Репрессии и голод на Украине и в России в 30-е годы

Репрессии и голод на Украине и в России в 30-е годы

ВВЕДЕНИЕ

Глава 1 Социально-экономическое положение СССР в 20-30 годы ХХ века

Глава 2 Насильственная коллективизация и раскулачивание

Глава 3 Великий голод

Глава 4 "Социально-чуждые элементы" и циклы репрессий

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

ВВЕДЕНИЕ

Начиная эту работу мне еще не были известны масштабы того, что мне

предстоит узнать. Мне казалось, что эпизод с голодом в СССР в 30-е годы –

лишь эпизод, никак несвязанный с остальными процессами, происходящими в

стране. Однако все оказалось иначе. По мере продвижения работы вскрывались

все новые и новые факты, обнаруживалась их взаимосвязь и в конце концов мне

стало понятно, что конкретную ситуацию с голодом на Украине никак нельзя

рассматривать обособленно от социально-политической обстановки в тогдашнем

Союзе. Так же как нельзя не учитывать предпосылок возникновения этой

ситуации, ее связи с остальными очень важными событиями в стране. Только

так можно понять – почему? Почему случилось, что богатейшая республика

Союза в буквальном смысле слова вымирала…

Моя работа не претендует на полноту освещения этой исторической проблемы.

Но мне хотелось найти причины и следствия, понять объективную сущность

происходящего в те годы.

С начала 1923 года и до конца 1927 года, то есть на период около пяти лет,

в противостоянии Советской власти и общества, наступила кратковременная

передышка. Борьба за дело Ленина, умершего 21 января 1924 года, но

абсолютно отстраненного от политической деятельности вследствие третьего

удара уже в марте 1923 года, захватила большую часть партийных

руководителей. В течение этих нескольких лет общество залечивало раны.

Крестьянство, составлявшее 85% населения страны, попыталось восстановить

связи на внутреннем рынке, продавать свою продукцию и жить согласно формуле

крупного историка русского крестьянства Михаэля Конфино так, словно

"наступило время крестьянской утопии". Эта "крестьянская утопия", названная

большевиками "эсеровщиной", то есть "господством социал-революционного

сознания", основывалась на четырех принципах, которые можно встретить во

всех крестьянских программах разных десятилетий: это, в частности, отмена

помещичьего землевладения и раздел земли в зависимости от количества

едоков; это свобода пользования плодами своего труда; возможность

торговать; и, наконец, создание крестьянского самоуправления (self-

government), традиционной сельской общины; при этом представительство

большевистского государства сводилось к сельским Советам, избираемым

жителями нескольких деревень, и партийным ячейкам, по одной на каждые сто

деревень!

Механизмы рынка, разрушенные в период с 1914 по 1922 год, частично

признанные властью, хотя и оцененные как знак отступления в стране, где

большинство составляет сельское население, снова начали действовать.

Сезонная миграция в города, столь частая при прежней власти, также

возобновилась; поскольку государство пренебрегало сектором потребления,

заметно расцвело ремесленничество, недоимки и голод в деревнях стали более

редкими, крестьяне снова насытились.

Однако кажущееся затишье этих нескольких лет не могло снять глубокие

противоречия между правящим режимом и обществом, не забывшим насилие,

жертвой которого оно стало. У крестьян причин для недовольства было

немало1. Закупочные цены на сельскохозяйственные продукты были очень низки,

не хватало фабричных товаров, они были дороги, а налоги были непосильны.

Крестьяне чувствовали себя в стране гражданами второго сорта, поскольку

рабочие стали категорией привилегированной. Крестьяне жаловались на

многочисленные злоупотребления представителей Советского государства,

получивших закалку в "школе военного коммунизма". Они подвергались

произволу местной власти, впитавшей одновременно черты русской традиции и

практики террора последних лет. "Судебный, административный и местный

милицейский аппарат были парализованы алкоголизмом, взяточничеством,

бюрократизмом и общей грубостью нравов крестьянских масс"2, - отмечается в

пространном докладе политической полиции "О соблюдении социалистической

законности в деревнях" в конце 1925 года.

