Искусство Древней Греции

полисов, то в IV в. происходило их постепенное разложение вместе с упадком

самой идеи греческой демократической государственности.

В 386 г. Персия, в предыдущем веке наголову разбитая греками под

водительством Афин, воспользовалась междоусобной войной, ослабившей

греческие города-государства, чтобы навязать им мир, по которому все города

малоазийского побережья перешли в подчинение персидскому царю. Персидская

держава стала главным арбитром в греческом мире; национального объединения

греков она не допускала. В искусстве поздней классики мы ясно распознаем

новые веяния. В эпоху великого расцвета идеальный человеческий образ

находил свое воплощение в доблестном и прекрасном гражданине города-

государства.

Распад полиса поколебал это представление. Гордая уверенность во

всепокоряющей мощи человека не исчезает полностью, но подчас как бы

затушевывается. Возникают раздумья, рождающие беспокойство либо склонность

к безмятежному наслаждению жизнью. Возрастает интерес к индивидуальному

миру человека; в конечном счете это знаменует отход от могучего обобщения

прежних времен.

Грандиозность мироощущения, воплотившаяся в изваяниях Акрополя, постепенно

мельчает, но зато обогащается общее восприятие жизни и красоты. Покойное и

величавое благородство богов и героев, какими их изображал Фидий, уступает

место выявлению в искусстве сложных переживаний, страстей и порывов.

Грек V в. ценил силу как основу здорового, мужественного начала, твердой

воли и жизненной энергии — и потому статуя атлета, победителя в

состязаниях, олицетворяла для него утверждение человеческой мощи и красоты.

Художников IV в. привлекают впервые прелесть детства, мудрость старости,

вечное обаяние женственности.

Великое мастерство, достигнутое греческим искусством в V в., живо и в IV,

так что наиболее вдохновенные художественные памятники поздней классики

отмечены все той же печатью высшего совершенства.

Три величайших греческих трагика — Эсхил (526—456), Софокл (90-е годы V

в. — 406) и Еврипид (446 — ок. 385) выразили духовные устремления и

основные интересы своего времени.

Трагедии Эсхила славят идеи: человеческий подвиг, патриотический долг.

Софокл славит человека, причем сам говорит, что изображает людей такими,

какими они должны быть. Еврипид же стремится их показать такими, каковы они

в действительности, со всеми их слабостями и пороками;

трагедии его во многом уже раскрывают содержание искусства IV в. В этом

веке строительство театров приняло в Греции особый размах. Они были

рассчитаны на огромное число зрителей — пятнадцать — двадцать тысяч и

больше. По своей архитектуре такие театры, как, например, мраморный театр

Диониса в Афинах, полностью отвечали принципу функциональности: места для

зрителей, расположенные полукругом по холмам, обрамляли площадку для хора.

Зрители, т. е. весь народ Эллады, получали в театре живое представление о

героях своей истории и мифологии, и оно, узаконенное театром, внедрялось в

изобразительное искусство. Театр показывал развернутую картину мира,

окружающего человека,— декорации в виде переносных кулис создавали иллюзию

реальности благодаря изображению предметов в перспективном сокращении. На

сцене герои трагедий Еврипида жили и умирали, радовались и страдали, являя

в своих страстях и порывах духовную общность с самими зрителями. Греческий

театр был подлинно массовым искусством, вырабатывавшим определенные

требования и к другим искусствам.

IV век отражает новые веяния и в своем строительстве. Греческая архитектура

поздней классики отмечена определенным стремлением одновременно к пышности,

даже к грандиозности, и к легкости и декоративному «зяществу. Чисто

греческая художественная традиция переплетается с восточными влияниями,

идущими из Малой Азии, где греческие города подчиняются персидской власти.

Наряду с основными архитектурными ордерами—дорическим и ионическим, все.

чаще применяется третий — коринфский, возникший позднее,.

Одним из самых грандиозных памятников греческой архитектуры поздней

классики была не дошедшая до нас гробница в городе Галикарнассе (в Малой

Азии) правителя персидской провинции Карий Мавсола, от которого и произошло

слово «мавзолей».

