Жены Иоанна Грозного

Никто не знал, куда едет царь и, конечно, никто не смел спрашивать об этом.

Окруженные конными опричниками, сани помчались. Выехали за город,

направились к Коломенскому. Опричники думали, что Иоанн хочет развлечься в

своем любимом Коломенском дворце, но царские сани миновали его, не

останавливаясь. Иоанн, хранивший все время глубокое молчание, вдруг ласково

обратился к князю Ростовскому:

— А мы, князь, к тебе в гости. Чай, не прогонишь?

Князь растерялся.

— Помилуй, государь,— пролепетал он.— Я счастлив... только... не упредил ты

меня... боюсь, что не смогу принять тебя, как надо.

— Об этом не беспокойся, князь,— многозначительно сказал Иоанн,— угощение

мы с собой везем.

В двадцати пяти верстах от Москвы находилась вотчина Владимира

Ростовского, в которой жила его семья. Князь всегда старался держаться

вдали от двора, особенно с тех пор, как Иоанн создал опричнину. Ростовский

одно время воеводствовал в Нижнем Новгороде, но потом «по недужности»

удалился от дел и жил в своей вотчине, изредка наезжая в Москву.

Царский поезд скоро прибыл в княжескую вотчину, где его появление

произвело страшный переполох. Князь попросил у Иоанна разрешения на

некоторое время удалиться, чтобы сделать распоряжение по хозяйству. Царь

милостиво разрешил. Нежданные гости расположились в большой палате, стены

которой были убраны богатой золотой и серебряной посудой.

Иоанн внимательно осмотрел палату, усмехнулся и сказал:

— Неплохо живется князю Владимиру. Не хуже моего.

— Не даром воеводствовал,— ехидно заметил Басманов.

В это время вошел Ростовский. За ним шла княгиня. Она несла большой

поднос, уставленный чарками с вином. Княгиня подошла к царю, низко

поклонилась, а князь сказал:

— Осчастливь, великий государь, выкушай чару вина.

Иоанн взял кубок, выделявшийся среди других серебряных и, соблюдая

обычай, пожелал здоровья хозяину и хозяйке. Потом, по его настоянию,

пригубила вина княгиня, осушил кубок князь, а затем взялись за кубки

остальные. Когда все выпили, князь подал знак слугам, державшим наготове

фляги с вином.

— Нет, подожди! — вмешался Иоанн.— Я тебе говорил, что угощение мы везем

с собой. Отведай и моего вина. Да где же твои сыновья?

Ростовский велел позвать молодых княжичей. По знаку царя принесли

стопу вина, захваченную из Кремлевского дворца. Скуратов сам наполнил им

четыре кубка и подал их княгине, князю и княжичам. Ростовский понял, в чем

дело. Он молча поцеловал жену, сыновей и залпом выпил вино. Его примеру

последовали княгиня и княжичи. Через несколько минут все они корчились в

предсмертных судорогах. Иоанн сидел под образами и хохотал, наслаждаясь

агонией отравленных.

Когда на полу лежали четыре неподвижных трупа, Иоанн встал и сказал:

— Видно, хозяева нам не рады. Раньше гостей упились. Придется самим

хозяйствовать. В княжеской вотчине началась оргия.

Князя Ростовского постигла казнь лишь за то, что он был крестный отец

Марфы Сабуровой, родной отец которой на допросе «с пристрастием» показал,

что Марфа была больна с детства и об этом знал Ростовский.

В княжеской вотчине царь веселился целые сутки, затем он отправился

«искать жену». В один из таких наездов опричники попали в вотчину князя

Милославского, где в это время находилась сама княгиня с дочерьми.

Княжеская челядь, не зная, что во главе насильников находится сам царь,

вооружилась и оказала отчаянное сопротивление. Более десяти опричников

легли на месте. Иоанн лишь случайно уцелел. Пришлось отступить. Но князю

Милославскому это сопротивление обошлось дорого. Через несколько часов

вотчину окружили несколько сот опричников. Иоанн сам командовал ими. Он

строго приказал, чтобы в вотчине не остался в живых ни один человек, ни

женщина, ни ребенок. Плохо вооруженная челядь держалась недолго. Опричники

одержали победу и началась расправа, беспримерная даже для времен Иоанна.

