений. «Роспуск Думы самым наглядным и ярким образом

подтвердил взгляды тех, кто предостерегал от увлечения «конституционной»

внешностью Думы...»,—писал по этому поводу В. И. Ленин. Часть членов I Думы

(около 230 членов), главным образом кадеты и трудовики, не подчинилась

указу о роспуске Думы и, собравшись в одной из гостиниц Выборга, провела

два заседания (вечером 9 и утром 10 нюня). Кадетское руководство Думы

обратилось к населению с воззванием, призывая его в знак протеста не

платить налоги и уклоняться от воинских наборов.

Впоследствии членам Думы, подписавшим Выборгское воззвание, было

предъявлено обвинение в возбуждении к неповиновению и противодействию

законам (статьи 51 и 129 Уголовного уложения). Дело 167 членов

рассматривалось в Особом присутствии петербургской судебной палаты в 1907

г. На «Выборгском процессе» еще раз подтвердилась умеренность взглядов

кадетов. Один из лидеров кадетской фракции оправдывал на суде действия

думцев, подписавших воззвание, тем, что они старались предупредить «новую

смуту, новые беспорядки и, может быть, пролитие крови», и заверял судей,

что «уговора распространения воззвания у нас не было». Суд вынес мягкий

приговор (тюремное заключение на 3 месяца, которое многие уже отбыли,

дожидаясь суда).

5.3 II Гос.Дума

После роспуска I Думы правительство в условиях спада революции в

начале 1907 г. провело выборы во II Думу. «Для правительства,— писал В. И.

Ленин,— созыв Думы был вынужденной необходимостью. Надо было попытаться еще

раз, при наивысших возможных репрессиях, созвать народное представительство

ради соглашения с буржуазией. Опыт явно не удался. Военно-полевые суды и

все прочие прелести столыпинской конституции чрезвычайно помогли

революционной агитации в незатронутых дотоле массах и дали из глубины

мужицких масс левую Думу».

Из 468 членов Государственной думы второго созыва фракцию правых

составляли лишь 54 члена. Кадеты потеряли почти половину мест (со 179 до

98); зато значительно возросли левые фракции: трудовики имели 104 места,

народные социалисты и эсеры — 94 места. В условиях спада революции

большевики приняли участие в выборах и деятельности II Думы. Социал-

демократическая фракция II Думы состояла из 66 членов (55 членов с решающим

голосом)

Несмотря на уменьшение числа мест, кадеты сохранили руководство и во

II Думе; их поддерживали автономисты (76 членов), а не редко и

мелкобуржуазные фракции (народных социалистов, эсеров и трудовиков).

Председателем Думы был выбран кадет Ф. А. Головин.

Основным вопросом оставался аграрный вопрос, по которому каждая

фракция предложила свой проект. Проект выступления по аграрному вопросу в

Государственной думе от большевиков был написан В. И. Лениным.

Кроме того, во II Думе рассматривались: продовольственный вопрос,

роспись бюджета на 1907 г., исполнение государственной росписи, набор

новобранцев, отмена чрезвычайного указа о военно-полевых судах, реформа

местного суда.

В процессе рассмотрения всех этих вопросов кадетская фракция Думы

проявляла уступчивость, призывала «беречь Думу», не давать правительству

повод для ее роспуска. Кадеты внесли в свой законопроект ряд коррективов,

сделавших его еще более умеренным, сняли с обсуждения вопрос о безработице,

похоронили внесенный социал-демократической фракцией проект

продовольственной помощи, сняли внесенный трудовиками проект амнистии и т.

д.

Мелкобуржуазные фракции трудовиков, эсеров и народных социалистов

блокировались с кадетами в решении ряда вопросов. Эту «анемичность»

основного состава II Думы В. И. Ленин объяснял анемичностью колеблющейся и

уставшей от революции мелкой буржуазии. В социал-демократической фракции

преобладали меньшевики. Эта фракция тоже проявляла нерешительность,

допуская иногда ошибки и шатания в подходе к некоторым вопросам.

II Дума не оправдала надежд правительства. Аппарат Министерства

внутренних дел подготовил втайне от Думы проект нового избирательного

закона, который был настолько реакционным, что даже в Совете Министров, где

он рассматривался, его охарактеризовали как «бесстыжий» проект.

