Февральская Буржуазно-Демократическая Революция:

Безбородкинского проспектов потянулись к Финляндскому вокзалу. Вскоре

вокзал, прилегающие к нему улицы и площадь перед вокзалом оказались

забитыми десятками тысяч рабочих. Так Выборгская сторона превратилась во

второй центр восстания 27 февраля 1917 года. Лишь подступы к

Александровскому мосту охранялись усиленными нарядами конной полиции и

мощной заставой солдат запасного батальона гвардии Московского полка с

пулеметами. На Петроградской стороне большая толпа жителей города собралась

у входа на Троицкий мост. Но тут их сдерживала сильная воинская застава.

Как и у Александровского моста, толпа опасалась напирать на заставы, так

как участники демонстраций по опыту вчерашнего дня не хотели нести

напрасные жертвы. Вышли на улицы также рабочие Нарвского, Петергофского,

Александро-Невского, Невского и других пролетарских районов столицы.

Революция продолжалась.

Солдаты и рабочие Орудийного и Патронного заводов, увлеченные речами

партийных агитаторов, двинулись плотной массой от Шпалерной улицы к

Александровскому мосту. Полицейская застава, которая наблюдала за

происходящим с левого берега реки, разбежалась. Солдаты и рабочие

беспрепятственно взошли на мост. Вот пройдено сто метров, двести. Стали

видны солдаты Московского полка. Донеслись звуки какой-то команды, и

передние демонстранты увидели, как улеглись пулеметчики. Но замедлить свой

ход огромная масса демонстрантов уже не могла. По крайней мере, 30–35 тысяч

людей шли в этой колонне, сжатой перилами моста. Расстояние между еловой

колонны и заставой неумолимо сокращалось с каждым шагом. Вдруг пулеметчики

вскочили с земли и стали растаскивать пулеметы в стороны, освобождая

проход. Офицеры надрывались, кричали, размахивали обнаженными шашками. Но

солдаты-московцы не слышали их. Они смотрели на колонну демонстрантов,

подошедшую совсем близко, на петлицы волынцев, грозно наступавших в первых

рядах прямо на них. Солдаты разбежались, и под крики “ура!” огромная толпа

врезалась, как утюг, в заставу Московского полка, прижала ее к перилам и

захватила с собой. Путь на Выборгскую сторону был открыт!

У Финляндского вокзала и прилегающих к нему улиц ядро восставших

солдат Волынского и Литовского полков, запасного саперного батальона

соединилось с рабочими Выборгской стороны, находившимися под значительным

влиянием большевиков. При поддержке волынцев рабочие по призыву М. И.

Калинина установили полный контроль над Финляндским вокзалом. На Выборгской

среди рабочих были И. Д. Чугурин, Ф. З. Евсеев, И. А, Рахья, А. П. Тайми и

многие другие большевики. Солдаты приветствовали лозунги “Долой

самодержавие!”, “Да здравствует демократическая республика!”, написанные на

маленьких, наспех сделанных знаменах. Но они сдержанно относились к

выставленному большевиками лозунгу “Долой войну”, поскольку он казался им

противоречащим данной уже воинской присяге. С присоединением солдат

общедемократический, всенародный характер движения постепенно стал более

заметным. Многие участники событий 27 февраля, захваченные стихийной

ненавистью к угнетателям, к царскому строю, не имели четкого понятия о том,

чем заменять правительство, если его удастся свергнуть.

Лишь большевики по-прежнему принципиально проводили свою линию по

всем этим вопросам. Утром 27 февраля на собрании членов ПК на Петроградской

стороне был составлен текст листовки к рабочим с призывом продолжать

борьбу. “Необходимо свергнуть эту власть, – говорилось в листовке, –

настало время решительной борьбы! Всеобщая всероссийская стачка – наше

главное оружие. Для борьбы с конными и пешими палачами народа нам должны

помочь наши друзья всех родов оружия. Пусть солдаты, наши братья и дети,

идут в наши ряды с оружием в руках!”. Большевики правильно указывали на

необходимость присоединения армии к рабочему движению как следующий этап

революции. Но когда эта листовка вышла, переход огромной массы солдат на

сторону революции стал уже фактом.

Большевики старались закрепиться на Финляндском вокзале, сделать его

центром восставшего народа. Часть солдат осталась на вокзале. Но большая

часть гораздо активнее отозвалась на призыв развивать восстание дальше:

захватывать здания, идти к казармам других воинских частей. Поэтому

разделились на два потока. Один из них двинулся по Арсенальной набережной к

тюрьме “Кресты”, а другой – по Нижегородской, Боткинской и на

Сампсониевский проспект в направлении казарм гвардии Московского полка.