В галикарнасском мавзолее сочетались все три ордера. Он состоял из двух

ярусов. В первом помещалась заупокойная камера, во втором — заупокойный

храм. Выше ярусов была высокая пирамида, увенчанная четырехконной

колесницей (квадригой). Линейная стройность греческого зодчества

обнаруживалась в этом памятнике огромных размеров (он, по-видимому,

достигал сорока — пятидесяти метров высоты), своей торжественностью

напоминавшем заупокойные сооружения древних восточных владык. Строили

мавзолей зодчие Сатир и Пифий, а его скульптурное убранство было поручено

нескольким мастерам, в том числе Скопасу, вероятно, игравшему среди них

руководящую роль.

Скопас, Пракситель и Лисипп — величайшие греческие ваятели поздней

классики. По влиянию, которое они оказали на все последующее развитие

античного искусства, творчество этих трех гениев может сравниться со

скульптурами Парфенона. Каждый из них выразил свое яркое индивидуальное

мироощущение, свой идеал красоты, свое понимание совершенства, которые

через личное, только ими выявленное, достигают вечных — общечеловеческих,

вершин. Причем опять-таки в творчестве каждого это личное созвучно эпохе,

воплощая те чувства, те вожделения современников, которые наиболее отвечали

его собственным.

В искусстве Скопаса- дышат страсть и порыв, беспокойство, борьба с какими-

то враждебными силами, глубокие сомнения и скорбные переживания. Все это

было, очевидно, свойственно его натуре и в то же время ярко выражало

определенные настроения его времени. По темпераменту Скопас близок

Еврипиду, как близки они в своем восприятии горестных судеб Эллады. Как и

Скопас, Пракситель пренебрегал бронзой, создав в мраморе свои величайшие

произведения. Мы знаем, что он был богат и пользовался громкой славой, в

свое время затмившей даже славу Фидия. Знаем также, что он любил Фрину,

знаменитую куртизанку, обвиненную в кощунстве и оправданную афинскими

судьями, восхищенными ее красотой, признанной ими достойной всенародного

поклонения. Фрина служила ему моделью для статуй богини любви Афродиты

(Венеры).

Пракситель — вдохновенный певец женской красоты, столь чтимой греками

IV в. В теплой игре света и тени, как еще никогда до этого, засияла под его

резцом красота женского тела.

Давно прошло время, когда женщину не изображали обнаженной, но на этот раз

Пракситель обнажил в мраморе не просто женщину, а богиню, и это сначала

вызвало удивленное порицание. Заканчивая этот краткий обзор греческого

классического искусства, хочется упомянуть еще об одном замечательном

памятнике, хранящемся в нашем Эрмитаже. Это — знаменитая" на весь мир

италийская ваза IV в. до н. э., найденная вблизи древнего города Кумы (в

Кампании), названная за совершенство композиции и богатство украшения

«Царицей ваз», и хотя, вероятно, не созданная в самой Греции, отражающая

высшие достижения греческой пластики. Главное в чернолаковой вазе из Кум —

это ее действительно безупречные пропорции, стройный контур, общая гармония

форм и поразительные по красоте многофигурные рельефы (сохранившие следы

яркой раскраски), посвященные культу богини плодородия Деметры, знаменитым

Элевсинским мистериям, где самые мрачные сцены сменялись радужными

видениями, символизируя смерть и жизнь, вечное увядание и пробуждение

природы. Эти рельефы — отзвуки монументальной скульптуры величайших

греческих мастеров V и IV вв. Так, все стоящие фигуры напоминают изваяния

школы Праксителя, а сидящие — школы Фидия.

Там — еще неизжитая архаика, лишь предвестье искусства классической эры,

благоуханная весна, отмеченная еще робким простодушным видением мира. Здесь

— законченное, умудренное, уже несколько вычурное, но все еще идеально-

прекрасное мастерство. Классика на исходе, но классическое великолепие еще

не выродилось в пышность. Обе вазы одинаково прекрасны, каждая по-своему.

Эллинизм(середина 4-2 в до н. э.).