Осуждая наиболее кричащие нарушения законности представителями советской

власти, многие большевистские руководители все равно считали деревню

опасной terra incognito, то есть "средой, кишащей кулацкими элементами,

социал-революционерами, попами, бывшими помещиками, которых еще не успели

"убрать", по образному выражению руководителя ГПУ Тульской губернии3.

Как свидетельствуют документы отдела информации ГПУ, рабочий класс тоже

оставался "под высочайшим наблюдением". Эта социальная категория,

меняющаяся в послевоенные годы, в период революции и гражданской войны,

всегда подозревалась в сохранении связей с враждебным советской власти

миром деревни. На каждом предприятии были свои тайные осведомители,

выявлявшие слова и поступки, "крестьянские настроения", которые рабочие,

вернувшиеся из проведенного в деревне отпуска, могли занести в город. В

докладах органов ГПУ рабочий класс делился на "враждебные элементы",

находящиеся под влиянием контрреволюционных групп, на "политически

отсталых", в основном недавно приехавших из деревень, а также на тех, кто

еще могут стать "политически сознательными". Остановка работ на

предприятиях и забастовки, весьма немногочисленные в эти годы большой

безработицы, относительное улучшение уровня жизни для тех, у кого была

работа, были тщательно расследованы, а их вожаки арестованы.

Глава 1 Социально-экономическое положение СССР в 20-30 годы ХХ века

Секретные документы ГПУ, сегодня частично ставшие доступными, показывают,

что после нескольких лет ошеломляющего роста численности эта организация

вдруг столкнулась с некоторыми трудностями, связанными с передышкой в

волюнтаристской реорганизации общества. В 1924-1926 годах Дзержинскому

пришлось твердо отстаивать свои позиции перед некоторыми руководителями,

считавшими, что нужно ограничить численный состав органов ГПУ, дела

которого шли на убыль. В первый и единственный раз вплоть до 1953 года

численный состав органов ГПУ был значительно сокращен. В 1921 году ЧК

использовала 105.000 гражданских лиц и около 180.000 военных из различных

войск специального назначения, включая пограничные войска, чекистов-

железнодорожников, а также конвойные войска. В 1925 году эти части

поредели, их численность уменьшилось приблизительно до 26.000 гражданских

лиц и 63.000 военных. К этому числу следует прибавить 30.000 осведомителей,

на которых в 1921 году нет данных в силу нынешнего состояния документации4.

В декабре 1924 года Николай Бухарин написал Феликсу Дзержинскому: "Я

полагаю, что мы должны как можно скорее перейти к более "либеральной" форме

советской власти: меньше репрессий, больше законности, дискуссий, больше

местной власти (под руководством партии naturaliter) и т.д."5.

Несколько месяцев спустя, 1 мая 1925 года Николай Крыленко, возглавлявший в

свое время судебный маскарад на процессе социал-революционеров, направил в

политбюро длинную докладную записку, где он критиковал злоупотребления

ОГПУ, которое, с его точки зрения, превысило полномочия, предписанные ему

законом. Многие декреты, принятые в 1922-1923 годах, действительно

ограничивали компетенцию ОГПУ делами о шпионской деятельности, бандитизме,

фальшивомонетчиках, "контрреволюционерах". В этих преступлениях ОГПУ было

единственным судьей и его специальная коллегия могла приговорить к ссылке и

поселению на жительство в места, находящиеся под надзором (сроком до трех

лет), к содержанию в лагере или даже к смертной казни. В 1924 году из

62.000 начатых ОГПУ дел, немногим более 52.000 были проведены через обычный

суд. ОГПУ оставил в своей подсудности 9000 дел, что составляет значительную

цифру, позволившую сделать заключение о политической обстановке, напоминает

Николай Крыленко:

"Условия жизни депортированных и сосланных на поселение в затерянные углы

Сибири лиц, без малейших средств к существованию, ужасающи. Туда ссылают

наряду с семидесятилетними стариками юношей восемнадцати-девятнадцати лет

из учащейся молодежи, духовенство, старух, "принадлежащих к социально-

опасным элементам".

Крыленко предложил также ограничить категории "контрреволюционеров" только

членами "политических партий, представляющих интересы буржуазии", чтобы

избежать произвольного толкования этого термина службами ОГПУ6.

