Японская культура

Японская культура

Пермский государственный университет.

Химическийфакультет.

“Особенности японского характера и образа жизни”

реферат

Исполнители:

Руководитель:

Пермь.

2000.

Оглавление:

Введение…………………………………………………………… 3

1.Особенности формирования менталитета японцев.

Влияние религии…………………………………………………. 4

1.а. Синтоизм……………………………………………… 4

1.б. Буддизм. Сосуществование религий.

Конфуцианство………………………………………. 5

2. Японская эстетика: каноны красоты……………………… 8

3.Некоторые особенности быта………………………………… 11

3.а. Японский дом…………………………………………. 11

3.б. Как дарят и принимают подарки…………………... 13

3.в. Культ поклонов и извинений. Японская

вежливость……………………………………………. 15

4. Особенности японского характера…………………………. 17

4.а. Концепция "подобающего места"…………………. 17

4.б. Тяга к зависимости………………………………….. 19

4.в. Долг признательности………………………………. 20

4.г. Долг чести…………………………………………….. 22

4.1.г. Некоторые особенности делового этикета 24

4.д. Жизнь как система ограничений и послаблений 27

4.1.д. Воспитание детей…………………………… 27 4.2.д.

Отношение к сексу и супружеской

верности………………………………………. 29

4.е. Общая оценка японской вежливости. Отношение

к учебе………………………………………………... 30

Заключение……………………………………………………… 32

Список литературы……………………………………………... 33

ВВЕДЕНИЕ

“...Японский характер можно сравнить

с деревцем, над которым долго

трудился садовод, изгибая, подвязывая,

подпирая его. Если даже избавить

потом такое деревце от пут и

подпорок, дать волю молодым побегам,

то под их свободно разросшейся кроной

все равно сохранятся очертания,

которые были когда-то приданы стволу

и главным ветвям...”

В. Овчинников

“Ветка сакуры”

Японцы... Об этом соседнем народе наша страна с начала нынешнего

века знала больше плохого, чем хорошего. Тому были свои причины. Да и то

плохое, что мы привыкли слышать о японцах, в целом соответствует

действительности и нуждается скорее в объяснении, чем в опровержении.

Однако если отрицательные черты японской натуры известны нам процентов на

девяносто, то положительные лишь процентов на десять.

Есть типичная шкала чувств, которые сменяются у иностранца по мере

того, как он “вживается” в Японию: восхищение — возмущение — понимание.

Японцы иногда сравнивают свою страну со стволом бамбука, окованным

сталью и завернутым в пластик. Это точный образ. Туристские

достопримечательности, которые прежде всего предстают взорам иностранцев, и

впрямь кое в чем схожи с экзотической оберткой, сквозь которую местами

проглядывает сталь современной индустриальной Японии. Легко подметить новые

черты на лице этой страны. Труднее заглянуть в ее душу, прикоснуться к

скрытому от посторонних глаз бамбуковому стволу, почувствовать его

упругость.

Всякий, кто впервые начинает изучать иностранный язык, знает, что

проще запомнить слова, чем осознать, что они могут сочетаться и управляться

по совершенно иным, чем у нас, правилам. Грамматический строй родного языка

тяготеет над нами как единственный универсальный образец. Это в немалой

степени относится и к национальным особенностям ( то есть как бы к

грамматике жизни того или иного народа).

Необходимо разобраться в системе представлений, мерок и норм,

присущих данному народу; проследить, как, под воздействием каких социальных

факторов эти представления, мерки и нормы сложились; и, наконец,

определить, в какой мере они воздействуют ныне на человеческие

взаимоотношения. Ибо разные личные качества людей проявляются — и

оцениваются — на фоне общих представлений и критериев. И лишь зная образец

подобающего поведения — общую точку отсчета,-- можно судить о мере

отклонений от нее, можно понять, как тот или иной поступок предстает глазам

данного народа.

1. Особенности формирования менталитета японцев. Влияние религии.

