Российско-германские отношения перед ВОВ

1939 г. в дни XVIII съезде ВКП (б) в докладе Сталин потребовал

«соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну

провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками». А во

время Ялтинской конференции спустя несколько лет в 1945 г. он сказал

Ч. Черчелю». ... если бы не было Мюнхена, не было бы и советско-

германского пакта».

Опасаясь сближения между СССР, Англией и Францией Германия

начала готовится к первому дипломатическому Контакту. Предлогом

служили интересы торговой политики СССР. Перед этим советский полпред

Мерекалов посетил руководителя отдела экономической политики Виля,

чтобы передать ему вербальную ноту и соответствующий меморандум

своего правительства с протестом против прекращения договорных

поставок в СССР военной продукции чешского завода «Шкода». Хотя

советское ходатайство (последовавшее сразу за оккупаций Чехословакии)

о сохранении в силе существующих договоров и было удовлетворено,

однако после подписания директивы к плану «Вайс» поставки вновь

прекратились. Гитлер не желал экспортировать в СССР продукцию,

необходимую для собственной оборонной промышленности. Беседу с

Мерекаловым проводил статс-секретарь Вайцзеккер. О сути разговора

говорят две докладные записки составленные им. По мнению Вайцзеккера

советской полпред в беседе с ним сам проявил инициативу к сближению

обоих стран. Но тщательный анализ сохранившихся документов говорит о

том, что статс-секретарь, скорее всего неправильно истолковал слова

Мерекалова и принял желаемое за действительное. Мерекалов А.Ф.

зафиксировал желание Германии иметь принципиальные политические

разногласия с СССР. Все же она хочет развивать с ним экономические

отношения.

Кроме того, Мерекалов, видимо привез в Москву информацию о

плане «Вайс». Таким образом, скок германо-польского столкновения

приближался, и советское правительство оказалось перед настоятельной

необходимостью принять решение.

Первая беседа Шуленберга и Молотова не принесла успеха. Посол

лично передал новому наркому германский проект соглашения о кредитах,

но не встретил взаимопонимания. Советское руководство лишь выразило

готовность продолжать поставки сырья примерно в прежних объемах.

Шуленберг изложил желание Берлина командировать в Москву Ю. Шнурре

для «Экономических переговоров».

Вскоре министерство иностранных дел Германии предприняло

вторичный зондаж в советском полпредстве. На этот раз беседу вели

советник МИД Германии Шнурре и советский полпред Астахов. Шнурре

начал разговор с заявления о том, что «отвечая на запрос посла от 17

апреля, мы заявляем о своем согласии с выполнением поставок в

Советский Союз в соответствии с договорами, заключенными с фирмой

«Шкода».

В беседе по текущим торговым делам 15 мая Астахов, согласно

записи Шнурре, отметил недоверие советской стороны и подчеркнул, что

изменившийся тон германских средств массовой информации может

означать всего на всего тактическую паузу. Он говорил о «четко

выраженном ощущении угрозы со стороны Германии». Вместе с тем, он дал

понять, что «нет никаких внешнеполитических противоречий между

Германией и Советским Союзом», что не исключена «возможность

изменения германо-советских отношений».

«Немцы стремятся создать впечатление о наступающем или даже

уже наступавшем улучшении германо-советских отношений. Исчезла грубая

ругань, советские деятели называются их настоящими именами и по их

официальным должностям без оскорбительных эпитетов».

ПОДГОТОВКА ПАКТА О НЕНАПАДЕНИИ

(18 МАЯ – 20 АВГУСТА 1939 ГОД)

а) Германская инициатива в заключении пакета (11 мая)

Вначале лета в советско-германских дипломатических отношениях

наступало некоторое оживление. Причиной тому многие исследователи

приписывают безрезультатные трехнедельные переговоры с Англией и

Францией. Ответом на них послужила публикация 11 мая 1939 г. в

«Известиях» передовой статьи «К международному положению». Статья

отражала новые советские оценки планов государств «ОСИ». Донесения

разведки уточняли, что Гитлер планировал вести войну в три этапа: за

блицкригом Польши следовал поход на запад, а позднее решающая схватка

с СССР. Можно предположить, что советское правительство к тому

времени пришло к выводу: первоочередные германские планы затрагивали

советские интересы косвенно, и Гитлер включал позицию Советского

Союза в свое военное планирование на ближайшую перспективу, как

важный, решающий фактор.

