Динамика восприятия прекрасного в западноевропейской культуре

красоте не только внешней, телесной, вещной, но и внутренней, духовной.

Глава 2. Сакральность красоты в средневековой культуре.

(1. Ментальность средневекового человека.

Средневековье породило универсальную культуру, нацеленную на идеал

Абсолюта. В ней наивысшей ценностью становится Бог как надмировая

абсолютная духовность, источник вечной красоты. Этот новый поворот в

культуре можно рассматривать в качестве грандиозного эксперимента,

нацеленного на бесконечное совершенствование человека, актуализацию его

неограниченных потенций. Всё это повлияло и на эстетическое

мироотношение, которое существенно укрепляется с ростом понимания особой

значимости человеческой жизни, ощущением смысловой наполненности каждого

прожитого мгновения, осознанием вселенской ответственности за свои

поступки. На умы и души людей Средневековья влияло, прежде всего,

тотальное чувство неуверенности, как неуверенности в материальной

обеспеченности, так и духовной неуверенности в будущей жизни, блаженство

которой никому не было обещано наверняка и не гарантировалось в полной

мере ни добрыми делами, ни благоразумным поведением. Помимо “зримых”

опасностей человека средневековья повсеместно подстерегали враги

“незримые”, которых олицетворяли дьявол и его многоликая армия в лице

злых духов. Считалось, что именно они являются сеятелями дурных

внушений, душевных расстройств, всяческой порчи, скверны. Абсолютно

свободно перемещаясь в пространстве, злые духи имели возможность тонкого

проникновения в ход мыслей, вкладывания в ум и сердце порочных внушений.

Внезапно нахлынув, они могли произвести какое-либо действие и тут же

бесследно исчезнуть. Невидимый мир колдовал, строил козни, провоцировал,

соблазнял, убивал в каждое мгновение. Всё это побуждало человека

самозабвенно искать надёжную точку опоры.

Наконец, присутствие ада обжигало жгучим страхом сердца многих

людей. Как доказывал один из наиболее рьяных проповедников, шансы быть

осуждёнными на вечные муки имели сто тысяч человек против одного

спасённого. Вот почему средневековая цивилизация формировалась в

атмосфере постоянного беспокойства, недоверия друг к другу,

неуверенности в завтрашнем дне. Человек остро переживал зыбкость,

неустойчивость земного бытия, осознавая гигантский разрыв между

божественной и человеческой природой. Творимые дьяволом опасности

казались столь многочисленными, а шансы на спасение столь ничтожными,

что страх неизбежно преобладал над надеждой.

Переориентация индивидуального и общественного сознания на мир

идеальный, сверхчувственный, духовный, стремление научиться управлять

не столько внешней, сколько внутренней природой становится главной

тенденцией средневековой культуры. Земной мир в средневековье

рассматривался как центр Мироздания, как поле столкновения низкого и

высокого, уродливого и возвышенного, злого и доброго, дьявольского и

божественного за каждую человеческую душу, за абсолютную гармонию.

Присутствие единого Абсолюта как носителя вечной красоты становится

основным вдохновляющим источником для культуротворчества.

(2. Проявление эстетического чувства в искусстве.

Тайное распространение христианства, а позднее его государственное

признание, привело к рождению катакомбного искусства. Это так называемые

подземные христианские кладбища, которые получили распространение в

Древнем Риме. Общая их протяженность составляла более ста километров.

Росписи катакомб и декоративные элементы дают определённый материал для

исследования эстетического мировосприятия раннего христианства, в

котором доминировали эсхатологические мотивы, стремление к мистическому

причащению души к Богу, забота о её спасении и воскресении. Обозначилась

тенденция перехода от натуралистического изображения к более обобщённой,

сигнитивной, то есть знаковой форме. Художники стремились не столько к

реалистическому подходу, к достоверности изображения, сколько к

воплощению сверхчувственных, метафизических прозрений, мистериального

смысла, опираясь на лаконизм, проявляя безразличие к форме как таковой.