Когда боги Идзанаги и Идзанами по радуге спускались с небес, чтобы

отделить земную твердь от хляби, Идзанаги ударил своим богатырским копьем

по зыбко колыхавшейся внизу пучине. И тогда с его копья скатилась вереница

капель, образовав изогнутую цепь островов. Если взглянуть на Японию с

самолета, на память приходит эта древняя легенда о сотворении страны.

Островная гряда и впрямь похожа на окаменевшие капли. Или, может

быть, это караван гор, прокладывающий себе путь через бескрайнюю пустыню

океана? “Путь гор” — таково одно из толкований древнего имени этой страны:

Ямато.

Имя Ямато напоминает, что сотворение Японии еще не завершено. Капли,

упавшие с божественного копья, еще не остыли окончательно. Вся эта

дугообразная вереница островов из конца в конец вздулась волдырями

вулканов. Вся эта молодая суша то и дело колышется, ходит ходуном из-за

землетрясений.

Но Страна огнедышащих гор больше известна как Страна восходящего

солнца. Именно под этим названием Япония впервые дала о себе знать

западному миру со страниц книги Марко Поло. В главе “Здесь описывается

остров Чипингу” путешественник приводит название, которым китайцы

обозначали острова, лежащие к востоку от восточного края земли. Слово,

которое прозвучало для Марко Поло как Чипингу, пишется тремя иероглифами

“жи-бэнь-го” (каждый из которых соответственно значит: солнце — корень —

страна). Иероглифы “жи-бэнь” на диалектах Южного Китая произносятся как “я-

пон” (такое звучание и перешло потом в европейские языки), а по-японски

читаются как “ниппон” (как раз это слово и утвердилось официальным

названием японского государства вместо древнего имени Ямато).

1.а. Синтоизм.

Итак, Страной восходящего солнца прозвали Японию ее соседи. Но такое

имя не прижилось бы у японцев, если бы не совпадало с их собственным

мироощущением. Народ этот почитал Идзанаги и Идзанами не только за

сотворение Японии, но и за то, что они произвели на свет дочь Аматэрасу —

лучезарную богиню солнца, культ которой составляет основу обожествления

природы.

Исконная японская религия синто (то есть “путь богов”) утверждает,

что все в мире одушевлено и, стало быть, наделено святостью: огнедышащая

гора, лотос, цветущий в болотной трясине, радуга после грозы... Аматэрасу,

как светоч жизни, служит главой этих восьми миллионов божеств.

Священная книга синто, которая называется Кодзики (что значит

“летопись”), состоит из легенд. В ней вовсе нет каких-либо нравственных

заповедей, норм праведного поведения или предостережений против грехов. Из-

за отсутствия собственного этического учения синто, пожалуй, даже не

назовешь религией в том смысле, в каком мы привыкли говорить о

христианстве, исламе или буддизме. Примитивный синто был порожден

обожествлением природы. Японцы поклонялись предметам и явлениям окружающего

мира не из страха перед непостижимыми и грозными стихийными силами, а из

чувства благодарности к природе за то, что, несмотря на внезапные вспышки

своего необузданного гнева, она чаще бывает ласковой и щедрой.

Именно синтоистская вера воспитала в японцах чуткость к природе,

умение наслаждаться ее бесконечной переменчивостью, радоваться ее

многоликой красоте.

Синто не требует от верующего ежедневных молитв — достаточно лишь

присутствия на храмовых праздниках и приношений за исполнение обрядов. В

быту же исповедующие синто проявляют себя лишь религиозным отношением к

чистоте. Поскольку грязь отождествляется у них со злом, очищение служит

основой всех обрядов. Присущее японцам чувство общности с природой, а также

чистоплотность имеют, стало быть, глубокие корни.

1.б. Буддизм. Сосуществование религий. Конфуцианство.

Стране восходящего солнца долгое время удавалось быть в стороне от

походов завоевателей благодаря Корейскому проливу, отделяющему страну от

Азиатского материка. Впрочем, нашествие из-за морей все же произошло — за

14 веков до американской оккупации. Правда, это было нашествие идей, а не

войск; причем мостом, по которому на Японские острова устремилась

цивилизация Индии и Китая, послужил буддизм.