В этот трудный период внешнеполитической переориентации

германский посол, все еще находившийся на совещании в Берлине,

передав 17 мая Советскому правительству о встрече в возможно короткий

срок.

Как записал Шуленберг, Нарком отвел попытки немцев

использовать экономическую проблематику для «каких-то целей»,

выходящих за рамки отношений с СССР, и подчеркнул, что советская

сторона вступит в экономические переговоры не раньше, чем этого

сложится подходящая политическая основа.

Во время беседы Шуленберг был необычайно скованным, проявлял

сугубую осторожность в разговоре, Молотов отвечал резко с иронией.

«Подозрение» и «старое советское недоверие» к немецкой тактике

и целям – так охарактеризовал посол реакцию Молотова. Шуленберг долго

пытался убедить его в том, что у германского правительства есть»

определенные желания урегулировать экономические отношения с СССР, на

это я ответил, что мы пришли к выводу о необходимости создания

соответствующий политической базы для успеха экономических

переговоров. Без такой политической базы, как показал опыт

переговоров с Германией, нельзя разрешить экономических вопросов».

Важные моменты свидетельствуют, однако, что, во-первых,

стремление к «политической базе» являлось выражением принципиальной

советской потребности в прочных связях. В новой ситуации советское

правительство не хотело больше мириться с капризами немецкого

зигзагообразного курса, с бесцеремонным отношением к себе и с

насмешками в иностранной прессе.

Обмен товарами и технологиями, в которых СССР теперь, как

никогда раньше, действительно нуждался для развития своей оборонной

промышленности, не должен был, как прежде, «висеть в воздухе», его

следовало поставить на упорядоченную и надежную основу. Во-вторых, за

стремлением к «политической базе» могло скрываться намерение

поддерживать переговоры, в какой-то мере способствовать стабилизации

отношений и тем самым предупредить новые неожиданные потрясения. В

Берлине эту формулу не без основания истолковали как выражение

минимального сомнения относительно «существования политической базы

для возобновления переговоров. Шуленберг с этой поры стал употреблять

выражение «политическая база», настаивая на том, чтобы нарком более

подробно изложил желания и намерения советского правительства. Посол

изложил свои пожелания на счет «политической базы» в докладе

Риббентропу, но в лихорадочной и нервозной атмосфере

Вильгельмштрассе, его предложения не встретили понимания. На данный

момент Риббентроп еще не считал, что нужно бороться за

«благосклонность Сталина», ибо поступившие из-за границы сообщения

казались ему благоприятными. В Англии премьер-министр Чемберлен как

раз 20 мая пришел к выводу, что он скорее «подаст в отставку, чем

заключит союз с Советами», а полпред Майский заявил в газете «Таймс»,

«что в свете последних английских высказываний у его правительства

нет никаких оснований на подписание соглашения». Встреча между

Гагифаксом и Боннэ / Деладье, состоявшаяся в тот же день в Париже, не

обещала единства в ближайшее время, хотя французская сторона,

ссылаясь на опасность полного советского поворота, настаивала на

заключении соглашения между тремя государствами. Из Японии посол Отт

докладывал, что военный министр Итагаки теперь, девять дней спустя

после начала Японией военных действий на монгольской границе,

неожиданно сообщил о решении вступить в запланированный военный пакт.

Беседы, проведенные Риббентропом и Гитлером с министром иностранных

дел, в известной степени гарантировали, что прибалтийские государства

будут послушно держаться германских интересов.

