Эволюция семейных ценностей американской семьи 19 века

были способы избежать беременности — воздержание, прерывание полового акта

или продолжительное кормление грудью, — целенаправленный контроль над

рождаемостью, безусловно, требовал обоюдного, если не сказать

равноправного, решения [18 ,71].

Правовое положение женщин после революции далеко не соответствовало

идеалам республики. Замужние женщины по-прежнему оставались feme covert и

находились под опекой своих мужей, не обладая правом владения

собственностью.

2.2.2. Первая половина XIX века

Развитие коммерции и промышленности медленно и неуклонно отделяло

«работу» от семьи. Для женщин среднего сословия это означало то, что

замужество уже не являлось формой экономического сотрудничества. Буржуазная

семья, где все больше внимания уделялось воспитанию детей, — жизнь в такой

семье строилась на товариществе, любви и потреблении — существовала на

деньги, заработанные мужчиной. Если верить популярной литературе XIX века,

женщинам принадлежала частная сфера — дом, мужчинам — общественная работа.

«Апостол Павел знал, что говорил, когда советовал женщинам заниматься домом

и семьей, — писала г-жа Джон Сэнфорд. — В доме царит мир, а в делах по

хозяйству есть что-то успокаивающее. Дом может не только укрыть от невзгод,

но и уберечь от любых заблуждений и ошибок». [18 ,76] Мужские и женские

образы жизни являлись средоточием всего комплекса различий, характеризующих

эти две сферы. Работа в представлении мужчин означала нестабильный мир

конкуренции, где платят за труд и где открыт простор для

предпринимательства. Домашний труд женщины, несмотря на свою

изнурительность, не считался «работой»: во-первых, он был бесплатным и, во-

вторых, выпадал из поля зрения мужчин.

Водораздел, отделяющий женщин с их кругом домашних обязанностей от

общественной жизни, повлиял на формирование понятия республиканского долга

в сфере предпринимательства, Превыше гражданской добродетели и служения

общественному благу предприниматели ставили право личности (мужчины) на

владение и пользование собственностью, рассматривая его как основную

конституционную свободу. Коллективная ответственность и добродетель

оказались в подчинении частному интересу.

Таким образом, женщины стали носительницами нравственных ценностей,

которым новый общественный строй грозил уничтожением. Если мужчины

соперничали друг с другом, то женщины являли собой образец сотрудничества;

мужчинам был присущ рационализм, женщинам — эмоциональность и

импульсивность; мужчины создавали атеистический и аморальный политический и

экономический строй, женщины сохраняли набожность и мораль; мужчины

стремились к господству.

Мужчине семья обеспечивала эмоциональный тыл, в то время как для

женщины сокрытые в семейной жизни подводные камни стали еще более опасными.

В городах браки между представителями среднего сословия заключались по

любви и на основе свободного волеизъявления (поистине взаимное притяжение

противоположностей). В самом деле, женщины получили большую

самостоятельность в выборе мужа — то был определяющий момент в их судьбе,

так как они попадали в материальную и юридическую зависимость, должны были

рожать и воспитывать детей; но если семейная жизнь не удавалась, им

неоткуда было ждать помощи.

Несмотря на то, что привязанность и симпатия были возведены в принцип

брачного института, он все же не стал равноправным.

На рабовладельческом Юге царил патриархат, – отцы властвовали над

женщинами, детьми и рабами. На Юге идеологический подтекст отделения

общественного от частного и мужского от женского, был совершенно иным. Ибо

таковое не являлось результатом коммерциализации городов, а отражало

совокупность иерархий пола и расы.

В экономической структуре сельского хозяйства не происходило

разделения по схеме «дом-работа». На плантациях работали все, независимо

от пола и классовой принадлежности. Хозяйка следила за садом, производством

молочных продуктов, обработкой, хранением и приготовлением пищи,

изготовлением одежды, а также за состоянием здоровья, как белых, так и

черных. Эфемерный образ южной красавицы, излучавшей благородство и

одухотворенность, не соответствовал действительности, — хозяйка выполняла

тяжелую физическую работу и несла на своих плечах бремя управления

плантацией. На небогатых фермах белая женщина, не имевшая рабов, сама

занималась сельскохозяйственным трудом, который мало чем отличался от труда

колонисток.