Буддизм прижился на японской земле как религия знати, в то время как

синто оставался религией простонародья. Средний японец воспринял лишь

поверхностный слой буддийской философии, прежде всего идею непостоянства и

недолговечности всего сущего (стихийные бедствия, которым подвержена

островная страна, способствовали подобному мировоззрению).

Синто и буддизм — трудно представить себе более разительный контраст.

С одной стороны, примитивный языческий культ обожествления природы и

почитания предков; с другой — вполне сложившееся вероучение со сложной

философией. Казалось бы, между ними неизбежна непримиримейшая борьба, в

которой чужеродная сила либо должна целиком подавить местную, либо,

наоборот, быть отвергнутой вследствие своей сложности.

Не случилось, однако, ни того, ни другого. Две столь несхожие религии

мирно ужились и продолжают сосуществовать. Вместо религиозных войн

сложилось нечто похожее на союз двух религий. У сельских общин вошло в

традицию строить синтоистские и буддийские храмы в одном и том же месте —

считалось, что боги синто надежнее всего защитят Будду от местных злых

духов.

Подобное соседство приводит в недоумение, а то и вовсе сбивает с

толку иностранных туристов: какую же религию в конце концов предпочитают

японцы? На самом деле каждый японец причисляет себя и к синтоистам, и к

буддистам. Чем объяснить такое сосуществование богов? Своеобразным

разделением труда. Синто оставил за собой все радостные события в

человеческой жизни, уступив буддизму события печальные. Если рождение

ребенка или свадьба отмечаются синтоистскими церемониями, то похороны и

поминания предков проводятся по буддийским обрядам. Синто оставил за собой

и все местные общинные празднества, связанные с явлениями природы, а также

церемонии, которыми полагается начинать какое-либо важное дело, например:

пахоту или жатву, а в наше время — закладку небоскреба или спуск на воду

танкера-гиганта. Единственный народный праздник, связанный с буддизмом, это

“бон” — день поминовения усопших. Его отмечают в середине лета, причем

отмечают весело, чтобы порадовать предков. Существует обычай поминать

каждого умершего свечкой, которую пускают в плавучем бумажном фонарике вниз

по течению реки.

Сосуществование богов на японской земле отнюдь не всегда было мирным.

Как и в других странах, здесь известны попытки власть имущих использовать

религиозные чувства в собственных целях. C начала XVII века военные

правители страны — сегуны династии Токугава — стали усиленно насаждать

конфуцианство с его идеей покорности вышестоящим.

Итак, синто наделил японцев чуткостью к природной красоте,

чистоплотностью и отголосками легенд о своем божественном происхождении.

Буддизм окрасил своей философией японское искусство, укрепил в народе

врожденную стойкость к превратностям судьбы. Наконец, конфуцианство

принесло с собой идею о том, что основа морали — это верность, понимаемая

как долг признательности старшим и вышестоящим.

Священнослужитель для японцев не наставник жизни, как, скажем, для

католиков, а просто лицо, исполняющее по заказу положенные обряды.

В общем, японцы народ малорелигиозный. Не будет большим

преувеличением сказать, что роль религии у них во многом заменяет культ

красоты, порожденный обожествлением природы. Сочетание муссонных ветров,

теплого морского течения и субтропических широт сделало Японию страной

своеобразнейшего климата, где весна, лето, осень и зима очерчены

чрезвычайно четко и сменяют друг друга на редкость пунктуально. Даже первая

гроза, даже самый сильный тайфун приходятся, как правило, на определенный

день года. Японцы находят радость в том, чтобы не только следить за этой

переменой, но подчинять ей ритм жизни. Японец даже в городе остается не

только чутким, но и отзывчивым к смене времен года. Он любит приурочивать

семейные торжества к знаменательным явлениям природы: цветению сакуры или

осеннему полнолунию; любит видеть на праздничном столе напоминание о

времени года: ростки бамбука весной или грибы осенью. Японцам присуще

стремление жить в согласии с природой. Японские архитекторы возводят свои

постройки так, чтобы они гармонировали с ландшафтом. Цель японского

садовника — воссоздать природу в миниатюре. Ремесленник стремится показать

фактуру материала, повар — сохранить вкус и вид продукта. Стремление к

гармонии с природой — главная черта японского искусства. Японский художник

не диктует свою волю материалу, а лишь выявляет заложенную в нем природой

красоту.