Как полагал виднейший французский представитель исторической Школы

«Анналов» Жак Ле Гофф: «Средневековый Запад зародился на развалинах

римского мира. Рим поддерживал, питал, но одновременно и парализовал его

рост. Прежде всего, Рим передал средневековой Европе в наследство

драматичную борьбу двух путей развития, символизируемую легендой о

происхождении города, согласно которой Рим, замкнутый стеной,

восторжествовал над Римом без границ и без стен, о котором тщетно мечтал

несчастный Рим».[13]

Начиная с X века в западноевропейской культуре прорыв к

трансцендентному миру реализуется более решительно и зримо. Первой

формой тотального воплощения средневековой культуры становится романский

тип мировосприятия, который отражал замкнутость враждующих феодов,

принимающих участие в регулярных набегах, сражениях, войнах.

В противовес земному хаосу, разладу, раздорам начинают

целенаправленно создаваться островки устойчивости, стабильности,

умиротворённости, олицетворяющие образ незыблемой гармонии в виде

неприступных романских соборов, замков, монастырей. Формируется культура

замка-крепости, храма-крепости. Для архитектурных сооружений нового

типа использовали камень и кирпич, отвоёвывая у окружающего хаоса

прочность, надёжность, основательность. Толщина и непроницаемость стен

были одним из важнейших критериев совершенства постройки. Романское

понимание красоты представляло собой сплав рационального художественного

мышления и религиозного чувства. Его характерными чертами были

стремление к монументальности, мощности пластических объёмов,

логичности, ясности, лаконизму, простоте, целесообразности. Строгая

тектоничность и функциональность не способствовала использованию

изобразительных средств, разнообразных декоративных элементов.

Орнаментика основывалась на предельном обобщении, схематизации

изобразительного образа. Расположенный нередко на вершине скалистого

холма, замок служил защитой во время осады и своеобразным центром в

период подготовки к набегам. Он имел подъёмный мост, укреплённый портал,

был окружён глубоким рвом, демонстрируя монолитные стены, увенчанные

зубцами, башнями с бойницами. Возвышаясь над убогими хижинами,

деревянными и глиняными домами, замок воспринимался как воплощение

незыблемой силы, несокрушимой надёжности.

В романских храмах воплощение красоты было призвано приблизить

человека к Богу, погрузить его в метафизический мир. Любовь к свету,

авторитет телесного были глубоко свойственны средневековому

мироощущению. Можно, однако, задаться вопросом, что больше прельщало

людей Средневековья: очарование видимости, воспринимаемое чувствами, или

скрывающиеся за внешностью абстрактные понятия - светлая энергия и сила.

Хорошо известно пристрастие Средневековья к сверкающим ярким

цветам. Это был “варварский” вкус: блеск золота и серебра, многоцветие

статуй и живописи на стенах церквей и богатых жилищ, магия витражей. Но

за цветовой фантасмагорией стоял страх перед мраком, жажда света,

который есть спасение. Как писал Й.Хейзинга: «Жизнь двора и аристократии

украшена до максимума выразительности; весь жизненный уклад облекается в

формы, как бы приподнятые до мистерии, пышно расцвеченные яркими

красками и выдаваемые за добродетели. События жизни и их восприятие

обрамляются как нечто прекрасное и возвышенное».[14]

Технический и духовный прогресс способствовал, видимо, всё лучшему

использованию света. Поэтому в убранстве интерьера значительное место

отводилось фреске и витражам. Многоцветные росписи покрывали пёстрым

ковром поверхности стен и сводов. В готических соборах стены стали

пробуравливаться, потоки света, расцвеченного витражами, хлынули внутрь.

С XIII века начало потихоньку появляться оконное стекло в домах.

Техническая наука даровала свет утомлённым и больным глазам, изобретя в

самом конце века очки. За всем этим стояло то, что называют

“средневековой метафизикой света” или поиск безопасности, которую даруют

освещение и свет. Красота воспринималась как свет, который успокаивал и

ободрял, являлся знаком благородства. Образцом в этом смысле был

средневековый святой,[15] представляющийся существом из света.

