Жизнь и общественная деятельность Сципиона Эмилиана Африканского Младшего

Жизнь и общественная деятельность Сципиона Эмилиана Африканского Младшего

Содержание

Введение 2

1. Основные этапы жизни и общественно-политической деятельности Сципиона

Эмилиана Африканского. 4

1.1 Происхождение и ранние годы Сципиона Эмилиана Африканского. 4

1.2 Война с Карфагеном. 8

1.3 Возвращение в Рим 20

2. Полководческая деятельность Сципиона Эмилиана Африканского в Африке. 27

2.1 Состояние дел в Северной Африке к моменту прибытия Сципиона Эмилиана

Африканского в Африку. 27

2.2 Назначение Сципиона Эмилиана Африканского главнокомандующим

африканской группировкой римской армии. 40

2.3 Падение Карфагена. 45

3. Римская армия в Третьей Пунической войне. 47

3.1 Основные принципы организации армии Рима. 47

3.2 Экономическая и политическая составляющие стратегии римской армии. 50

3.3 Римская милиция. Комплектование армии. 54

3.4 Конфликты, в которых принимала участие римская армия до Третьей

Пунической войны. 61

3.5 Введение новой тактики. 71

3.6 Разведка в римской армии. 76

Заключение 82

Список использованной литературы 84

Введение

В настоящей квалификационной работе представлены жизнь и деятельность

одного из величайших полководцев Древнего Рима Сципиона Эмилиана

Африканского.

Основными целями данной работы являются следующие:

- исследование жизни, общественной и политической деятельности

Сципиона Эмилиана Африканского

- анализ исторического периода, соответствующего времени жизни

Сципиона Эмилиана

- анализ литературы, посвященной исследуемому вопросу.

Методологической и фактологической основой данной квалификационной

работы являются монографии и исследования различных авторов как нашего

времени, так и прошлого.

Перед рассмотрением темы следует сказать несколько слов о Сципионе

Эмилиане Африканском.

Сципион Африканский Младший (Publius Cornelius Scipio Aemilianus

Africanus) (185–129 до н.э.), полностью Публий Корнелий Сципион Эмилиан

Африканский, римский полководец, который разрушил Карфаген, победно

завершив 3-ю Пуническую войну, глава кружка римских и греческих литераторов

и ученых, друг историка Полибия и философа Панэтия, герой диалога Цицерона

О государстве. Сципион Африканский Младший был младшим сыном от первого

брака Луция Эмилия Павла, покорителя Македонии. Когда родители разошлись,

его усыновил Публий Сципион, сын Сципиона Африканского Старшего, и таким

образом Эмилиан вошел в род Сципионов. Однако он сохранил близкие отношения

с родным отцом, давшим ему превосходное образование, в том числе греческое.

Эмилиан сопровождал отца в македонском походе в 168 до н.э. и в поездке по

Греции после разгрома царя Персея. Тогда же отец подарил ему книги из

библиотеки Персея.

Эмилиан впервые привлек к себе внимание в 151 до н.э., когда в

должности военного трибуна добровольцем отправился в Испанию. Когда

началась 3-я Пуническая война (149 до н.э.), Сципион направился в Африку в

качестве военного трибуна. Недовольный ходом войны народ избрал его

консулом на 147 до н.э., что было достигнуто в результате специального

постановления сената: Сципион был далек от достижения 43 лет, необходимых

для того, чтобы стать консулом. Вернувшись в Африку, Сципион приступил к

осаде Карфагена и после года отчаянного сопротивления взял город штурмом,

подверг его разграблению, а жителей продал в рабство. По распоряжению

сената Сципион учредил здесь провинцию Африка с центром в Утике. Он

вернулся в Рим, отпраздновал триумф и получил почетное звание

“Африканский”.

Несколько неудач, постигших римлян в Испании, вынудили их вновь

избрать Сципиона консулом в 134 до н.э. (для этого также потребовалось

обходить закон, поскольку повторный консулат был в 151 до н.э. запрещен), и

в следующем году после упорной осады он взял в Испании г. Нумантию.

Вернувшись в Рим в 132 до н.э., Сципион публично одобрил убийство своего

зятя Тиберия, поплатившегося жизнью за попытку реформ, и тем самым навлек

на себя ненависть популяров. Он стал признанным вождем аристократов,

поддержав их сопротивление аграрному законодательству Гракхов. В 129 до

н.э., утром того дня, когда Сципион должен был выступать перед народным

собранием по вопросу распределения земли, его нашли мертвым в собственной

спальне.