Обеспокоенные такой критикой, Дзержинский и его помощники не смогли не

довести до сведения партийного руководства и, в частности, Сталина

тревожные сообщения о сложных внутренних проблемах, а также об угрозе

диверсий со стороны Польши, Франции и Японии. В докладе о деятельности ОГПУ

в 1924 году политическая полиция сообщала:

- арестовано 11453 "бандита", из которых 1858 были расстреляны на месте;

- задержано 926 иностранцев (357 высланы из страны) и 1542 "шпиона";

- предупреждено "восстание белогвардейцев" в Крыму (132 человека

расстреляны по этому делу);

- проведена 81 "операция" против групп анархистов, в ходе которых

осуществлено 266 арестов;

- "ликвидировано" 14 меньшевистских организаций (540 арестованных), 6

организаций правых эсеров (152 арестованных), 117 организаций "различных

интеллигентов" (1.360 арестованных), 24 организации "монархистов" (1245

арестованных), 85 "церковных организаций" и "сектантских объединений" (1765

арестованных), 675 "кулацких групп" (1148 арестованных);

- высланы с помощью двух операций в феврале и июле 1924 года 4500 "воров",

"рецидивистов" и "нэпманов" (торговцев и мелких предпринимателей) из Москвы

и Ленинграда;

- взяты под надзор 18200 "социально опасных лиц";

- под наблюдением также находятся 15501 предприятие и управление ими;

- вскрыто и прочитано 5.078.174 письма и другой корреспонденции7.

В какой мере этим данным, скрупулезно составленным и до смешного

бюрократическим, можно доверять? Включение их в проект бюджета ОГПУ 1925

года означает, что функции тайной полиции не были ограничены, она по-

прежнему обеспечивала защиту от внутренней угрозы и потому заслуживала

новых средств. Для историка ценно, что помимо приведенных цифр и

произвольно выбранных социальных "категорий", они свидетельствуют о

постоянстве методов ОГПУ, о существовании его потенциальных врагов, о

непременном наличии вражеской сети, порой недостаточно действенной, но

всегда действующей.

Несмотря на бюджетные сокращения и некоторую критику со стороны

непоследовательных большевистских руководителей, деятельность ОГПУ

подстегивается ужесточением уголовного законодательства. Действительно,

Основные принципы уголовного законодательства СССР, принятые 31 октября

1924 года, так же, как новый Уголовный кодекс 1926 года, значительно

расширяли определение контрреволюционных преступлений и вводили понятие

"лицо социально опасное". Закон включал в "контрреволюционные преступления"

всякие виды деятельности, которые, не имея целью непосредственно свержение

и ослабление советской власти, были тем не менее "правонарушением",

"посягательством на политические или экономические завоевания пролетарской

революции". Таким образом, закон наказывал не только за прямые намерения,

но также за намерения случайные или косвенные.

Кроме того "социально опасным ... считалось всякое лицо, совершившее

общественно опасный поступок, имеющее отношения с преступной средой или

осуществлявшее в прошлом такую деятельность, которая признана "социально

опасной". Привлеченные в соответствии с этими очень неточными критериями

лица могли быть приговорены к наказанию даже в отсутствии всякой вины. Было

разъяснено, что "суд может принимать меры социальной защиты от лиц,

признанных социально опасными, либо действительно совершивших определенное

преступление, либо привлеченных в качестве обвиняемых по какому-либо

преступлению и оправданных судом, но остающихся социально опасными". Все

эти положения, введенные в 1926 году, среди которых фигурирует знаменитая

58 статья Уголовного кодекса, с ее четырнадцатью пунктами, определяющими,

что такое контрреволюционные преступления, давали законное основание для

усиления террора8. 4 мая 1926 года Дзержинский направил своему заместителю

Ягоде письмо, в котором изложил обширную программу "борьбы со спекуляцией",

определившей окончание НЭПа и постоянство "духа гражданской войны" среди

высшего партийного руководства. В этом письме указывалось:

"Борьба со спекуляцией" представляется сегодня крайне важной... Необходимо

очистить Москву от паразитических элементов и спекулянтов. Я попросил

Паукера собрать для меня всю имеющуюся документацию о переписи жителей

Москвы в связи с этой проблемой. В настоящий момент, я ее не получил. Не

полагаете ли вы, что необходимо создать в ГПУ специальный отдел по

колонизации, который бы финансировался за счет конфискаций... Нужно

заселить паразитическими элементами (вместе с их семьями) из наших городов

неблагополучные в климатическом отношении зоны нашей страны как это

предусмотрено правительственным планом... Во что бы то ни стало мы должны

очистить наши города от тысяч спекулянтов и процветающих в них паразитов...

