Последние века Римской империи: истоки формирования западноевропейской средневековой цивилизации

Последние века Римской империи: истоки формирования западноевропейской средневековой цивилизации

Кузбасская государственная педагогическая академия

Исторический факультет

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

Тема: «Последние века Римской империи: истоки формирования

западноевропейской средневековой цивилизации»

г. Новокузнецк, 2004 г.

Содержание

|1. Введение |3 стр. |

|2. Общественный и государственный строй Римской империи в конце | |

|III-начале V вв. |7 стр. |

|3. Разложение родоплеменного строя у древних германцев |14 стр. |

|4. Падение Западной Римской империи и образование варварских | |

|королевств |25 стр. |

|5. Генезис феодализма в Западной Европе. Вывод |33 стр. |

|6. Литература |37 стр. |

1. Введение

Европейский феодализм зарождается в условиях столкновения и

взаимодействия античного рабовладельческого общества с родоплеменным

«варварским» обществом германских, кельтских, славянских и других народов

Центральной, Северной и Восточной Европы.

Кризис в Римской империи (III—V вв. н.э.)

Кризис рабовладения. Античное общество характеризовалось ярко

выраженной социально-экономической разнородностью. Рабовладельческие виллы

с их централизованным производством, основанные на непосредственной

эксплуатации труда рабов, сосуществовали с поместьями, объединявшими мелкие

самостоятельные хозяйства зависимых людей (клиентов, арендаторов разного

рода, испомещенных на землю рабов), и с небольшими хозяйствами полисных

крестьян, в которых рабский труд играл вспомогательную роль или

отсутствовал вовсе.

Рабовладельческое хозяйство было рентабельным до тех пор, пока

дешевизна и стабильность притока новых рабов позволяла эксплуатировать их

нещадно, не заботясь об их физическом износе. Однако со II в. н.э. приток

новых рабов с варварской периферии (основного их источника) стал

уменьшаться, а цена их расти. Тем самым рабовладельцы были поставлены перед

необходимостью наладить естественное воспроизводство рабов в своих

поместьях и вообще перейти к долговременному их использованию. И то и

другое предполагало определенное снижение интенсивности эксплуатации.

Наиболее состоятельные рабовладельцы попытались компенсировать

снижение доходов путем простого расширения хозяйства, т. е. прежде всего —

увеличением числа эксплуатируемых рабов. Но возникшие таким образом

рабовладельческие латифундии себя не оправдывали, так как при этом резко

возрастали расходы на надзор за рабами и управление вообще. В этих условиях

изменение отношения к рабам как к агентам производства оказалось

неизбежным. В рабе начинают видеть человека, признают его право на семью,

запрещают разлучать ее членов, закон все решительнее отказывает господам в

праве самим казнить рабов (теперь это можно было сделать только по решению

суда), рабы получают право жаловаться в суд на плохое обращение с ними и

добиваться, чтобы их продали другому человеку. Поощряется отпуск рабов на

волю, законодательство предусматривает больше случаев и способов их

освобождения. Однако главным стимулом для увеличения производительности

рабского труда служило предоставление рабу вместе с правом на семью

некоторого имущества — пекулия, под которым подразумевались не только

личные вещи, но и средства производства: рабочий инструмент, скот,

мастерская, участок земли. Собственником пекулия считался рабовладелец, раб

же — всего лишь держателем, пользователем, но реальные права такого

держателя были весьма обширными и обеспечивали ему хозяйственную и бытовую

самостоятельность: он мог вступать в деловые отношения даже со своим

господином, давать ему в долг, совместно с ним заключать сделки с третьими

лицами. Хотя, согласно правовым представлениям, а затем и законам римлян,

господин всегда имел право отобрать у раба его имущество, на практике это,

вероятно, случалось не часто, так как было невыгодного рабовладельцу и

осуждалось моралью.