Личность Сципиона Эмилиана Африканского многогранна. Его деятельность

многократно исследована различными историками, что не умаляет значения

данной работы, где мною выделены основные этапы его жизни и общественно-

политической деятельности.

1. Основные этапы жизни и общественно-политической деятельности Сципиона

Эмилиана Африканского.

1.1 Происхождение и ранние годы Сципиона Эмилиана Африканского.

Двукратное упоминание того факта, что в сражении при Пидне участвовал

16-летний сын Павла, Публий, конечно же, не случайно. В дальнейшем речь

пойдет о нем. Но прежде следует разобраться в некоторых родственных связях.

У Луция Эмилия Павла, как мы уже знаем, было четыре сына, из которых двое

младших умерли в дни триумфа своего отца. Павел был благороден, горд, но

небогат. С матерью своих сыновей, Папирией, он разошелся еще в их

младенческие годы. Поэтому не удивительно, что Павел в свое время

согласился передать двух старших мальчиков в порядке усыновления в богатые

и знатные патрицианские роды. Своего первенца — в род Квинта Фабия Максима,

а второго, двухлетнего Публия — в знаменитый род Корнелиев. Его незадолго

до своей смерти усыновил победитель Ганнибала, Публий Корнелий Сципион

Африканский. В 5-й главе я мельком упомянул об этом, назвав усыновленного

двоюродным братом Сципиона. Все объясняется просто: мать Сципиона

Африканского, Эмилия, была старшей сестрой Луция Эмилия Павла. Сына своего

она пережила на добрых четверть века. Эмилия была не только знатна, но и

богата. Усыновленный племянник оказался ее единственным наследником.

Согласно обычаю, он носил полное имя своего приемного отца с добавлением,

указывающим на происхождение из рода Эмилиев: Публий Корнелий Сципион

Эмилиан.

Публий сопровождал родного отца во время его путешествия по Греции. В

какой-то момент к ним, очевидно, присоединился и старший сын Павла, Квинт,

поскольку Плутарх упоминает, что Луций Эмилий разрешил своим двум сыновьям

забрать библиотеку македонского царя. На почве любви к книгам и бесед о

прочитанном, уже в Риме, завязались близкие отношения обоих юношей с

прибывшим из Греции в числе заложников Полибием — будущим римским

историком. Для Публия Сципиона эти отношения переросли в тесную дружбу. С

неподдельной теплотой, хотя, быть может, и не без пристрастия, описывает

Полибий в своей Всеобщей Истории молодые годы Сципиона Эмилиана:

"Влечение и любовь к прекрасному проявились в Сципионе прежде всего в

том, что он стремился стяжать себе славу человека воздержанного и превзойти

в этом отношении своих сверстников. Достигнуть такой цели, столь

возвышенной самой по себе и трудной, было легко в тогдашнем Риме при

господствовавшем в народе упадке нравов. Молодые люди отдавались со

страстью любовникам или любовницам, другие увлекались представлениями,

пьянством и расточительностью, в персеевой войне быстро перенявши от

эллинов эту слабость... но Сципион усвоил себе противоположные правила

поведения и в борьбе со всякими страстями воспитал из себя человека

последовательного, во всем себе верного, и оттого в какие-нибудь пять лет

стал известен в народе своей благопристойностью и самообладанием. Потом он

непрестанно стремился превзойти всякого щедростью и неподкупностью. В этом

отношении сильную поддержку оказывала ему совместная жизнь с родным отцом,

да и от природы ему присуще было влечение к правде"[1].

Полибий рассказывает о том, как Сципион отказался от своей доли

наследства отца в пользу брата, как после смерти Эмилии распорядился ее

наследством: всем вышедшим замуж ее дочерям он, отказавшись от законной

рассрочки на три года, немедленно выплатил полностью их приданое, а все

украшения, утварь, экипажи и рабов отдал родной матери.

Свое перечисление великодушных поступков юноши Полибий заключает

следующим не лишенным интереса замечанием:

"Такое поведение, наверное, всюду нашли бы достохвальным; оно было

изумительно в Риме, где решительно никто никому не дает ничего из своего

имущества добровольно"[2].