Правительство решило избавиться от социал-демократической фракции,

которая, несмотря на свои политические и тактические ошибки, оставалась

самой революционной фракцией Думы.

1 июня 1907 г. Столыпин потребовал проведения закрытого заседания

Думы, на котором прокурор Петербургской судебной палаты Камышанский

предъявил членам социал-демократической фракции обвинение в подготовке к

«ниспровержению государственного строя» (статья 102, ч. I Уголовного

уложения), потребовав лишения их неприкосновенности и выдачи.

Обвинение основывалось на подложном тексте солдатского наказа к социал-

демократической фракции Думы, сфабрикованном по заданию начальника

петербургской охранки 3.

3 июня 1907 г. был обнародован манифест и указ о роспуске

Государственной думы второго созыва и назначении выборов в III Думу;

одновременно был издан текст нового избирательного закона.

Распустив II Государственную думу, правительство вскоре осуществило

расправу над ее социал-демократической фракцией. Рассмотрев при закрытых

дверях сфабрикованное петербургской охранкой «дело» социал-демократической

фракции, Особое присутствие Сената в 1907—1908 гг. осудило большую часть

членов фракции на каторгу и ссылку.

II Дума действовала всего 102 дня. Кратковременность действий

Государственной думы первых двух созыве» объясняется их левым составом и

попытками обсуждать наиболее важные и актуальные вопросы революции.

5.4 «ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ»

События, разыгравшиеся в России в связи с роспуском Второй Думы и

изменением избирательного закона в историографии проблемы получили

наименование третьеиюньского «переворота». При слове переворот в памяти

невольно всплывают фамилии Бонапарта, Пиночета, латиноамериканских,

африканских «вождей» и прочих, свергающих правительство, расстреливающих

парламент и орудийными залпами наводящих «порядок». Орудийных залпов Россия

летом 1907 г. не слышала. Более того, в печати проправительственного

направления разъяснялось, что Император имел полное право сужать и

расширять им же дарованные стране права и учреждения. И с точки зрения

монархической системы координат это так и выглядело. О перевороте говорила

леворадикальная и оппозиционная центристская печать. А большинство народа

безмолвствовало: жало, косило, пахало и сеяло, строило дома, воспитывало

детей.

Сам термин «государственный переворот» появился в оппозиционной печати

летом 1907 г. С.А.Муромцев писал в те дни: «Государственный переворот 1905-

1906 гг. совершился так, что политическая сущность его не была официально

означена никаким определенным именем. Если в императорском Манифесте

октября 1905 г. было провозглашено в качестве «непоколебимого» принципа

нового порядка то правило, что никакой новый закон не будет иметь силы без

одобрения Государственной Думы, и если это правило было потом включено в

Основные законы в их новой редакции, то, с другой стороны, в тех же

Основных законах в числе эпитетов Императора было сохранено «самодержец», а

законы вообще не содержали в себе никакой характеристики нового

государственного строя. Только однажды, еще в министерство графа Витте, в

официальном журнале промелькнула небольшая заметка, в которой разъяснялось,

что удержанный в Основных законах титул надо понимать в его наиболее

древнем смысле «единодержавия» — в противоположность многодержавию многих

князей, но слово «конституция», начавшее не без упорства обращаться в

либеральной прессе, ни разу не проникло в официальный язык русской

бюрократии. Двусмысленность разъясняется теперь Манифестом 3 июня 1907 г.,

который впервые после заявлений 17 октября 1905 года вкладывает

определенный смысл в титул «самодержец», и этот смысл оказывается тем же

самым, каковым он почитался до вышеозначенных заявлений — в то время, когда

не существовало еще никаких признаков конституции. Мы узнали теперь, что

конституционный порядок законодательства вовсе не имеет безусловного

значения; при издании нового избирательного закона он не был вовсе принят

во внимание. Только власти, даровавшей первый избирательный закон,

принадлежит право отменить его или заменить его новым. Таким образом,

регулирование избирательного права объявлено актом, стоящим вне круга

конституционного законодательства. Такова новая и неожиданная мысль,

направленная по адресу теоретиков русской «конституции». Даже органы правых

партий сочли нужным отметить в этой мысли, как они выражаются, некоторую

«формальную» неправильность, некоторый «формальный» анахронизм. В нашем

случае следует сказать откровеннее и решительнее. Это — несомненный реликт,

коренным образом изменяющий все существо русского государственного порядка

по сравнению с идеями 17 октября 1905 г. Такого именно поворота событий и

желали правые партии, его добивались консервативные элементы русской

бюрократии и всего русского общества. Они были бы, может быть, еще более

удовлетворены, если бы новый Манифест вообще упразднил всякое народное

представительство и сделал бы попытку полной реабилитации автократического

принципа государственного управления.

