Миграция сельского населения XVIII - I пол. XIX вв.: исторические и психологические аспекты

залог спокойствия брались “атаманы”. В то же время остановить эту волну

великих переселений народов было невозможно. Поэтому правительство спешило

придать законную основу этой иммиграции.

В 1798 г. высочайшее разрешение предоставляло внутреннюю степь

Астраханской губернии “в пользование киргизов, дозволив им кочевать по

берегу Каспийского моря, по Рын Пескам и по Волге”. При этом кочевавшим по

левобережной степи калмыкам казенного ведомства приказано было отодвинуться

ближе к Ахтубе, с стоявшие по Узеням кордонные посты перевести на линию

Эльтон–Владимировка–Красный Яр. Таким образом, некоторая часть калмыков ещё

долго оставалась на левом берегу Волги. Поэтому первые, кого видели русские

переселенцы в степях у Ахтубы, это были не казахи, совершавшие отдельные

нападения, а довольно уже мирные калмыки. Сведения о заселении с.

Михайловки в 1814[4] г. содержат следующее признание: “При заселенииѕ

бывшей одной природой калмыков никаких препятствий встречено не было”. [30;

16]

Топономика этих мест изобилует калмыцкими словами,— название с.

Болхуны, ерика Абицун-Цона и др., что также свидетельствует о контактах

поселенцев с калмыками.

Отношения калмыков и русских поселенцев долгое время были враждебные.

Исследователь отношений 2-х народов — А. Позднеев считал, частые нарушения

шерсти (договора-присяги), которую калмыки давали царям, было вызвано

незначимостью для кочевников текста присяги, которая писалась на русском и

татарском языках. [35; 12] Автор сборника статей по русско-калмыцким

отношениям, полагал, сто правительство России слишком долго оставляло

безнаказанным бесчисленные грабежи русских селений. Стоило российской

администрации приступить к уничтожению сильной власти хана и укреплению

контроля над улусами, как большая часть кочевников ушла в Джунгарию. Из

опасения побега оставшихся калмыкам было запрещено кочевать одновременно

всеми улусами по левой (азиатской) стороне Волги. Усиление русского влияния

на внутреннюю жизнь кочевого народа порождало конфликты, особенно в

правовой сфере,— правосознание народов сильно отличалось. Например, на

отгон скота русские смотрели как на преступление, караемое жестоко наряду с

грабежом; калмыки же рассматривали отгон скота как проявление удальства.

[36; 147] Русские не соглашались (в судебной практике) на калмыцкие законы

по которым смертная казнь была запрещена и даже убийца должен был платить

возмещение. Подобное несовпадение правовых норм и правосознания влияло на

взаимоотношение народов. [36; 197]

Российское правительство ещё со времен Московских традиций

присоединения инородных земель, старалось привлечь к сотрудничеству

национальную аристократию. По сообщению Симона Гмелина одной из целей

строительства Енотаевской крепости, было привлечение калмыцкой верхушки к

оседлой, европейской жизни. Предполагалось сделать Енотаевск центральным

пунктом управления калмыцким народом, для чего в крепости специально для

хана был построен и подарен дом. [37] В учереждении казачьих станиц по

Волге также преследовалась цель оказать “культурное влияние на кочевников.

Эти старания кончились тем, что для владельца Замьянга “с его фамилией в

городке его имени Замьяне – или Замьяновской станице – был построен

казенный дом. Калмыки же, ни с казаками (как предполагалось в каждой

станице), ни отдельно поселены не были. [31;60]

Идея патронажа над калмыцким народом, переход его к оседлости, прямо

таки “преследовало” российское правительство.

“В 1785 г. указом 9 мая, повелено было Генерал-губернатору Саратовскому

и Кавказскому Потемкину, озаботится заселением степи между Царицыным,

Черкасском и Кавказской линией.”[38; 5] Истинная цель указа состояла в

“усилении между калмыками наклонности к оседлой жизни и по возможности

водворять их”. Но предложением этим суждено было сбыться только спустя 60

лет, да и то отчасти. В 1846 г. 30 декабря было “повелено основать 44

станицы на Калмыцких землях” вдоль пяти дорог; в исследуемой территории это

были дороги по московскому тракту и по торговому тракту от Астрахани до

Царицына вдоль левого берега. Убеждать калмыков в выгодности оседлой жизни,

благоустройством своих хозяйств, должны были крестьяне, поселяемые в тех же

селениях для примера. Историк колонизации Астраханского края — А. И.

