Последние века Римской империи: истоки формирования западноевропейской средневековой цивилизации

цивилизованности падал.

Главной отраслью хозяйства у германцев было скотоводство, игравшее

особо важную роль в Скандинавии, Ютландии и Северной (Нижней) Германии, где

много прекрасных лугов, земли же, пригодной для земледелия, мало, а почвы

сравнительно бедны. Разводили в основном крупный рогатый скот, а также овец

и свиней. Земледелие было на втором плане, но по важности уже мало уступало

скотоводству, особенно к IV в. Местами еще сохранялись подсечно-огневое

земледелие и перелог, однако преобладала эксплуатация давно расчищенных и

притом постоянно используемых участков. Обрабатывались они радом (сохой)

либо плугом, приводимыми в движение упряжкой быков или волов. В отличие от

рала плуг не просто бороздит взрыхляемую лемехом землю, но подрезает глыбу

земли по диагонали и с помощью специального устройства — отвала —

отбрасывает ее в сторону, обеспечивая более глубокую пахоту. Позволив,

таким образом, существенно интенсифицировать земледелие, плуг явился

поистине революционным изобретением. Однако его применение или неприменение

в конкретном районе было обусловлено не столько стадией развития, сколько

особенностями почв: плуг незаменим на тяжелых глинистых почвах, отвоеванных

у леса; на распаханных лугах с их легкими податливыми почвами он

необязателен; в горной местности, где плодородный слой неглубок,

использование плуга чревато эрозией.

Правильные севообороты еще только складывались, тем не менее, к концу

рассматриваемого периода начало распространяться двухполье с обретающим

понемногу регулярность чередованием яровых и озимых, реже — зерновых с

бобовыми и льном. В Скандинавии сеяли в основном морозоустойчивый

неприхотливый овес и быстросозревающий яровой ячмень, на самом юге, в

Сконе, также яровые сорта ржи и пшеницы. Зерна здесь хронически не хватало,

основой пищевого рациона служили мясомолочные продукты и рыба. В Ютландии и

в собственно Германии пшеница занимала значительные и все расширявшиеся

площади, но преобладали все же ячмень (из которого помимо хлеба и каши

изготовляли также пиво — главный хмельной напиток германцев) и особенно

рожь. Германцы возделывали также некоторые огородные культуры, в частности

корнеплоды, капусту и салат, принесенные ими впоследствии на территорию

империи, но садоводства и виноградарства не знали, удовлетворяя потребность

в сладком за счет дикорастущих плодов, ягод, а также меда. Охота уже не

имела большого хозяйственного значения, рыболовство же играло важную роль,

прежде всего у приморских племен.

Вопреки сообщению Тацита, германцы не испытывали недостатка в железе,

которое производилось в основном на месте. Велась также добыча золота,

серебра, меди, свинца. Достаточно развито было ткачество, обработка дерева

(в том числе для нужд кораблестроения), выделка кож, ювелирное дело.

Напротив, каменное строительство почти не практиковалось, керамика была

невысокого качества: гончарный круг получил распространение лишь к эпохе

Великого переселения народов — массовому миграционному процессу в Европе в

IV—VII вв. Видное место в хозяйственной жизни германцев занимал

товарообмен. Предметом внутрирегиональной торговли чаще всего служили

металлические изделия; римлянам германцы поставляли рабов, скот, кожу,

меха, янтарь, сами же покупали у них дорогие ткани, керамику,

драгоценности, вино. Преобладал натуральный обмен, лишь в пограничных с

империей областях имели хождение римские монеты.

Население всего германского мира едва ли превышало тогда 4 млн.

человек и в первые столетия нашей эры имело тенденцию к сокращению из-за

эпидемий, непрерывных войн, а также неблагоприятных экологических

изменений. Соответственно, плотность населения была крайне низка, и

поселения, как правило, разделялись большими массивами леса и пустоши.