Под впечатлением этих представлений о собственной силе

Риббентроп просто не воспринял серьезно позицию Шуленберга, а решил

при первой же возможности отстранить «закостенелого» и излишне

принципиального посла, а в качестве посредников для контактов

использовать частных промышленников.

Гитлер, как видно, воспринял доклад Шуленберга более серьезно,

боялся, что из Москвы последует отказ, о том, как менялось его

отношение с СССР, свидетельствует его доклад 23 мая на совещании в

рейхсканцелярии, где он умышленно вычеркнул Россию из списка своих

врагов. До этого момента Гитлер колебался, но когда Чемберлен 24 мая

заявил, что по важным пунктам с Советским Союзом в общих чертах

достигнута договоренность, Гитлер решил сделать еще один шаг к

сближению. В тот же день Вайцзеккер получил указание узнать через

посольство в Москве, когда полпред Мерекалов возвратится в Берлин.

Смысл поручения был ясен: в Берлине на высоком уровне, в обход

германского посольства в Москве, задумали предпринять еще одну

попытку воспрепятствовать переговорам трех держав путем тактического

сближения с Советским правительством. 25мая Шуленберг ответил, что

Мерекалов, будучи депутатом, участвует в заседаниях Верховного

Совета, которые продлятся десять дней. Это было преувеличение, т.к.

сессия Верховного Совета намечалась на период с 25 по 31 мая.

Шуленберг намеренно не пытался ускорить германо-советский диалог,

полагая, что его быстротечность могла лишь навредить установлению

дипломатических контактов.

На следующий день, очевидно догадываясь о планах посла

Риббентроп передал Шуленбергу предписание проявлять больше

активности, если не удастся «быстро добиться» беседы с Молотовым,

провести ее с Потемкиным, или организовать через Хильгера и Микояна.

Прогресс в переговорах относительно англо-франко-русского союза

серьезно озаботил Риббентропа. Не обращавший ранее внимания на

доклады Шуленберга из Москвы, на данный момент министр иностранных

дел подхватил в свои руки инициативу в установлении контактов с СССР.

На этот раз сомнения в своевременности диалога охватили

Гитлера. Видя колебания фюрера, Риббентроп стал искать поддержки у

союзников. Однако, они тоже отнеслись к идее «навязчивого сближения»

отрицательно. Не одобрил Гитлер и инструкции, посланной в Москву

Шуленбергу. Вайцзеккер в тот же вечер, 26 мая, телеграфировал послу,

что, несмотря на имевшиеся другие соображения, в силе остается

прежнее «распоряжение об абсолютной сдержанности».

Но уже 27 мая новые известия о продвижении англо-франко-

русских переговоров заставили изменить решение. Риббентроп стал

добиваться согласия Италии на прямое посредничество в Москве в

интересах Германии. В отказе Японии он не сомневался.

Утром, 30 мая, по просьбе Вайцзеккера, на Вильгельмштрассе

пришел Астахов. Беседу предполагалось провести относительно торгового

представительства в Праге, однако проблема интересовала немецкую

сторону не сама по себе, а как повод к дальнейшим разговорам.

Вайцзеккер, отметив, что политику и экономику нельзя разделить,

согласно немецкой протокольной записи заявил следующее: «В немецкой

политической лавке России предоставляется довольно разнообразный

выбор – от нормализации отношений, до непримиримой вражды» и

добавил, что « украинский вопрос снимается», что сей вопрос, есть

порождение польской, а не германской политики. Советская сторона на

предложение Германии о сотрудничестве реагировала сдержанно. В конце

беседы Вайцзеккеру удалось заручиться обещание Астахова

проинформировать во всех подробностях об этом разговоре

правительство. Как показывают документы, данная попытка с

предложением изменении германской тактики. Послу вменялось держаться

следующей схемы – за исходную точку контактов выдавать советское

ходатайство, предоставить торговому представительству СССР в Праге

статус филиала торгового представительства в Берлине. К

рассмотрению этого вопроса подключился имперский министр иностранных

дел, который предоставил доклад фюреру: нормализация отношений

возможна при наличии обоюдной заинтересованности.