Карагодин, отмечал, что особенность этой широкой, вызванной правительством,

волны миграций государственных крестьян, было весьма зажиточное положение

основной массы переселенцев. [39; 135] Что касается калмыков, то они и на

этот раз поселены не были,— это не удавалось даже известному герою войны

1812 года, “цивилизатору” своего народа — найону Тюменю, зато крестьяне

(преимущественно воронежцы) получили повышенные, 36-ти десятинные наделы

земли. Основание станиц (так они назывались в указе) на калмыцких землях

началось в 1848 г. и продолжалось несколько лет.

Основанное в 1848 г. “на земле дачи очередного кочевья калмыцкого всех

улусов, кроме Хошеутовского, под № 62” село Удачное (совр. Ахтубинский р-н)

уже своим названием говорило о том, что первые поселенцы воспользовались

душевым наделом по количеству и качеству выгоднее, удачнеё соседних сел.

Наверное за независимость и умение воспользоваться всяким случаем, для

своей выгоды, соседи прозвали удачинцев “дубиновцами”, а село даже в

официальных документах носило название — “Дубиновка”. [38, 23]

Кроме указанного селения на торговом тракте по указу 1846 г., были

основаны: села Княжево (оно же Вольное и Котел) — т. к. основано на земле

князя (найона) Тюменя; село Хошеутово — на земле под названием

Хошеутовская,— от имени одного из калмыцких родов или как считали поселяне

по названию зимних укрытий для скота (по калмыцки хошей). [19, 114]

По Московскому тракту возникли селения Старица и Владимровское (1846).

Итак, указ 1846 г. вызвал появление в Волго-Ахтубинской пойме пяти

селений государственных крестьян, по преимуществу хлебопашцев. Именно к

середине XIX века по губернии, в основном за счет севера — Черноярского и

Царевского уездов, растет количество посевов зерновых и других культур.

Однако эти уезды не могли удовлетворить даже собственных потребностей в

хлебе, поэтому главной отраслью хозяйствования здешних крестьян являлось

скотоводство. [40; 260] Как справедливо отмечал краевед И. Михайлов: “В

Астраханской губернии не всякий крестьянин — рыболов, не всякий —

земледелец, но всякий — скотовод”. [41; 74] Это замечание с полной

уверенностью можно отнести к поселенцам Волго-Ахтубинской поймы,—

достаточно обратиться к специальным работам по хозяйственному освоению

Астраханской губернии. [39-40] Огромные степные пространства, обхватывающие

пойму с двух сторон, во всех отношениях были пригодны для занятий

скотоводством.

Собственно для развития, распространения хлебопашества и скотоводства,

правительство разрешило дворянам в 60-е годы XVIII века скупать, обычно за

бесценок, астраханские (в том числе пойменные) земли. Замечая исключительно

рыбопромышленный интерес дворянства к приобретаемым владениям,

правительство указом Сената 1772 установило шестилетний срок заселения

купленных земель. В противном случае, предполагалась принудительная смена

владельцев в пользу “радетелей” заселения края. Однако, целеустремленная

прямолинейность законов компенсировалась их невыполнением. По 4-й ревизии,

только каждый четвертый дворянин купивший землю в крае, заселил её

крестьянами. [43; 113] Подобное соотношение изменялось в сторону

правительственных желаний только на севере губернии, где климат и почвы

позволяли заниматься, хотя и с большим риском, пашенным хозяйством. Но и

здесь не редкостью было переселение крепостных ради формального соблюдения

законов. Основные доходы дворяне получали с рыбных промыслов. В таких

случаях незавидная доля крепостного крестьянина отягощалась бессмысленной

затеей переселения. Люди выбрасывались на произвол судьбы в отдаленный край

империи. Непривычный климат новой родины сводил на нет все аграрные знания

крестьян. Сожженные июльским солнцем побеги зерновых, отсутствие заработка,

невозможность вернуться на родину за тысячи верст, приближающиеся холода —

всё это из реальной жизни крепостных селения Шишка (с. Ушаковка

Черноярского р-на, принадлежавшего графу Нарышкину с 1775 г.). Вслед за

всеми домашними животными, включая кошек и собак, для утоления голода, в

пищу пошли коренья и т. п. Без денег нечем было ловить рыбу. И только

счастливая мысль о заработке от продажи леса, спасла крестьян от мора.