Согласно Тациту, германцы «не выносят, чтобы их жилища соприкасались;

селятся они в отдалении друг от друга, где кому приглянулся ручей, или

поляна, или роща». Это свидетельство подтверждается раскопками, выявившими

во всех германских землях уединенно стоящие усадьбы и небольшие, в

несколько домов, хутора. Известны и выросшие из таких хуторов крупные

деревни, все более многочисленные к середине I тысячелетия, однако и в это

время типичным остается все же сравнительно небольшое поселение. Жилища

древних германцев представляли собой высокие удлиненные постройки размером

до 200 кв. м, рассчитанные на два-три десятка человек; в ненастье здесь

содержали и скот. Вокруг или неподалеку лежали кормившие их поля и выгоны.

При близком соседстве нескольких домохозяйств поля или их участки

отделялись от соседских не подлежащими распашке межами, возникавшими из

камней, удаляемых с поля и постепенно скрепляемых наносами земли и

проросшей травой; эти межи были достаточно широки, чтобы пахарь мог по ним

проехать с упряжкой к своему участку, не повредив чужие. С увеличением

населения такие поля иногда делились на несколько долей, но сами границы

поля оставались, по-видимому, неизменными. Такая система полей была

наиболее характерна для открытых низменностей Северной Германии и Ютландии.

В Средней и Южной Германии, где хлебопашество велось в основном на землях,

очищенных от леса, положение было, вероятно, несколько иным, поскольку

лесные почвы требовали более длительного отдыха, который нельзя было

компенсировать, как на богатом скотом Севере, избыточным унавоживанием.

Соответственно здесь дольше держался перелог и связанное с ним

периодическое перекраивание участков.

Община. Та или иная форма общины характерна для всех родоплеменных, а

также более развитых обществ докапиталистической эпохи. Конкретная форма

общины зависела от многих факторов: природных условий, типа хозяйства,

плотности населения, степени социальной дифференциации, развитости

товарообмена и государственных институтов. Община как таковая была

необходимым и нередко важнейшим элементом всех древних обществ, позволявшим

человеческому коллективу заниматься хозяйственной деятельностью,

поддерживать освященный обычаем, порядок, защищаться от врагов, отправлять

культовые обряды и т.д.

Самой ранней формой общины считается родовая, или кровнородственная,

основанная на совместном ведении хозяйства и совместном пользовании и

владении землей кровными родственниками. Эта форма общины была характерна

едва ли не для всех народов мира на ранних стадиях их развития. В

дальнейшем под влиянием внешних условий община могла приобрести самые

разнообразные очертания, причем история общины не сводима к разложению и

угасанию ее родовой формы, правильнее говорить о развитии и видоизменении

форм и функций общины. Так называемой соседской общине (иначе — община-

марка), распространенной в средневековой Германии и в некоторых

сопредельных с ней странах, некогда завоеванных германскими племенами,

свойственна индивидуальная собственность малых семей на наделы пахотной

земли при сохранении коллективной собственности общины на леса, поля и

другие угодья. Жители древнегерманских хуторов и деревень несомненно также

образовывали некую общность. В первые века нашей эры род все еще играл

очень важную роль в жизни германцев. Члены его селились если не вместе, то

компактно (что особенно ясно проявлялось в ходе миграций), вместе шли в

бой, выступали соприсяжниками в суде, в определенных случаях наследовали

друг другу. Но в повседневной хозяйственной практике роду уже не было

места. Даже такое трудоемкое дело, как корчевание леса, было по силам

большой семье, и именно большая семья, занимавшая описанное выше просторное

жилище и состоявшая из трех поколений или взрослых женатых сыновей с

детьми, иногда с несколькими невольниками, и являлась главной

производственной ячейкой германского общества. Поэтому независимо от того,

происходили ли жители поселения от общего предка или нет, соседские связи

между ними преобладали над кровнородственными.

