Русская Православная Церковь и большевистское государство в 1925-27 гг.

средств на надобности дорстроительства”. [54]

В постановлении ничего не говорилось о закрытии самой церкви, но

горсовет Дятькова подошел к делу творчески. В своей жалобе М.И. Калинину

прихожане церкви отмечали, что 4 марта 1929 г. комсомольцы и милиционеры

“разгромили храм, уничтожили помещение сторожа, а самого сторожа вместе с

семьей выселили на улицу, уничтожены иконостас и престол, сожжена большая

часть икон”.[55]

Жалобу верующих П. Сидорович препроводил прокурору республики Н.В.

Крыленко, отметив, что “сущность дела требует немедленного, тщательного и

срочного разбирательства на месте”.[56]

Из имеющихся в нашем распоряжении документов трудно установить, какого

рода “расследование” было проведено на месте, но его результат характерен:

как утверждал Крыленко, заявление прихожан полностью ложно, никакого

закрытия, надругательств и т.п. не было.[57] Президиуму ВЦИК ничего не

оставалось, как “принять к сведению” записку Крыленко и потребовать

привлечения виновных к суду за клевету.[58]

Второй инцидент произошел в городе Рыкове и в деревне Веровка

Рыковского района Артемовского округа. Местные безбожники повели активную

кампанию за закрытие сельской церкви, что протесты верующих. Несмотря на

это, было принято решение закрыть храм. В жалобе верующих в Президиум ВЦИК

было отмечено, что “рыковская милиция … вместе с секретарем комячейки и

веровскими комсомольцами ворвалась в наш храм, разбили иконостас, иконы,

осквернили престол и всю церковную утварь. Этот погром был совершен в

присутствии верующих со слезами просивших не глумиться над святынями”.[59]

Через несколько дней стало известно, что ВУЦИК отклонил просьбу верующих о

сохранении церкви. В результате, по описаниям прихожан, у церкви собралось

около тысячи человек, которые вступили в драку с милицией и комсомольцами.

10 мая 1929 г. М. Калинин обратился к председателю Всеукраинского ЦИК

Г.И. Петровскому с просьбой провести расследование и особенно советовал

обратить внимание на то, “нужно ли в действительности закрытие

поименованной церкви”. [60]

Расследование было поручено ГПУ УССР, которое представило свою версию

событий. По мнению председателя ГПУ Балицкого, во всем были виноваты “поп

Скритченко и его кликуши”, которые собрали около “150 женщин”. Все же

остальное население г. Рыково активно поддержало идею о закрытии

церкви.[61]

В данном документе очевидна тенденция показать, что население выступило

за закрытие. Однако само упоминание о протестах противоречит общей

направленности документа. Скорее всего, именно эта часть донесения истинна,

хотя цифры, возможно, сильно преуменьшены. Решение о закрытии церкви

вызвало протест со стороны рыковского населения, а надругательство над

храмом только ускорило выступление верующих. К сожалению, нам не известно,

чем закончилась эта история.

Приведенные выше примеры позволяют отметить один важный факт. М.И.

Калинин и возглавляемые им “законодательные органы” не имели никакой

реальной власти и не могли никак повлиять на процесс закрытия церквей. Их

просьбы о расследовании не давали никакого результата, и Калинину

приходилось довольствоваться лишь отписками от ОГПУ, которое в каждом

случае поступало по-своему.

Нужно отметить, что в ходе этих кампаний не делалось различий между

“обновленцами” и “тихоновцами”. Закрывали церкви, принадлежащие как тем,

так и другим. В конце марта (точная дата отсутствует) 1929 г. митрополит

Вениамин (Муратовский) просил у М.И. Калинина оставить общине обновленцев

города Ашхабада Михаило-Архангельскую церковь. Заместитель председателя

общины Прошутинский сообщал, что в ходе закрытия “… попраны кресты с

куполами… с музыкой сняты колокола, собрания верующих запрещены”.[62]

Другой аналогичный случай произошел в Москве. 19 апреля 1925 г.

Президиум Моссовета принял решение о закрытии часовни Пантелеймона у

Никольских ворот, принадлежавшей обновленцам.[63] Однако митрополит

Вениамин и А.И. Введенский обратились с жалобой к Калинину, отмечая, что

“Пантелеймоновская часовня является одной из немногих церковных единиц

обновленческой ориентации г. Москвы”. Еще более важным фактором было то,

что она давала сорок процентов всего дохода обновленческого Синода.