Заготовка и реализация (в Царицыне) древесного угля, надолго стала наряду с

земледелием, важным занятием поселян. [42]

Внимание двух поколений помещиков Кишенских к ватажному рыболовству,

имели результатом заселение трех мест:

. сельца Ивановского, около 1780 г. [43; 8];

. двух деревень — Николаевки в 1833 г. и Федоровки в 1800 г. [43; 8]

Главными помещиками-колонизатороми северной части губернии стали

представители графской фамилии Зубовых, на чье имя было записано основание

не менее 6-и селений:

. Золотозубовка в 1775 г.;

. Сереброзубовка (…?);

. Зубовка (Дмитриевка) в 1797 г.;

. с. Поды, д. Александровка, д. Никольское,— все к 1803 году. [43; 8]

По мнению П. Любомирова все “зубовские” поселки, располагавшиеся по

Волге и Ахтубе, их притокам и ерикам, имели рыбные ловли “приносящие

особливый доход их господину”. [8; 69]

Сугубо сельскохозяйственное направление имели дер. Никитовка (Равино)

заселенная Равинскими до 1770 г. и дер. Бароновка поручика Егора Баронова.

Таким образом, из всего вышесказанного следует, что

1. Основные формы хозяйственного освоения Астраханского края (поначалу

только дельты) в XVI — 1 пол. XIX века (лов рыбы и соледобыча) имели

необходимые ресурсы для освоения Волго-Ахтубинской поймы.

2. Решение правительства в сер. XVIII в. о приоритетном развитии и

поддержке государственного солепромысла на оз. Эльтон, в ущерб

другим, являлось экономически ошибочным и вызвало в изучаемом районе

(из-за удаленности озера от поймы) основания только трех селений.

3. Опасность грабежей со стороны кочевых народов (калмыки, киргизы)

тормозило заселение поймы.

4. Защитные меры правительства (расселение казаков по Волге (9 станиц),

создание кордонов на её Луговой стороне) и поощрение переселяющихся

крестьян (указы о привлечении чумаков, призыв осваивать калмыцкие

земли) способствовали заселению Волго-Ахтубинской поймы.

5. Вызванная правительством активность помещиков по переселению

крепостных крестьян, несмотря на старания администрации имела, в

основном, рыбопромышленный интерес. Всего в пойме помещиками было

основано 10 немноголюдных селений.

6. Большая часть селений, появившихся в XVIII — 1 пол. XIX века в Волго-

Ахтубинской пойме, была основана государственными крестьянами (28

селений из 47).

Глава II. Социально-психологические аспекты миграции сельского населения в

России XVIII — первой половины XIX века (по материалам заселения

Волго-Ахтубинской поймы)

(1. Теоретические основы

социально-психологического изучения

процесса переселения

Человек переселяется. Он меняет своё место жительства, перебираясь за

сотни километров. В этот процесс включается целая цепь событий, которая

оказывает на жизнь переселенца влияние; причем далеко не всегда позитивное.

Расставание с родственниками и знакомыми лишает человека привычного

круга общения; неизбежна распродажа имущества (часто за бесценок), которая

нередко создает множество хлопот и обедняет семью. человек покидает землю

на которой жили, трудились и умирали его предки, в которой покоится их

прах. По сути дела, речь идет о нарушении привычного уклада жизни, разрыве

социальных и родственных связей. Несомненно, что-то должно было произойти в

жизни человека, чтобы он решился на подобные действия. Рассмотрению

предпосылок, а также условий и способов социально-психологического

воздействия, которые стимулируют включение личности в процесс миграции и

посвящен этот параграф.