Солдатам особенно не терпелось присоединить к себе московцев, застава

которых встречала их на Литейном проспекте. Этот поток, в котором по мере

продвижения становилось все больше рабочих, так как шли они по главной

пролетарской артерии 1-го Выборгского участка, достиг местного

полицейского участка, который 25 февраля уже брали один раз молодые

рабочие и солдаты-волынцы. В участке было обнаружено несколько десятков

револьверов, патроны, несколько винтовок. Это оружие пошло на вооружение

дружинников.

Вскоре забастовщики были у казарм Московского полка, широким

прямоугольником из десятков зданий раскинувшихся между Сампсониевским

проспектом, Литовской улицей и Лесным проспектом. Восставшие взломали

ворота, и все находившиеся в казармах солдаты-московцы с оружием в руках

присоединились к ним. Дальше демонстранты двинулись по проспекту, но у

казарм 1-го Самокатного батальона наткнулись на вооруженный отпор. Оставив

наблюдателей, толпа отхлынула и повернула на Гренадерский мост через

большую Неву. Сразу же за мостом находились казармы Гренадерского полка.

Солдаты-гренадеры с восторгом присоединились к восставшим. Теперь

революционные силы неудержимо растеклись по Петроградской стороне. В их

составе были солдаты шести воинских частей, перешедших на сторону народа, а

также много рабочих заводов 1-го Выборгского участка, к которым примкнули

теперь и десятки тысяч рабочих Петроградского района. Постепенно они вышли

к Каменноостровскому проспекту и по нему двинулись к Троицкому мосту. Там

они во второй половине дня смяли заставу у моста и открыли движение в

центральную часть города и по Троицкому мосту. Лишь Петропавловская

крепость безмолвно стояла с закрытыми воротами. Солдаты крепостного

гарнизона пока отказывались вступать в контакты с восставшими.

Другой поток солдат и рабочих двинулся к тюрьме “Кресты”. Вскоре

около 20 тысяч рабочих и солдат расположились вдоль красного кирпичного

забора тюрьмы. Основные силы, естественно, были у ворот. Стража

отказывалась открыть ворота тюрьмы, где в это время находилось 2400

человек. Солдаты настойчиво барабанили в ворота. Оттуда послышались

выстрелы. Это взвинтило настроение толпы. Слегка отступив, солдаты стали

стрелять по воротам из винтовок, стремясь попасть в замки и сбить их.

Послышались вопли и стоны раненых. Ворота медленно открылись, и людской

поток устремился вперед. Восставшие заполнили тюремные дворы и заставляли

надзирателей открывать двери корпусов и камер. Через несколько минут все

две тысячи с лишним заключенных оказались на свободе. Послышались крики

“ура!”. Солдаты обнимали и целовали всех без разбора. Но если уголовники

старались поскорее улизнуть, то освобожденные политические заключенные тут

же устроили митинг.

Но получилось так, что инициативу в этом митинге захватили меньшевики-

оборонцы, члены Рабочей группы при ЦВПК, арестованные еще в конце января

1917 года. И раньше они плелись в хвосте либеральной буржуазии. Да и

теперь, не поняв перемен, которые произошли, стали агитировать за поддержку

Государственной думы. Кузьма Гвоздев, посаженный в “кресты” только 26

февраля, обращался к народу, собравшемуся у тюрьмы:

– Товарищи! Большое русское спасибо вам, воины, защитники нашего

отечества, за то, что вы освободили нас. Спасибо и вам, дорогие мои братцы

рабочие, что вы не оставили нас, своих братьев, гнить в царской тюрьме. То,

что вы делаете, будет способствовать возрождению нашей родины, которая

напрягает все силы в борьбе со страшным врагом, германским хищником,

германским милитаризмом! Но берегитесь остаться одинокими, остаться

изолированными. В этой борьбе у нас есть добрый союзник, который

представляет хоть и цензовую общественность, но вместе с нами борется

против отжившего режима Николая Кровавого. Этот союзник, товарищи,

Государственная дума! Только что мне сказали, что царские опричники

распустили Государственную думу с сегодняшнего дня. Даже в ней

правительство видит своего врага. В этом учреждении, где заседают

представители всех слоев и классов земли русской. Я призываю вас, дорогие

товарищи, проявить солидарность с Государственной думой перед лицом

защитников царского строя. Давайте все вместе пойдем прямо сейчас к

Таврическому дворцу. Давайте дружно скажем вместе все: будьте с нами,

народные избранники! Мы за вас, будьте и вы за нас. Все вместе добьемся

победы. В единении сила!