2. Японская эстетика: каноны красоты.

Мерами красоты у японцев служат четыре понятия, три из которых (саби,

ваби, сибуй) уходят корнями в древнюю религию синто, а четвертое (югэн)

навеяно буддийской философией. Попробуем разобраться в содержании каждого

из этих терминов.

Слово первое — “саби”. Японцы видят особое очарование в следах

возраста. Их привлекает потемневший цвет старого дерева, замшелый камень в

саду или даже обтрепанность — следы многих рук, прикасавшихся к краю

картины. Вот эти черты давности именуются словом “саби”, что буквально

означает “ржавчина”. Саби, стало быть, это неподдельная ржавость,

архаическое несовершенство, прелесть старины, печать времени.

Понятие “ваби”, подчеркивают японцы, очень трудно объяснить словами.

Его надо почувствовать. Ваби — это отсутствие чего-либо вычурного,

броского, нарочитого, то есть, в представлении японцев, вульгарного. Ваби —

это прелесть обыденного, мудрая воздержанность, красота природы. Воспитывая

в себе умение довольствоваться малым, японцы находят и ценят прекрасное во

всем, что окружает человека в его будничной жизни, в каждом предмете

повседневного быта. Не только картина или ваза, а любой предмет домашней

утвари, будь то лопаточка для накладывания риса или бамбуковая подставка

для чайника, может быть произведением искусства и воплощением красоты.

Практичность, утилитарная красота предметов — вот что связано с понятием

“ваби”.

Если спросить японца, что такое сибуй, он ответит: то, что человек с

хорошим вкусом назовет красивым. Сибуй, таким образом, означает

окончательный приговор в оценке красоты. На протяжении столетий японцы

развили в себе способность распознавать и воссоздавать качества,

определяемые словом “сибуй”, почти инстинктивно. В буквальном смысле слово

“сибуй” означает “терпкий”, “вяжущий”. Сибуй — это первородное

несовершенство в сочетании с трезвой сдержанностью. Это красота

естественности плюс красота простоты. Это красота, присущая назначению

данного предмета, а также материалу, из которого он сделан. При минимальной

обработке материала — максимальная практичность изделия. Сочетание этих

двух качеств японцы считают идеалом.

Тайна искусства состоит в том, чтобы вслушиваться в несказанное,

любоваться невидимым. В этой мысли коренится четвертый критерий японского

представления о красоте. Он именуется “югэн” и воплощает мастерство намека

или подтекста, прелесть недоговоренности. Радоваться или грустить по

поводу перемен, которые несет с собой время, присуще всем народам. Но

увидеть в недолговечности источник красоты сумели, пожалуй, лишь японцы. Не

случайно своим национальным цветком они избрали именно сакуру. Лепестки

сакуры не знают увядания. Весело кружась, они летят к земле от легчайшего

дуновения ветра. Они предпочитают опасть еще совсем свежими, чем хоть

сколько-нибудь поступиться своей красотой.

Поэтизация изменчивости, недолговечности связана со взглядами

буддийской секты дзэн, оставившей глубокий след в японской культуре. Смысл

учения Будды, утверждают последователи дзэн, настолько глубок, что его

нельзя выразить словами. Его можно постигнуть не разумом, а интуицией; не

через изучение священных текстов, а через некое внезапное озарение. Причем

к таким моментам чаще всего ведет созерцание природы, умение всегда

находить согласие с окружающей средой, видеть значительность мелочей жизни.

С вечной изменчивостью мира, учит секта дзэн, несовместима идея

завершенности, а потому избегать ее надлежит и в искусстве. В процессе

совершенствования не может быть вершины, точки покоя. Нельзя достигнуть

полного совершенства иначе, как на мгновение, которое тут же тонет в потоке

перемен. Совершенствование прекраснее , чем совершенство; завершение полнее

олицетворяет жизнь, завершенность. Поэтому больше всего способно поведать о

красоте то произведение, в котором не все договорено до конца.