Романтизация семьи и дома на Юге была сильнее, чем на Севере.

Уединенный образ жизни белых женщин, живущих в сельской местности,

поддерживал возведенную на пьедестал идеологию индивидуализма. В то время

как женщины Севера организованно добивались установления единых норм

сексуального поведения мужчин, белые южанки были всецело преданны идее

женского целомудрия, особенно в добрачной жизни. В 1 8 2 7 году один

плантатор писал: «Единственное, в чем муж должен быть уверен, так это в

чистоте поведения его жены до свадьбы» [18 , 96]. Жены, чья жизнь могла

быть разрушена при малейшем подозрении их в безнравственности, отдавали

себе отчет в том, что их мужья, отцы и сыновья постоянно развлекались с

негритянками, являвшимися их собственностью.

Отсюда явствует, что в основе господствовавшей на Юге идеологии

разделения лежало рабство — фундамент экономической и социальной жизни.

Белые женщины не имели никакого социального влияния и категорически не

допускались к общественной деятельности. Чувство вины за свои сексуальные

похождения было одним из мотивов, заставлявших белых мужчин глубоко чтить

женское целомудрие. В 30-е годы был распространен тост, восхвалявший

«женщину... чей дух снисходит на нас, как милый сердцу Юг, который

согревает своим дыханием поле фиалок и то отнимает, то придает нам силы».

За [28 ,97] этой учтивостью мужчин, попиравших законы целомудрия и расовые

табу, скрывались вина и страх. Вина за свои поступки и страх затаенного

женского гнева — рабынь и белых — побуждали мужчин утверждать свою власть и

отстаивать «честь», не гнушаясь применением силы. Насильственное подавление

сопротивления негров сублимировало чувство вины. Стремление властвовать над

женщиной диктовалось еще и страхом — ведь забота женщин о чистоте морали

могла легко перекинуться на несправедливости рабства [18 ,97].

Авторитет плантаторов зиждился на беспрекословном, безоговорочном

подчинении, как белых женщин, так и рабов, однако сопротивление со стороны

женщин никогда не пересекало расовых границ. Расизм и рабство

препятствовали солидаризации женщин. На Севере женщины из высших и средних

слоев общества относились к представительницам рабочего класса и

проституткам как к сестрам; что касается белых южанок, они и помыслить не

могли о том, чтобы воспринимать рабынь как ровню. Свидетельства же самих

рабов говорят о чрезвычайной жестокости хозяек, которые регулярно

подвергали их безжалостным поркам и унизительным наказаниям [18 ,97].

Небогатые белые американские семьи, не имевшие рабов, боролись за

жизнь на клочках неплодородных земель. Благодаря сохранению разветвленных

родственных связей общинные традиции оставались по-прежнему сильными — в их

основе лежали религиозность и взаимопомощь, а также известное неприятие

господства плантаторов. Однако, поскольку повседневная жизнь женщин из

таких семей складывалась из непрерывного труда, они были разобщены, а

расизм не позволял им отождествлять себя с негритянками, хотя быт и уровень

«материального благосостояния» последних мало чем отличались от их

собственных.

Времена, несомненно, менялись, но прежде, чем подняться по социальной

лестнице, женщине пришлось спуститься на несколько ступеней.

До индустриальной революции история Америки характеризовалась

контрастом аристократии, с одной стороны, и всех остальных — с другой. Но

теперь в структурах власти аристократия стала вытесняться средними

классами. Однако экономические успехи ничего не значили без успехов

социальных, и неотъемлемой чертой XIX века стала маниакальная борьба за

продвижение по ступеням к успеху. В Америке эта борьба была скорее

горизонтальной, чем вертикальной: все были равны, но каждый стремился

получить больше равенства, чем все остальные.

Одним из показателей успеха было то, что домашняя хозяйка должна

иметь слуг, которые бы все делали за нее; торжество среднего класса можно

наглядно проиллюстрировать цифрами статистики занятости населения. На 16

мужчин и женщин, населявших Америку, согласно переписи 1841 г., приходился

один человек домашней прислуги. Десять лет спустя, из трех миллионов женщин

и девушек от десятилетнего возраста и старше, зарабатывавших себе на жизнь,

одна из четырех работали служанками. К 1871 г. их число увеличилось до 1

204 477. На протяжении всего XIX века и до 1914г. работа домашней прислуги

была самой распространенной среди эмигранток и вторая по частоте в целом

[16, 327].