Эту часовню до поры оставили в покое, но обновленцы все же лишились

другой – Иверской. 19 июня 1929 г. Президиум Моссовета принял решение о ее

закрытии. ВЦИК 5 июля 1929 г. утвердил это решение, потребовав, однако,

чтобы была сохранена часовня Св. Пантелеймона.

Закрытие церкви был для властей достаточно простым делом. Требовалось

собрать митинг “трудящихся”, провести на нем соответствующее постановление

– и церковь, несмотря на протесты верующих, была обречена. Впрочем, даже

эти процедуры вызывали недовольство местных властей, изо всех сил

боровшихся с “поповским дурманом”. 5 марта 1929 г. временный председатель

ЦИК Башкирской АССР Мансуров просил ВЦИК облегчить процесс закрытия

церквей: “Башкирский Центральный Исполнительный считает вполне возможным,

чтобы дела о ликвидации церквей разрешались окончательно ЦИК-ами

автономных республик…”[64] (т.е. решение о закрытии приводилось бы в

исполнение немедленно, не дожидаясь ответа ВЦИК).

Такая оценка вызвала неприятие у П.Г. Смидовича, который велел “в

ответе сослаться на новый закон”[65], но даже его принятие ничего не

изменило: процесс закрытия церквей продолжался прежними темпами. По данным

НКВД УССР, только на территории Украины за период с 1 января по 1 октября

1929 г. было закрыто 135 церквей (это лишь по постановлениям ВУЦИК).[66]

Процесс закрытия церквей сопровождался такими беззакониями, что

созданная позже под руководством Смидовича Постоянная Комиссия ВЦИК по

делам культов отменила ряд подобных решений. 24 октября 1930 г. было

предписано вернуть верующим Успенскую церковь в г. Гурзуфе и единоверный

храм в г. Воронок Покуровского района (губерния не указана), решение о

закрытии которых было принято в 1929 г. 24 октября 1930 г. были приняты

аналогичные постановления в отношении ряда других закрытых церквей.

Однако все это не более чем капля в море. Ни компания Смидовича, ни сам

Калинин не могли оказать какого-то существенного влияния на этот процесс.

Более того, им самим приходилось в некоторых случаях идти на поводу у ОГПУ,

которое реально владело ситуацией. 20 ноября 1929 г. начальник Секретного

Отдела ОГПУ Я.А. Агранов и Е.А. Тучков послали Калинину записку, в которой

просили его “об ускорении закрытия Владимирской церкви в г.

Актюбинске”.[67] Калинину пришлось отклонить просьбу верующих об оставлении

за ними храма.[68] 1 декабря 1929 г. Президиум ВЦИК отклонил просьбу

верующих Петропавловской церкви с. Дуван.[69] 26 января 1930 г. комиссия

рекомендовала Президиуму ВЦИК пересмотреть прежнее решение о сохранении

церкви “Большое Вознесение”.[70] При этом Смидович остался при особом

мнении: “К пересмотру вопроса во ВЦИКе нет оснований”.[71]

Очевидно, в этих и во многих других случаях вопрос уже был решен

партийными органами или ОГПУ. От ВЦИК требовалось лишь законодательно

оформить это решение, а его особое мнение мало кого интересовало. Не

придавалось особого значения и словам об осторожном подходе к этому

вопросу. 29 января 1930 года на совещании секретарей окружкомов Средне-

Волжского крайкома ВКП(б) было решено: “Движение в деревне за снятие

колоколов и закрытие церквей должно быть охвачено партийным руководством;

никакое сдерживание его сверху не должно иметь места”.[72]

Не оказывали никакого воздействия и волнения верующих, которые теперь

стали рассматриваться как кулацкие мятежи и подавляться со всей

жестокостью. Процесс закрытия церквей широко развернулся в годы

коллективизации и продолжался все последующее время вплоть до 1941 г.

Выводы по главе.

1928-1929 гг. стали началом нового ожесточенного наступления на

церковь, цель которого – уничтожение ее организационной структуры, полное

вытеснение из народной жизни. Была принята серия законов, которые

значительно ухудшали и без того нелегкое положение священнослужителей,

низводили их социальных статус до уровня маргинальных групп.

Усилились гонения на верующих, по всей стране шло массовое закрытие

церквей. Отдельные попытки некоторых партийцев (М. Калинин, П. Смидович,

некоторые члены АРК) как-то смягчить этот удар не дали результатов. Церковь

рассматривалась как общественная сила, противостоящая коллективизации.