Победители, исполняя волю царя, не щадили никого. Женщин убивали,

предварительно надругавшись над ними. Во время этой бойни произошел эпизод,

чрезвычайно характерный для Иоанна, Басманов, никогда не отличавшийся

мягкосердечием, принес к царю двухмесячного внука Милославского. Ребенок

был так красив и трогателен своей беспомощностью, что даже руки опричников

не поднялись на него. Иоанн взял ребенка на руки, поцеловал его, потом

сказал:

— Царское слово священно перед Господом. Я сказал, что здесь никто не

должен остаться в живых. Да будет так! И велел при себе зарезать

младенца.

VIII

Так развлекался Иоанн целый год после смерти Марфы. Наконец, ему это

надоело и он решил вступить в новый брак. Однако, православная церковь

разрешает только три брака, так что четвертый явно незаконен. Но для Иоанна

закон не существовал. Он выбрал себе в жены Анну Алексеевну Колтовскую и

приказал священнику обвенчать себя с ней. Конечно, священник не смел

ослушаться царя и совершил обряд венчания. Только после этого Иоанн созвал

епископов и обратился к ним с такою речью:

— Святители! Злые люди чародейством извели первую супругу мою Анастасию.

Вторая, княжна Черкесская, также была отравлена, и в муках и терзаниях

отошла к Господу. Я ждал немало времени и решился на третий брак, отчасти

для нужды телесной, отчасти для детей моих, еще не достигших совершенного

возраста: юность их претила мне оставить мир; а жизнь в мире без жены

соблазнительна. Благословенный митрополитом Кириллом, я долго искал себе

невесты, испытывал, наконец, избрал; но зависть, вражда погубила Марфу,

только именем царицу; еще в невестах она лишилась здоровья и через две

недели супружества представилась девою. В отчаянии, в горести я хотел

посвятить житию иноческому: но, видя опять жалкую младость сыновей и

Государство в бедствиях, дерзнул на четвертый брак. Ныне, припадая с

умилением, молю Святителей о разрешении и благословении.

Епископам оставалось только признать этот странный брак царя. Для

формы они наложили на него легкую епитимью: сто поклонов в день, в течение

месяца. Но, так как Иоанн и без того клал в день тысячи поклонов, эта

епитимья окончательно сводилась к нулю.

IX

Анна Котловская во многих отношениях была похожа на Марию Темгрюковну.

Как и последняя, она отличалась необузданностью и страстностью. После

хилой, отравленной Сабуровой Анна сумела подчинить Иоанна своему властному

влиянию. На время царь присмирел, прекратились массовые пытки и казни.

Иоанн целые дни проводил в тереме царицы. Там он, отбросив всякий

этикет, нередко принимал и доклады от ближних придворных.

Анна умела занимать своего грозного супруга. В ее дворцовой половине

всегда толпились красивые женщины, во всякую минуту готовые плясать и

развлекать государя, всем что ему пожелается. Царица смотрела на эти

«игры» спокойно. Ревновать она не умела, потому что Иоанн, как муж, был для

нее безразличен.

Иоанн отправлялся в терем царицы утром. Там он встречал самый радушный

прием. В опочивальне царицы для него было поставлено кресло на особом

возвышении. Анна встречала его у порога с глубокими поклонами. Царь садился

на свое место. Начинался «теремной день».

Иоанн подзывал к себе своих любимиц, разговаривал с ними, иногда

шутками исполнял их просьбы, дарил им целые вотчины, решал в их пользу

тяжебные дела. Это время на Руси справедливо назвали «бабьим царством».

Даже ближние опричники должны были отодвинуться на задний план. Сам

«верный пес» Иоанна, Малюта Скуратов временно Утратил свое влияние. К царю,

в самых важных случаях, можно было проникнуть только при помощи женщин,

окружавших Анну.

Анна вела систематическую борьбу против опричнины. Она вышла замуж за

Иоанна восемнадцатилетней девушкой. По понятиям того времени, она была уже

«перестарком». Иоанн выбрал ее только потому, что вся ее фигура дышала

страстью. Но в глубине души она таила глубокую ненависть к царю и, главным

образом, к окружающим его опричникам, Анна Колтовекая когда-то любила. Ее

избранник, князь Воротынский, чем-то не угодил князю Вяземскому и был

замучен в одном из московских застенков. Анна, пользуясь своим влиянием на

царя, медленно, но верно уничтожала опричнину. Она мстила, но в то же время

приносила огромную пользу измученной бесчинствами опричников Руси. За один

год, в течение которого Иоанн находился под влиянием Анны и ее

приближенных, были казнены или сосланы почти все главари опричнины.

Малейшая попытка рядовых опричников бесчинствовать по-прежнему каралась.