Эти паразиты пожирают нас. Из-за них нет товаров для крестьян, цены

повышаются, а наш рубль падает. ГПУ должно решительно заняться этой

проблемой, проявляя как можно больше активности" 9.

Среди других особенностей советского уголовного законодательства следует

отметить существование двух различных систем преследования преступлений,

судебной и административной, и двух систем мест заключения, одна из которых

управляется комиссариатом внутренних дел, другая - ГПУ. Наряду с

традиционными тюрьмами, где содержались лица, осужденные в соответствии с

обычной уголовной процедурой, существуют также лагеря, находящиеся в

введении ГПУ, где заключены лица, приговоренные специальными судами

политической полиции за следующие преступления: контрреволюция во всех

формах, бандитизм, подделка ценных бумаг, преступления, совершенные самими

сотрудниками ГПУ.

В 1922 году правительство предложило ГПУ устроить большой лагерь в

Соловках, на пяти островах в Белом море, расположенных вблизи Архангельска.

На главном острове Соловков находился один из больших православных

монастырей. После изгнания оттуда монахов ГПУ организовало на этом

архипелаге лагеря, объединенные аббревиатурой СЛОН (Соловецкий Лагерь

Особого Назначения). Первые заключенные прибыли сюда из лагерей в

Холмогорах и Пертоминска в начале июля 1924 года. К концу этого года в этом

лагере было 4.000 заключенных, в 1927 году их было 15.000, а к концу 1928

года - 38.000.

Одной из особенностей пенитенциарной системы Соловков было самоуправление.

Кроме начальника и нескольких других ответственных постов все лагерные

"должности" занимали заключенные. В подавляющем большинстве, это были

бывшие сотрудники ГПУ, приговоренные за серьезные превышения власти.

Осуществляемое таким контингентом самоуправление было самым большим

произволом, который очень скоро ухудшил судьбу привилегированных

заключенных, какими при прежней власти считались политические. Во времена

НЭПа администрация ГПУ разделяла заключенных на три категории.

Первая состояла из политических, то есть исключительно из членов бывших

партии меньшевиков, эсеров, анархистов; эти заключенные поначалу добились

от Дзержинского привилегий, которые тот сам имел при царском режиме: около

десяти лет он провел в тюрьмах и ссылках, где к политическим относились

сравнительно мягко, они получали лучшее питание, называемое "политическим

рационом", имели право на некоторые личные вещи, могли получать газеты и

журналы. На поселении им позволялось жить коммуной, и они освобождались от

принудительных работ. Все эти привилегии были уничтожены в конце 20-х

годов.

Вторая категория заключенных, самая многочисленная, состояла из

контрреволюционеров, членов политических партий несоциалистических или

анархистского направлений, представителей духовенства, бывших офицеров

царской армии, бывших чиновников, казаков, участников Кронштадтского и

Тамбовского восстаний, а также других лиц, арестованных по 58 статье

Уголовного кодекса.

В третью категорию заключенных входили осужденные ГПУ уголовники (бандиты и

фальшивомонетчики), а также бывшие чекисты, осужденные за различные

преступления или проступки по должности. Контрреволюционеры, обязанные

проживать совместно с уголовниками, устанавливавшими свои законы,

подвергались самому чудовищному произволу внутри лагеря, голодали, мерзли

зимой, летом их сжирала мошка (одна из летних пыток заключалась в том, что

пленника нагишом привязывали к дереву в лесу и оставляли его на съедение

мошке, весьма злой и многочисленной на этих северных, усеянных озерами,

островах). Чтобы перейти из одного лагерного сектора в другой, как

вспоминает один из известных заключенных Соловков писатель Варлам Шаламов,

заключенные требовали завязать им руки за спиной, и настаивали, чтобы это

было специально оговорено в правилах внутреннего распорядка: "Это было

единственное средство самозащиты заключенных против лаконичной формулы

"убит при попытке к бегству"10.