Жена представителя среднего класса, освобожденная от хлопот по

хозяйству, должна была чем-то заполнять свое время. И она сама и ее муж

были убеждены (так же как и книги по этикету, буквально наводнявшие рынок в

XIX столетии), что она живет как благородная леди.

Мужчины среднего класса были привязаны к своей работе, и их жены и

дочери были предоставлены самим себе. Некоторые заполняли время полезной

работой, но большинство женщин просто ходили целый день по магазинам или в

гости к соседкам посплетничать, а то и просто бездельничали или упражнялись

в хороших манерах.

Э. Дж. Грэйвс говорит о женщинах, которые «в своем честолюбивом

стремлении походить на благородных леди используют свои прекрасные ручки

только для того, чтобы играть кольцами, прикасаться к клавишам пианино или

струнам гитары» [23, 27-28].

Женщины несли ответственность за воспитание своих детей, поддержание

домашнего очага и соблюдение морали; сердобольная мать должна была

воздействовать на детей «мягко», используя новые педагогические методы

убеждения вместо принуждения. Устои викторианского дома, который держался

на женщине, вдохновляли буржуазных реформаторов и миссионеров (как мужчин,

так и женщин) на то, чтобы внедрять модель буржуазных семейных отношений в

каждую группу населения, живущую по другим законам.

2.2.3. Период после гражданской войны

Отношение к браку как «священному союзу» после гражданской войны

стало изменяться под воздействием целого ряда причин, среди которых –

бурное развитие права, демократизация общества, дух конкуренции и

прагматизма, порожденные новыми экономическими отношениями (капитализм).

Д. Бурстин отмечает, что после гражданской войны сформировались

специфичные для Америки условия, когда борьба за успех для честолюбивых

молодых людей, мечтающих о юридической карьере, зависела не столько от

углубленного изучения основополагающих юридических принципах, сколько от

внимания к деталям, учета новых нюансах факта и способности договариваться

и устраивать дела [5, 82].

Первая реальная возможность выгодной с точки зрения конкуренции

деятельности в области юриспруденции была найдена Невадой в такой отрасли

права, как развод. Это была сфера издавна существовавших противоречий.

С завоеванием независимости было подтверждено право каждого штата по

своему усмотрению принимать закон о разводе. Дух времени, приверженность

свободе и ненависть к любой тирании, всколыхнувшие в некоторых частях

страны движение за ликвидацию рабства чернокожего населения, побудили

других выступать против домашней тирании и принести освобождение тем (как

сказано в одном памфлете, написанном в 1788 году), «кто зачастую соединен

вместе в наихудшем из всех возможных союзов... освобождение несчастному

мужу, находящемуся под башмаком у жены, или забитой, обижаемой, презираемой

жене... Они не только приговорены, как преступники, к своему наказанию, но

их наказание должно длиться до самой смерти» [5, 89].

Между Революцией и Гражданской войной большинство штатов

либерализовали свое законодательство в области развода. Если брать ситуацию

в целом, то новые штаты, созданные в северо-западной части первоначальной

территории США, были либеральнее, тогда как штаты, расположенные вдоль

побережья Атлантики, отличались более жестким законодательством, причем

особенно жесткими были законы в Нью-Йорке и Южной Каролине. Почти во всех

штатах происходил процесс упорядочивания и стандартизации бракоразводной

процедуры. К 1867 году тридцать три из имевшихся тогда тридцати семи штатов

законодательно отменили оформление развода через легислатуру штата. Это был

важный шаг на пути к демократизации развода, поскольку ранее «частный акт»

законодательного органа штата был инструментом, при помощи которого

состоятельные и влиятельные граждане получали особые привилегии при

разводе. Но оставалось множество различных предписаний на сей счет, так как

в рамках федеральной системы брак и развод оставались прерогативой штатов.

Именно федеральная система породила практику «миграционного» развода.