Достаточно было одного слова Анны или какой-нибудь теремной боярыни, и

Иоанн, без всякого суда и следствия, отправлял на эшафот людей, которых

незадолго перед тем считал своими вернейшими слугами.

Понятно, что опричники ненавидели Колтовскую и весь ее придворный

штат. Особенно ненавидел ее князь Воротынский, отец княжича Андрея,

загубленного за его любовь к Анне. Старый князь был убежден, что его сын

погиб потому, что Анна стремилась стать царицей и, опасаясь преследований

со стороны Андрея, устранила его. Воротынский поклялся свергнуть царицу. У

него был племянник Борис Ромодановский, юноша, отличавшийся женственностью.

Борис, наряженный в женское платье, не раз пленял молодых людей. Юноша

любил приключения. Воротынский призвал его к себе.

— Борис! Хочешь ты сослужить службу, а вместе с тем и сам потешиться?

Ромодановский, конечно, изъявил свое полное согласие. Князь посвятил

его в свои планы. Борис должен был проникнуть в терем царицы под именем

Ирины, дальней родственницы Воротынского. Воротынский брался выпросить у

царя разрешение ввести в терем свою родственницу. Бориса, незадолго до

этого приехавшего из дальней вотчины, в Москве почти никто не знал, так что

опасаться было нечего. Воротынокий объяснил этот маскарад тем, что ему

нужно узнать кое-что о поведении боярышни Шебухиной, приходившейся ему

двоюродной племянницей.

Девятнадцатилетний Борис Ромодановский, не подозревавший западни,

охотно согласился помочь дяде. Старый князь расхвалил Иоанну «боярышню

Ирину», и сластолюбивый царь не только разрешил допустить ее до царицы, но

даже потребовал, чтобы это было сделано немедленно.

В тереме Анны появилась «боярышня Ирина». Борис Ромодановский так

искусно играл свою роль, что никто не заподозрил обмана. В тот же день,

когда он был представлен царице, Иоанн, в обычное время посетивший терем,

потребовал, чтобы ему показали новую боярышню. Не ожидавший этого Борис

смутился. Лицо его залилось густым румянцем и стало еще более

привлекательным. Царь, с видом знатока и ценителя, окинул взглядом стройную

фигуру и, в знак своего благоволения, приказал выдать боярышне Ирине

жемчужное ожерелье из своей казны.

С этого дня Иоанн стал отдавать боярышне Ирине особое предпочтение. Он

не привык сдерживаться и однажды, не стесняясь присутствием царицы,

потребовал, чтобы боярышня «постлала ему постель». Ромодановский совсем

растерялся и бросился за советом к своему дяде, Воротынскому. Старый князь,

предвидевший такой исход, спокойно посоветовал племяннику исполнить волю

царя.

— У него так водится,— сказал он.— Ничего дурного в том нет. Постелешь

ему постель, поговоришь с ним, только и всего. У него этак все боярышни

перебывали.

Борис успокоился. Вечером «боярышня Ирина» прошла в опочивальню

царя...

Около полуночи Кремлевский дворец огласился исступленными криками

Иоанна. Царь бесновался. Размахивая окровавленным посохом, он, в одной

сорочке, бегал по палатам и грозил убить всякого, кто попадался ему на

глаза. Все попрятались. Не встречая ни одного человека, на котором он мог

бы сорвать злость, Иоанн бросился на половину Анны, где царило полное

смятение. Он распахнул дверь, но на пороге упал и забился в припадке.

Только это спасло царицу от смерти. Как всегда, за припадком последовало

состояние полной апатии. Его перенесли в опочивальню. Там на полу лежал

окровавленный труп Бориса Ромодановского, одетый в роскошное платье

боярышни, с привязанной косой и жалованным ожерельем на шее. Труп был

изрешечен ранами, нанесенными острым царским посохом.

Х

15 апреля 1572 года к Тихвинскому монастырю подъехала крытая колымага,

окруженная конными опричниками. Впереди, грузно навалясь корпусом на шею

коня, скакал сам Малюта Скуратов. Приехавших, очевидно, ожидали, потому что

перед ними широко распахнули железные монастырские ворота. Колымага

остановилась у паперти соборного храма. Опричники спешились. Скуратов

подошел к колымаге, отворил дверку и отдал несколько отрывистых приказаний.

Из повозки вынесли какую-то фигуру, с головой закутанную в шубу. Ее

пронесли в храм, где собрались монахини, с игуменьей во главе. Перед

царскими вратами стояло кресло, на которое посадили принесенную. Шубу

сбросили, и монахини увидели бледное лицо, на котором странно выделялись

большие, полубезумные глаза. Женщина была простоволоса. Густые, длинные

волосы в беспорядке разметались, раскинулись по плечам, перекинулись через

спинку кресла. Руки и ноги были связаны. Очевидно, несчастная

сопротивлялась и прибыла в монастырь не по своей воле. Это была царица

Анна, четвертая жена Иоанна Васильевича.

