Февральская Буржуазно-Демократическая Революция:

связи Государственной думы – почту, телеграф, телефон, служащие которых

восторженно объявили о своем переходе на сторону революции. Вскоре был

захвачен и “министерский павильон”. Он также имел дополнительные средства

связи. Революционеры получили множительную технику Государственной думы:

пишущие машины, ротаторы, шапирографы и прочее.

Наконец, нельзя забывать и о значении самой Государственной думы,

которая, во всяком случае с 1915 года, завоевала в глазах весьма широких

слоев народа, не только буржуазии и городского населения, но и в глазах

мелкобуржуазной части населения – крестьян, солдат, городских лисов и даже

части рабочих – определенный авторитет своей критикой правительства. Свою

роль сыграло и то, что тех солдат и рабочих, которые заняли Государственную

думу в силу случая, возглавили не большевики, а меньшевики-оборонцы, сами

по себе склонные к оглядке на Думу, к проведению политики соглашательства с

вождями буржуазии. Все это предопределило образование в Таврическом дворце

двух центров по руководству переворотом и революционным движением, которые

были организованы в первые же часы после занятия его восставшими солдатами

и рабочими, заполнившими фойе и коридоры дворца, Екатерининский зал, хоры.

Но Белый зал заседаний и находившийся за ним Полуциркульный зал, а

также кабинет председателя Думы оставались свободными. Родзянко решил, что

больше уклоняться от вмешательства в события у Государственной думы просто

нет возможности. Подчеркивая неофициальный характер своего предложения,

он созвал присутствующих депутатов на “частное совещание” в Полуциркульный

зал. Оно началось под председательством Родзянко в половине третьего дня 27

февраля.

Не желая отрезать путь для возможного компромисса с Николаем II,

Родзянко призвал участников совещания проявлять осторожность в

“династическом вопросе”, так как соотношение сил, по мнению председателя

Думы, еще не известно. Первым взял слово Некрасов. Кивнув в сторону

Родзянко, он сказал, что далек от того, чтобы предлагать создание

принципиально новой власти. Но он считает, что ввиду явной растерянности и

неспособности царского правительства справиться с положением необходимо

тотчас передать власть какому-либо пользующемуся доверием человеку и в

помощь ему дать несколько членов Думы. Они должны немедленно восстановить

порядок в городе обещанием быстрых и решительных реформ. В качестве

кандидата на пост своеобразного диктатора Некрасов выдвинул генерала А. А.

Маниковского. Генерал не был известен своей боевой деятельностью. Он ведал

артиллерийским снабжением русской армии. Но зато он был рядом – в Главном

штабе. А главное, как потом рассказал сам Некрасов, еще в конце 1916 года

установил отношения с ним и Гучковым в связи с планами военного переворота.

На Маниковского, таким образом, радикально-масонские круги русской

буржуазии могли вполне положиться.

Идею Некрасова поддержал и лидер фракции октябристов Думы Н. В. Савич.

Однако он предложил на этот пост еще и военного министра генерала А. А.

Поливанова. Последний тоже мог устроить многих, так как всем была также

известна его многолетняя дружба с Гучковым. Кроме того, еще летом 1915

года, в момент своего назначения министром, Поливанов готов был

сотрудничать с Государственной думой и “правительством доверия”, если бы

оно было создано. Прогрессист М. А. Караулов, сам военный, предлагал вместо

генерала создать исполнительную комиссию Думы, которой и поручить все

организационные вопросы момента. Другой прогрессист, А. П. Сидоров,

предлагал вызвать сюда трудовиков и меньшевиков и выслушать их мнение как

“демократических депутатов”. Прогрессист В. А. Ржевский возражал против

приглашения “генерала из старого правительства” и тоже предложил выбрать

комитет для сношения с армией и народом. В. И. Дзюбинский от имени

трудовиков заявил протест против затягивания решения вопроса о власти:

совет старейшин Государственной думы должен немедленно взять власть в свои

руки и объявить об этом народу. Некрасов обратил внимание собравшихся на

то, что аппарат власти все еще находится “в старых руках” и поэтому надо

найти какой-нибудь компромисс. Приглашенный на совещание лидер

меньшевистской фракции Чхеидзе резко возражал против этого, называл план

Некрасова “ложным путем” и требовал создания “народной власти”.

