Февральская Буржуазно-Демократическая Революция:

Романовых. Он делал отчаянную попытку спасти монархию и спасти себя,

спасти привилегии всего правящего класса России. Но и эта попытка оказалась

бесплодной. Слишком далеко Могилев был от Петрограда. Слишком верил Николай

II “поставленным от Нас властям”, и только им. Тревога, охватившая

императора поздно вечером 25 февраля, на следующий день поулеглась. А

главное, от “подлежащих лиц” он получал совсем другие заверения. Поэтому

он счел телеграмму Родзянко вздором, на которую не следует и отвечать.

Напрасно Родзянко ждал ответа. Его не было ни из Могилева, ни от

командующих фронтами.

Однако он получил новый удар от правительства. Если в ночь на 26-е

правительство князя Голицына колебалось, склонно было к компромиссу с

Думой, то к вечеру 26-го, после расстрела демонстраций, министры осмелели.

Теперь они тоже решили не считаться с Думой. Тем более что вполне можно

было ожидать неприятностей не только от оппозиций в лице трудовиков и

меньшевиков, но и бюро Прогрессивного блока могло поставить правительству

вопрос о стрельбе в народ. Поэтому в новых условиях работающая Дума стала

бы помехой для правительства. Кто знает, на что еще придется пойти, чтобы

справиться с движением. А тут эти болтуны! И поздно вечером 26 февраля

князь Голицин позвонил Родзянко и зачитал ему царский указ о том, что

занятия Государственной думы и Государственного совета прерывались и срок

возобновления их назначался “не позднее апреля 1917 года в зависимости от

чрезвычайных обстоятельств”. У Голицына было два подписанных царем бланка с

разными формулировками: один – о полном роспуске Думы, а второй – о

перерыве в работе Думы, прием, к которому власти прибегали много раз с

осени 1915 года.

На ночном заседании правительства генерал Хабалов, бывший министр

внутренних дел Н. А. Маклаков, бывший председатель совета министров А. Ф.

Трепов, известный реакционер и крайний националист князь А. А. Ширинский-

Шахматов предложили немедленно объявить перерыв в работе Думы, а еще лучше

вовсе распустить ее под предлогом “чрезвычайных обстоятельств” и тотчас

объявить Петроград на осадном положении. Тогда же Покровский и Риттих

доложили о своих переговорах с представителями бюро Прогрессивного блока.

Теперь, вечером 26 февраля, после одержанной на улицах Петрограда

“победы”, совет министров признал условия, выдвигавшиеся Родзянко и В. А.

Маклаковым, неприемлемыми и высказался за немедленный перерыв в работе

законодательных учреждений. На соответствующем указе была проставлена дата

“26 февраля 1917 года”, и он был сообщен теперь Родзянко и председателю

Государственного совета Н. Г. Щегловитову.

Сам текст указа, не дожидаясь его официального опубликования,

отправили с нарочным на квартиру Родзянко на Фурштадтской улице.

Председатель Думы был возмущен подобным непочтительным отношением и тем,

что его не вызвали предварительно для согласования сроков возобновления

работы Думы. Он тут же позвонил поздно вечером председателям фракций

кадетов и октябристов Милюкову и Савичу и просил их завтра, 27 февраля,

прибыть в Думу пораньше. Надлежало не во вторник, а завтра же, в

понедельник, созвать официальное заседание Думы, на котором довести до

сведения ее членов царский указ.