31 мая в Москве Молотов произнес свою первую речь, которую

ожидали во всем мире. Нарком иностранных дел обрисовал изменения в

международной обстановке после Мюнхенского соглашения.

Молотов представил подробные сведения о состоянии англо-

франко–советских переговоров. Предстоящего решения требовал вопрос о

гарантиях третьих стран

« Ведя переговоры с Англией и Францией, - сказал Молотов, мы

вовсе не считаем необходимым отказываться от деловых связей с

Германией и Италией. Еще в начале прошлого года по инициативе

германского правительства начались переговоры о торговом соглашении и

новых кредитах. Тогда со стороны Германии было сделано предложение о

предоставлении кредита в 200 миллионов марок. Поскольку об условиях

соглашения мы не договорились, то вопрос снят. В конце 1938 г.

германское правительство вновь поставило вопрос об экономический

переговорах. При этом с германской стороны была выражена готовность

пойти на ряд уступок… Переговоры… были прерваны. Судя по некоторым

признакам, не исключено, что переговоры могут возобновиться».

Слушавшие речь послы обеих стран «ОСИ», Шуленберг и Россо,

которые присутствовали в комиссии, сделали из казанного вывод, « что

Советский Союз, невзирая на сильное недоверие, и впредь готов

заключить договор с Англией и Францией, если все его требования будут

приняты».

Вскоре к установлению более тесных связей с Россией был

подключен Густав Хильгер – « культурный русский», с самого зарождения

Советского государства лично знавший его высших руководителей, имел

хорошие отношения с Микояном.

Беседа Хильгера с Микояном состоялась в четверг, 2 июня. В

этот день Советское правительство после тщательных консультаций и в

ответ на предложение западных держав от 27 мая представило готовый

проект соглашения. Однако спорным остался вопрос о прибалтийских

государствах. Чтобы урегулировать его английское правительство

направило в Москву молодого сотрудника Форинофиса Уильяма Стренга.

Его полномочия были также ограничены, как и способность вести

переговоры, все это еще более усугубило советское недоверие.

На таком фоне прошло зондирование Хильгера в Наркомате

внешней торговли СССР. В беседе Микоян высказал Хильгеру, что

нерешительный и резко меняющийся стиль поведения германской стороны

«поставил его в очень неловкое положение» перед правительством,

вследствие чего он «потерял охоту и желание разговаривать по этому

вопросу».

Изучение предложения о возобновлении экономических

переговоров, даже если отставить в стороне неопределенность и лежащий

в их основе политический расчет гитлеровского правительства, должно

быть, поставило Советское правительство перед трудными вопросами. С

одной стороны, хотелось воспользоваться предложенными выгодными

кредитами, и была нужда в технологии для создания и развития военной

промышленности, а с другой Советское правительство не было

заинтересовано в том, чтобы снабжать Германскую военную

промышленность важным в военном отношении сырьем.

А поскольку оно составляло основу германских интересов, то это

обстоятельство ограничивало советскую готовность к переговорам.

Немецкие военные планы на западе и востоке заставляли быть

максимально сдержанными.

Германскому руководству было известно, что для «собственного

воинского и промышленного развития Россия сама нуждалась в

большинстве видов сырья, включая нефтепродукты и марганец, которые

Германия хотела бы импортировать, и что, кроме того, Россия в

последние два года не выражала желания поставлять крупные партии

материалов, которые прямо или косвенно способствовали бы увеличению

военной мощи Германии…Немецкая сторона в свою очередь не было

расположена поставлять России военные материалы, станки и другие

изделия, предназначенные для создания промышленности по выпуску

боеприпасов.

7 июня в затяжной процесс зондирования включился Карл Шнурре,

руководитель восточноевропейской рефернтуры отдела экономической

политики МИД. После предварительной беседы Хильгера с Микояном, обе

стороны казалось пришли к согласию. Однако Хильгера неожиданно

вызывавают в Берлин. При возвращении в Москву, проведенные в Микояном

беседы оказались безрезультатными.