Кроме воздержанности, юный Сципион стремился воспитать в себе мужество

и отвагу — качества, увы, в то время уже не характерные для многих молодых

патрициев. За отсутствием военного поприща он с увлечением предавался охоте

на диких зверей (занятию до изобретения пороха весьма опасному) и сумел

завоевать славу отважного и удачливого охотника. Верный друг, Полибий, хотя

и был лет на пятнадцать старше Сципиона, неизменно составлял ему компанию.

Спустя несколько лет представился случай проверить свое мужество на

поле боя. Опять обострилась ситуация в Испании. Далекий полуостров уже в

течение полувека, как плохо погашенный костер, был источником тревоги для

римлян. Различные испанские племена, дикие и вольнолюбивые, одно за другим

усмиряемые, вновь и вновь поднимали восстания — точно раздували прятавшееся

под обманчивым пеплом пламя. Усмирение этих восстаний было чуть ли не

семейным делом круга близких людей Публия. Его давно умерший приемный отец

успешно воевал в Испании еще во времена нашествия Ганнибала. Потом, в 195-м

году, в Испанию был послан Катон — свекор сестры Публия; в 190-м году там

воевал его родной отец, Эмилий Павел; наконец, начиная с 177-го года, — муж

двоюродной сестры Тиберий Семпроний Гракх. Гракху удалось не только

усмирить, но и умиротворить Испанию. Заключенный им на двадцать пять лет

мир соблюдался.

Но вот теперь, в 152-м году, по истечении этого срока испанцы (араваки

и кельтиберы) возобновляют военные действия против римлян. Консул Квинт

Фульвий Нобилиор терпит от них поражение за поражением. Его должен сменить

новый консул, Марцелл. Он далеко не уверен в себе... Вот как описывает

Полибий эту тревожную ситуацию и ее неожиданное разрешение:

"... Квинт, военачальник предшествующего года в Иберии, и его

соучастник в войне доставили в Рим известия о непрерывных сражениях, об

огромных потерях убитыми и о храбрости кельтиберов. В то время Марцелл не

скрывал своей робости перед войной, так что молодежью овладел необычайный

страх, какого, говорили старики, они и не запомнят. И в самом деле, страх

доходил до того, что на должность военных трибунов не объявлялось

достаточного числа кандидатов, и некоторые места остались незанятыми, тогда

как раньше желающих занять эти должности являлось в несколько раз больше,

чем требовалось; равным образом выбираемые консулом легаты, которые должны

были сопровождать военачальника, отказывались следовать за ним..."[3] И тут

Публий Корнелий обращается с просьбой послать в Иберию его (хотя мог бы

поехать в Македонию, куда приглашен для разрешения какого-то конфликта)...

"Всех изумило это предложение, — продолжает Полибий, — исходившее от

гражданина юного и обыкновенно сдержанного; велико было восхищение

Сципионом и в то время, но с каждым днем оно становилось все больше. И

действительно, молодые люди, робевшие раньше, теперь из боязни невыгодного

сопоставления одни спешили предлагать свои услуги военачальникам в звании

легатов, другие целыми толпами и товариществами записывались в военную

службу"[4].

Возможно, что Полибий преувеличивает роль личного примера Сципиона.

Кроме того, в его рассказе настораживает повторение ситуации: приемный отец

Публия Эмилиана за шестьдесят лет до того точно так же в момент всеобщего

замешательства сам предложил послать его в Иберию. Но на этом сходство

кончается. Будущему Сципиону Африканскому было поручено верховное

командование, он штурмом взял Новый Карфаген, а его приемный сын отправился

в Испанию простым военным трибуном и даже не имел случая там отличиться —

восстание было вскоре подавлено. Сципион вернулся в Рим, где тем временем

разворачивались события, в которых ему суждено было сыграть на этот раз

главную роль.

В 152-м году Марк Катон (ему уже за восемьдесят) направляется в

Африку, где по поручению сената должен разрешить спор между Карфагеном и

бывшим союзником Рима Массиниссой. Нумидийскому царю под девяносто, но он

еще полон сил и всячески обижает карфагенян. Катон его фактически поощряет,

и год спустя Массинисса, нанеся поражение отряду карфагенских наемников,

отбирает у города пограничные с Нумидией земли. В Карфагене к власти

приходит партия демократов, они добиваются объявления войны Массиниссе.

