Иконопись и ее особенности. Иконописные школы Древней Руси

другим: именно это сочетание совершенной неподвижности тела и духовного

смысла очей, часто повторяющееся в высших созданиях нашей иконописи,

производит потрясающее впечатление.

Ошибочно было бы думать, однако, что неподвижность в древних иконах

составляет свойство всего человеческого: в нашей иконописи она усвоена не

человеческому облику вообще, а только определенным его состояниям; он

неподвижен, когда он преисполняется сверхчеловеческим.

Божественным содержанием, когда он так или иначе вводится в неподвижный

покой Божественной жизни. Наоборот, человек в состоянии безблагодатном или

же доблагодатном, человек, еще не

"успокоившийся" в Боге или просто не достигший цели своего жизненного пути,

часто изображется в иконах чрезвычайно подвижным. Особенно типичны в этом

отношении многие древние новгородские изображения Преображения Господня.

Там неподвижны Спаситель, Моисей и Илия - наоборот, поверженные ниц

апостолы, предоставленные собственному чисто человеческому аффекту ужаса

перед небесным громом, поражают смелостью своих телодвижений; на многих

иконах они изображаются лежащими буквально вниз головой. На замечательной

иконе "Видение Иоанна Лествичника", хранящейся в Петрограде, в музее

Александра III, можно наблюдать движение, выраженное еще более резко: это -

стремительное падение вверх ногами грешников, сорвавшихся с лестницы,

ведущей в рай.

Неподвижность в иконах усвоена лишь тем изображениям, где не только плоть,

но и самое естество человеческое приведено к молчанию, где оно живет уже не

собственною, а надчеловеческою жизнью.

Само собою разумеется, что это состояние выражает собою не

прекращение жизни, а как раз

наоборот, высшее ее напряжение и силу. Только сознанию безрелигиозному или

поверхностному древнерусская икона может показаться безжизненною. Известная

холодность и какая-то отвлеченность есть, пожалуй, в иконе древнегреческой.

Но как раз в этом отношении русская иконопись представляет полную

противоположность греческой. В замечательном собрании икон в петроградском

музее Александра III особенно удобно делать это сопоставление, потому что

там, рядом с четырьмя русскими, есть одна греческая зала. Там в особенности

поражаешься тем, насколько русская иконопись согрета чуждой грекам теплотою

чувства. То же можно испытать при осмотре московской коллекции И. С.

Остроухова, где также рядом с русскими образцами есть греческие или

древнейшие русские, еще сохраняющие греческий тип. При этом сопоставлении

нас поражает, что именно в русской иконописи, в отличие от греческой, жизнь

человеческого лица не убивается, а получает высшее одухотворелие и смысл;

например, что может быть неподвижнее лика "нерукотворного Спаса" или "Ильи

пророка" в коллекции И. С. Остроухова! А между тем для внимательного

взгляда становится ясным, что в них просвечивает одухотворенный народно-

русский облик. Не только общечеловеческое, но и национальное таким образом

вводится в недвижный покой Творца и сохраняется в прославленном виде на

этой предельной высоте религиозного творчества.

Говоря об аскетизме русской иконы, невозможно умолчать и о другой ее

черте, органически

связанной с аскетизмом. Икона в ее идее составляет неразрывное целое с

храмом, а поэтому подчинена его архитектурному замыслу. Отсюда -

изумительная архитектурность нашей религиозной живописи: подчинение

архитектурной форме чувствуется не только в храмовом целом, но и в каждом

отдельном иконописном изображении: каждая икона имеет свою особую,

внутреннюю архитектуру, которую можно наблюдать и вне непосредственной

связи ее с церковным зданием в тесном смысле слова.

Этот архитектурный замысел чувствуется и в отдельных ликах, и в

особенности в их группах – в иконах, изображающих собрание многих святых.

Архитектурному впечатлению наших икон способствует та неподвижность

божественного покоя, в который введены отдельные лики; именно благодаря ей

в нашей храмовой живописи осуществляется мысль, выраженная в первом

послании св. Петра. Неподвижные или застывшие в позе поклонения пророки,

апостолы и святые, собравшиеся вокруг Христа, "камня живого, человеками

отверженного, но Богом избранного", в этом предстоянии как бы сами

превращаются в "камни живые, устрояющие из себя дом духовный" (1 Петр. II,

4 5).