Наибольшее значение для судеб общественного развития имело наделение

земельным пекулием сельских рабов, ставшее в период поздней античности

обычным явлением, особенно в крупных поместьях — латифундиях. Стимулируя

таким образом заинтересованность раба в труде и экономя на надсмотрщиках,

латифундист одновременно перекладывал хотя бы часть расходов на плечи

непосредственного производителя. Со временем такой раб превращался в

прикрепленного к земле и продаваемого только вместе с ней самостоятельно

хозяйствующего земледельца, уплачивающего господину в виде ренты

определенную часть урожая.

Эволюция колоната. Особая роль в рассматриваемом процессе принадлежит

колонату. Изначально колон — это поселенец, колонист, а также земледелец

вообще, но уже с I в. н.э. так называли мелких арендаторов различного

статуса — свободных людей, граждан, обрабатывающих чужую землю на

договорных началах, чаще всего на условиях уплаты денежного, а со II в.

н.э. натурального оброка (как правило, трети урожая). В это время колонат

обычно уже не оформляется договором и колон становится, по сути дела,

наследственным съемщиком, постепенно оказываясь в зависимости от земельного

собственника.

В IV—V вв. колоны делились на свободных и приписных. Первые обладали

большим объемом личных и имущественных прав; их приобретения не считались

собственностью господина. Вторые рассматривались как «рабы земли» (но не

рабы господина), записывались в ценз поместья, их держания расценивались

как пекулий и принадлежали землевладельцу. И те, и другие несли

разнообразные повинности в пользу господ. Постепенно различие между этими

категориями колонов стираются. Колон эпохи домината утрачивает многие черты

свободного человека и гражданина. Он еще уплачивает государственные налоги,

но сбор их уже поручается землевладельцам, которые с середины IV в.

становятся ответственны за выдачу колонов в суд, посылают их на военную

службу, причем вправе заменить поставки рекрутов внесением государству

специальной подати, а к середине V в. добиваются полного отстранения

колонов от воинской повинности. К этому времени частная власть посессоров

над колонами настолько усиливается, что грань, отделяющая их от рабов,

становится, по мнению римских юристов, трудноразличимой: все чаще ставится

под сомнение личная свобода колонов, они подвергаются одинаковым с рабами

наказаниям, не могут свидетельствовать против своего господина и т.д.

Владельческие права колонов на возделываемые ими участки остаются в

силе, но приобретают новое качество. Не позволяя землевладельцам сгонять

колонов с земли, отчуждать землю без сидящих на ней колонов, использовать

их в качестве домашней челяди, закон в то же время прикреплял колонов к

этой земле. Эдикт Константина I от 332 г. запрещал колонам под угрозой

наложения оков переходить из одного имения в другое, обязывая

землевладельцев возвращать обосновавшихся у них чужих колонов их прежнему

хозяину. Эдиктом Валентиниана I от 371 г. была окончательно санкционирована

наследственная прикрепленность колонов к тому или иному имению. Несмотря на

ущемление гражданского статуса колонов, ограничения их владельческих прав,

колоны были более самостоятельны в хозяйственном отношении, чем рабы; их

повинности фиксировались законом и обычаем. В римском колонате угадываются

контуры новых, феодальных отношений.

Число самостоятельно хозяйствующих, но зависимых и эксплуатируемых

производителей увеличивалось и за счет других социальных источников:

крестьян, подпавших под власть какого-нибудь магната, пленных варваров,

которых теперь все чаще обращают не в рабов, а в колонов, и т.п. Тем самым

в эпоху поздней империи ведущим постепенно становится тип хозяйства,

связанный с эксплуатацией мелких землевладельцев в крупных поместьях.

Организатором производства в этом случае являлся не собственник земли, а

непосредственный производитель, у которого оставалась часть выращенного им

продукта. Этот механизм имеет сходство с экономическим механизмом,

характерным для феодализма. Но поскольку в эпоху домината продолжали

сохраняться рабовладельческие методы эксплуатации и огромная масса

самостоятельно хозяйствующих землевладельцев в социально-юридическом смысле

оставалась рабами, а с другой стороны, заметно усилился налоговый гнет, то

непосредственный производитель, видимо, располагал в основном лишь весьма

урезанным необходимым продуктом. В конечном счете, это явилось одной из

важнейших причин наблюдавшегося в эту эпоху экономического застоя, одним из

главных препятствий, стоявших на пути осуществления тех возможностей,

которые были заложены в формирующемся новом хозяйственном механизме.