“Физический свет есть самое лучшее из всех веществ, самое сладостное,

самое прекрасное... именно свет составляет красоту и совершенство

телесных вещей”, - говорил ещё Блаженный Августин и добавлял далее, что,

поняв “имя Красоты”, сразу чувствуешь изначальный свет. Этот изначальный

свет есть не что иное, как Бог, светящееся, раскалённое средоточие

огня.[16] Гильом Овернский, чтобы определить прекрасное, объединял число

и цвет: “Видимая красота определяется либо рисунком и расположением

частей внутри целого, либо цветом, либо, наконец, и тем и другим вместе,

рассматривают ли их отдельно друг от друга или изучают гармонию,

порождённую их взаимодействием”.[17]

Красивое, кроме того, - это богатое. Экономическая функция

сокровищ как резерва на случай необходимости способствовала тому, что

богатые накапливали драгоценные вещи. Но в восхищении редкими вещами, и

особенно редкими материалами, сказывался и художественный вкус. Люди

Средневековья больше восхищались естественными свойствами природных

материалов, чем достоинствами работы художника. С этой точки зрения

интересны сокровища церквей, подарки, которые подносили друг другу

государи и богачи, описания памятников и городов.

Но помимо того, что красивым считалось разноцветное и блестящее, а

чаще всего ещё и богатое, вместе с тем красивое - это было доброе.

Обаяние физической красоты было так велико, что она являлась непременным

атрибутом святости. Добрый Бог - это, прежде всего прекрасный Бог, и

готические скульптуры воплощали идеал людей Средневековья. Средневековые

святые обладали не только семью духовными дарами - дружественностью,

мудростью, способностью к взаимопониманию, честью, одарённостью,

уверенностью и радостностью, но также и семью телесными дарами -

красотой, ловкостью, силой, свободой в движениях, здоровьем,

способностью к наслаждению и долголетием. Это относится даже и к святым

“интеллектуалам”, в том числе и к Фоме Аквинскому.

Романский менталитет был достаточно близок к проблемам

материального мироустройства. В нём ощущалась тяжесть земного

притяжения, давление утилитарных сиюминутных установок. Это лишь первая

форма выявления единого Абсолюта, первый шаг приближения к Богу. Об этом

свидетельствовали и господство горизонтальной линии, и элементы

мифологического, непрояснённого, нецентрированного сознания,

воплощённого в романском искусстве. Так, например, каменная резьба,

украшавшая наружные стены соборов, состояла нередко из растительного и

зооморфного орнамента, изображений мифологических чудовищ, экзотических

животных, птиц. Весьма характерным является факт отсутствия какого-либо

единого принципа в расположении декоративных сюжетов; мифологических,

библейских, геометрических мотивов. Все они сочетаются самым

причудливым, хаотическим образом. Многие специалисты считают, что вся

эта витиеватая фантазия лишена символического смысла и имеет

преимущественно декоративный характер. Об этом размышлял епископ Бернар

Клервосский: “...Для чего же в монастырях, перед взорами читающих

братьев эта смехотворная диковинность..? К чему тут грязные обезьяны? К

чему дикие львы? К чему чудовищные кентавры? К чему полулюди? К чему

пятнистые тигры? К чему воины, в поединке разящие? К чему охотники

трубящие..? Столь велика, в конце концов, столь удивительна повсюду

пестрота самых различных образов, что люди предпочтут читать по мрамору,

чем по книге, и целый день разглядывать их, поражаясь, а не размышлять о

законе божьем, поучаясь”.[18]

В романском мировосприятии зачастую господствовало обыденное,

земное отношение ко многим религиозным сюжетам. Христу сопереживали в

первую очередь, потому, что он был беден и страдал, как страдали простые

люди. Потусторонняя жизнь представлялась подобием земной жизни, только

гораздо справедливее, где бедные станут богатыми, где осуществятся все

самые сокровенные желания. В страшном суде виделся образ земного суда

над теми, кто чинил насилие, сеял ненависть, вражду.

Принципиально новые грани эстетического мировосприятия воплотились

в готическом типе красоты. Готика венчает развитие средневековой

культуры. В мировосприятии этого времени доминирует культ Абсолюта,

обращение к незримым далям бытия. Глубже осознаётся несовершенство

земного существования, значимость духовного возвышения человека.