Состоящий в браке человек, который находил законы своего собственного штата

неудобными для себя, временно переезжал в другой штат, чтобы получить

развод там. До Гражданской войны, неудачно женившиеся жители восточной

части США ехали освободиться от брачных оков на Запад: в Огайо, Индиану,

Иллинойс. «Нас затопила толпа обижаемых и обижающих, раздражительных,

сладострастных, экстравагантных, не подходящих друг другу мужей и жен, как

раковину при засоре затопляет грязная вода всего дома», — писала в 1858

году газета «Индиана дейли джорнэл». Хорейс Грили с неодобрением

рассказывал о том, как известный житель Нью-Йорка поехал в Индиану, получил

развод к ужину «и в течение вечера женился на своей новой возлюбленной,

прибывшей туда специально для этого и остановившейся в том же отеле. Вскоре

они отправились домой, не нуждаясь более в услугах штата Индиана; а по

прибытии он представил свою новую жену ее ошеломленной предшественнице,

которой все это сообщил и предложил собирать вещи и убираться восвояси,

поскольку в этом доме места для нее больше нет. И она ушла». В 1873 году

легислатура Индианы ввела в действие новый жесткий закон, покончивший с

миграционным бракоразводным бизнесом штата. Но Чикаго все еще пользовался

печальной известностью центра разводов, а бракоразводный бизнес, как и

другие виды предпринимательской деятельности, вместе с населением стал

передвигаться на Запад. Ходили рассказы о том, как специально созванное

собрание рудокопов в Айдахо могло услужить кому-нибудь из своих,

торжественно расторгнув его брак [5, 90].

Среди благ, которыми соблазняли западные штаты, были расплывчатые

формулировки допустимых оснований для разводов. Некоторые штаты фактически

ввели в действие всеобъемлющую формулировку, допускающую любую причину,

которую суд сочтет подходящей. Таким же важным фактором в конкуренции в

области миграционного бракоразводного бизнеса были неопределенно

сформулированные, почти не существующие требования в отношении

необходимости проживания на территории штата [13 ,90].

В течение двух десятилетий после 1850 года ежегодное число разводов

на тысячу жителей в Неваде было примерно в десять, а количество браков — в

двадцать раз больше, чем в среднем по стране. Уровень разводов в Неваде в

пять раз превышал соответствующий показатель любого из ее ближайших

конкурентов (Флориды, Оклахомы, Техаса, Аризоны, Айдахо, Вайоминга и

Аляски); браков же в Неваде заключалось в десять раз больше, чем у

ближайшей ее соперницы Южной Каролины [13 ,90].

Викторианские нормы морали разрушались постепенно. Демократизация во

всех сферах общественной жизни, бурный рост городов и новых технологий

приближали семью к другим общественным институтам, менял и самосознание

американских домохозяек. Отныне женщина должна была стать символом статуса

своего преуспевающего супруга, как это делали деньги, дом, одежда и прочие

неодушевленные предметы. Разница лишь в том, что жена-символ должна была

сама заботиться о своем виде. Например, она обязана иметь приятную

наружность, уметь удалять следы загара (ведь смуглая кожа – верный признак

тяжелого труда), одевать соответственно положению супруга и т. д. [2 , 192]

Буржуазная идеология того времени всячески поддерживала представление об

«истинной леди», всячески сопротивлялось распространению идей тех

американок, которые призывали вести борьбу против женского угнетения и

бесправия. Буржуазный моралист О. Браунсон, печатавшийся в женских журналах

того времени, уверял, будто точно осведомлен о психическом складе истинной

леди: женская независимость – абсурдная вещь, - заявлял он, - лишь

подчиненная женщина может стать компаньоном, создателем уюта, ангелом-

хранителем [31].

В городах новые грандиозные торговые центры пришли на смену старым

маленьким и патриархальным магазинам. Точно так же как огромные

американские отели заменили гостиницы Старого Света. С появлением больших

магазинов и отелей у жителей новых американских городов развивалось чувство

собственного достоинства и важности. Хождение в магазины и покупка товаров

становились привычным явлением – свидетельством зарождения новых

общественных отношений в новой Америке. Универсальные магазины и отели были

своего рода символами веры в будущее растущих сообществ.