Чаще намекать, чем декларировать — вот принцип, который можно назвать

общей чертой двух островных наций — японцев и англичан. И те, и другие

придают большое значение подтексту.

Югэн, или прелесть недосказанности, — это та красота, которая лежит в

глубине вещей, не стремясь на поверхность. Ее может вовсе не заметить

человек, лишенный вкуса или душевного покоя. Считая завершенность

несовместимой с вечным движением жизни, японское искусство на том же

основании отрицает и симметрию. Мы настолько привыкли делить пространство

на равные части, что, ставя на полку вазу, совершенно инстинктивно помещаем

ее посредине. Японец столь же машинально сдвинет ее в сторону, ибо видит

красоту в асимметричном расположении декоративных элементов, в нарушенном

равновесии, которое олицетворяет для него мир живой и подвижный. Симметрия

умышленно избегается также потому, что она воплощает собой повторение.

Асимметричное использование пространства исключает парность. А какое-либо

дублирование декоративных элементов японская эстетика считает грехом.

Посуда на японском столе не имеет ничего общего с тем, что мы называем

сервизом. Приезжие изумляются: что за разнобой! А японцу кажется

безвкусицей видеть одну и ту же роспись и на тарелках, и на блюдах, и на

кофейнике, и на чашках.

3. Некоторые особенности быта.

3.а. Японский дом.

Японский дом — настолько самобытное сооружение, что трудно сказать,

кто на кого повлиял: то ли обитатель этого жилища выразил через него свою

жизненную философию, то ли, наоборот, дом сформировал своеобразные привычки

тех, кто в нем живет.

Японский дом — это навес, причем навес над пустым пространством. Это

прежде всего крыша, опирающаяся на каркас из деревянных стропил и опор.

Здесь нет ни кон, ни дверей в нашем понимании, ибо в каждой комнате три

стены из четырех можно в любой момент раздвинуть, можно и вовсе снять.

Когда такие легко вынимающиеся из пазов раздвижные створки служат наружными

стенами, то есть выполняют роль окон, они оклеиваются белой рисовой

бумагой, похожей на папиросную, и называются седзи.

Когда впервые видишь внутренность японского жилища, больше всего

поражаешься полному отсутствию какой бы то ни было мебели. Вы видите лишь

обнаженное дерево опорных столбов и стропил, потолок из выструганных досок,

решетчатые переплеты седзи, рисовая бумага которых мягко рассеивает

пробивающийся снаружи свет. Под разутой ногой слегка пружинят татами —

жесткие, пальца в три толщиной маты из простеганных соломенных циновок.

Пол, составленный из этих золотистых прямоугольников, совершенно пуст.

Пусты и стены. Нигде никаких украшений, за исключением ниши, где висит

свиток с картиной или каллиграфически написанным стихотворением, а под ним

поставлена ваза с цветами.

Бесспорно одно: традиционный японский дом во многом предвосхитил

новинки современной архитектуры. Каркасная основа, раздвижные стены лишь

недавно получили признание строителей, в то время как съемные перегородки и

заменяемые полы еще удел будущего.

Поскольку татами имеют раз и навсегда установленный размер — немногим

более полутора квадратных метров, — комнаты в японских домах также бывают

лишь определенной площади: три, четыре с половиной, шесть или восемь

татами. Стало быть, и весь каркас здания — стропила, опорные столбы, балки

— должен приноравливаться к этим установившимся традиционным габаритам.

На особенностях японского дома заметно сказалась натура его

обитателей. Раздвижные стены отражают стремление быть ближе к природе, не

отгораживаться от нее. Первородная красота некрашеного дерева, рисовой

бумаги, соломенных матов, а также сама сезонность этих материалов (седзи

полагается заново оклеивать каждый год, а татами менять раз в два года)

также напоминают о близости к природе.

Японский дом рассчитан на лето. Его внутренние помещения

действительно хорошо вентилируются во время влажной жары. Однако

достоинство традиционного японского жилища обращается в свою

противоположность, когда его столь же отчаянно продувает зимой. А холода

здесь дают о себе знать от ноября до марта. Японцы словно бы смирились с

Страницы: 1, 2, 3