В это время в Полуциркульном зале появился Керенский. Многие участники

совещания были ему благодарны за то, что он разрешил конфликт на ступеньках

дворца перед лицом вооруженной толпы и избавил Думу от затруднений. В

глазах буржуазно-помещичьих депутатов Думы значение его сразу возросло. Для

них стала несомненной мифическая связь между народным движением и его

таинственными руководителями и Керенским. Ведь послушались же его перед

дворцом рабочие и солдаты. “Он у них диктатор!” – шептали депутаты один

другому.

– Господа! – с завыванием начал Керенский. – Все подтверждает, что

медлить нельзя! Никак нельзя. Я постоянно получаю сведения, что войска

продолжают волноваться! И оставшиеся полки могут выйти на улицу. Господа! Я

еду сейчас по полкам! Что я им скажу от вашего имени? Что я могу им

сказать?? Могу ли я сказать им от имени вас, от всех вас, что

Государственная дума с ними? Что она берет на себя ответственность и что

именно она становится во главе движения?

Раздался разноголосый шум, возгласы и одобрения и отрицания. Все

закричали одновременно, а Керенский, не дождавшись формальных полномочий,

исчез. Кое-как успокоившись, депутаты продолжали свое частное совещание.

Кадеты Н. К. Волков и М. С. Аджемов предложили создать особый комитет Думы

и передать ему власть. Затем выступил Милюков. Лидер Прогрессивного блока

все еще выжидал. Он не верил в основательность начавшегося движения, не

видел в нем настоящей революции. Он все гадал – кто вызвал это движение,

кому оно выгодно? Во всяком случае, не кадетам и не Государственной думе.

Некрасовский план он отверг сразу: какой генерал против императора пойдет?

Против присяги? Нельзя даже ставить военных перед такой дилеммой.

Меньшевистский план создания абсолютно новой власти также невозможен. Надо

искать что-то реальное. Надо разделить власть между представителями

династии и Думой. Так лидер российской буржуазии отказывался сделать даже

полшага навстречу народной революции в момент, когда уже наметился ее

успех.

Милюков лишь разозлил левых. Дзюбинский, выступая во второй раз,

предложил немедленно объявить Государственную думу Учредительным собранием,

чтобы от имени народа создать именно новую власть. Его поддержал трудовик

Н. О. Янушкевич и даже кадет князь С. П. Мансырев. С другой стороны, В. В.

Шульгин призывал сохранять осторожность и утверждал, что члены Думы не

могут быть во всем солидарны с восставшей частью населения. “Разве вы не

видели, – говорил он, – что они носили плакаты “Долой войну!”, “Да

здравствует демократическая республика!””

На голосование Родзянко поставил четыре предложения: передать власть

совету старейшин, образовать особый комитет, объявить Думу Учредительным

собранием, выбрать комиссию, которой передать организацию власти.

Большинство высказалось за то, чтобы совет старейшин избрал особый комитет.

Милюков и Родзянко надеялись, что через этот комитет им удастся вести

переговоры со старой властью. Через 20 минут был избран “Комитет

Государственной думы для водворения порядка в Петрограде и для сношений с

учреждениями и лицами”. Ничто в его названии не указывало на желание Думы

взять власть в свои руки. При любом повороте событий Дума могла не

опасаться репрессий. Ближайшей же задачей объявлялось водворение порядка в

столице, то есть как раз то, чем пытались с 23 февраля заниматься и царские

власти. Все это показывает, насколько далеки были восторженные надежды

малосознательной части мелкобуржуазного населения России на Государственную

думу от реальности, насколько пропитались руководители буржуазной оппозиции

духом соглашательства с самодержавием. В состав комитета вошли Родзянко,

Некрасов, Коновалов, Дмитрюков, Керенский, Чхеидзе, Шульгин, Шидловский,

Милюков, Караулов, В. Н. Львов и Ржевский. Фактически это было бюро

Прогрессивного блока, в которое теперь входили еще и главы фракций

трудовиков и меньшевиков. Но так или иначе, во второй половине дня

Государственная дума создала свой политический командный центр, который

получил полномочия для вступления в контакт как с представителями старой

власти, так и с революционерами, что закрепляло за Таврическим дворцом

место одного из центров всей революции.