Эмфитевсис. В поздней античности значительное распространение получает

аренда — теперь уже не только на государственных и муниципальных, но и на

частных землях. Аренда претерпевает качественные изменения: из долгосрочной

она развивается в вечную, так называемую эмфитевтическую аренду,

обеспечивающую владельцу широчайшие права, сопоставимые с правом

собственности. Эмфитевт был обязан собственнику небольшой фиксированной

платой (каноном), должен был вносить налоги с земли и тщательно ее

обрабатывать. В остальном он мог распоряжаться ею по своему усмотрению:

передавать по наследству, сдавать в субаренду, закладывать, даже продавать.

В последнем случае собственник имел лишь право преимущественной покупки; не

воспользовавшись им, он получал только пошлину в размере 2% продажной цены.

Съемщиками земли на эмфитевтическом праве чаще всего были крупные

землевладельцы, поэтому распространение эмфитевсиса знаменовало серьезную

перестройку господствующего класса в направлении феодализации.

Прекарий. Заметно большую роль стала играть и мелкая аренда, также

приобретшая новые черты. Особенно показательна эволюция так называемого

прекария (буквально — «испрошенного» держания). Прекарист первоначально, по-

видимому, вообще не нес каких-либо повинностей в пользу собственника,

довольствовавшегося тем, что земля его не пустует и не может быть на этом

основании конфискована общиной. Однако собственник был вправе в любой

момент согнать прекариста с предоставленного ему участка, невзирая на то,

как долго тот его обрабатывал; соответственно прекарист считался не

владельцем, а лишь держателем.

В эпоху домината прекарий все чаще оформляется письменно, становится

долгосрочным, нередко пожизненным, и обусловливается определенными в

договоре платежами. В перспективе это приводило к попаданию прекариста в

зависимость от земельного собственника, но при этом владельческие права его

укреплялись, а сам прекарий становился если не юридически, то фактически

своеобразной формой условного землевладения, отчасти предвосхищавшей

отношения зависимого крестьянина и феодала.

Патронат и коммендация. Важную роль в трансформации отношений

собственности сыграло развитие еще одного древнего института, а именно

патроната (патроциния), заключавшегося в самоотдаче, разумеется, не всегда

добровольной, одних граждан под покровительство других, более обеспеченных

и влиятельных. Такой акт назывался коммендацией. Патроцинии III—V вв. —

это, по сути дела, форма личной зависимости мелких, а также средних

землевладельцев от землевладельцев крупных. Стремясь ценой личной свободы и

гражданского полноправия избавиться хотя бы от некоторых государственных и

муниципальных повинностей, найти защиту от притеснений со стороны властей и

более сильных соседей, вступавший под патронат человек, в конце концов, а

иногда и сразу, утрачивал право собственности на землю, превращаясь в ее

держателя. Логичным следствием установления патроната являлось

возникновение в латифундиях режима частной власти, противостоящей

государству. Императоры, хотя и безуспешно, боролись с патронатом.

Натурализация хозяйства. Постепенное превращение рабовладельческой

виллы в децентрализованную латифундию имело далеко идущие последствия для

всей позднеантичной экономики. Важнейшим из них следует признать растущую

натурализацию, ослабление рыночных связей. Посаженные на землю рабы и

мелкие арендаторы старались свести свои расходы к минимуму и по возможности

обходиться изделиями, изготовленными самолично или в пределах латифундии. С

другой стороны, свертывание латифундистами собственного земледельческого

хозяйства (особенно хлебопашенного) нередко сопровождалось развитием

поместного ремесла. В крупных позднеантичных имениях появились

самостоятельно хозяйствующие ремесленники, в том числе перебравшиеся из

городов. Экономические связи господского хозяйства с городом ослабевали.