С самого начала XIX века отели служили общественными информационными

центрами. В регистрационном журнале, в графе «примечание» предоставлялась

возможность вписать несколько строк, рекомендующих свой товар, либо

высказать взгляд на деловую жизнь страны. «Дж. Сквайерс с женой и двумя

детьми, - зарегистрировался постоялец отеля «Трентон-фолз» в Нью-Йорке.

Следующий постоялец подписался следующим образом: «Дж. Дуглас со слугой.

Без жены и детей – уж больно трудные времена» [7, 182-183].

С позволительной для туриста склонностью к преувеличению Троллоп

следующим образом описывает гостиничный образ жизни американского среднего

класса:

«Молодые семейные пары в Америке не страдают склонностью к ведению

домашнего хозяйства, имея самые различные к тому причины. Мужчины здесь

отнюдь не скованы работой по найму, как у нас. Если какой-нибудь юный

Бенедикт не сумел пристроиться адвокатом в Сейле-ме, не исключено, что он

вынырнет процветающим сапожником в Фермопилах. Джефферсон Джонсон потерпел

неудачу со своей лесопилкой в Элеутерии, но, прослышав о вакансии

баптистского проповедника в Биг-Мад-Крике, в течение недели сорвался с

места с женой и тремя детьми. Эминадаб Уиггз устраивается клерком в контору

пароходной компании на реке Понгоуонга с твердым убеждением, что через

полгода будет уже зарабатывать себе на хлеб совсем в другом месте. При

такой жизни даже большой гардероб в обузу, а мебельный гарнитур, — что

стадо слонов. К тому же молодые мужчины и женщины вступают в брак, не имея

за душой никаких накоплений для начала совместной жизни. Они довольствуются

своими надеждами и уверены, что средства придут. В легкомыслии их здесь

никоим образом не упрекнешь — так живет вся страна, а в ней, если человек

чего-то стоит, работа обязательно найдет его сама» [7, 189].

Начинали размываться принятые в Старом Свете перегородки, отделявшие

«общественное» от «личного». Интимное эмоционально нагруженное британское

слово «дом» в Америке стало возможно заменить словом «жилище». Приватность

уступала место публичности. Американцы вошли в новую сферу бытия, не

имевшую четко очерченных рамок, дружелюбный коммунальный мир, который,

строго говоря, не был ни публичным, ни приватным: мир, где все звали друг

друга по имени, мир открытых дверей, крылечек и газонов, а также,

разумеется, баров, ресторанов и вестибюлей отелей.

В этой новой атмосфере утрачивала многое из былой интимности семейная

жизнь. Случайные знакомые вскоре уже воспринимались, чуть ли не как «члены

семьи». Классическим местом для формирования новой и зыбкой американской

действительности, стирающей грани прежних различий, служил отель [7 ,188].

В то время как отель становился символом быстротечности жизни в

динамичной Америке, южане гордились своим иммунитетом к «гиблой совместной

жизни в отелях и их меблированным комнатам». Отель годился для людей типа

«перекати-поле», которых Старый Юг (к счастью своему, как там считали)

почти не знал. Там, где люди оседали, каждый гражданин превращался в

землевладельца с развитым «чувством дома». В постоянстве домашнего очага

коренилось и чувство уважения к незыблемости общественных установок страны.

Но если «американская система» как образ жизни для непоседливого

предприимчивого населения новоявленных городов не была лишена недостатков,

то и достоинствами она обладала немалыми. Ослабляя семейные узы, она в то

же время сокрушала кастовые барьеры. И если приглушались интимность и

индивидуальность, то стимулировалось чувство локтя. В Америке, пожалуй,

складывался новый тип уз, связующих людей, новая семья. [7 , 192]

Во второй половине XIX века в американское общество стало внедряться

страхование жизни. Страхование в области коммерции стало очень прибыльным

делом.

Когда существовали местные общины, друзья и соседи, готовые прийти на

помощь в несчастье, были всегда рядом. Церковь старалась заботиться о

вдовах и сиротах. Соседи, собравшие деньги на строительство коровника, не

отказывались от сбора средств и на строительство нового, если старый

сгорел. Но ослабление связей в общинах и рост числа жителей в них

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8