Окончательно оно было установлено после создания во дворце еще одного

центра – Петроградского Совета рабочих депутатов. Память о Петербургском

Совете рабочих депутатов 1905 года, фактически проявившем себя как один из

органов революционной власти, жила в сознании пролетариата столицы.

Разговоры о необходимости возрождения Совета возникали в любой момент

обострения политической ситуации в столице. Так было и в момент июльских

боев 1914 года, и осенью 1915 года, и в 1916-м. Большевики по совету Ленина

всякий раз разъясняли массам, что создание Совета целесообразно только в

момент вооруженного восстания против царизма.

Идея об образовании Совета вновь возникла в первые дни Февральской

революции. Зачатками его были временные стачечные комитеты, созданные на

предприятиях 24–25 февраля большевиками и членами других социалистических

партий. 25 февраля разговор о необходимости выбирать депутатов в

Петроградский общегородской Совет шел и на информационных собраниях

представителей подпольных организаций. Но полицейские аресты, расстрел

демонстраций 26 февраля прервали эти попытки. Снова вопрос об организации

Совета встал уже только в момент восстания 27 февраля 1917 года.

Большевики верно оценили задачу создания Совета в утренние часы этого

дня. Об этом свидетельствует приводившаяся выше листовка, призывавшая

посылать депутатов для организации Совета на Финляндский вокзал. Но

события повернулись независимо от волн большевистских организаторов так,

что Финляндский вокзал весьма быстро утратил роль центра восставших солдат

и рабочих. Этим центром стал, как мы знаем, Таврический дворец. В то время

как большевики сражались на улицах, вместе с восставшим народом захватывали

опорные пункты царизма, меньшевики, заняв комнаты в Таврическом дворце,

провозгласили создание Петроградского Совета. Там между двумя и тремя

часами дня была сделана практическая попытка создания Петроградского

Совета. Исходила она от меньшевиков.

Когда дворец был захвачен народом, лидеры меньшевистской фракции

Государственной думы вместе с гвоздевцами-оборонцами, солдатами и рабочими

захватили большие комнаты Таврического дворца (помещения финансовой и

бюджетной комиссий Думы). Вместе с “социалистами” и журналистами,

самостоятельно проникшими во дворец, они предложили немедленно создать из

присутствовавших Временный исполнительный комитет Петроградского Совета

рабочих депутатов. Это предложение было с энтузиазмом принято. Во временный

Исполком Совета вошли К. А. Гвоздев, Б. О. Богданов, Н. С. Чхеидзе, М. И.

Скобелев, меньшевики, меньшевик-интернационалист К. С. Гриневич,

внепартийные “социалисты” Н. Ю. Капелинский и франко-русский,

внефракционный социал-демократ Н. Д. Соколов, бундовец Г. М. Эрлих. Сразу

же решено было выпустить воззвание к рабочим с призывом выбирать депутатов

и направлять их в Таврический дворец. Создав организационную ячейку Совета,

меньшевики, а они преобладали во Временном исполкоме, сумели перехватить

инициативу в организации Петроградского Совета из рук большевиков, истинных

руководителей рабочего движения. В сотнях экземпляров да ротаторе была

размножена листовка, которую вскоре читали во многих районах города.

Двукратное упоминание в этой листовке Государственной думы должно было

закрепить в сознании революционных масс связь между революцией и Думой,

между революцией и Таврическим дворцом. В соответствии с листовкой на

многих предприятиях или прямо на улицах в колоннах рабочих проводились 27

февраля во второй половине дня выборы в Петроградский Совет. Для многих

большевиков, увлеченных уличной борьбой, листовка о выборах, подписанная

Временным исполнительным комитетом, оказалась полной неожиданностью, как и

сами выборы. А. Г. Шляпников позднее вынужден был признать: “Наши товарищи

увлеклись боевыми задачами и упустили выборы”. Все это сказалось в

последствии на политической позиции Совета, и особенно его руководства.

Во второй половине дня и вечером 27 февраля в городе шло восстание на

Петроградской стороне. Хотя гарнизон Петропавловской крепости еще хранил

верность царскому правительству, но по соседству с ним революционные силы

действовали весьма успешно. Присоединился к революции запасный

автобронедивизион, вернее, его автомастерские, располагавшиеся на Малой

Дворянской, 19. Солдаты вывели несколько броневых машин на улицы, чем

значительно усилили мощь восставших. На огромных машинах, носивших имена

“Олег”, “Ярослав”, “Святослав”, краской написали крупные буквы: РСДРП.