Вечером 26 февраля подводило итоги революционное подполье. Полицейские

акции 25–26-го числа нанесли серьезный удар как большевистской

организации, так и организациям “межрайонцев”, левых эсеров, даже

меньшевиков, включая оборонцев. Тем не менее, многие революционеры были на

свободе и действовали. Но в целом события 26 февраля отличались меньшей

организованностью, чем 25-го. Это было вызвано условиями воскресного дня,

небывалым обилием представителей всех, и особенно низших слоев городского

населения, в массах демонстрантов в центре. Если 23–24 февраля его

участниками были исключительно рабочие, а 25-го преимущественно рабочие,

то 26-го на улицы вышли и другие городские слои народа. Это был показатель

того, что мелкобуржуазная масса потянулась к политике. Даже крестьянство,

переодетое в солдатские шинели, имело своих представителей среди

демонстрантов. Ими были несколько тысяч солдат роты Павловского полка,

отказавшиеся выступить против демонстрантов и открывшие огонь по конным

городовым. Среди добровольцев-санитаров на Невском были студенты,

гимназисты, курсистки и даже профессиональные врачи. Хотя этот всенародный

характер движения и радовал его руководителей, но он одновременно снижал

уровень организованности, повышал стихийность. Вместе с тем он давал

возможность большевикам заключать временные соглашения для борьбы с

самодержавием с оружием в руках и с другими революционными организациями и

партиями. Такие соглашения практически сложились на ряде предприятий 23–25

февраля, где создавались стачечные комитеты из представителей разных

партий. 25 февраля некоторые члены Русского бюро ЦК РСДРП(б) и ПК

участвовали в совещаниях самого широкого представительства

“социалистических партий”. Это участие преследовало информационную цель. Но

уже на них говорили о возможности создания в скором времени Петербургского

Совета рабочих депутатов. Однако практически никакого единого центра для

руководства движением не было создано.

Большевики оставались самой сильной, боевой и многочисленной

руководящей силой подполья. Параллельно действовали и другие организации.

Отдельно от них работали трудовая и меньшевистская фракции Государственной

думы.

Совсем в стороне были фракции, объединившиеся в буржуазный

Прогрессивный блок Государственной думы. Последний все еще отгораживался

от революции. Мы знаем теперь, что ниточкой, втайне связывавшей

большинство этих организаций, особенно легальных, было масонство. Но

скоротечность событий Февральской революция, необходимость строжайшей

конспирации, плохие коммуникации, опасность попасть в руки полиции – все

это затрудняло действия его представителей 25-го и особенно 26-го февраля.

К тому же масонство не имело никакого влияния на большевиков, самую

значительную силу революционного подполья.

Еще 25 февраля ПК на заседании на явочной квартире выработал план

вооруженного восстания, которое надлежало провести в случае дальнейшего

удачного развития событий. В план входило издание листовки к солдатам с

призывом встать на сторону народа, провести 26 февраля новый пленум ПК для

выработки мер по “управлению уже возбужденными, но недостаточно еще

организованными массами бастующих рабочих”. С 27 февраля намечалось (в

случае, если это подтвердит собрание 26 февраля) приступить к строительству

баррикад в рабочих районах, к прекращению подачи электричества, отключению

водопровода, телеграфа, созданию заводских комитетов на заводах и пр. В

выработке плана участвовали Чугурин, Залуцкий, Ганшин, Скороходов.

Участником совещания был провокатор Я. Я. Озол-Осис, казначей ПК. Он

немедленно выдал охранке план, что, в частности, побудило полицию энергично

охотиться за членами ПК 25–26 февраля 1917 года. В связи с арестами,

заседание 26 февраля не состоялось, а руководство движением по поручению

Русского бюро ЦК взял на себя Выборгский районный комитет.

Вечером 26 февраля в помещении Лутугинского народного университета на

Полюстровском проспекте собрались члены Выборгского районного комитета с

активистами своей организации. Они обсуждали события прошедшего дня. По

мнению большинства, настроения рабочих были боевыми, преобладала решимость

продолжать борьбу.

В это время в районе станции Удельная состоялось совещание членов

Русского бюро ЦК РСДРП(б), ряда членов ПК, избежавших ареста, отдельных

членов Выборгского районного комитета. Решено было завтра, в понедельник,

отказаться от проведения мирной демонстрации и призвать рабочих к

вооруженной борьбе с царским строем. Это решение было сообщено участникам

совещания в Лутугинском университете. Большевики собирались возглавить

новый этап борьбы рабочих с самодержавием.

Несмотря на многочисленные колебания в первые дни революции, вечером

26 февраля сходную позицию занял и Петроградский межрайонный комитет РСДРП.