Партийная пропаганда провозглашала, что без уничтожения религии невозможно

построение нового общества. Победа сталинской линии обусловила всю тяжесть

удара, который был нанесен по религиозным конфессиям в годы

коллективизации.

Глава 4. Дискуссии о формах и методах антирелигиозной пропаганды в 1928-29

гг.

§1. Введение антирелигиозного воспитания в школах и критика Наркомпроса

“слева”.

В исследуемые годы антирелигиозная пропаганда постепенно все более

усиливается и приобретает систематический характер. Среди безбожников

возник ряд споров о том, как должны осуществляться на практике партийные

директивы и решения ЦС СБ.

Особенно большое внимание уделялось антирелигиозному воспитанию детей и

школьников и привлечению к антирелигиозной пропаганде учителей. Безбожники

понимали, что проще сформировать человека-атеиста, чем заставить верующего,

глубоко преданного своей религии, отказаться от нее. Антирелигиозная

пропаганда должна была охватить даже детей-дошкольников, которых для этой

цели предлагали организовывать в специальные группы (о практическом

использовании этих планов данных не имеется). [73]

В 1929 г. все громче звучали голоса о необходимости замены

безрелигиозного воспитания антирелигиозным: “Пора, наконец, покончить со

всякими разговорами о ненужности и невозможности антирелигиозного

воспитания в дошкольном возрасте”.[74]

Вопрос о введении антирелигиозного воспитания в школах неоднократно

обсуждался в исполбюро Центрального Совета Союза Безбожников. 2 октября

1928 г. была рассмотрена резолюция о работе среди детей и юношества. Один

из самых активных поборников этой идеи, Н. Аносов, указывал: “Нужно всю

работу пропитать антирелигиозным воспитанием… Антирелигиозное воспитание

нужно начинать с самого раннего возраста”.[75] В принятой резолюции

указывалось, что антирелигиозную работу среди детей нужно “вести по линиям

воспитания в школе и по линиям внешкольной работы с детьми”[76] Особое

внимание этому вопросу должны уделять пионеры и комсомольцы.[77] Однако

реализация этих планов встретила сопротивление со стороны Н.К. Крупской,

занимавшей в те годы пост заместителя наркомпроса и считавшейся одним из

специалистов по антирелигиозным вопросам. Крупская справедливо полагала,

что такое резкое введение антирелигиозной пропаганды в школе принесет лишь

негативные результаты и отрицательно относилась к этому, по ее словам,

“балалаечному” уклону. Существующее безрелигиозное воспитание, по ее

мнению, вполне удовлетворяло задачам работы безбожников в школе. Эти идеи

вызвали редкое неприятие в ЦС СБ, считавшего любое вмешательство в

антирелигиозную работу нарушением его монополии.[78] В подготовленный

проект докладной записки об антирелигиозном воспитании в школе,

направленной в ЦК ВКП(б), был внесен пункт с обвинениями руководства

Наркомпроса в бездеятельности.

При обсуждении этого пункта почти все члены исполбюро ЦС СБ

проголосовали за его включение. Лишь В. Кобецкий робко предложил “Исключить

пункт, направленный против т. Крупской, заменить его общим пунктом о

существовании среди работников Наркомпроса течения с критикой его,

защищающего принципы “безрелигиозного воспитания”[79] Однако Ф. Олещук

настоял на сохранении критики Крупской, “так как она упорно продолжает

отстаивать свою точку зрения”.[80] Его поддержали В. Зыбковец, Н. Амосов,

И. Стуков и в итоге данный абзац был включен.[81]

Правда участники заседания все же были вынуждены соблюсти ритуал и

решили “прибавить пункт о недопустимости методов “издевки”, “наскока”,

“административного нажима” в школе”.[82] Однако эти фразы никак не мешали

сути самого документа.

Записка подчеркивала необходимость антирелигиозного воспитания в школе,

ибо “в последнее время религиозные организации стали вести среди детей

громадную работу”[83] Позиция Наркомпроса подверглась резкой критике: “…

руководители Наркомпроса, так например, т. Крупская, все еще не признали

своей ошибки с выпуском письма о безрелигиозном воспитании…[84] Громадный

вред делу антирелигиозного воспитания принесло также выступление тов.

Луначарского на юбилейном вечере в Яснополянской школе имени

Толстого”[85].

Мы видим, что по вопросу о введении безрелигиозного воспитания в школе

СБ занял самую крайнюю радикальную позицию, которой противостояли более

умеренные взгляды руководителей Наркомпроса. При этом идеи СБ в целом

соответствовали положениям Сталина об усилении борьбы с религией.