Солдаты запасных автобронемастерских захватили особняк бывшей царской

фаворитки и морганатической супруги одного из великих князей балерины М. Ф.

Кшесинской. Рабочие потребовали также открыть ворота Кронверкского

арсенала, расположенного напротив Петропавловской крепости, на другом

берегу Заячьей протеки. Рабочие Петроградского, Выборгского и других

районов сумели вынести из “Арсенала” 40 тысяч винтовок и 30 тысяч армейских

револьверов. Оружие было немедленно роздано рабочим-дружинникам и

составило основу для вооружения рабочей милиции и Красной гвардии на весь

период мирного развития революции вплоть до июльских дней. Тут же на

Петроградской стороне рабочие и солдаты штурмовали полицейские участки,

Петроградский район, вслед за Выборгским и Литейным, стал третьим районом

города, перешедшим в руки восставших (за исключением Петропавловской

крепости). Среди зданий, захваченных рабочими и солдатами, было и

охранное отделение на Мытнинской набережной, где были освобождены из-под

ареста члены ПК А. К. Скороходов, А. Н. Винокуров и Э. К. Эйзеншмидт.

Василеостровский район находился еще под контролем царских властей.

Сильные заставы на Биржевом и Тучковом мостах изолировали остров от

Петроградской стороны. Под контролем находились и мести через Большую Неву.

180-й пехотный запасный полк и паласный батальон гвардии Финляндского

полка, дислоцировавшийся на Васильевском острове, сохраняли верность

правительству. Рабочие района вели агитацию среди солдат этих полков.

Происходили и стычки с полицией. В частности, вооруженные рабочие

разгромили 2-й Василеостровский участок. Адмиралтейская часть напротив

Васильевского острова на левом берегу Невы также в основном все еще

находилась под контролем правительства. Исключение составляли казармы

Кексгольмского полка. Но здесь под сильной охраной еще действовали и само

царское правительство в Мариинском дворце, штаб Петроградского военного

округа, градоначальство, Главный, генеральный и Морской генеральный штабы,

большинство министров. На рабочих окраинах: в Невском и Обуховском

районах, в Петергофском и Нарвском – практически контроль принадлежал

рабочим. Разнесся слух, что в Нарвских воротах находится полицейский

архив. Путиловцы подожгли внутренность ворот. Однако вскоре выяснилось,

что бумаги, хранившиеся внутри ворот, безобидны. Это был архив городской

думы с екатерининских времен. Но пожар потушить уже было нельзя. Запылали

полицейские участки. Большой пожар охватил полицейскую часть на углу

Гороховой улицы и Загородного проспекта как раз напротив того дома, где еще

недавно жил Распутин. Рабочие и солдаты захватили небольшую тюрьму в

Казачьем переулке и выпустили находившихся там заключенных. Была захвачена

около Нарвских ворот военная гауптвахта – солдаты-заключенные, многим из

которых грозил военно-полевой суд и расстрел, были освобождены.

К вечеру успех восстания стал очевиден, но чем ближе к центру города,

тем сильнее становилась неразбериха в расположении сил революции и

контрреволюции. Островами высились казармы воинских частей, еще сохранявших

верность правительству. Отсюда солдат уже не посылали в заставы, а наглухо

запирали за воротами, перед которыми стояли сильные караулы. А совсем рядом

рабочие открыто праздновали свою победу. Началась ловля полицейских, многие

из которых спешно переодевались в гражданское платье и пытались скрыться.

С наступлением темноты усилилась случайная стрельба. Кое-где воздух

разрывали пулеметные очереди. Это полицейские пытались устраивать засады. В

половине шестого вечера солдаты привели в Таврический дворец бывшего

министра юстиции Щегловитова, в это время являвшегося председателем

Государственного совета. Он был передан в руки Родзянко. Так председатель

низшей палаты российского “парламента” вынужден был взять под арест

председателя верхней палаты. Щегловитов, “Ванька-Каин”, как звали его за

жестокость в народе, стал первым узником Таврического дворца. Однако далеко

не последним. Скоро сюда стали приводить министров, генералов, чиновников,

полицейских. Так вопреки воле депутатов Государственной Думы Таврический

превращался в штаб настоящей народной революции.