Основные законы возлагают на Сенат обязанность не допускать

обнародования законов, «если порядок их издания не соответствует положениям

Основных законов». Но наивно было бы ожидать, чтобы Сенат в

действительности отверг обнародование нового избирательного закона. И мы

знаем, что такое обнародование воспоследовало беспрепятственно. Важнее —

установить, что отречение правительства от строгого конституционализма таит

в себе еще нечто, имеющее при настоящих обстоятельствах особое значение.

Правительство радикально изменяет свое отношение к крестьянству, таков —

центральный пункт последовавшего «переворота». С давних пор русское

правительство привыкло видеть в крестьянстве лучшую опору автократического

строя. Когда два года тому назад (1905 г.) правительство решило призвать

народных представителей к участию в правлении, то прежде всего оно

позаботилось о том, чтобы крестьянские элементы получили преобладающее

положение в составе представительства. Все состояло тогда под подозрением

политической неблагонадежности — только крестьяне казались верными

сторонниками старого режима. В них одних усматривалась твердая опора против

грозивших правительству революционных течений.

На этой мысли базировалась подготовленная Булыгиным система (основная

работа была проделана Крыжановским), по которой крестьянские избиратели

входили в значительном количестве в состав избирательных собраний и, сверх

того, имели особое право — выбирать отдельно от других участников

избирательных собраний, из своей собственной среды, по одному депутату на

губернию, так что восьмая часть Государственной Думы составлялась из

депутатов крестьянского сословия, выбранных исключительно самими

крестьянами. Это преимущество крестьянских избирателей еще в ноябре 1906

года столь импонировало графу Витте, что он отклонил тогда всякое сколько-

нибудь значительное изменение избирательной системы в пользу всеобщего

избирательного права, так как изменение не совмещалось с привилегированным

положением крестьян, созданным Булыгиным. И вот, после едва двухгодичного

конституционного опыта, встало перед правительством грозным призраком то

самое крестьянство, которое несколько ранее почиталось им же за

краеугольное основание системы. Правительство разочаровалось в политической

благонамеренности крестьянства.

Новый избирательный закон поставил своею главной задачей ослабить

влияние крестьянских элементов на выборы. При этом дело было исполнено с

большим вниманием и осторожностью. В первой стадии выборов крестьянские

избиратели могут и не заметить происшедшей перемены, ибо каждая волость по-

прежнему выбирает от себя двоих выборщиков в состав крестьянского уездного

выборного собрания; однако, когда избранники волостей сойдутся в уездном

избирательном собрании, тогда они уже не могут не заметить, что число лиц,

которых им предстоит выбрать из своей Среды в губернское избирательное

собрание, стало гораздо меньше, чем при прежнем порядке. В этом пункте,

собственно, и заключается главный выпад, направленный против крестьянского

представительства. В общей сложности в русских губерниях число выборщиков,

избранных крестьянскими уездными собраниями, по сравнению с тем же числом

по старому избирательному закону, уменьшилось вдвое; зато число выборщиков

от землевладельцев соответственно увеличилось. Выборы самих депутатов в

Думу, как и прежде, производятся в губернских избирательных собраниях, но

намечается большое различие в общем составе губернских собраний по старому

и по новому порядку. По старому порядку были такие губернии, в которых

крестьянские выборщики составляли больше половины всего собрания, и нигде

их число не составляло менее одной трети; теперь пропорция одной трети

сохраняется только в редких случаях, а в большинстве губерний процент

участия крестьянских выборщиков в губернских избирательных собраниях

определяется лишь в 20-25%, а иногда падает и того ниже. Напротив, число

выборщиков от землевладельцев почти всегда достигает половины общего числа

участников губернских избирательных собраний, а нередко превышает половину.