Анализ исторической литературы позволяет утверждать, что, как правило,

психологические аспекты миграции остаются за пределами исторических

исследований, посвященных проблемам переселения. В отечественной

исторической науке советского периода миграция сельского населения

рассматривалась как колонизация окраинных территорий Российской империи.

При этом основное внимание уделялось изучению социально-экономических

проблем процесса колонизации. Лишь в конце ХХ века исследователи (Б. Д.

Парыгин, Б. Ф. Поршнев и др.) обратились к изучению социально-

психологических аспектов исторического процесса и доказали их значение для

адекватного понимания исторических событий. Сегодня уже не вызывает

сомнений положение, что события, явления можно считать совокупностью многих

социальных факторов, как объективных, так и субъективных, т. е. социально-

психологических. Социально-психологические явления справедливо признаются

историческими, как обязательные условия и активный фактор исторического

развития. Известный американский психолог Э. Фромм даже называл социально-

психологические явления производительными силами социального процесса. [43]

Изучая миграцию сельского населения России XVIII — первой половины ХIХ

вв. в социально-психологическом ключе, поставим вопрос: каким образом

человек осуществляет принятие решения о переселении? Для ответа на этот

вопрос нам необходимо очертить тезаурус психологических понятий.

Проведенный понятийный анализ по проблеме позволяет утверждать, что

необходимыми и достаточными для исследования социально-психологических

предпосылок миграции понятиями являются такие, как “настроение”,

“общественное настроение”, “внушение” (“суггестия”) и “контрсуггестия”.

Рассмотрим сущность данных категорий более подробно.

Среди явлений общественной психологии, представляющих интерес для

исторической науки,— потребностей, мотивов, чувств, стереотипов поведения,

вкусов, умений, навыков (как отдельной личности, так и различных социальных

общностей) — особое место занимают социальные настроения, преобладающие в

обществе в тот или иной исторический период.

Значимость настроения в структуре социально-психологических явлений

объясняется тем, что оно представляет собой не какой-либо отдельный элемент

психики, а её целостную и притом динамическую характеристику. Являясь

сравнительно устойчивым, продолжительным психическим состоянием,—

настроение проявляется в качестве положительного или отрицательного

эмоционального фона психической жизни индивида. В отличие от ситуативных

эмоций и аффектов настроение является эмоциональной реакцией на

непосредственные последствия тех или иных событий, а на их значения для

человека в контексте его общих жизненных планов, интересов и ожиданий. [46]

Сформировавшиеся настроения, в свою очередь, способны влиять на

непосредственные эмоциональные реакции по поводу происходящих событий,

соответственно изменяя направления мыслей, восприятие и поведение человека.

Таким образом, настроение окрашивает переживание и деятельность личности

[46] “в определенный цвет” (В. Вилюнас), определяет его модальность (К.

Левин).

Поскольку в данной работе речь идет о таком социальном явлении, как

переселение, которое, несомненно, можно отнести к массовидным явлениям.

Однако, поскольку мы исследуем такое массовидное социальное явление, как

миграция, недостаточно говорить только о настроении,— уместней использовать

социально-психологический термин “общественное настроение”. Это понятие

определяет преобладающее состояние чувств и умов тех или иных социальных

групп в определенный период времени. Общественное настроение представляет

собой не только самое массовидное явление, изучаемое социальной

психологией, но и одну из наиболее значительных сил, побуждающих людей к

той или иной деятельности, накладывающих отпечаток на поведение различных

социальных групп (коллектив, нации и др.) и, конечно же, членов этих групп.

Одной из форм общественного настроения является массовые настроения,

способные объединить различные значительные группы людей (слои, классы и

др.). Однако будем учитывать, что общественное настроение может носить как

массовый, так и “локальный” характер. “Локальное” общественное настроение

(в отличие от массового) проявляется в социально-психологическом климате

микросреды (семья, группа).

Общественное настроение характеризуется определенной предметной

направленностью (политической, религиозной, а в нашем случае —

миграционной), а также характером и уровнем эмоционального накала (апатия,

депрессия — подъем, энтузиазм).

На жизнь отдельной личности общественное настроение влияет ровно

настолько, насколько эта личность вовлечена в жизнедеятельность конкретной

социальной группы, как части общества.