Религиозная напряжённость, связанная с поиском трансцендентной

надёжности, существенно нарастает, отражаясь на восприятии всех граней

человеческой жизни. Главная цель - прозреть божественное присутствие во

Вселенной. Ибо весь универсум (материальный и духовный) является

произведением Бога, созданного по законам совершенства. Однако красота

строго иерархична, она несоизмеримо возрастает от материальной к

духовной ипостаси. У дерева эстетический статус более высокий, чем у

камня, у животного - чем у дерева, у человека - чем у животного. В Боге

красота достигает своей наивысшей концентрации, приобретая статус

вечного, неугасимого сияния. Восхождение по ступеням красоты - путь

духовного совершенствования через преодоление земных привязанностей;

актуализацию духовных потенций с целью вхождения в экстатическое

состояние, которое ведёт к блаженной жизни, абсолютной гармонии как

конечной задаче человеческого существования. В готическом мировосприятии

существенно усиливается мистическое, иррациональное, символическое

звучание красоты. Притягательность природной, телесной гармонии

начинает меркнуть, играть второстепенную роль. Эстетическая ценность

разнообразных форм земного бытия приобретает весомость лишь в том

случае, если достаточно полно отражает мощь Творца, его креативную

способность, безграничность.

Мышление символами занимало огромное место не только в теологии, в

литературе и в искусстве Средневековья, но и во всём его ментальном

оснащении. В средневековой мысли каждый материальный предмет

рассматривался как изображение

чего-то ему соответствующего в сфере более высокого, и, таким образом,

становившегося его символом. Символизм был универсален, мыслить означало

вечно открывать скрытые значения, непрерывно “священнодействовать”. В

эстетическом мировосприятии средневековья отразилась символическая

глубина, так как изобразить, запечатлеть невидимый, сверхчувственный мир

можно было только с помощью символических образов. В средневековой

культуре все явления физического мира рассматривались как проявление

трансцендентной реальности, как завеса над более глубоким бытием. Там

скрывался Бог и другие небожители, не имеющие никакой материальной формы

и, следовательно, их нельзя было изобразить натуралистически. Символ и

был необходимым средством проникновения в мир метафизический,

представляя собой видимый знак невидимого бытия. Например, готический

храм олицетворял крест, на котором распяли Христа; розетки с алмазными

лепестками ассоциировались с вечной розой, листья которой - души всех

искуплённых; гроздь винограда, красный сардоникс связывались с пролитой

кровью Спасителя; образ корабля означал символ церкви, плывущей сквозь

бури жизни; якорь - символ Спасения, нимб - символ святости, прозрачный

берилл, пропускающий свет, - образ христианина, озарённого светом

Христа. Образом Девы могли стать олива, лилия, ландыш, фиалка, роза.

Белая роза означала девственность, алая роза свидетельствовала о

милосердии, яблоко было символом зла. Грецкий орех означал образ Христа:

сердцевина - божественную природу, плотная наружная скорлупа -

человеческую, промежуточная внутренняя перегородка - крест, намёк на

восхождение к Вечности. Все предметы и явления материального мира

пронизывал мир метафизический, который являлся определяющим по отношения

к земному, временному пристанищу человека, где никогда не удаётся

обрести состояние абсолютной умиротворённости. Ибо скрытый мир был

священен, а мышление символами было лишь разработкой и прояснением

учёными людьми мышления магическими образами, которое было присуще

ментальности людей непросвещённых. Приворотные зелья, амулеты,

магические заклинания, столь широко распространённые и так хорошо

продававшиеся, были не более чем грубым проявлением всё тех же верований

и обычаев. А мощи, таинства и молитвы были для массы их разрешёнными

эквивалентами. И там, и тут речь шла о поиске ключей в скрытый мир, мир

истинный и вечный, мир, который был спасением. Акты благочестия носили

символический характер, они должны были заставить Бога признать человека

и соблюдать заключённый с ним договор. Этот магический торг хорошо виден

в формулах дарения, содержащих намёки на желание дарителей спасти таким

образом свою душу. Бога обязывали, вынуждали даровать спасение.

Природа виделась огромным хранилищем символов. Элементы различных

природных классов - деревья в лесу символов. Минералы, растения,

животные - всё символично; традиция довольствовалась тем, что некоторым

из них давала преимущество перед другими. Среди минералов это были

драгоценные камни, вид которых поражал зрение, воскрешая миф богатства.