В благодарность за освобождение Египта от персидского Владычества

египетские жрецы провозгласили Александра сыном бога солнца Амона. Он сам

повелел, чтобы его почитали богом и в Македонии и в Греции.

Прозванный «Великим», Александр Македонский вошел в историю едва ли не

как крупнейший полководец и завоеватель всех времен. Такой ореол им, по-

видимому, заслужен. Но как нам представить себе его личность на основании

свидетельств более чем двухтысячелетней давности, часто обросших

фантастическими преданиями?

Единодержавный повелитель, как и Цезарь, посмертно приравненный к богам!

Древний мир не знал до этого такого огромного государственного образования,

как империя Александра. В этой империи греки занимали первое место,

греческая культура в нем всюду главенствовала, классическая греческая

колонна, стройная и уравновешенная, утверждала на этот раз свое

окончательное торжество над персидской, слишком непрочной для своей

огромной капители в виде бычьей морды весом в несколько тонн. То было

торжество человеческого разума над исконной силой Зверя, торжество культуры

над варварством, провозглашенное от края и до края империи Александра, т.

е. всего мира в представлении тогдашнего эллина, перса, египтянина, всех

народов, подчинившихся Александру, торжество, знаменующее культурное

слияние Запада и Востока под руководством Греции.!

Но империя Александра не оказалась долговечной: всего тринадцать лет

длилось его царствование. Тотчас же после его смерти (в 323 г. до н. э.)

эта империя распалась. Военачальники Александра поделили между собой его

завоевания, образовалось несколько царских династий.

Со смертью Александра и начинается пора эллинизма.

В предыдущие века греческие поселения распространяли "сияние эллинской

культуры в чужих краях. В века эллинизма не стало чужих краев, сияние

Эллады явилось всеобъемлющим и всепокоряющим»

Зодчество, ваяние и живопись процветали во всем огромном эллинистическом

мире. Градостроительство невиданных дотоле масштабов в новых утверждающих

свою мощь государствах, роскошь царских дворов, обогащение

рабовладельческой знати в бурно расцветшей международной торговле

обеспечивали художникам крупные заказы. Быть может, как никогда до этого,

искусство поощрялось власть имущими. И во всяком случае никогда еще

художественное творчество не было столь обширным и разнообразным.

Художникам надлежало распространить достижения греческого искусства на

всех завоеванных Александром территориях с их новыми разноплеменными

государственными образованиями и при этом, в соприкосновении с древними

культурами Востока, сохранить в чистоте эти достижения, отражающие величие

греческого художественного идеалов. Однако, вероятно, к

родосской школе, но изваянная неизвестным нам художником в более ранний

период эллинизма «Ника Самофракийская» (Париж, Лувр)—одна из вершин

искусства. Статуя эта стояла на носу каменного корабля-монумента. Во взмахе

могучих крыльев Ника-Победа неудержимо несется вперед, рассекая ветер, под

которым шумно (мы как бы слышим это) колышется ее облачение. Голова отбита,

но грандиозность образа доходит до нас полностью. Общая направленность

искусства поздней классики лежит в самой основе эллинистического искусства.

Эту направленность оно иногда удачно развивает, даже углубляет, но, как мы

видели, иногда размельчает или доводит до крайности, теряя благодатное

чувство меры и безупречный художественный вкус, которыми было отмечено все

греческое искусство классической поры. Александрийское искусство

чрезвычайно многолико. Статуи Афродиты восходят к Праксителю (в Александрии

работали скульпторами два его сына), но они менее величавы, чем их

прообразы, подчеркнуто грациозны. На камее Гонзага — обобщенные образы,

навеянные классическими канонами. Но совсем иные тенденции проявляются в

статуях стариков: светлый греческий реализм тут переходит в почти

откровенный натурализм с самой безжалостной передачей дряблой, морщинистой

кожи, вздутых жил, всего непоправимого, вносимого старостью в облик

человека. Процветает карикатура, веселая, но порой и жалящая. Бытовой жанр

(иногда с уклоном в гротеск) и портрет получают все большее

распространение. Появляются рельефы с жизнерадостными буколическими

сценами, прелестные изображения детей, подчас оживляющих грандиозное

аллегорическое изваяние с царственно возлежащим мужем, похожим на Зевса и

олицетворяющим Нил.