Генерал Хабалов телеграфировал в ставку в 12 часов, что воинские части

гарнизона отказываются “выходить против бунтующих”. Но военный министр М.

А. Беляев в своей телеграмме, отправленной в 13 часов 15 минут, представлял

дело так, что волнениями охвачены только некоторые части и что он подавит

их “беспощадными мерами”. Князь Голицын забрал назад свою отставку, как

только к нему на квартиру приехали военный министр Беляев и Хабалов.

Правда, Хабалов был уже сломлен и подавлен событиями и, по свидетельствам

очевидцев, находился в тяжелом моральном состоянии. Беляев вынужден был

фактически назначить ему замену в лице генерала М. К. Занкевича. До четырех

часов дня отсюда Голицын, Беляев и Занкевич отдавали по телефону приказы

полиции и войскам. Но связь становилась еще более ненадежной.

Решено было в 17 часов собраться всем в Мариинском дворце. По пути

Беляев заехал в градоначальство на Гороховой, 2. Военные и полицейские

начальники, собравшиеся там, были в растерянности. Особое беспокойство

вызвало сообщение о том, что посланный еще Хабаловым довольно большой отряд

гвардейской пехоты, кавалерии и артиллерии, численностью до 2 тысяч

человек, сумел дойти только до Литейного проспекта. А там завяз в плотной

людской массе и вскоре буквально растаял. Командир его, полковник

Преображенского полка А. П. Кутепов чудом добрался до градоначальства. Сюда

же прибыл и командир гвардейского флотского экипажа великий князь Кирилл

Владимирович. Он посоветовал Беляеву для “успокоения” немедленно сообщить

об отставке министра внутренних дел Протопопова. Прибыв в Мариинский

дворец, Беляев незамедлительно поставил в известность об этом министров.

Прямо в присутствии Протопопова, которого многие из министров считали

виновным во всем, что происходило сегодня в столице, решили его сменить –

причиной выставить его внезапную “болезнь”. По приказу князя Голицына

генерал Тяжельников напечатал извещение о болезни Протопопова и о замене

его заместителем министра – “товарищем”, как тогда говорили. Протопопов

протестовал, но вынужден был смириться. Он поднялся и ушел, громко бормоча:

“Я застрелюсь, господа! Я сейчас же застрелюсь!” Никто не обращал больше на

него внимания. Протопопов уехал, намереваясь просить поддержки в Царском

Селе у императрицы.

В 18 часов из Мариинского дворца за подписью Голицына пошла телеграмма

в Могилев Николаю II ней содержалась просьба объявить Петроград на осадном

положении, назначить во главе “оставшихся верными войск” популярного

генерала из действующей армии. Правительство признавалось, что оно не в

силах справиться с создавшимся положением и предлагает самораспуститься, с

тем, чтобы царь назначил новым председателем “лицо, пользующееся общим

довернем”, и составил “ответственное министерство”. Таков был бесславный

конец царского правительства.

В 19 часов 22 минуты Беляев телеграфировал начальнику штаба верховного

главнокомандующего генералу Алексееву, что положение “весьма серьезное”,

военный мятеж оставшимися верными частями “погасить пока не удается”,

многие из них присоединяются к мятежникам. Военный министр спешно просил

прислать с фронта надежные части, притом в достаточном количестве. В это

время в Думе решено было направить делегацию комитета в составе Родзянко,

Некрасова, Савича и Дмитрюкова для переговоров с князем Голицыным и великим

князем Михаилом Александровичем. Последний, намечался и гучковскими

заговорщиками, и руководством Прогрессивного блока Государственной думы в

регенты при малолетнем Алексее Николаевиче в случае удачи переворота в

любой форме. Особенно прочные контакты имел младший брат Николая II с

председателем Думы Родзянко.

Собрались в доме военного министра Беляева на Мойке, 67. Там была и

делегация, и князь Голицын, приехавший из расположенного неподалеку

Мариинского дворца, и великий князь. Представители Думы требовали, чтобы

Михаил Александрович немедленно объявил себя диктатором в Петрограде (эту

идею высказывали на “частном совещании” Думы и Некрасов и Савич), уволил бы

своей властью старый совет министров и объявил бы о создании

“ответственного министерства”. Голицын согласен был уступить свое место

другому, но требовал, чтобы кем-нибудь из представителей верховной власти

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8