Он вступил в контакты с большевиками и со своей стороны также призвал

рабочих к восстанию. 25 февраля с просьбой о присоединении обратились к

“межрайонцам” и отдельные немногочисленные группки левых эсеров. Совместно

они сумели выпустить три листовки к солдатам с призывом присоединиться к

движению. 25 февраля определили свою позицию и анархисты. Они активно

участвовали в стычках с полицией, стараясь заполучить в свой руки

отобранные у полицейских револьверы и винтовки. Их боевики взорвали

самодельную бомбу. Единую линию попытались выработать на совместном

собрании большевики, “межрайонцы” и левые эсеры Василеостровского района

утром 26 февраля. Они призвали закрыть в этот воскресный день места

развлечений, а всех рабочих вызвать на улицы. Вечером 26 февраля

“межрайонцы” подготовили текст листовки (она вышла уже днем 27-го), где

говорилось о необходимости для рабочих захватить в свои руки телеграф,

телефонную станцию, электростанции, вокзалы, Государственный банк,

министерства, а также выбирать представителей для образования Временного

революционного правительства. Так, вслед за большевиками ряд наиболее

решительных представителей революционного подполья также подходил к идее

начала вооруженного восстания рабочих против царского строя. День 27

февраля должен был показать, смогут ли рабочие пойти за этими призывами.

Однако рабочий класс города был еще практически безоружен. Кустарное

производство оружия на заводах было не налажено, так как заводы стояли, а

рабочие бастовали. Поэтому, прежде чем вести рабочих на вооруженную борьбу,

необходимо было создать боевые дружины, вооружить хотя бы их. Эта работа

еще только начиналась. В этих условиях было целесообразнее добиться

перехода войск петроградского гарнизона на сторону рабочих.

Уличные беспорядки, свидетелями которых стали и представители стран

Антанты и нейтральных государств в Петрограде, сильно встревожили их.

Донесения платных и добровольных осведомителей английского, французского и

итальянского послов были противоречивыми, но заставляли серьезно задуматься

над судьбой царского строя. Часами дежурили сотрудники посольств в

российском министерстве иностранных дел на Певческом мосту у Дворцовой

площади, надеясь получить официальные комментарии по поводу событий. Но и

сам министр иностранных дел Покровский был вовлечен в водоворот

политических событий.

В те же ночные часы Протопопов в своем кабинете в министерстве

внутренних дел на Театральной улице трудился над сочинением очередной

телеграммы в ставку, рисуя положение правительственного лагеря более

прочным, чем оно было на самом деле. “Сегодня порядок в городе не нарушался

до четырех часов дня, – сообщал Протопопов, – когда на Невском проспекте

стала накапливаться толпа, не подчинявшаяся требованию разойтись. Ввиду

сего возле городской думы войсками были произведены три балла холостыми

патронами, после чего образовавшееся там скопище рассеялось. Одновременно

значительные скопища образовались на Литовской улице, Знаменской площади,

также на пересечениях Невского с Владимирским проспектом и Садовой улицей,

причем во всех этих пунктах толпа вела себя вызывающе, бросая в войска

каменьями, комьями сколотого на улицах льда. Поэтому, когда стрельба вверх

не оказала воздействия на толпу, вызвав лишь насмешки над войсками,

последние вынуждены были для прекращения буйства прибегнуть к стрельбе

боевыми патронами по толпе, в результате чего оказались убитые и раненые,

большую часть коих толпа, рассеиваясь, уносила с собой. В начале пятого

часа Невский был очищен, но отдельные участники беспорядков, укрываясь за

угловыми домами, продолжали обстреливать воинские разъезды. Войска

действовали ревностно, исключение составляет самостоятельный выход

четвертой, эвакуированной роты Павловского полка, сыгравший значительную

роль в разворачивающихся событиях. Охранным отделением арестованы 30

посторонних лиц в помещении группы Центрального Военно-промышленного

комитета и 136 партийных деятелей, а также революционный руководящий

коллектив из пяти лиц. Моему соглашению командующим войсками контроль

распределением, выпечкою хлеба, также учетом использования муки возлагается

на заведующего продовольствием империи Ковалевского. Надеюсь, будет польза.

Поступили сведения, что 27 февраля часть рабочих намеревается приступить к

работам. В Москве спокойно. МВД Протопопов”. Эта телеграмма была

отправлена из Петербурга в ставку дворцовому коменданту Воейкову в 4 часа

20 минут 27 февраля 1917 года.

ВОССТАНИЕ НАЧАЛОСЬ!