Солидная часть сельскохозяйственной продукции попадала в город, минуя

рынок, прежде всего по государственным каналам, через налоговую систему.

Экономический спад III-V вв. Ослабление рыночных связей сопровождалось

экономическим спадом. Он выразился в таких явлениях, как сокращение

посевных площадей, снижение урожайности, огрубление ремесленной продукции,

уменьшение масштабов городского строительства и торговых перевозок. Спад

был порожден кризисом рабовладельческого строя в целом. Непосредственной же

его причиной следует считать саму перестройку производственных отношений,

вызвавшую нарушение устоявшихся хозяйственных связей и ориентиров и

совпавшую по времени с рядом неблагоприятных конкретно-исторических

обстоятельств. В их числе — похолодание и увлажнение климата, пагубно

сказавшееся на севооборотах; демографический кризис (обусловленный не в

последнюю очередь принесенными с Востока эпидемиями); усиление политической

нестабильности и вторжения варваров; иссякание в Средиземноморье

большинства известных тогда месторождений драгоценных металлов и

хронический дефицит в торговле с Востоком, способствовавшие монетному

голоду и порче монеты.

Вместе с тем экономический спад III—V вв. было бы неправильно

расценивать как катастрофу. Земледелие и ремесло оставались все же на

высоком уровне, несомненно превосходящем уровень раннего средневековья.

Города, хотя и сокращались в размерах, не утратили своей специфически

римской инфраструктуры. Сохранялась и поддерживалась густая сеть хороших

мощеных дорог, Средиземное море оставалось относительно безопасным для

судоходства до середины V в. Денежное обращение все еще играло немаловажную

роль, обслуживая довольно бойкую местную и региональную торговлю.

Материальные возможности античной цивилизации далеко еще не были исчерпаны,

о чем свидетельствует, между прочим, монументальное строительство,

продолжавшееся в V в. в Риме, Равенне, Арле, Гиппоне, не говоря уже о

городах восточной половины империи.

В экономическом спаде поздней античности проглядывают и черты

обновления. Интенсивное хозяйствование предшествовавшей эпохи, еще не

подкрепленное соответствующими техническими и естественнонаучными

достижениями, основывалось на хищнической эксплуатации природы и

человеческого труда, предполагавшей неограниченность этих ресурсов.

Экономический подъем рубежа старой и новой эры был оплачен последовавшим

вскоре истощением земли и износом работника, как физическим, так и

моральным. Поэтому переход к экстенсивным формам хозяйствования в известной

мере содействовал улучшению экологической и социальной ситуации. Особого

внимания заслуживает процесс становления работника нового типа: из простого

исполнителя, безразличного к результату своего труда, социально одинокого,

забитого и озлобленного, убогого в своих желаниях и наклонностях, он

постепенно превращался в рачительного хозяина, гордого своей

сопричастностью какому-то коллективу, важностью своего труда для общества.

Эти социально-экономические возможности проявились не сразу, но в конечном

счете именно они обусловили более высокий уровень средневековой цивилизации

по сравнению с античной.

2. Общественный и государственный строй

Римской империи в конце III-начале V вв.

В эпоху домината государственный строй Римской империи претерпел

радикальные изменения. Они были вызваны как рассмотренными выше

экономическими процессами, так и существенными социальными сдвигами. Во II

— начале III в. н.э. возникает новое сословное деление: на honestiores

(«достойные», «почтенные») и humiliores («смиренные», «ничтожные»), В

период домината сословная структура еще более усложняется, так как среди

«достойных» выделяется элита — так называемые clarissimi («светлейшие»), в

свою очередь с IV в. подразделявшиеся на три разряда. Что же касается

«смиренных», то в эту группу наряду со свободнорожденными плебеями все чаще

стали включать неполноправные слои населения: колонов, отпущенников, в

дальнейшем и рабов. Так складывается принципиально новая структура

общества, в рамках которой постепенно преодолевается деление на свободных и

рабов, а древние полисные градации уступают место иным, отражающим

усиливающуюся иерархичность общественной организации.