При небольшой плотности населения и обилии свободных, хотя обычно не

освоенных еще земель, споры из-за возделываемых площадей, равно как и общие

всем проблемы, связанные с их обработкой, вряд ли часто возникали между

домохозяйствами. Господство примитивных систем земледелия, чуждых строгому,

обязательному для всех соседей чередованию культур и неукоснительному

соблюдению ритма сельскохозяйственных работ (что свойственно для развитого

двухполья и особенно трехполья), также не способствовало превращению этой

общности в слаженный производственный организм, каким была средневековая

крестьянская община. Функционирование древнегерманской общины еще

сравнительно мало зависело от организации хлебопашества и земледелия в

целом. Большее значение имело регулирование эксплуатации необрабатываемых,

но не менее жизненно важных угодий: лугов, лесов, водоемов и т.д. Ведь

главной отраслью хозяйства оставалось скотоводство, а для нормальной его

организации безусловно требовалось согласие всех соседей. Без этого

согласия невозможно было наладить удовлетворяющее всех использование и

других ресурсов дикой природы: рубку леса, заготовку сена и т.д. Членов

общины объединяло также совместное участие во множестве общих дел: защите

от врагов и хищных зверей, отправлении культа, поддержании элементарного

правопорядка, соблюдении простейших норм санитарии, в строительстве

укреплений. Однако коллективные работы все же не перевешивали труда

общинника в своем домохозяйстве, бывшем поэтому с социально-экономической

точки зрения по отношению к общине первичным образованием.

В конечном счете, именно поэтому древнегерманская община, в отличие от

общины античного типа (полиса), а также общин других варварских народов,

например кельтов и славян, сложилась как община земельных собственников.

Таковыми выступали, однако, не отдельные индивиды, а домохозяйства. Глава

семьи имел решающий голос во всех делах, но власть его все же существенно

отличалась от власти римского pater familae: германский домовладыка гораздо

менее свободно мог распоряжаться «своим» имуществом, которое мыслилось и

являлось достоянием семьи, отчасти и всего рода.

Для германца начала нашей эры его земля — это не просто объект

владения, но прежде всего малая родина, «отчина и дедина», наследие

длинной, восходящей к богам, вереницы предков, которое ему в свою очередь

надлежало передать детям и их потомкам, иначе жизнь теряла смысл. Это не

только и даже не столько источник пропитания, сколько неотъемлемая часть

или продолжение его «я»: досконально зная все секреты и капризы своей земли

(и мало что зная кроме нее), будучи включен в присущие ей природные ритмы,

человек составлял с ней единое целое и вне его мыслил себя с трудом. В

отличие от скота, рабов, утвари земля не подлежала отчуждению; продать или

обменять ее, во всяком случае, за пределы рода, было практически так же

невозможно, нелепо, святотатственно, как и бросить. Покидая отчий дом в

поисках славы и богатства, германец не порывал с ним навсегда, да его

личная судьба и не имела особого значения — главное было не дать прерваться

роду, тысячами уз связанному с занимаемой им землей. Когда же под давлением

обстоятельств с места снималось целое племя, вместе с экономическими и

социальными устоями общества начинала деформироваться и сложившаяся в нем

система ценностей. В частности, возрастала роль движимого имущества, а

земля все яснее обнаруживала свойства вещи, которую можно оценивать и

приобретать. Не случайно архаические воззрения германцев на землю если не

изживаются, то претерпевают принципиальные изменения именно в эпоху

Великого переселения народов.

Социально-экономическая структура. Имущественное и социальное

неравенство, известное германскому обществу по крайней мере с I в., еще

долго выражалось сравнительно слабо. Наиболее типичной фигурой этого

общества был свободный, ни от кого не зависящий человек —.домовладыка,

занятый сельскохозяйственным трудом, и одновременно воин, член народного

собрания, хранитель обычаев и культов своего племени. Это еще не крестьянин

в средневековом смысле слова, так как хозяйственная деятельность пока что

не стала для него единственной, заслонившей и заменившей ему всякую другую:

при очень низкой производительности труда, когда прокормить общество было

возможно лишь при условии личного участия почти всех его членов в сельском

хозяйстве, но общественное разделение труда и разграничение социальных

функций (производство, управление, культ и т.д.) еще только намечалось.