Между тем в Риме для карфагенян назревает угроза куда более

серьезная, чем алчность нумидийского соседа. Старик Катон возвратился в

Рим, потрясенный тем, что он увидел в Карфагене. За полвека, прошедшие

после битвы при Заме, город вновь расцвел, разбогател и восстановил свое

былое многолюдство. Мощные крепостные стены, не тронутые Сципионом

Африканским, делали его неуязвимым, а несметные богатства городской казны

побуждали наемников не только из необъятной Африки, но и со всего света

предлагать ему свои услуги. Воображению Катона — а под впечатлением его

страстных речей и воображению сенаторов — уже рисовался новый Ганнибал,

идущий с мечом отмщения на Рим. Не было ровным счетом никаких оснований для

такого рода опасений, но ужас, пережитый римлянами в годы нашествия

Пунийца, оставил след. И разуму было не под силу его вытравить. Рим

заволновался. "Карфаген должен быть разрушен!" — неистово требовал Катон.

"Разрушен! Разрушен!.." — откликалась толпа на форуме.

Для начала войны не хватало только повода. И он нашелся, как только

стало известно, что Карфаген объявил войну Нумидии. Никто и не думал

выяснять, кто виноват. Согласно полузабытому условию мирного договора,

карфагеняне не имели права без разрешения римлян начинать войну даже в

Африке, но они ее начали.

1.2 Война с Карфагеном.

Решение о войне с Карфагеном было принято в 149-м году, но подготовка

к ней началась задолго до того, и потому консулы Манилий и Цензорин смогли

немедленно во главе войска отплыть в Сицилию, в крепость Лилибей, для

последующей переправы в Африку. Под их командой отправилось внушительное

войско: 80 тысяч пеших и до 4 тысяч конных воинов. В том числе множество

добровольцев. Рассказы Катона о богатстве Карфагена привлекли ветеранов

восточных кампаний, уже вкусивших прелести грабежа богатых городов.

Узнав об экспедиции, карфагеняне направили в Рим чрезвычайное

посольство с неограниченными полномочиями. По ситуации, которую послы нашли

в Риме, им не оставалось ничего другого, как отдать Карфаген и все его

владения "на усмотрение римлян". Это означало безоговорочную капитуляцию

(без войны), но оставляло надежду на сохранение города.

"Когда карфагеняне сделали такое заявление, — пишет Полибий, — и

вскоре засим были позваны в сенат, претор объявил волю сенаторов, что во

внимание к мудрости их решения сенат предоставляет им свободу и

самоуправление, всю страну и обладание всем прочим достоянием,

государственным и частным. Карфагеняне выслушали эти слова с радостью... Но

когда вслед за сим претор объявил, что карфагеняне получат сии милости в

том случае, если в течение тридцати дней доставят в Лилибей триста

заложников, сыновей сенаторов и старейшин, и если покорятся требованиям

консулов, послы некоторое время недоумевали, какого рода могут быть

требования консулов"[5]. Кроме того, послов, а затем и всех карфагенян

беспокоило то, что о самом городе в решении сената не было сказано ни

слова. Но выбора не было. Заложников отослали в Лилибей, откуда их

переправили в Рим. О дальнейших требованиях консулов карфагенянам надлежало

узнать после высадки римского войска в Африке.

Уже в этот момент можно было бы догадаться об истинных намерениях

римлян. Ведь не было никаких причин высаживать войска в стране, изъявившей

свою полную покорность. И, тем не менее, карфагеняне надеялись. На что?

Быть может, на милостивое отношение к побежденным, которым так похвалялись

римляне, и надо признать, до сей поры не без оснований.

Карфагеняне не препятствовали высадке легионов. К консулам в

прибрежный городок Утику явились их старейшины, чтобы узнать о дальнейших

распоряжениях. Было велено сдать все оружие, запасенное в городе, а также

все катапульты, баллисты и другие орудия, установленные на его стенах.

Проследить за полнотой этого изъятия в Карфаген отправились консульские

легаты. Последовавшие непосредственно за этим драматические события столь

ярко описаны Аппианом, что я предлагаю читателю ознакомиться с ними из

первых рук, разумеется, с некоторыми сокращениями.

"Это было замечательное и в то же время странное зрелище, — пишет

Аппиан, — когда на огромном количестве повозок враги сами везли своим

врагам свое оружие. За ними следовали послы, и члены совета старейшин, и

знатнейшие лица города, и жрецы, и другие выдающиеся лица. Они надеялись,

что консулы почувствуют к ним уважение или сожаление. Введенные со знаками

своего достоинства к консулам, они стали перед ними. И вот Цензорин (так

как он был более красноречив, чем его сотоварищ по власти), встав и

помолчав долгое время с жестким выражением лица, наконец, сказал следующее:

"Что касается повиновения, о, карфагеняне, и готовности до сего

времени в отношении заложников и в отношении оружия, мы вас хвалим, но

нужно в тяжелых обстоятельствах говорить кратко. Выслушайте с твердостью

остальные приказы сената. Уйдите для нашего спокойствия из Карфагена,

поселитесь в каком хотите месте вашей страны в восьмидесяти стадиях (около

15 км — Л.О.) от моря, так как этот город решено срыть до основания".