Войска петроградского гарнизона действовали на улицах города 26

февраля “ревностно”. Протопопов был прав. Последствия после этого,

ревностного исполнения приказов о стрельбе в народ, оказались следующими:

Неожиданными и катастрофическими для судьбы монархии. Необходимость

стрелять в своих, в соотечественников, моральные муки и колебания, которые

испытал почти каждый солдат, участвовавший в расправе, кровь, пролитая

руками солдат, кровь русских людей – все это сильно подействовало на

участников войсковых застав и постов, которым пришлось выполнять приказы о

стрельбе. Ни обильная в этот день пища в казармах, ни порции водки,

розданные в некоторых частях, не могли заглушить чувство вины, голос

совести, который нашептывал каждому солдату, что тот поступил нехорошо, не

“по-христиански”, как Каин.

Это были уже не те солдаты, которые усмиряли в 1905 году вооруженные

восстания в Москве и других городах. Тогда семеновцы состояли из набранных

из глухих деревень крестьян, которых в течение четырех лет оболванивали

верноподданнической “словесностью”, многочасовой ежедневной муштрой,

жесточайшей палочной дисциплиной. Здесь же были люди, лишь несколько

месяцев назад оторванные от своего повседневного крестьянского и городского

труда, многие из них были уже немолодые – с жизненным опытом, с недоверием

к царской власти. Кроме того, в каждом запасном батальоне имелась 4-я рота

из “эвакуированных” солдат, то есть тех, кто уже побывал на фронте, но был

ранен, контужен или находился в кратковременном отпуске. “Эвакуированные”

уже повидали фронт, понюхали пороху. Часто это были наиболее революционно

настроенные по отношению к самодержавию элементы, с воинской дисциплиной у

них было хуже всех. Именно “эвакуированные” подняли бунт в Павловском

полку.

Но в каждом запасном батальоне имелся и антипод четвертой роте –

“учебная команда”. В этой команде готовились по особой программе унтер-

офицеры из солдат. Здесь, напротив, дисциплина была самая строжайшая. Но

те, из которых готовили младших командиров царской армии, были люди, также

лишь недавно призванные на службу. “Учебные команды” особенно четко

выполняли 26 февраля все приказы. Потому чувства раскаяния и вины у солдат

“учебных команд” были наиболее сильными. Во многих казармах после отбоя

солдаты не могли заснуть, переговаривались, обсуждали прошедший день.

Находились среди солдат и большевики, но их было мало. Тем не менее, каждый

из них вел активную пропаганду. Возбуждение нарастало. И вот, не зажигая

света, они стали сходиться и решать, как бы завтра выразить свой протест. И

решили: как только их командир, штабс-капитан Лашкевич, придет завтра утром

на построение команды и поздоровается с ними, отвечать ему не обычным

“здравия желаем!”, а криком “ура!”. Эта договоренность была заключена между

старшим унтер-офицером Кирпичниковым и взводным. (О другом они потом не

рассказывали. Стояли на том, что сговорились только на этой в общем-то

невинной проделке. Конечно, в марте 1917 года солдаты еще боялись, что,

если вернется царская власть, тогда всех их предадут военному суду за

организацию такого невиданного солдатского бунта. Несомненно, сговор не

кончился на решении прокричать “ура!”.)

Впоследствии, когда все уже совершилось и Союз офицеров республиканцев

старался выяснить, кто же все-таки подал мысль в Волынском полку о

неподчинении офицерам и о восстании, то назвались шесть человек, каждый из

которых утверждал, что это он. Но потом сами солдаты-волынцы, переговорив

между собой, указали на старшего унтер-офицера Тимофея Кирпичникова как на

“зачинщика” события в “учебной команде” полка. Сам штабс-капитан Лашкевич

был застрелен солдатами.

Кто стрелял, выяснить не удалось. В возникшей суматохе был убит еще

один младший офицер. Все 600 человек солдат “учебной команды” бросились в

полковой цейхгауз. Они разобрали винтовки с патронами и выскочили на улицу.

Стреляя я воздух, солдаты побежали по Парадной улице, а затем по Кирочной.

Они ворвались в расположение Литовского полка и призвали солдат

присоединиться к ним. Следуя дальше по Кирочной, к волынцам и литовцам

присоединилась одна из рот запасного батальона Преображенского полка. К 7

часам утра общее количество восставших солдат и унтер-офицеров достигло 25

тысяч человек.

У них не было никакой программы. Они только были против стрельбы в

народ и против офицеров и всех властей, заставивших их это делать вчера.