Солдатам понравился и сам Гвоздев, и его призыв. Хотя в толпе

слышались протестующие возгласы большевиков, общее настроение митинга, на

котором преобладали солдаты, повернулось в сторону поддержки предложения

лидеров Рабочей группы при ЦВПК. Ведомые К. А. Гвоздевым и Б. О.

Богдановым, а также другими меньшевиками, членами Рабочей группы при ЦВПК,

солдаты повернули от “Крестов” к Литейному мосту обратно. За ними,

увлеченные общим потоком, потянулись и другие участники этого митинга, в

том числе рабочие. Вскоре двадцатитысячная толпа вытянулась по всей

Арсенальной набережной, затем перешла Александровский мост и завернула на

Шпалерную, направляясь к Таврическому дворцу. Они шли, занимая всю ширину

улицы, в восторженном и радостном настроении. Полиции уже не было видно.

Весь Литейный проспект был запружен народом. Десятки тысяч людей, как

завороженные, смотрели на пылающий окружной суд. Здание теперь горело на

все свои три этажа. Огромный столб черного дыма подымался к небу. Хлопья

сажи и сгоревшей бумаги плавали в нагретом воздухе. Снег на тротуарах около

здания стаял, и грязная вода стекала на проезжую часть. С треском

обрушивались сгоревшие балки перекрытий, снопы искр вылетали из оконных

проемов.

Солдаты радостно хохотали, глядя на пожар, в свою очередь, тысячи

людей из толпы, стоявшей близ окружного суда, увидев процессию с

меньшевиками-оборонцами во главе, присоединялись к ней. Реяли над толпой

красные флаги, слышались революционные песни. Оборонцам казалось, что с

запозданием на две недели исполнился их замысел привести к Государственной

думе шествие рабочих для демонстрации солидарности с буржуазными либералами

из Государственной думы. А тут еще и солдаты! Те были очень довольны.

Теперь у них будет влиятельный защитник. Оказывается, они Думу защищали, с

ней были солидарны. Поэтому военное начальство их тронуть не посмеет и

никакого наказания за “бунт” не будет.

После 10 часов утра собрались руководители фракций, члены совета

старейшин Думы, рядовые депутаты. Все они были встревожены слухами с улицы,

сбиты с толку, терялись в догадках. Лишь немногие, например, Львов, видели

что-то собственными глазами. Милюков, скажем, буквально проспал начало

событий, хотя жил прямо рядом с казармами Волынского полка. О том, что полк

“взбунтовался”, лидер Прогрессивного блока узнал от дворника, который счел

своим долгом сообщить ему столь важную новость и разбудил. Подойдя к окну,

Милюков увидел открытые ворота казарм, около них солдат без папах, в

расстегнутых шинелях, приветствующую их небольшую толпу. Значительная часть

солдат уже давно покинула казармы и находилась на Литейном проспекте.

Милюков быстро оделся и в сопровождении жены пошел в Таврический дворец.

Парадная улица, по которой три часа назад прошли восставшие волынцы, теперь

была пуста, но со стороны Литейного доносились отдельные выстрелы.

Малолюдно было и на Кирочной, и на Таврической. По пути Милюков все время

мучился сомнениями: что происходит? Чьих рук это дело? Все казалось ему

странным и нереальным. То ли это германские агенты мутят воду? Но неужели

они добрались и до петроградского гарнизона? Это было бы ужасно! То ли это

агенты охранки? И все это затея Протопопова, чтобы уничтожить Прогрессивный

блок и его, Милюкова, в первую очередь? Он бы еще понял, если бы это

исходило от гучковского кружка, который планировал свой военный переворот.

Но нет, даже вчера ничего не было слышно о гучковской авантюре. Или все это

произошло стихийно? Во всяком случае, не надо торопиться, необходимо

выждать, пока ситуация не прояснится.