Эта черта больше, чем какая-либо другая, углубляет пропасть между

древней иконописью и живописью реалистическою. Мы видим перед собою, в

соответствии с архитектурными линиями храма, человеческие фигуры, иногда

чересчур прямолинейные, иногда, напротив, - неестественно изогнутые

соответственно линиям свода; подчиняясь стремлению вверх высокого и узкого

иконостаса, эти образы иногда чрезмерно удлиняются: голова получается

непропорционально маленькая по сравнению с туловищем; последнее становится

неестественно узким в плечах, чем подчеркивается аскетическая истонченность

всего облика. Глазу, воспитанному на реалистической живописи, всегда

кажется, что эти стройные ряды прямолинейных фигур собираются вокруг

главного образа чересчур тесно.

Быть может, еще труднее неопытному глазу привыкнуть к необычайной

симметричности этих живописных линий. Не только в храмах - в отдельных

иконах, где группируются многие святые, - есть некоторый архитектурный

центр, который совпадает с центром идейным. И вокруг этого центра

непременно в одинаковом количестве и часто в одинаковых позах стоят с обеих

сторон святые. В роли архитектурного центра, вокруг которого собирается

этот многоликий собор, является то Спаситель, то Богоматерь, то София -

Премудрость Божия. Иногда, симметрии ради, самый центральный образ

раздвояется. Так, на древних изображениях Евхаристии Христос изображается в

двойне, с одной стороны дающим апостолам хлеб, а с другой стороны - святую

чашу. И к нему с обеих сторон движутся симметричными рядами однообразно

изогнутые и наклоненные к нему апостолы. Есть иконописные изображения,

самое название коих указывает на архитектурный замысел; такова, например,

"Богородица Нерушимая Стена" в киевском Софийском соборе: поднятыми кверху

руками она как бы держит на себе свод главного алтаря. Особенно сильно

сказывается господство архитектурного стиля в тех иконах, которые сами

представляют собою как бы маленькие иконостасы. Таковы, например, иконы

"Софии Премудрости Божией", "Покрова Св. Богородицы", "О Тебе радуется,

обрадованная, всякая тварь" и многие другие. Здесь мы неизменно видим

симметричные группы вокруг одной главной фигуры. В иконах "Софии" мы видим

симметрию в фигурах Богоматери и Иоанна Предтечи, с двух сторон

склоняющихся перед сидящей на престоле "Софией", а также в совершенно

одинаковых с обеих сторон движениях и фигурах ангельских крыльев. А в

богородичных иконах, только что названных, архитектурная идея, помимо

симметрического расположения фигур вокруг Богоматери, выдается изображением

собора сзади нее. Симметрия тут выражает собою не более и не менее как

утверждение соборного единства в человеках и ангелах: их индивидуальная

жизнь подчиняется общему соборному плану.

Этим объясняется, впрочем, не одна симметричность иконы. Подчинение

живописи архитектуре вообще обусловливается здесь не какими-либо

посторонними и случайными соображениями архитектурного удобства.

Архитектурность иконы выражает одну из центральных и существенных ее

мыслей. В ней мы имеем живопись по существу соборную; в том господстве

архитектурных линий над человеческим обликом, которое в ней замечается,

выражается подчинение человека идее собора, преобладание вселенского над

индивидуальным. Здесь человек перестает быть самодовлеющей

личностью и подчиняется общей архитектуре целого.»

Цветовая гамма древнерусских икон и ее значение

Огромное значение в иконописи имеют цвета красок. Краски древнерусских икон

давно уже завоевали себе всеобщие симпатии. древнерусская иконопись -

большое и сложное искусство. Для того чтобы его понять, недостаточно

любоваться чистыми, ясными красками икон. Краски в иконах вовсе не краски

природы, они меньше зависят от красочного впечатления мира, чем в живописи

нового времени. Вместе с тем, краски не подчиняются условной символике,

нельзя сказать, что каждая имела постоянное значение. Обратимся к Е.

Трубецкому еще раз:

«Смысловая гамма иконописных красок необозрима. Важное место занимали

всевозможные оттенки небесного свода. Иконописец знал великое многообразие

оттенков голубого: и темно-синий цвет звездной ночи, и яркое сияние голубой

тверди, и множество бледнеющих к закату тонов светло-голубых, бирюзовых и

даже зеленоватых.

Пурпурные тона используются для изображения небесной грозы, зарева

пожара, освещения бездонной глубины вечной ночи в аду. Наконец, в древних

новгородских иконах Страшного Суда мы видим целую огненную преграду

пурпурных херувимов над головами сидящих на престоле апостолов,

символизирующих собой грядущее.

Таким образом , мы находим все эти цвета в их символическом,

потустороннем применении. Ими всеми иконописец пользуется для отделения

мира запредельного от реального.