Тускло мерцали лампады перед иконостасом, колыхалось красное пламя

свечей, шуршали рясы монахинь, и храм, погруженный в полумрак, казался

склепом, в который опускают гроб.

Началась служба. Своды храма огласились мрачными, торжественными

напевами. Анна относилась ко всему безучастно. В ее мозгу мелькали

отрывочные воспоминания о недавнем прошлом, о светлом тереме, в котором

жилось так весело, привольно. О милых дружках, с которыми она коротала

время. Потом... это страшное утро. Опричники, которых она так ненавидела...

ворвались толпой, даже не дали одеться, грубо схватили... она

сопротивляется, кричит... ее хватают за волосы, тащат по полу... связывают,

несут на заднее крыльцо, сажают в колымагу, везут... и...

Вдруг храм огласился истерическими воплями:

— Не хочу! Будьте вы прокляты: я царица! Не смеете!

Анна забилась в истерике. Малюта, стоявший возле кресла, спокойно вынул

из-за пояса нож, обрезал конец пояса, скомкал его и засунул в рот царице.

Крики умолкли. Анна билась в кресле, не произнося ни звука. Служба

продолжалась. Затем начался обряд пострижения. Черные фигуры вышли на

середину храма, окружили кресло. Раздались скорбные напевы, говорившие о

смерти. На обычный вопрос епископа, по своей ли воле постригаемая

отрекается от мира и дает ли она обет строго соблюдать правила иночества,

ответил Скуратов. Анна лежала без сознания.

Через час царица Анна перестала существовать. Осталась смиренная

инокиня Дария. А еще через час инокиня Дария была посвящена в схиму. Когда

ее выносили из храма, на ее груди зловеще белел череп. Ее голову покрывал

капюшон, на котором тоже был вышит череп. Ее заживо погребли в одном из

монастырских склепов, где она прожила еще 54 года. Она скончалась в августе

1626 года, уже после воцарения дома Романовых.

XI

Расправившись с Анной Колтовской, царь окончательно перестал

стесняться. До этого он все-таки придавал своим похождениям и расправам

хотя отдаленный вид законности. Теперь он сбросил и эту маску. Прежде всего

он обрушился на род Воротынских и Ромодановских.

Старый князь Воротынский узнал о гибели своего племянника в ту же

ночь. Он ожидал этого и приготовился к бегству. Но его предупредили.

«Верный пес» Малюта, узнав, в чем дело, сразу понял, что Борис

Ромодановский, по наивности, сыграл роль слепого орудия мести и немедленно

отправил своих подручных к Воротынскому. Князя застали в тот момент, когда

он уже садился в возок. Его задержали и отправили в застенок. На следующее

утро Иоанн сам присутствовал на. пытке. Старик держался гордо. Истерзанный,

с раздробленными костями, он продолжал твердить одно:

— Ничего не знаю. Ни в чем не повинен.

Он понимал, что его участь решена бесповоротно и надеялся, по крайней

мере, спасти своих ближних. С этой надеждой он и умер. Но Иоанн любил

мстить до конца. Покончив с князем, он велел обесчестить его двух дочерей и

сам присутствовал при исполнении этого приказания. Затем в Кремле, на

дворцовой площадке, состоялась грандиозная медвежья забава, во время

которой звери растерзали всех родственников Воротынского и Ромодановского.

Прошел год. Неистовства’ начали утомлять Иоанна. Для удовлетворения

своих страстей ему приходилось разъезжать, потому что, несмотря на все его

строгости, бояре всеми мерами старались не допускать своих жен и дочерей в

«холостой» дворец. Царь пришел к убеждению, что ему надо снова жениться.

Однако, опыт четвертого брака показал, что на разрешение архипастырей

надежды мало. Иоанн обошелся без такого разрешения. В Спасо-Преображенском

соборе (Спас на Бору) в то время служил священник Никита, бывший опричник,

возведенный в сан по настоянию царя. Этот Никита был готов подчиняться

Иоанну во всем. Он охотно согласился повенчать своего повелителя.

В ноябре 1573 года состоялся брак Иоанна Васильевича с княжной Марией

Долгоруковой. Этот брак, пятый по счету, оказался печальнее всех

предыдущих.