Следует отметить, что сочетание производственной и общественной

деятельности, в котором наряду с экономической самостоятельностью

воплощалось полноправие древнего германца, могло осуществляться только

благодаря его принадлежности к большесемейному коллективу, достаточно

мощному и сплоченному, чтобы без особого ущерба для хозяйства переносить

периодическое отсутствие домовладыки и его взрослых сыновей. Поэтому

социальный статус германца определялся в первую очередь статусом его семьи,

зависевшим еще не столько от богатства, сколько от численности, родословной

и общей репутации семьи и рода в целом. Комбинация этих ревностно

оберегаемых признаков определяла степень знатности человека, т.е. уровень

гражданского достоинства, признаваемый за ним обществом.

Большая знатность давала известные привилегии. Если верить Тациту, она

обеспечивала наряду с уважением преимущество при дележе земли и доставляла

предводительство на войне даже юношам; судя по тому, что последние могли

позволить себе подолгу пребывать в праздности, чураясь

сельскохозяйственного труда, большая знатность, как правило, сочеталась с

большим достатком. О крепнущей взаимосвязи социального превосходства с

богатством свидетельствуют и материалы раскопок, показавших, что наиболее

солидная богатая усадьба обычно занимала в поселении центральное место,

соседствуя с культовым помещением и как бы группируя остальные жилища

вокруг себя. Однако во времена Тацита знатность еще не превратилась у

германцев в особый социальный статус. Все свободные и свободнорожденные

оставались полноправными и в целом равноправными членами племени; различия

в их среде, по сравнению с их общим отличием от несвободных, были еще

относительно несущественными и определялись принадлежностью не к тому или

иному социальному разряду, а к конкретному роду.

Несвободные, как и у римлян, формально стояли вне общества, но в

остальном рабство играло в жизни германцев принципиально другую роль. Хотя

обычаи германцев не запрещали обращать в рабство соплеменников, а

беспрестанные войны с соседями обеспечивали стабильный источник пополнения

рабов за счет чужаков, рабы образовывали достаточно узкий слой населения.

Пленных часто выменивали или продавали римлянам, а иногда и убивали на поле

боя или приносили и жертву, рабов же по прошествии некоторого времени

нередко отпускали на волю и даже усыновляли. По-видимому, рабы имелись

далеко не во всяком домохозяйстве, и даже в самых крупных и зажиточных они

вряд ли были столь многочисленными, чтобы господская семья могла переложить

на них главные хозяйственные заботы. Рабство оставалось патриархальным, и в

том, что касается повседневной производственной деятельности и условий

существования, образ жизни рабов мало отличался от образа жизни свободных.

Часть рабов трудилась рука об руку с хозяином и делила с ним кров и пищу,

однако внимание Тацита больше привлекло то обстоятельство, что германцы

«пользуются рабами иначе, чем мы, распределяющие обязанности между челядью,

— каждый из них распоряжается в своем доме, в своем хозяйстве. Господин

только облагает его, словно колона, известным количеством зерна, скота или

ткани, и лишь в этом выражаются его повинности как раба». Можно гадать,

действительно ли то были рабы или какой-то другой, чуждый социальному опыту

римлянина разряд населения, однако показателен сам факт существования слоя

эксплуатируемых частным лицом, но самостоятельно хозяйствующих

производителей. Отношения этого типа, разумеется, не определяли социально-

экономический облик германского общества конца I в., еще не знавшего

систематической эксплуатации человека человеком. Тем не менее налицо

симптомы разложения древнего общественного строя и формирования качественно

нового хозяйственного механизма. В последующие три—четыре столетия

германское общество делает заметный шаг вперед. Археологический материал

недвусмысленно говорит о дальнейшем имущественном и социальном расслоении:

погребения все больше различаются по инвентарю, наиболее богатые из них

сопровождают символические атрибуты власти; в скученных поселениях

крупнейшая усадьба понемногу становится не только административным, но и

экономическим центром: в частности, в ней концентрируются ремесло и

торговля. Углубление социальной дифференциации зафиксировано и

позднеантичными авторами. Так, в изображении Аммиана Марцеллина (конец IV

в.), аламанская знать (нобилитет) уже вполне определенно противостоит

простонародью и держится обособленно даже в бою. Ретроспективные данные

варварских судебников также позволяют сделать вывод, что к эпохе Великого

переселения свободные уже не составляли единой массы ни в имущественном, ни

в социально-правовом отношении. Как правило, преобладающим было деление

соплеменников на знатных, свободных в узком смысле слова и полусвободных, в

германских наречиях именуемых обычно литами. С большей или меньшей

четкостью эти категории уже различались объемом прав. Например, по обычаям

саксов, жизнь знатных защищалась более высоким вергельдом (штрафом за

убийство — ср. древнерусское «вира»), его клятва оценивалась выше, чем

клятва просто свободного, но в ряде случаев строже карались и совершенные

им преступления.