Однако иконописная мистика - прежде всего солнечная мистика. Как бы

ни были прекрасны небесные цвета, все-таки золото полуденного солнца играет

главную роль. Все прочие краски находятся по отношению к нему в некотором

подчинении. Перед ним исчезает синева ночная, блекнет мерцание звезд и

зарево ночного пожара.

Такова в нашей иконописи иерархия красок вокруг “солнца незаходного”.

Этот божественный цвет в нашей иконописи носит название “ассист”. Весьма

замечателен способ его изображения. Ассист никогда не имеет вида сплошного

массивного золота; это как бы эфирная воздушная паутинка тонких золотых

лучей, исходящих от божества и блистанием своим озаряющих все окружающее.

Древнерусским мастерам досталась в наследие тональная живопись

византийцев с ее чуть приглушенными тонами, выражавшими покаянное

настроение. В ХIV веке Феофан Грек выступает так же как мастер сдержанно-

насыщенных тонов: вишнево-красного, темно-синего, темно-зеленого и тельных

тонов и высветлений. Свет падает у него на пребывающие во мраке тела, как

небесная благодать на грешную землю. Только в Донском Успении красный

херувим горит, как свеча у смертного одра.»

Древнерусские мастера противились этому пониманию света, всячески

стремились утвердить нечто свое.

В старинных текстах перечисляются излюбленные краски наших иконописцев:

вохра, киноварь, бакан, багор, голубец, изумруд и другие. Но в

действительности гамма красок была более обширна. Наряду с чистыми,

открытыми цветами есть еще множество промежуточных. В отдельных школах

древнерусской иконописи не было строгой регламентации цвета. Но

определенные правила все же существовали: независимо от сюжета краски

должны были составлять нечто целое и этим давать выход тому, что каждой из

них присуще. В иконах часто выделяется центр композиции, устанавливается

равновесие между ее частями, краски же вливаются в единую живописную

ткань. В творчестве Дионисия и мастеров его круга краски обладают одним

драгоценным свойством: они теряют долю своей насыщенной яркости, приобретая

свечение. Здесь происходит окончательный разрыв с византийской традицией.

Краски становятся прозрачными - подобие витража или акварели. Сквозь них

просвечивает белый левкас.

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РУССКИХ ИКОНОПИСНЫХ ШКОЛ

Дошедшие до нас описания языческих святилищ (капищ) 9—10 вв. упоминают

об имевшихся там росписях и множестве деревянных резных идолов. С крещением

Руси новые для нее виды живописи вытесняют круглую скульптуру, характерную

для язычества. Самые ранние из сохранившихся произведений древнерусского

искусства были созданы в Киеве. Первые храмы украшали, согласно летописям,

приезжие мастера — греки. Им принадлежат полные величия и значительности

лики на фрагментах росписи (конец 10 в.) Десятинной церкви, найденных при

раскопках руин. Византийские мастера принесли с собой сложившуюся

иконографию и систему расположения сюжетов в интерьере храма, подчиненную

осям внутреннего пространства и очертания, образующих его элементов

(столбов, сводов, парусов), манеру относительно плоскостного письма, не

нарушающую поверхности стен. К началу 12 века дорогая и трудоемкая мозаика

целиком вытесняется фреской. В киевских росписях конца 11—12 вв. часты

отступления от византийских канонов. Усиливаются славянские черты в типах

лиц, костюмах, лепка фигур цветом сменяется линейной проработкой, исчезают

полутона, краски светлеют.

Произведения киевских мастеров вплоть до монголо-татарского нашествия

(1237-1240 гг.) служили образцами для местных школ, которые возникли в

период феодальной раздробленности во многих княжествах. Урон, причиненный

древнерусскому искусству монголо-татарским нашествием, произведенные им

разрушения, угон в плен ремесленников, приведший к утрате многих навыков и

секретов мастерства, не сломил творческое начало в землях Древней Руси.

Наиболее полно сохранились древние памятники новгородской живописи. В

отдельных произведениях прослеживаются влияния византийского искусства, что

говорит о широких художественных связях Новгорода. Обычен тип неподвижно

стоящего святого с крупными чертами лица и широко раскрытыми глазами.

Например, «Святой Георгий», Оружейная палата, Москва; двусторонняя икона с

изображениями Нерукотворного Спаса и Поклонения кресту, конец 12 в.,

Третьяковская галерея.

Новгородская иконопись 14 века развивалась медленно. На иконах, как

правило, было изображение одного святого. Но если писалось несколько

святых, все они изображались строго в фас, не были связаны между собой.

Такой прием усиливал воздействие. Иконы этого периода новгородской школы

характеризуют лаконичная композиция, четкий рисунок, чистота красок,

высокая техника.