С Петроградской стороны, с Большой Дворянской шли в Думу Шульгин и

Шингарев. Они предъявили свои билеты командиру воинской заставы на Троицком

мосту, и он беспрепятственно пропустил их. Они уже знали, что вчера

подписан указ о перерыве в работе законодательных учреждений. – Знаете

что, Василий Витальевич, – говорил Шингарев, – я ведь до сегодняшнего

утра, до последней, можно сказать, минуты надеялся. Ну, вдруг просветит

господь бог. Ну, вдруг уступят, поймут. Так нет! Не осенило. Распустили

Думу. А ведь смотрите, это же был последний момент, последний срок.

Согласие с Думой, какая она ни на есть – это ведь была последняя

возможность избежать революции.

Собравшиеся члены Думы обменивались тревожными новостями: знали уже,

что на Выборгской стороне восставшими рабочими. Занят вокзал, что там идут

какие-то “выборы”, что “взбунтовались” четыре полка, что ловят и убивают

полицейских, начались пожары. Еще до 11 часов состоялось заседание бюро

Прогрессивного блока, но ввиду разногласий никаких решений не было принято.

Тогда Родзянко созвал совет старейшин. На нем также проявились острые

разногласия. Масонское ядро – Некрасов, Ефремов, Чхеидзе, Керенский –

предлагало, чтобы Дума не подчинилась царскому указу о перерыве в ее

работе до апреля, а официально продолжала бы свою сессию. Но для

большинства представителей фракций и для самого Родзянко такое предложение

было неприемлемо и невыполнимо. В результате было принято компромиссное

решение, по которому совет старейшин предлагал Государственной думе не

расходиться, а всем депутатам оставаться на своих местах. Основным

лозунгом момента, говорилось далее, “является упразднение старой власти и

замена ее новой”. В осуществлении этой задачи Государственная дума должна

была принять живейшее участие. Но “для этого, прежде всего, необходимы

порядок и спокойствие”. Таким образом, даже здесь Дума протягивала руку

старой власти и обещала восстановить спокойствие и порядок. Резолюция,

принятая советом старейшин, могла иметь силу лишь после ее официального

одобрения членами Думы на своем официальном заседании.

Около 12 часов дня Родзянко принесли телеграммы от главнокомандующих

Юго-западного фронта А. А. Брусилова и Северного фронта Н. В. Русского, в

которых говорилось, что они присоединились к предыдущей телеграмме Родзянко

от 26 февраля и “свой долг перед Родиной и Царем” исполнили. Это означало,

что, по крайней мере, два высших военных начальника присоединились к

просьбе председателя Государственной думы о смене старого правительства и о

призыве к власти “лица, облеченного доверием страны”, то есть Родзянко.

Затем пришло известие, что к восставшим рабочим и солдатам присоединился

запасный батальон гвардии Кексгольмского полка. Это говорило о том, что

очаг восстания перебросился в другую часть центра. И действительно, вскоре

кексгольмцы вместе с подошедшими рабочими Путиловского завода взяли штурмом

еще одну мрачную Петроградскую тюрьму – Литовский замок на берегу Крюкова

канала. Все заключенные были выпущены, а само здание подожжено. Казармы

Кексгольмского полка располагались рядом с Центральным телеграфом и

почтамтом. Недалеко было от них и до Мариинского дворца, резиденции

царского совета министров. Это еще больше обострило обстановку. Из

“Крестов” в Думу сообщили, что солдаты взяли приступом эту самую большую

Петроградскую тюрьму и сейчас освобождают всех заключенных. Затем сообщили

и о том, что выпущенные политзаключенные призывают толпу идти к

Таврическому дворцу.

Тогда Родзянко после краткого раздумья решил послать царю в ставку

вторую телеграмму. В ней он сообщал Николаю II, что правительство

совершенно бессильно подавить беспорядки и “на войска гарнизона надежды

нет”. Запасные батальоны гвардейских полков “охвачены бунтом”, убивают

офицеров и присоединяются “к толпе и народному движению”. Председатель Думы

делал вывод о том, что “гражданская война горит и разгорается”. Он умолял

отменить указ о перерыве в работе законодательных учреждений я созвать их

немедленно снова.

Около часу дня Родзянко сообщили, что его желает видеть “делегация

солдат восставших полков”. Кто организовал эту делегацию, кого она

представляла, историки пока не выяснили. Во всяком случае, это были не те

солдаты, которые восстали утром и сейчас находились в разных местах города.