Избирательные коллегии, посылающие в Думу депутатов, приобретают

преимущественно землевладельческий характер. Как и прежде, в каждой

губернии должно быть избрано по одному депутату из состава крестьянских

членов избирательных коллегий, но прежде этот депутат избирался

исключительно крестьянскими выборщиками, которые для этой цели выделялись

каждый раз в особую избирательную коллегию, теперь же избрание

крестьянского депутата возлагается на все избирательное собрание в полном

его составе. Коллегия, состоящая по преимуществу из землевладельцев, должна

определить крестьянского депутата, посылаемого в Государственную Думу для

защиты крестьянских интересов...

Крестьяне, конечно, истолкуют все по-своему. Они никогда не разделят

того положения, по которому истинными защитниками крестьянских интересов

признаются лица, избранные не крестьянами. В русском народе издавна

существует глухая рознь между крестьянами и «господами», — рознь,

достигающая иной раз такой остроты, что невольно представляется, будто

дело идет не о двух различных классах населения, а о двух различных расах.

Эта рознь воспитана крепостным правом, а по отмене его поддерживалась

благодаря политике правительства, которое с особою нежностью принимало к

сердцу аграрные и политические интересы дворянства. Крестьяне, со своей

стороны, сосредотачивали свои надежды, минуя и господ и правительство,

непосредственно на верховной власти. В прежние времена эти надежды

покоились на монархе, теперь они были перенесены на Государственную Думу.

Великое политическое значение Первой Думы и заключается в том, что в ее

стенах состоялась встреча крестьянских депутатов с депутатами от «господ»

— на почве объединившей всех работы, благодаря которой и было достигнуто

первое сближение двух, столь различных по своей природе, мировоззрений.

Правительство, вместо того, чтобы содействовать дальнейшему развитию этого

объединительного движения, встало на сторону тех, кому такое движение

внушало страх. Вся народная вера в Думу, вся популярность ее как

учреждения была основана на том, что народ признал в ней высшее

установление, куда может проникнуть его ничем не фальсифицированный голос;

от нее он ожидал и воли, и земли. Теперь крестьянству навязывалось иное

представление о Думе, ему предлагают Думу, избранную под давлением

землевладельческих интересов. Правда, западно-европейский читатель может

возразить, что нет необходимости проводить такую резкую границу между

крестьянами и помещиками, так как и среди крестьян имеется немало

землевладельцев. Русский избирательный закон не игнорирует этого

обстоятельства. Он удаляет из состава того класса избирателей, которых он

называет землевладельцами, всех тех, кто одновременно принадлежи жиг к

крестьянам, так что крестьяне, т.е. лица, принадлежащие к сельским

обществам, не вносятся в списки землевладельцев даже и в том случае, когда

им принадлежат сотни десятин земли. Закон прямо поощряет и

покровительствует не только социальной, но и сословной розни. Избранная

при этих условиях Дума легко превратится в глазах крестьянства из народной

Думы в «господскую» Думу и это будет концом самой Думы,— концом ее влияния

и авторитета. Не к ней устремятся народные надежды: она окажется чуждым

народу учреждением, чем-то вроде далекого народному чувству

Государственного совета, она будет считаться народом бюрократическим

учреждением, в котором «господа» совместно с чиновниками решают судьбы

чуждого им дела. В этом кроется опаснейшая сторона провозглашенной

реформы. Возникнет широкая и глубокая пропасть между народным

представительством и самою страной. Необходимо понимать, что страна не

откажется от своего стремления к свободам. А земельный вопрос и после

роспуска Второй Думы останется столь же властным и жгучим, каковым он был

до роспуска. Сформируется ли в русском обществе сила, способная

нейтрализовать проистекающие из такой расстановки сил опасные последствия?

И наконец, если чаяния властей осуществятся, если Третьей Думе

действительно суждено заслужить наименование «послушной Думы», то не

сведется ли выигрыш правительства лишь к следующему: оно увидит, как на

эту Третью Думу, представляющую скорее призрак, нежели действительность

народного представительства, страна перенесет все то недоверие, все то

недовольство, которые в настоящее время она питает по отношению к

бюрократии?

«Будет ли для самой Думы народное дело ее делом? — вопрошал С.А.