Отличительной особенностью новгородской иконописной школы является смелость

и жизнерадостность колорита, наивная статичная грубоватость и ковровая

плоскостность изображения. Новгородские образы напоминают деревянную

скульптуру, а сочетания цветов – народную праздничную ткань, строченную

вышивку.

С конца 14 в. икона в новгородской живописи занимает ведущее место,

становится главным видом изобразительного искусства.

Во Владимирско-Суздальской Руси, судя по сохранившимся остаткам фресок

Переславля-Залесского, Владимира и Суздаля, а также по единичным иконам и

лицевым рукописям, местные художники домонгольского периода опирались на

творческое наследие Киева. Иконы владимирско-суздальской школы отличаются

мягкостью письма и тонкой гармонией красок. Наследие владимирско-

суздальской школы в 14—15 вв. послужило одним из главных источников для

возникновения и развития московской школы иконописи.

Московская школа сложилась и интенсивно развивалась в эпоху усиления

Московского княжества. Живопись московской школы в 14 в. представляла

синтез местных традиций и передовых течений византийского и южнославянского

искусства (иконы «Спас Ярое Око» и «Спас оплечный», 1340 г., Успенский

собор Московского Кремля). Расцвет московской школы в конце 14 — начале 15

вв. связан с деятельностью выдающихся художников Феофана Грека, Андрея

Рублева, Даниила Черного. Традиции их искусства получили развитие в иконах

и росписях Дионисия, привлекающих изысканностью пропорций, декоративной

праздничностью колорита, уравновешенностью композиций.

В начале 14 в. Псков отделился от Новгорода – и тот стал одним из врагов.

Затем Псковскую и Новгородскую земли решили разделить между собой немцы и

Литва. Неудивительно, что Псков представлял собой неприступную крепость.

Суровая ратная жизнь оставила свой отпечаток на мировосприятии и образной

системе псковской живописи. Не имевшие собственного епископа, более того,

вынужденные подчиняться новгородскому владыке, псковичи были изначально

настроены против церковной иерархии. Псковское искусство отличало особое,

личное отношение к Богу, обусловленное суровыми испытаниями и личной

ответственностью за православную веру.

Росписи и иконы Пскова поражают своей суровостью и мрачной

выразительностью. Росписи Спасо-Преображенского монастыря (1156 г) отличают

огрубление и уплощение контуров, плоскость красочных пятен и

орнаментальность линий. Эта же страстность и наивность народного

мироощущения определяет тон росписей новгородской церкви Спаса Преображение

на Нередице (1199г.), собора Снетогорского монастыря в Пскове (1313г.).

Необычной для Богородичных икон сумрачностью поражает «Богоматерь Толгская»

(1314г.). Появляются и образы святых коневодов – Флора и Лавра, и житийные

образы, такие как «Никита, побивающий беса» (конец 15 – начало 16 в.)

Псковская школа сложилась в период феодальной раздробленности и достигла

расцвета в 14—15 вв. Ей свойственны повышенная экспрессия образов, резкость

световых бликов, пастозность мазка (иконы «Собор Богоматери» и «Параскева,

Варвара и Ульяна» — обе 2-я половина 14 в., ГТГ). В живописи распад

псковской школы начался на рубеже 15 и 16 вв.

Тверская школа иконописи сложилась в 13 веке. Для икон и миниатюр

тверской школы характерны суровая выразительность образов, напряженность и

экспрессия цветовых отношений, подчеркнутая линейность письма. В 15 в.

усилилась свойственная ей и ранее ориентация на художественные традиции

стран Балканского полуострова.

Ярославская иконописная школа возникла в начале 16 в. в период быстрого

роста населения города, становления купечества. До нас дошли произведения

ярославских мастеров начала 13 в., известны работы 14 в., а по количеству

сохранившихся памятников живописи 16 и 17 вв. ярославская школа не уступает

другим древнерусским школам. В творчестве ярославских мастеров бережно

хранились традиции высокого искусства Древней Руси до самой середины 18

века. В своей основе их живопись оставалась верна тому великому стилю,

принципы которого сформировались в глубокой древности, развивались долгое

время в миниатюрной живописи. Наряду с «мелочными» изображениями

ярославские иконники еще в 18 в. писали и композиции, в которых любовь к

большим массам, к строгим и лаконичным силуэтам, к четкому и ясному строю

сцен в клеймах ощутима так же, как и в работах мастеров 15—16 столетий.