Разнообразие, но и утрата внутреннего единства искусства, цельности

художественного идеала, часто снижающая значительность образа. Грандиозным

алтарем, воздвигнутым в начале II в. до н. э. на Пергамском Акрополе,

пергамский царь мнил затмить величие афинского Парфенона. Ворвавшиеся в

Малую Азию галльские племена были наконец отражены, и пергамские властители

пожелали навечно запечатлеть в мраморе торжество эллинизма над северным

варварством, хлынувшим из Центральной Европы.

Город Пергам, столица обширного малоазийского эллинистического государства,

славился, как и Александрия, богатейшей библиотекой (пергамент, по-гречески

«пергамская кожа» — пергамское изобретение), своими художественными

сокровищами, высокой культурой и пышностью. Пергамские ваятели создали

замечательные статуи сраженных галлов. Эти статуи по вдохновению и стилю

восходят к Скопасу. К Скопасу же восходит и фриз Пергамского алтаря, однако

это никак не академическое произведение, а памятник искусства, знаменующий

новый великий взмах крыльев.

Обломки фриза были открыты в последней четверти прошлого века немецкими

археологами и доставлены в Берлин. В'1945 г. они были вывезены Советской

Армией из горевшего Берлина, хранились затем в Эрмитаже, а в 1958 г.

вернулись в Берлин и ныне выставлены там в Пергамском музее.

Стодвадцатиметровый скульптурный фриз окаймлял цоколь беломраморного алтаря

с легкими ионическими колоннами и широкими ступенями, подымавшимися

посередине огромного сооружения в форме буквы П. это переплетение

эллинского идеала гармонической совершенной формы, передающей видимый мир в

его величавой красоте, идеала человека, осознавшего себя увенчанием

природы, с совсем иным мироощущением, которое мы распознаем и в росписях

палеолитических пещер, навеки запечатлевших грозную бычью силу, и в

неразгаданных ликах каменных идолов Двуречья, и в скифских «звериных»

бляхах, находит, быть может, впервые такое цельное, органическое воплощение

в трагических образах Пергамского алтаря.

Эти образы не утешают, как образы Парфенона, но в последующих веках их

мятущийся пафос будет созвучен многим высочайшим творениям искусства . К

концу I в. до н. э. Рим утверждает свое владычество в эллинистическом мире.

Но трудно обозначить, даже условно, конечную грань эллинизма — как во

времени, так и в пространстве. Во всяком случае, в его воздействии на

культуру других народов. Рим воспринял по-своему культуру Эллады, сам

оказался эллинизированным.

Сияние Эллады не померкло при римской власти, не угасло и после

падения Рима.

В области искусства для Ближнего Востока, особенно для Византии, наследие

античности было во многом греческим, а не римским. Но и это не все. Дух

Эллады светится в древнерусской живописи. И этот дух озаряет на Западе

великую эпоху Возрождения, названную так именно потому, что в ту пору

возродился идеал гуманизма и красоты, некогда нашедший свое высшее

воплощение в Афинском Акрополе.

И так же трудно определить географические границы эллинизма. Ибо влияние

эллинизма распространялось не только непосредственно из таких коренных

эллинистических очагов, как сама Греция и заморские греческие поселения,

птолемеевский Египет, Малая Азия, Двуречье, но и через Рим, либо. от одной

культуры к другой на периферии античного мира.

Несколько лет назад грузинские археологи открыли близ села Вани (в западной

Грузии) городские ворота с полукруглой башней, небольшой античный храм с

алтарем и остатки святилища, воздвигнутого во II в. до н. э. В развалинах

его мозаичного пола были найдены десятки амфор и большой бронзовый сосуд с

рельефными фигурками греческих божеств, увенчанный бронзовой статуэткой

богини Ники. Все это — прекрасные изделия мастеров эллинистической поры,

ярко свидетельствующие о проникновении эллинизма в Грузию, западную часть

которой греки называли Колхидой.