Тем не менее, заинтересованные круги в Берлине очень надеялись

на заключения торгового соглашения. Его перспективы сильно увлекали,

прежде всего, Геринга.

В рамках своей деятельности Шуленберг 17 июня посетил

советского поверенного в делах Астахова. В ходе беседы Шуленберг

обратил внимание Астахова на цель и смысл зондажа Вайцзенкера,

которые сводились к тому, что немецкая сторона «была готова к

нормализации и улучшению отношений в СССР, и что от Советского Союза

зависит сделать выбор. » Немецкий посол очень откровенно говорил с

Астаховым о германо-советских отношениях, и кое-что сообщил о своей

собственной инициативе. Шуленберг уведомил, что Берлин готов

сотрудничать в СССР в пределах возможного, и дал понять, что «лично

он приветствует требования Наркома «политической базы», но что СССР

следует отказаться от позиции недоверия и, наконец, объявить свои

условия. 26 июня в НКИД получил телеграмму поверенного в делах СССР и

Италии о его беседе с итальянским министром иностранных дел Г. Чияно.

Последний упомянул о существовании «плана Шуленберга». Чияно сказал,

что Шуленберг, находясь в Берлине, предложил стать на путь

решительного улучшения германо-советских отношений.

28 июня Шулунберг во второй раз встретился с Молотовым. В

доказательство изменившегося отношения Германии к Советскому союзу

Шуленберг привел пакты о ненападении с Эстонией и Литвой. Он дал

понять, что признает «деликатный характер» вопроса Прибалтийских

государств, но не считает, что подписание данных договоров не

является шагом «неприятным для СССР». Молотов, воздержался от какой

бы то ни было политики, и выразил сомнение в постоянстве германских

намерений и напомнил о расторжении германо-польского пакта о

ненападении. Обсуждение коснулось и русско-германского договора от

1926 года, который был продлен Гитлером в 1933 году.

Астахов спросил, не находит ли посол, что заключенные в

последнее время договора, например «антикоминтерновский пакт»,

находятся в противоречии с германо-советским договором 1926 г.

Шуленберг стал уверять, что не следует возвращаться к прошлому.

В этот период германское посольство в Москве видело свою

основную задачу в том, чтобы, несмотря на резкое ограничение своих

возможностей к переговорам из-за указаний Гитлера от 29 и 30 июня,

поддержать едва начавшийся германо-советский обмен мнениями. У

служащих немецкого посольства сложилось мнение, что предстоят

изменения в личном составе, по-видимому, Гитлер был недоволен работой

дипломатов.

Ю. Шнурре отмечал в подготовленный им 30 июня записке, что

главной причиной сдержанных позиций советской стороны является,

должно быть, нежелание одновременно с происходящими в Москве

переговорами с англичанами и французами вести также переговоры с

Германией.

Вскоре Германия прибегла к помощи союзников. В Москве контакт

с Наркоматом иностранных дел установил его итальянский коллега. В

беседе с Потемкиным 4 июля Россо намекнул на последнюю беседу

Шуленберга с Молотовым и на немецкое желание нормализации отношений.

В беседе Потемкин проявил крайнюю сдержанность. 7 июля 1939 года

германское посольство в Москве получило указание выступить с

предложением по экономическим вопросам. Берлин выражал готовность

предоставить кредит СССР в размере 200 млн. рейхсмарок для размещения

в Германии советских заказов. Три дня спустя советник посольства в

Москве Г. Хильгер передал эти предложения Наркому внешней торговли

А.И. Микояну. Ведение переговоров по этому вопросу было поручено

зам. торгпреда СССР в Германии Е.И. Бабарину.

С этим германо-советские переговоры, хотя и медленно, пришли в

движение. 10 июля 1939 года Хильгер сообщил Микояну германское

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5