В этой ситуации древние римские магистратуры окончательно утрачивают

всякое значение: одни (квесторы, эдилы) исчезают вовсе, другие (консулы,

преторы) превращаются в почетные должности, замещаемые по воле государя его

приближенными. Сенат, разросшийся к 369 г. (когда представители восточных

провинций стали собираться в Константинополе) до 2 тыс. человек, выродился

в собрание тщеславных магнатов, то раболепствующих перед императором, то

фрондирующих, озабоченных в основном защитой своих сословных привилегий и

внешних атрибутов власти. С конца III в. многие императоры, выбранные

армией или назначенные предшественником, не обращаются в сенат даже за

формальным утверждением в этом сане. Поскольку резиденция императора все

чаще находится вне Рима (в Константинополе, Медиолане, Равенне, Аквилее и

т.д.), он все реже удостаивает сенаторов своим посещением, предоставляя

последним автоматически регистрировать направляемые им эдикты. В периоды

политической нестабильности, например в середине V в., значение сената

возрастало, случалось, он открыто вмешивался в борьбу за власть, оспаривая

ее у армии. При «сильных» императорах его роль низводилась до роли

городского совета столицы империи, каковым он оставался на протяжении всего

раннего средневековья.

Реальная власть сосредоточивается в совете императора, получившем

название священного консистория. Отныне император уже не принцепс — первый

среди равных, лучший из граждан, высший магистрат, чья деятельность хотя бы

в теории регулируется законом, а доминус — господин, владыка, воля которого

сама является высшим законом. Особа его объявляется священной, публичная и

даже частная жизнь обставляется сложным помпезным церемониалом,

заимствованным во многом у эллинистических и персидских монархов. Из

«республики» империя превратилась в деспотию, а граждане — в подданных.

Управление государством все в большей мере осуществлялось при помощи

огромного, иерархически организованного и разветвленного бюрократического

аппарата, включавшего помимо центральных ведомств многочисленную

провинциальную администрацию и целую армию контролировавших и

инспектировавших ее столичных чиновников.

В конце III в. было ликвидировано старое административное устройство

империи (с его традиционным делением на императорские и сенаторские

провинции, личные владения императора, союзные общины и колонии разного

статуса). Отныне Восток и Запад имели, как правило, а с 395 г. всегда,

раздельное управление. При этом каждая из империй (Западная и Восточная)

делилась на 2 префектуры, те в свою очередь — на диоцезы (общим количеством

12), а последние — на более или менее равновеликие провинции, число которых

резко возросло и достигло в конце концов 117. В нарушение многовековой

традиции одной из провинций был объявлен Рим. Наместники провинций, раньше

управлявшие вверенными им территориями, регулярно объезжая их и опираясь в

решении дел на магистратов автономных общин, теперь прочно обосновываются,

вместе с многочисленными чиновниками, в постоянных резиденциях. Главными их

обязанностями становятся сбор налогов и высшая юрисдикция; военные функции

постепенно переходят к специально назначенным военачальникам, подчиненным

только вышестоящим военным инстанциям.

Шедшее вразрез с древней римской практикой разграничение гражданской и

военной власти на местах было вызвано стремлением центрального

правительства ограничить могущество провинциальной администрации,

воспрепятствовать возможным проявлениям сепаратизма. В то же время оно

явилось следствием коренной перестройки римской армии, все реже

комплектовавшейся из полноправных римских граждан. Причина этого кроется не

только в сокращении общей численности земельных собственников. С

предоставлением в 212 г. римского гражданства большинству свободного

населения империи исчез один из главных стимулов, побуждавших перегринов

идти на военную службу. В условиях социально-политической нестабильности и

прогрессирующего обесценивания денег нужного эффекта не давали и такие

меры, как постоянное повышение солдатского жалования и освобождение

ветеранского землевладения от муниципальных налогов.

Попытка превращения легионеров в особое наследственное сословие и

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5