Среди растительности - это те растения и цветы, которые упоминаются в

Библии, среди животных - это экзотические, легендарные существа.

Новое миросозерцание наиболее зримо воплотилось в готических

соборах. Пожалуй, впервые так неукротимо, так неистово возносился к

запредельному художественный гений западноевропейской цивилизации.

Готические храмы возникали в результате органического синтеза

архитектуры, скульптуры и живописи. Тысячи мастеровых в течение

десятилетий принимали участие в их возведении. Грандиозные по своим

размерам, живописности и выразительности соборы могли одновременно

вмещать до десяти тысяч человек, представляя собой центр духовной жизни

города. Помимо богослужений здесь проводились городские собрания,

диспуты; читались университетские лекции; разыгрывались мистерии. В

готике утверждалось стремление достичь беспредельного в великом и малом,

в продвижении к сверхчувственному. Так рождается культ вертикальной

линии, господство башен, возвышающихся до 150 метров, виртуозная

орнаментика, роскошные арабески, подчинённые логике целого, витражи в

сотни квадратных метров вместо стен, в которых использовались пурпурный,

синий, жёлтый цвета. С помощью цветовых композиций яркое сияние земного

дня преломлялось в таинственный полумрак, трансформировалось в

приглушённо звучащую метафизическую реальность. Потребность в

выразительной форме передать красоту трансцендентного бытия приводила к

процессу дематериализации архитектуры в угоду прочности, надёжности. Из

функциональной, тектонической, замкнутой она превращалась в

пластическую, ажурную, лёгкую, за что готический стиль называли

застывшей музыкой или симфонией в камне. На строительство соборов, как и

древнеегипетских пирамид, затрачивались огромные средства и физическая,

интеллектуальная энергия тысяч людей. Но человек, возводя

величественные, грандиозные монументы, культивируя чувство гармонии,

развивал свои творческие способности и становился несоизмеримо выше,

совершеннее.

( 3. Красота человека: душа и тело.

В рамках готического мировосприятия заметно возрастает внимание к

внутренней, душевной красоте личности, соотнесённой с Абсолютом.

Считалось, что без Бога человек грязеподобен, ничтожен. Предпринимается

энергичная попытка выстроить аскетическое понимание красоты, утвердить

возвышенный образ человека. По сути дела, происходило развитие и

укрепление тех тенденций античной культуры, за которой стояли орфики,

пифагорейцы, Платон, киники, стоики, скептики. Аскетическое

мировоззрение пыталось выработать прочный иммунитет к красоте телесной,

чувственной как главной опасности, стоящей на пути возвышения

человеческого духа, ибо она приводила к надменности, гордыне,

чувственности, греховности. Поэтому в многочисленных проповедях шло

развенчивание магии внешней красоты. Один из христианских монахов

убеждал: «телесная красота заключается всего-навсего в коже. Если бы

увидели то, что под нею, то уже от одного взгляда на женщину нас бы

тошнило. Привлекательность её состоит из слизи и крови, из влаги и

желчи. Попробуйте только помыслить о том, что находится у неё в глубине

ноздрей, в гортани и чреве: одни нечистоты».[19]

Григорий Великий называл тело омерзительным одеянием души. Монахи,

служившие средневековым людям примером для подражания, беспрестанно

усмиряли свою плоть, культивируя аскетические привычки. В монастырских

уставах указывалось максимально дозволенное количество ванн и туалетных

процедур, поскольку всё это считалось роскошью и проявлением

изнеженности. Для отшельников грязь была добродетелью. Крещение должно

было отмыть христианина раз и навсегда в прямом и переносном смысле

слова. Нагота, как и труд, представлялись наказанием за грех. Адам и Ева

после грехопадения, Ной, напившийся допьяна, являют свою наготу,

бесстыдную и греховную.

Однако идеал воинственности в такой же степени прославлял тело, в

какой христианский идеал его принижал. Юные герои поэм о героических

деяниях белокожи, белокуры и кудрявы, атлетически сложены. Жизнь всё

время требовала от рыцаря напряжения физических сил: на охоте, на войне,

на турнире.

Характерно, что русалки и ведьмы в средневековых легендах часто

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7