Делегация пришла, чтобы осведомиться о “позиции, занятой народными

представителями”. Родзянко дал им текст резолюции совета старейших Думы,

копию своих телеграмм в ставку, ответы генералов Брусилова и Русского. И

хотя последняя телеграмма царю была передана солдатам в несколько

отредактированном виде (“Положение ухудшается. Надо принять немедленно

меры, ибо завтра будет поздно. Настал последний час, когда решается судьба

Родины и династии”), они могли сделать вывод, что Дума требует от царя

только смены правительства. Члены Думы хотели отставки старого

правительства и назначения нового, “правительства доверия страны”. Вопрос о

монархии, о свержении Николая II этими документами не ставился. Более того,

Дума умоляла царя немедленно сменить правительство именно для того, чтобы

сохранить монархию и самого Николая II на троне.

Едва делегация ушла, как Родзянко позвали к телефону. Звонил глава

царского правительства, князь Голицын. Он сказал председателю Думы, что

подал в отставку. А совсем скоро распространился в кулуарах Таврического

дворца слух, что все министры уже подали в отставку, кроме Протопопова. Во

фракциях Думы шла лихорадочная работа. Обсуждали постановление совета

старейших, предлагали свои проекты. В эти же минуты огромная масса солдат,

рабочих и горожан подходила к Таврическому дворцу.

Воинский караул высыпал перед дворцом. Взяв винтовки наперевес,

солдаты не пускали прибывших в Думу. К толпе вышли “левые” депутаты –

Чхеидзе, Керенский, Скобелев. На ступенях дворца начался митинг. Меньшевики

и эсеры воздавали должное восставшим солдатам, но тут же призывали к

организованности, порядку и дисциплине. Они обещали Думе, что будут

защищать интересы рабочих и солдат. Но огромная масса волновалась. Солдаты

и рабочие, уже ощущавшие себя хозяевами положения, теперь пожелали сами

посмотреть на то, что делается в Государственной думе, раз уж они сюда

пришли. Они стали требовать, чтобы их пустили внутрь. Караул отказывался.

Назревал взрыв.

Тогда Керенский выступил вперед. Обращаясь к первым двум десяткам

волынцев во главе с Кирпичниковым.

Послышался рев восторга. Огромная масса солдат и рабочих “влилась” во

дворец. Вместе с ними вошли и меньшевики, члены Рабочей группы ЦВПК, сотни

журналистов, тысячи любопытных. “Левые” депутаты Думы и прибывшие члены

“социалистических” партий заняли почту и телеграф Думы, поставив посты

революционных солдат, установили контроль за телефонными аппаратами.

Таврический дворец перешел под контроль восставших. Это стало еще одной

победой восстания.

УСПЕХ

Таврический дворец был занят восставшими 27 февраля около двух часов

дня. Буквально с каждой минутой стечение многих обстоятельств, случайных и

закономерных, поставило Таврический дворец в центр всей Февральской

революции. В утренние часы в качестве такого центра большевики справедливо

выдвинули Финляндский вокзал. И он действительно сыграл такую роль в

начале восстания. Здесь соединились рабочие Выборгской стороны и восставшие

солдаты из центра города, проходил огромный митинг, звучали призывы к

продолжению борьбы, шла бойкая агитация среди солдат. Большевики хотели

создать там Совет рабочих и солдатских депутатов. Но призыв к расширению

восстания был воспринят как более подходящий и настоятельный, чем призыв

оставаться на вокзале в качестве оплота революционного центра. И десятки

тысяч солдат и рабочих покинули Финляндский вонзал. Ушли вместе с массами

многие большевики – организаторы и агитаторы. Когда же стало известно, что

после взятия “Крестов” меньшевикам-оборонцам удалось повернуть огромную

массу народа для похода к Государственной думе, часть большевиков была

вынуждена присоединиться к этой колонне, чтобы не остаться за бортом

движения. Финляндский вокзал, оставшийся под защитой караула, опустел.

Значение Таврического дворца как центра революции быстро возрастало.

Сюда пришло огромное количество солдат, которые сразу же стали

рассматривать залы и коридоры огромного помещения как свое временное

пристанище, поскольку о возвращении в казармы они не хотели и думать. Здесь

собрались известные в те дни руководители мелкобуржуазных партий эсеров и

меньшевиков, как находившиеся на легальном положении, так и только что

выпущенные из тюрьмы. Поминутно росло и число журналистов и служащих,

считавших себя революционерами в душе или даже состоявших когда-то в

революционных партиях, но потом прекративших эту деятельность.

Солдаты при прямой поддержке вооруженных рабочих захватили средства

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8