Несмотря на то, что бракосочетание было совершено без разрешения

патриарха, обряд был обставлен очень пышно. В Москву собрались именитые

люди со всех концов государства. Звонили колокола московских соборов и

церквей, народу было выставлено щедрое угощение. Все ликовали.

На следующее утро Иоанн вышел в приемную палату с нахмуренным лицом.

Все насторожились, хотя никто не знал причины мрачного настроения

новобрачного. Выслушав несколько докладов, царь махнул рукой и ушел к себе.

Скоро по дворцу разнеслась весть, что царь с царицей уезжают. Скрипя

полозьями по свежему снегу, царский поезд покинул Кремль и направился в

Александровскую слободу. Там в то время был обширный пруд, переполненный

рыбой. Этот пруд носил название «царского», потому что из него поставляли

рыбу для царского стола. Тесный, но уютный дворец Александровской слободы

был любимым местом отдыха царя. Туда он уезжал нередко, а потому никто не

удивился, узнав, что Иоанн отправился в «Александровку».

Юная царица с любопытством глядела на народ, приветствовавший царский

поезд низкими поклонами. Такие почести ей воздавались впервые. Скоро

показались приземистые постройки Александровской слободы. Возки въехали в

дворцовую ограду и остановились у узорчатого крыльца. Царь, не проронивший

во время пути ни одного слова, молча вылез из возка и, не отвечая на

поклоны дворцовых людей, прошел в свои хоромы. За ним последовал Скуратов.

Через полчаса обитатели Александровской слободы шепотом передавали

друг другу о новой, непонятной затее грозного царя: десятки людей собрались

на не совсем окрепшем ледяном покрове царского пруда и стали вырубать

огромную полынью. По слухам, царь выразил желание ловить в озере рыбу.

Причуды царя давно перестали удивлять его подданных, но царская рыбная

ловля зимой, при сильном морозе, все-таки показалась чересчур странной и к

пруду начали стекаться толпы любопытных.

К полудню добрая треть пруда была очищена от льда. У края полыньи

поставили высокое кресло. Пешие и конные ратные окружили пруд, не допуская

на лед никого постороннего. Уже близились сумерки, когда распахнулись

ворота дворца и оттуда показалось странное шествие. Впереди на коне ехал

царь. За ним следовали пошевни, на которых лежала царица Мария. Она была

без памяти, но тем не менее, ее тело было крепко прикручено к пошевням

веревкою. Шествие замыкали опричники, с неизменным Скуратовым во главе.

Царь въехал на лед, сошел с коня и уселся в кресло. Пошевни остановились на

берегу. Иоанн знаком подозвал к себе Малюту и сказал ему несколько слов.

Скуратов вышел на середину пруда и обратился к собравшимся зрителям с

речью.

— Православные! — громко сказал он.— Се узрите, как наш Великий Государь

карает изменников, не щадя никого. Долгорукие изменили царю, повенчали его

на княжне Марии, а княжна еще до венца слюбилась с кем-то, и о том государю

ведомо не было. И решил государь ту Марию отдать на волю Божию.

После этих слов Малюта подошел к пошевням, достал нож и уколол

запряженную в них лошадь в круп. Лошадь сделала скачок. К ней подбежали

опричники и стали осыпать ее ударами. Испуганное животное бросилось вперед,

не разбирая дороги. Через несколько секунд раздался всплеск, полетели

брызги, и лошадь, вместе с пошевнями и привязанной к ним царицей,

погрузилась в ледяную воду.

Зрители невольно ахнули. Затем наступило глубокое молчание. Все, как

зачарованные, глядели на поверхность пруда, где расходились широкие круги и

поднимались пузыри. Наконец, вода успокоилась и снова приняла вид

зеркальной глади. Царь поднялся со своего кресла, снял шапку, перекрестился

и сказал:

— Воля Господня свершилась.

Затем он сел на коня и в сопровождении опричников уехал во дворец,

куда по его распоряжению уже были собраны все красивые женщины слободы. Там

началась оргия, длившаяся до утра. Обыватели Александровской слободы,

потрясенные казнью новой царицы, пугливо ютились по домам. Но и через

запертые окна до них доносились пьяные крики опричников, слонявшихся по

улицам слободы и искавших случая «разгуляться». Только к утру все затихло,

а вечером царь, сопровождаемый едва протрезвившейся ватагой, выехал в свой

Кремлевский дворец.

В Кремле настали унылые дни. С раннего утра до поздней ночи протяжно

звонили колокола. В Москву переселились нравы Александровской слободы: царь

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5