Противодействие Крупской и Луначарского этой позиции создавало опасность

для них быть обвиненными в “правом уклоне”.

Тем не менее, Наркомпрос еще и в 1929 г. пытался бороться с указанной

позицией Союза Безбожников. 4 апреля 1929 г. Комиссия НКП поручила

комиссии в составе Крупской, Я.А. Эпштейна и К.А. Попова подготовить проект

обращения ко всем отделам народного образования по вопросу об

антирелигиозном воспитании. Вскоре Крупская подготовила вариант докладной

записки, идеи которой кардинальным образом отличались от позиции Союза

Безбожников. По мнению Крупской, безрелигиозное воспитание должно быть

включено в общую систему культурного строительства. При этом особо

подчеркивалось следующее положение: “Было бы однако величайшей ошибкой

думать, что школа учебой может вести подлинную борьбу с религией”[86] По

мнению Н. Крупской, лишь целый комплекс мероприятий может оказать какое

либо воздействие, а насмешки над верующими детьми и учителями ни к чему не

приведут.

Эти тезисы были отредактированы К. Поповым, который не внес в них

каких-либо принципиальных изменений.[87] Вместе с тем, сама Крупская

понимала уязвимость своей позиции, пыталась изменить документ в

соответствии с “духом времени”.[88] В переделанном варианте тезисов были

усилены слова об обострении классовой борьбы: “Недовольные элементы

стремятся влиять на массы всеми путями, в том числе и путем организации

религиозных сект”.[89] Чтобы придать своим идеям “легитимность” Крупская

добавила в текст ленинских цитат. Однако в целом принципиальных изменений

не произошло.

Но эти тезисы уже не понадобились. Ситуация вокруг антирелигиозной

борьбы изменилась настолько, что идеи Крупской выглядели еретическими. В

1929 г. на смену Луначарскому на руководство Наркомпросом пришел А.С.

Бубнов, бескомпромиссный сторонник сталинской линии, сразу же взявший за

основу установку “вождя”. В ноябре 1929 г. в Наркомпросе побывал инспектор

по антирелигиозной пропаганде Главполитпросвета Ив. Пронин. Он дал

критическую оценку ведения безбожной работы в Наркомате: “Состояние

антирелигиозной работы в Наркомпросе, на мой взгляд, не отвечает задачам,

поставленным партией и общественностью в области антирелигиозной

пропаганды и воспитания”.[90]

Наркомпрос, бывший ранее чуть ли не в оппозиции Сталину, под

руководством Бубнова начал превращаться в надежного проводника “генеральной

линии партии”.

Таким образом, на протяжении 1928-29 гг. шли споры среди безбожников по

вопросу об антирелигиозной пропаганде в школе. Руководство Наркомпроса в

частности, Н.К. Крупская[91] и А.В. Луначарский, считали вполне

нормальной сложившуюся ситуацию, когда школа фактически оставалась

нейтральной.

В то же время им противостояли руководители Союза Безбожников, которые

выдвигали крайне радикальные идеи и предлагали превратить школу в один из

центров антирелигиозной борьбы. Нельзя не отметить, что позиция Крупской

перекликалась с идеями “правого уклона”, а Союза Безбожников – с

“генеральной линией”. Победа последней означала укрепление позиций СБ и

введение антирелигиозного воспитания в школе.

§2. Критика Ем. Ярославского в комсомольской печати (июнь 1929 г.)

В 1929 г. для “главного воинствующего безбожника”, как позже именовали

Ярославского борзописцы, наступили нелегкие времена. Нужно было

безошибочно рассчитать, на чьей стороне будет победа, чтобы не допустить

роковой ошибки и не оказаться выброшенным из когорты вождей.

Забегая вперед отметим, что Ярославский прекрасно справился с “вызовом

времени”. Когда его старые соратники один за другим погибали в годы

репрессий, он чувствовал под ногами твердую почву. Ярославский был один из

тех, кому Сталин доверил написать Библию нового времени – “Краткий курс

ВКП(б)”. Благополучно переживший страшные тридцатые годы он в итоге

удостоился чести умереть своей смертью и оказаться в Кремлевской стене.