Степень знатности в канун Великого переселения по-прежнему в большой

мере определялась происхождением: учитывалось, например, были ли в роду

несвободные или представители покоренных племен. Однако все более заметную

роль при этом играло имущественное положение человека. Типичный знатный,

судя по варварским правдам, окружен многочисленной родней, рабами,

отпущенниками, зависимыми людьми. Рабы и зависимые могли быть и у

свободного простолюдина, и даже у лита, но чаще лит, а иногда и свободный

на положении лита сам являлся чьим-то человеком, обязанным своему господину

послушанием и какими-то повинностями. Его свобода, понимаемая в варварском

обществе как нерасторжимое единство известных прав и обязанностей,

постепенно ущемлялась, а сам он понемногу устранялся от участия в

общественных делах, все больше сосредоточиваясь на хозяйственных заботах.

Характерно, что даже некоторые древнейшие правды причисляют к литам

вольноотпущенников (чей статус, по германским понятиям, непреодолимо

ущербен), а подчас прямо противопоставляют литов свободным. Сохраняя

хозяйственную самостоятельность, неполноправные свободные становились

зависимыми эксплуатируемыми людьми, сближаясь таким образом с испомещенными

на землю рабами. Однако при всей значимости этого процесса в период,

предшествующий Великому переселению народов, он успел создать лишь

предпосылки становления феодального общества, причем во многих случаях

самые ранние, отдаленные предпосылки.

Социально-политическая организация. Первые государства германцев

возникли в V—VI вв., и лишь у тех племен, которые, вторгшись на территорию

Западной Римской империи и по частям завоевав ее, уже самим фактом

господства над намного более развитыми народами были поставлены перед

необходимостью приспособить свою систему управления к новым условиям. У

других (как правило, более отсталых) племен, не столкнувшихся

непосредственно с общественными и политическими институтами римлян,

складывание государства затянулось на несколько столетий и завершилось

опять-таки не без внешнего воздействия со стороны франкского,

англосаксонского и других обогнавших их в своем развитии обществ. Таким

образом, даже накануне Великого переселения германские племена были еще

сравнительно далеки от образования органов власти, которые можно было бы

квалифицировать как государственные. Социально-политический строй древних

германцев — это строй, характерный для высшей ступени варварства, притом

отнюдь еще не исчерпавший своих возможностей.

Каждый полноправный член племени был лично и непосредственно,

сопричастен управлению, не только в принципе, но и на деле выступая

носителем народовластия. Высшим органом власти было народное собрание, или

вече племени — тинг, куда имели доступ все совершеннолетние свободные

мужчины, за исключением тех, кто обесчестил себя трусостью в сражении.

Народное собрание созывалось от случая к случаю (но, видимо, не реже, чем

раз в год) для решения наиболее важных дел, каковыми считались вопросы

войны и мира, суд по особо тяжким или запутанным преступлениям, посвящение

в воины (а значит, в полноправные члены общества), а также выдвижение

предводителей племени. Согласно Тациту, последние ведали всеми текущими

делами, в первую очередь судебными; кроме того, они предварительно

обсуждали в своем кругу выносимые на тинг вопросы и предлагали рядовым его

участникам заранее подготовленные решения, которые те вольны были, однако,

шумом и криками отвергнуть либо, потрясая, по обычаю, оружием, принять.

Тацит именует этих предводителей principes («начальствующие»,

«главенствующие»). Специального термина для обозначения совета принцепсов у

Тацита нет, и, похоже, не случайно: судя по всему, это было достаточно

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5