Соловецкий лагерь - это то место, с которого началась замена

"импровизированных" лагерей времен Гражданской войны специально продуманной

системой принудительных работ, получившей, начиная с 1929 года, ужасающее

развитие. До 1925 года заключенные, как правило, были заняты

малопродуктивной работой для внутрилагерных нужд. В 1926 году администрация

лагеря решила перейти на заключение производственных договоров с некоторыми

государственными предприятиями и более "рационально" использовать

принудительные работы, ставшие источником дохода, тогда как раньше, в 1919-

1920 годах, "исправительные работы" рассматривались как средство

"перевоспитания". Лагерь Соловки, реорганизованный под аббревиатурой УСЛОН

(Управление Соловецкими Лагерями Особого Назначения), шагнул на континент и

прежде всего на побережье Белого моря. В 1926-1927 годах появились лагеря в

устье Печоры, в Коми и в других точках этого негостеприимного, но богатого

лесами побережья. Заключенные выполняли точно расписанный план по заготовке

леса, по его рубке и распиловке. Рост планов производства леса по стране

потребовал увеличения числа заключенных. Это обстоятельство привело в 1929

году к полной реформе содержания заключенных: в лагеря стали отправлять и

тех, кто был приговорен к трем годам тюремного заключения . Подобные меры

способствовали чудовищному развитию системы исправительных лагерей.

Экспериментальная лаборатория принудительных работ, "специальные лагеря"

Соловецкого архипелага стали отправной точкой появления и приведения в

действие другой большой континентальной системы - архипелага ГУЛАГ.

Обычная деятельность ГПУ с ее ежегодным "уловом" в несколько тысяч

заключенных, приговоренных к лагерным работам или ссылке под надзор, не

исключала при этом проведения широкомасштабных операций по подавлению

всякого рода выступлений. В течение спокойных лет НЭПа с 1923 по 1927 год

граничащие с Россией республики Закавказья и Средней Азии стали местом

наиболее масштабных и кровавых репрессий. Эти страны, в большинстве своем

яростно сопротивлявшиеся русским завоеваниям еще в XIX веке, все-таки были

завоеваны и подавлены большевиками: Азербайджан в апреле 1920 года, Армения

в декабре 1920 года, Грузия в феврале 1920 года, Дагестан в конце 1921

года, а Туркестан с Бухарой осенью 1920 года. Завоеванные, они продолжали

оказывать сильнейшее сопротивление "советизации". "Мы держим под контролем

только центральные города или скорее центры центральных городов", - писал в

1923 году Петерс, полномочный представитель ЧК в Туркестане. С 1918 года до

конца 1920-х годов., а в некоторых регионах до 1935-1936 годов, большая

часть Средней Азии, за исключением отдельных городов, удерживалась

басмачами. Название "басмачи" ("разбойники" по-узбекски) применялось

русскими по отношению к различным типам защитников своей земли, как к

оседлым, так и к кочевникам, узбекам, киргизам, туркменам, которые

действовали независимо одни от других во многих областях.

Главный очаг восстания находился в долине Ферганы. После завоевания Ферганы

Красной Армией в сентябре 1920 года началось большое восстание, охватившее

восточные и южные регионы бывшего Бухарского эмирата и северной области

туркменских степей. В начале 1921 года штаб Красной Армии считал, что число

вооруженных басмачей достигает тридцати тысяч. Управление басмаческим

движением было неоднородным, его руководители выдвинулись из почетных лиц

деревни или клана, из представителей мусульманского духовенства, но также

просто из националистов, иногда чужестранцев для этого региона, таких,

например, как Энвер-паша, бывший военный министр Турции, убитый при

столкновении с отрядом чекистов в 1922 году.

Движение басмачей было стихийным восстанием, поднявшимся против "неверных",

против "русского угнетателя", против старого врага с новым лицом, ибо эти

люди не только хотели заполучить их земли и скот, но также лишить их

мусульманской веры. Война по "усмирению" восставших была по сути

"колониальной войной". Борьба против басмачей мобилизовала на десять лет

значительную часть армии специальных войск ОГПУ, одним из главных отделов

которой был Восточный отдел. И в настоящее время невозможно оценить даже

приблизительно количество жертв этой войны11.

Второй большой сектор Восточного отдела ГПУ занимался Закавказьем. В первой

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7