Когда он это еще говорил, они с криком стали поднимать руки к небу и

призывали богов, как свидетелей совершенного над ними обмана. Много горьких

поношений высказывалось против римлян или потому, что они уже были готовы

умереть, или, обезумев, или сознательно раздражая римлян, чтобы вызвать их

на оскорбление послов. Они бросились на землю, бились о нее и руками и

головами; некоторые разрывали одежды и истязали собственное тело, как

охваченные безумием. Когда же наконец у них прекратился острый приступ

отчаяния, наступило долгое и полное печали, молчание и они лежали, как

мертвые"[6].

Наконец глава посольства, Баннон, нашел в себе силы обратиться к

консулам. Напомнив о соглашении со Сципионом, подтвержденном клятвами, он,

согласно Аппиану, продолжал так:

"Вы потребовали заложников, и мы отвели вам самых лучших. Вы

потребовали оружия и получили все, чего даже после осады взятые города

добровольно не отдают. Мы верили обычаю и образу действия римлян. Ведь и

сенат прислал нам обещание, и вы, требуя заложников, говорили, что

разрешите Карфагену быть автономным, если получите их. Если было

прибавлено, что остальные ваши приказания будут сообщены потом, недостойно

вас было при требовании дать заложников, требовании совершенно ясном,

обещать, что город будет автономным, а затем, как какую-нибудь прибавку к

выдаче заложников, потребовать, чтобы сам Карфаген был разрушен. Если вы

считаете законным его уничтожить, то каким образом вы оставите его

свободным или автономным, как вы говорили?..

... мы взываем, — продолжает Баннон, — ради города древнего, по воле и

благоволению богов воздвигнутого, во имя его славы, достигшей такой высоты,

ради его имени, известного по всей земле, ради стольких святилищ, в нем

находящихся, и богов, не причинивших вам никакого зла: не лишайте их

торжественных служений, шествий и праздников, не лишайте гробницы обычных

приношений, так как мертвые ни в чем перед вами не виновны... Ведь в самом

деле, чего вам еще бояться Карфагена, вам, владеющим и нашими кораблями, и

нашим оружием, и вызывающими зависть слонами? А относительно переселения,

если кому-либо покажется, что вы предлагаете нам это в утешение, то это —

дело невыполнимое, переселиться в глубь материка людям, живущим благодаря

морю...

К славе благородства и благочестия стремитесь вы, римляне; во всех

делах и счастливых обстоятельствах показываете свою умеренность; и это вы

внушаете всем, кого бы вы ни побеждали. Так вот, ради Зевса и богов... да

не нарушите вы вашей собственной доброй славы... Ведь много было войн у

эллинов и у варваров, много и у вас, о, римляне, против других народов: и

никто никогда не разрушал до основания города, протянувшего до битвы руки с

просьбой о пощаде и передавшего оружие и детей, и согласившегося перенести

любое наказание, какое только есть у людей..."

Это сказал Баннон, но по суровому выражению консулов в течение всей

речи было ясно, что они ни в чем не уступят карфагенянам. Когда он кончил,

Цензорин ответил: "Относительно того, что предписал сенат, зачем нужно

много говорить? Он предписал, и должно быть сделано; и мы не можем отложить

исполнение того, что уже давно было приказано исполнить. Если бы мы это

приказывали вам как врагам, нужно было бы только сказать и принудить

сделать. Когда же это делается, о, карфагеняне, ради общей пользы, может

быть, отчасти и нашей, но гораздо более вашей, я не откажусь изложить вам и

основания этого решения, если вас можно скорее убедить, чем принудить

силой. Это море всегда побуждает вас, помнящих о былой вашей власти и силе

на нем, поступать несправедливо и от этого ввергает вас в несчастья... Ведь

смотря на море, лишенное кораблей, вы вспоминаете о множестве кораблей,

которые вы имели прежде, и о всей той добыче, которую вы ввозили, и в какие

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7