По мнению Б. Д. Парыгина, настроение личности, ровно как и общности,

может выполнять три основных функции:

1. Функция регулятора и тонизатора психической активности людей.

2. Функция установки восприятия любой информации.

3. Функция ценностной ориентации или направленности и деятельности.

Эти функции настроения носят общий ценностно-установочный характер и по

сути побуждают, направляют и регулируют деятельность и поведение, а также

придают им тот или иной смысл (ценность). Особый интерес для исследования

предпосылок включения личности в миграционный процесс представляет

способность настроения создавать ту или иную установку при восприятии

информации, обуславливая избирательность восприятия.

В человеческой психике, как известно, различают две формы предъявления

информации (Б. Ф. Поршнев):

* побудительное, императивное, которое по сути содержит своеобразное

указание, инструкцию к действию (приказ, совет, просьба, запрещение,

разрешение в отношении тех или иных действий);

* констатирующая (информация о фактах, при разной степени

достоверности).

Хотя, в конечном счете обе эти формы информации способны служить

побуждением к тому или иному действию или воздержанию от действия, различие

между ними (прямой побудительной и косвенной предварительной) существенные.

Оно состоит не только в форме предъявления информации, но и в субъективной

реакции на неё. Ведь окончательное решение о действии или воздержании от

него принимает сам информируемый человек,— именно он осуществляет выбор

(осознанный или неосознанный).

Естественно, что фильтр недоверия сильнее выражен при первой форме

предъявления информации (прямо побудительной информации), чем при второй.

Получив инструкцию, указание действовать, человек первым делом вольно или

невольно соотносит свою реакцию со степенью доверия к “побудителю”,

значимостью этого человека или группы людей для себя. В конечном счете,

значимая для человека информация обладает той или иной возможностью

побуждать к действию. Но если источник информации вызывает настороженность,

человек отклоняет идущие от него стимулы или, по крайней мере, подвергает

информацию данного источника проверке. Причем его отношение будет тем

критичнеё, чем сильнее настороженность по отношению к источнику информации.

При второй форме предъявления информации (констатирующая информация)

вероятность “принятия информации”, “доверия к ней” возрастает. В ситуации

определенной направленности настроения личности восприятие обоих форм

информации может осуществляться с помощью суггестии — внушения.

Внушение — процесс воздействия на психическую сферу человека, связанный

со снижением сознательности и критичности при восприятии внушаемого

содержания, с отсутствием целенаправленного активного его понимания,

логического анализа и оценки в соотношении с прошлым опытом и данном

состоянием субъекта. [46]

Внушение осуществляется в форме гетеросуггестии (внушения со стороны) и

аутосуггестии (самовнушения).

Объектом гетеросуггестии может быть как отдельный человек, так и группа

(феномен массового внушения); источником внушения (суггестором) — индивид,

группа и др.

Аутосуггестия предполагает объединение в одном лице суггестора и

суггеренда. По методам реализации внушения подразделяются на прямое и

косвенное, а также на преднамеренное и непреднамеренное.

Для исследования миграции особое значение имеет суггестия в значении

“заражения”, переселенческими настроениями и подражания действиям

переселенцев. С биологической точки зрения суггестия в чистом виде таит в

себе катастрофу, ибо в результате воздействия одного организма на рефлексы

другого могут быть нарушены жизненно важные функции организма. В подобных

случаях организм может выдать негативную реакцию на суггестию в виде

торможения внушаемой информации (к примеру, явление когнитивного

диссонанса, паники и др.).

Физиологи считают негативизм (в т. ч. негативизм в отношении словесного

воздействия) явлением сводимым к ультрарадикальному состоянию. Это значит

кричащая биологическая ситуация (недоедание например) “взламывают”

принудительную силу слов (обычаев и традиций, например — крепостной

зависимости).

Считается, что именно контрсуггестия (Поршнев) и становится

непосредственно психологическим механизмом осуществления всех и всяческих

изменений в истории, порождаемых не только зовом биологической самообороны,

но и объективной жизнью общества, противоречием экономических и других

Страницы: 1, 2, 3, 4