Ведь туда, согласно сказанию, еще до Троянской войны отправлялись

знаменитые аргонавты (греческие мифологические герои, плывшие на корабле

«Арго») за золотым руном.

Много памятников искусства больших и малых форм оставил эллинизм в Северном

Причерноморье, где в греческих городах процветала эллинистическая культура,

в тесном общении как со всем остальным античным миром, так и с соседним,

варварским, проникавшим и в сами эти города. Случайно найденная незадолго

до войны в Анапе при установке столба линии электропередач очень

выразительная мраморная статуя бородатого мужчины (Москва, Музей

изобразительных искусств им. А. С. Пушкина)'дает наглядное представление о

переплетении этих миров. Это статуя местного правителя II в. уже нашей эры.

Он в греческом плаще, но на шее у него массивный варварский обруч — гривна

со звериной головой посередине. Статуя прекрасной работы, не уступающей

лучшим образцам тогдашней эллинистической скульптуры. Но плоскостное

построение фигуры явно не созвучно этим образцам.

...Походы Александра Македонского далеко продвинули на восток

эллинистическую культуру.

Дело, начатое в крови победоносными армиями Александра Македонского, было

завершено более мирно торговыми караванами на «Дороге шелка», издревле

соединявшей страны Европы со Средней Азией и дальше с Индией и Китаем (где

шелководство существовало уже за четыре тысячи лет до нашей эры).

Культурные миры Эллады, Скифии, Ирана, Индии и Китая встретились друг с

другом. Эллада передала всем частицу своего художественного идеала. А какие-

то черты греко-буддийского искусства обогатили (через Китай) даже Японию и

Индокитай.

Подлинно универсальным и неугасимым оказался огонь, некогда зажженный в

великом святилище красоты Афинского Акрополя.

«Великие люди Греции и Рима имеют в себе ту поражающую, пластическую,

художественную красоту, которая навек отпечатлевается в юной душе. Оттого-

то эти величественные тени Фемистокла, Перикла, Александра провожают нас

через всю жизнь, так, как их самих провожали величественные образы Зевса,

Аполлона. В Греции все было так проникнуто изящным, что самые великие люди

ее похожи на художественные произведения. Не напоминают ли они собою,

например, светлый мир греческого зодчества? Та же ясность, гармония,

простота, юношество, благодарное небо, чистая детская совесть;

даже черты лица Плутарховых героев так же дивно изящны, открыты, исполнены

мысли, как фронтоны и портики Парфенона. Самое триединое зодчество Греции

имеет параллель с героями ее трех эпох; так изящное тесно спаяно было у них

с их жизнию. Гомерические герои — не дорические ли это колонны, твердые,

безыскусные? Герои персидских войн и пелопонесской не сродни ли ионическому

стилю, так, как Алкивиад изнеженный — тонкой, кудрявой коринфской колонне?

Пусть же встречают эти высоко изящные статуи юношу при первом шаге его в

область создания...»

Древний мир — чувственный, художественный, все принимавший с легкостью и

с юношескою улыбкою, везде пробивался к мысли и нигде не мог отрешиться от

непосредственности... Его наука была поэма, его художество было религией,

его понятие о человеке не разделялось с понятием гражданина, его республика

поддерживалась страшно задавленной кариатидой невольничества, его

нравственность состояла из юридических обязанностей, он уважал в

согражданине монополию, привилегию, а не человеческую личность его.

Юношеский мир этот был увлекательно прекрасен и с тем вместе непростительно

легкомыслен; философствуя, он отталкивал важнейшие вопросы, потому что они

не так легко разрешались, или удовлетворялся легкими решениями их; утопая в

роскоши и наслаждениях, он не думал о темном подвале, в котором стонут в

колодках рабы.

Список литературы:

1) Краткая худ. энциклопедия “Искусство стран и народов мира”. М;

“Советская энциклопедия” 1962г.

2) История Древней Греции – учебник, М; “Высшая школа”, 1972г

3) Куманецкий К., История культуры Древней Греции и Рима, М; 1998г

4) Любимов Л., Искусство Древнего мира, М; ”Просвещение”, 1980г

Страницы: 1, 2, 3