Муромцев (Утро России 17 октября 1907 г. № 27). Сумеют ли избранники ста

тридцати тысяч хотя бы отдаленно постичь те обязанности, которые налагает

на них официальное положение радетелей ста тридцати миллионов?»/../

Перед нами встает вопрос: можно ли кризис власти квалифицировать как

изменение ее существа, ее природы? «Глубокий распад государственного строя

есть выдающееся политическое зло переживаемого времени!!»— восклицал

С.А.Муромцев в октябре 1907 г. Трудно оспорить этот вывод выдающегося

юриста, опытного общественного деятеля. Однако, если подойти к «перевороту»

3 июня с государственно-правовых позиций, то он не вносил сущностных

перемен в государственный строй, не изменил саму систему власти. Формально

ведь не пересматривались «Основные законы», оставались обе палаты с

прежними правами. Другое дело, что система власти стала внутренне еще более

противоречивой, раздиралась распрями между всеми ветвями власти; это еще

раз, и не последний, к сожалению, проявилось в событиях 3 июня. Но, с

учетом всего сказанного, классическим примером «государственного

переворота» в сопоставлении со всем историческим опытом события 3 июня

назвать нельзя.

Подведем итог. Посмотрим, что дал правительству новый закон.

Избирательный закон 3 июня 1907 года, главную роль при выработке

которого играл товарищ министра внутренних дел С.Е.Крыжановский, этот

«волшебник конституционного права», преследовал цель: создать такое

народное представительство, которое бы стало добросовестно работать в

рамках существующих законов. Новый закон вроде никого прямо не лишал

избирательного права (только в отношении Средней Азии было признано, что

эта область еще «не созрела» для выборов). Но существенно менялся удельный

вес отдельных групп населения. В Европейской России по старому закону

крестьяне избирали 42% выборщиков, землевладельцы — 31%; горожане и рабочие

— 27%. По новому закону крестьяне избирали только 22,5%, а землевладельцы

уже 50,5%, горожане и рабочие — те же 27%. Горожане при этом разделялись на

две «курии», голосовавшие отдельно, причем первая курия («цензовая») имела

больше выборщиков. В общем, 65% выборщиков избирались зажиточными,

образованными слоями населения, которые участвовали в земских и городских

выборах и имели более долгий опыт общественной деятельности. Сословно-

элитарный характер закона несомненен. Голос одного помещика равнялся

голосами 7 горожан, 30 крестьян-избирателей, или 60 рабочих. «Количество

выборщиков было так распределено между различными социальными группами,

чтобы дать перевес поместному дворянству»,— пишет Милюков.

Было сокращено представительство окраин: Польши с 36 до 12 (и 2-х

депутатов от русского населения), Кавказ с 29 до 10; это было отступлением

от того начала имперского равенства, которое было положено в основу прежних

законов. «Государственная Дума должна быть русской и по духу»,— говорилось

в Манифесте,— «иные народности... не должны и не будут являться в числе,

дающем им возможность быть вершителями вопросов чисто русских». Это было

намеком на решающую роль польского кола во 2-й Думе, которое поддерживало

то кадетов, то социалистическое крыло, обеспечивая им перевес.

Но события 3 июня не исчерпываются лишь изменением избирательного

закона. Манифест 3 июня имел более принципиальное значение, чем сам

избирательный закон. Он окончательно определил новый государственный строй;

завершил ту перестройку, которая была начата рескриптом 18 февраля 1905 г.

Текст Манифеста был написан П.А.Столыпиным, но мысли он выражал самого

Государя. В обществе двусмысленность ситуации порождает вопросы: «Что это

за новый строй? Какое-то абсолютное «беспринципно»: ни монархия, ни

демократия»,— сетовал в своем дневнике Л.Тихомиров, который в то же время

писал открыто: «Не выйдем мы из беспорядков и революций до тех пор, пока не

станет всенародно ясно и практически неоспоримо,— где Верховная власть, где

та сила, которая при разногласиях наших может сказать: «потрудитесь все

подчиниться, а если не подчинитесь — сотру с лица земли».

Манифест 3 июня отвечал на этот вопрос: «Все эти изменения в порядке

выборов не могут быть проведены обычным законодательным путем через ту

Государственную Думу, состав коей признан Нами неудовлетворительным,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9