Однако в 1929 г. его позиции еще не были так прочны. Сталин продолжал

относиться к Ярославскому с некоторым недоверием. 9 сентября 1929 г. он

писал Молотову, что Ярославский “при всех своих незаурядных качествах… слаб

по части политического руководства (любит плавать по волнам настроений

“масс”)”[92]

Возможно, чтобы лишний раз убедить Ярославского в правильности

избранной им линии, а также нанести очередной удар по “правым уклонистам”,

была организована компания в комсомольской прессе с обвинением Ярославского

и других антирегиозников в “примиренчестве” и т. д.

7 июня 1929 г. в “Комсомольской правде” появилась статья М.

Галактионова “На поводу примиренческого отношения к религии”, подвергшая

резкой критике Союз Безбожников. В то время как “рабочие массы, почуяв

опасность со стороны классового врага, выступающего под религиозной

оболочкой, все шире и активнее поднимаются на борьбу с религией”[93], Союз

Безбожников ничего не делает для активизации антирелигиозной работы. Вина

этому – “ошибки идеологического руководства”. Нужно, по мнению М.

Галактионова, “взять четкую классовую линию, ибо наша задача не заменять

религию, а разрушать ее”.

Еще более ясно высказался А. Лукин в статье “Ошибочные теории”. В

полном соответствии с идеями Сталина он рассматривал религиозные

организации “как орудие борьбы с социалистическим строительством всех

врагов советской власти”.[94] Особенно досталось Рыкову и Луначарскому:

“Теория тов. Рыкова о необходимости уничтожать дурман из голов трудящихся,

которые еще не расстались с религией,[95] как и теория тов. Луначарского в

корне противоречит марксистской теории и всему опыту классовой борьбы”.

Были и другие статьи, однако их содержание в основном перекликается с

двумя вышеупомянутыми, поэтому мы на них не останавливаемся. Критика Союза

Безбожников продолжалась и после его съезда. 9 августа 1929 г. на заседании

Бюро ВЛКСМ было принято постановление: “Бюро ЦК, считая правильной основную

политическую линию Центрального Совета Союза Безбожников в его работе

вместе с тем считает необходимым проведение более усиленной борьбы

комсомола с примиренческим отношением к религии, имеющиеся в практике

работы организации Союза Безбожников[96].

Нельзя не отметить, что данное утверждение надумано. Мы видели, что

Союз Безбожников стоял на “правильных” позициях и предлагал наиболее

радикальный вариант борьбы с религией.

Ярославский в общем-то верно отметил, что “ЦК ВЛКСМ не приведет ни

одного факта, ни одного случая примиренческого отношения к религии со

стороны организации СБ”.[97]

Как нам кажется, данные статьи помимо критики “правого уклона”, должны

были поставить на место членов АРК, отвечавших за антирелигиозную работу.

Об этом не говорилось прямо, но критикуемые комсомольцами идеи, в общем-то,

были характерны для многих ее членов.

Несмотря на эту критику, Ярославский еще пытался отстаивать свои идеи.

Это особенно хорошо видно из подготовленного комиссией Политбюро под его

председательством проекта резолюции об антирелигиозной пропаганде.

Резолюция, хотя и упоминает об усилении классовой борьбы, все же основной

упор делает на то, что “антирелигиозная пропаганда должна быть поднята на

необходимую принципиальную высоту и по своему содержанию и формам, и не

должна сходить с марксистско-ленинской линии в вопросах борьбы с

религией”.[98] Скорее всего, именно по этим причинам резолюция так и не

была принята.

К осени 1929 г. поражение Бухарина во внутрипартийной борьбе стало уже

отчетливым. Началась коллективизация, насильственное принуждения

крестьянства к вступлению в колхозы, готовились планы раскулачивания.

В этой обстановке Союз Безбожников окончательно занял просталинскую

позицию, высказываясь о необходимости резкого усиления борьбы с религией с

использованием любых, даже самых жестких мер. В информационном письме Союза

Безбожников от 10 сентября 1929 г. сообщалась, что “антирелигиозная

пропаганда в связи с хлебозаготовительной компанией должна разоблачать блок

кулачества с церковниками и сектантами”.[99] Эти идеи затем будут

неоднократно повторяться в письмах ЦС СБ. 25 ноября 1929 г. ЦС СБ сообщал,

что “нашей ближайшей и основной задачей должна стать пропаганда пятилетнего

плана и разоблачение классовой роли религии и деятельности религиозных

организаций, как сил, тормозящих проведение пятилетки, обслуживающих врагов

рабочего класса и трудового крестьянства”.[100] Союз Воинствующих

Безбожников превратился в орган идеологического подкрепления

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5