Тем самым они были и против царской власти. Но это они поняли не сразу. И

тут пришла новая идея: надо идти к рабочим! Ведь это их заставляло

разгонять начальство, в них стрелять. Значит, рабочие знают, что делать,

как бороться. Рабочие были на Выборгской стороне. Следовательно, надо

бежать на Литейный проспект, а по нему через Александровский мост на

Выборгскую сторону. И огромная масса солдат по трем параллельным улицам –

Кирочной, Фурштадтской, Сергиевской – метнулась к Литейному проспекту.

Вскоре солдаты побежали и по четвертой – Захарьевской. На Кирочной около

Спасо-Преображенского собора они ворвались еще в казармы запасного

саперного батальона. Через двадцать минут и саперы пополнили восставшую

массу солдат. Для успеха и быстрого развертывания солдатского восстания

огромное значение имело то, что около 30 тысяч солдат были сконцентрированы

в казармах, расположенных практически по соседству – по Парадной и Кирочной

улицам.

По мере продвижения к Литейному проспекту движение приобретало все

более антиправительственную окраску. Солдаты стреляли в воздух, слышались

крики “Долой царя!”, “Да здравствует республика!”, “Ура!”. Из домов

выбегали люди и присоединялись к толпе солдат. Член Государственной думы

Владимир Николаевич Львов в восемь часов утра был разбужен криками,

доносившимися с Захарьевской улицы, на которой он жил. Львов увидел, что

вся улица заполнена солдатами с винтовками, которые быстро шли по

направлению к Литейному. Между тем восставшие солдаты выходили уже на

проспект. Вместе с саперами волынцы присоединили также одну артиллерийскую

часть, которая на руках выкатила несколько пушек на Литейный и поставила их

дулами в обе стороны проспекта. Но главные события разыгрались между

Сергиевской и Шпалерной улицами. Тут солдаты наконец соединились с

рабочими. Это были рабочие Петроградского орудийного завода и гильзового

отдела Петроградского патронного завода. Оба завода занимали старинное

здание, раскинувшееся на целый квартал по Литейному проспекту между

вышеуказанными улицами. Перед воротами завода шел митинг. Видны были

красные флаги с надписями: “Долой самодержавие!”, “Да здравствует

демократическая республика!”. Солдаты присоединились к митингу. Теперь у

революции появилась своя вооруженная сила. Пусть еще слабо организованная,

но уже сила. Это тотчас почувствовали царские власти. Как раз напротив

Орудийного завода находился окружной суд.

Вскоре были не только разбиты двери, взломаны самки, но и подожжено

само здание. Десятки тысяч судебных дел запылали. Черный дым повалил из

разбитых окон, а затем плотным столбом стал подниматься к небу. Пожар

окружного суда стал символом восстания, факелом, зовущим к дальнейшей

борьбе.

К зданию окружного суда по Захарьевской и Шпалерной вплотную примыкал

дом предварительного заключения, тюрьма для подследственных. Большевики, а

также члены других партий и случайные ораторы (а в то утро на Литейном

появился даже Г. С. Хрусталев-Носарь – журналист Носарь, избранный в

Петербургский Совет 1905 года по документам рабочего Хрусталева и ставший

председателем Совета, а потом отошедший от политической деятельности. Так

вот, Хрусталев-Носарь, тоже призывал жечь окружной суд и идти на дом

предварительного заключения) повели туда солдат и рабочих. Они стали

штурмовать ворота тюрьмы с обеих улиц и вскоре добились, чтобы их открыли.

Солдаты и рабочие освободили заключенных, среди которых было немало

членов революционных партий, арестованных в последние дни. Они с радостью

приветствовали своих освободителей и тотчас влились в ряды восставших. Они

стали звать солдат перейти на Выборгскую сторону и соединиться с рабочими

этого района. На Выборгской рабочие утренней смены в подавляющем

большинстве своем к работе не приступили. Всюду состоялись митинги и

собрания, на которых большевики и представители других подпольных партий

призывали рабочих продолжать войну с самодержавием.

Громили оружейные магазины и склады, отнимали оружие у полицейских.

Среди участников митингов появились уже рабочие, вооруженные охотничьими

ружьями, револьверами и даже казенными трехлинейками, полученными от

солдат. Под охраной вооруженных рабочих демонстрации с Сампсониевского и

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8