Работы ярославских мастеров второй половины 17 — начала 18 вв. еще долго

признавались в России образцами старого национального искусства. Их

собирали почитатели древней иконописи — старообрядцы, внимательно изучали

художники Палеха и Мстеры, продолжавшие в 19—20 вв. писать иконы в

традициях русской средневековой живописи.

Андрей Рублев и его «Троица»

Творчество Андрея Рублева-наиболее яркое проявление в русской иконописи

воцерковленного античного

наследия. Вся красота античного искусства оживает здесь, просвещенная новым

и подлинным смыслом. Его

живопись отличается юношеской свежестью, чувством меры, максимальной

цветовой согласованностью,

чарующим ритмом и музыкой линий. Влияние преподобного Андрея в русском

церковном искусстве было

огромным. Отзывы о нем сохранились в иконописных подлинниках, и Собор,

созванный для решения вопросов,

связанных с иконописью, в 1551 году в Москве митрополитом Макарием, который

сам был иконописцем, принял

следующее постановление: "Писать живописцем иконы с древних образцов, как

греческие живописцы писали и

как писал Андрей Рублев и прочие пресловущие живописцы". О гибели его икон

заносилось в летописи как о

событиях, имеющих большую важность и общественное значение. Творчество

преподобного Андрея кладет

отпечаток на русское церковное искусство XV века, в течение которого оно

достигает вершины своего

художественного выражения. Это - классическая эпоха русской иконописи.

Мастера XV века достигают

необычайного совершенства владения линией, умения вписывать фигуры в

определенное пространство,

находить прекрасное соотношение силуэта к свободному фону. Этот век во

многом повторяет предыдущий, но

отличается от него большим равновесием и настроенностью. Исключительная,

все пронизывающая ритмичность,

необычайная чистота и глубина тона, сила и радость цвета дают полное

выражение радости и спокойствия

созревшего художественного творчества, сочетавшегося с исключительной

глубиной духовного прозрения.

В основе сюжета «Троицы» лежит библейский рассказ о явлении праве Аврааму

божества в виде трех прекрасных юношей-ангелов. Авраам с женою Саррой

угощали пришельцев под сенью Мамврийского дуба, и Аврааму дано

было понять, что в

ангелах воплотилось божество в трех лицах. Издавна существует

несколько вариантов

изображения Троицы, иногда с подробностями застолья и эпизодами

заклания тельца и

печения хлеба (в собрании галереи это иконы Троицы XIV века из

Ростова Великого и

XV века из Пскова).

В рублевской же иконе внимание сосредоточено на трех

ангелах, их состоянии. Они

изображены восседающими вокруг престола, в центре которого

помещена

евхаристическая чаша с головой жертвенного тельца,

символизирующего новозаветного

агнца, то есть Христа. Смысл этого изображения -жертвенная

любовь.

Левый ангел, означающий Бога-Отца, правой рукой

благословляет чашу. Средний

ангел (Сын), изображенный в евангельских одеждах Иисуса Христа,

опущенной на

престол правой рукой с символическим перстосложением, выражает

покорность воле

Бога-Отца и готовность принести себя в жертву во имя любви к

людям. Жест правого

ангела (Святого Духа) завершает символическое собеседование Отца

и Сына, утверждая

высокий смысл жертвенной любви, и утешает обреченного на жертву.

Таким образом,

изображение Ветхозаветной Троицы (то есть с подробностями сюжета

из Ветхого

Завета) превращается в образ Евхаристии (Благой жертвы),

символически

воспроизводящей смысл евангельской Тайной вечери и установленное

на ней таинство

(причащение хлебом и вином как телом и кровью Христа).

Исследователи

подчеркивают символическое космологическое значение

композиционного круга, в

который лаконично и естественно вписывается изображение. В круге

видят отражение

идеи Вселенной, мира, единства, объемлющего собою

множественность, космос. При

постижении содержания «Троицы» важно понять его многогранность.

Символика и

многозначность образов «Троицы» восходят к древнейшим временам. У

большинства

народов такие понятия (и изображения), как древо, чаша, трапеза,

дом (храм), гора, круг,

имели символическое значение. Глубина осведомленности Андрея

Рублева в области

древних символических образов и их толкований, умение соединить

их смысл с

содержанием христианского догмата предполагают высокую

образованность,

характерную для тогдашнего просвещенного общества и, в частности,

для вероятного

окружения художника.

Символика «Троицы» соотнесена с ее живописно-

стилистическими свойствами.

Среди них важнейшее значение имеет цвет. Так как созерцаемое

божество являло собой

картину райского горнего мира, художник с помощью красок

стремился передать

возвышенную «небесную» красоту, открывшуюся земному взору.

Живопись Андрея

Рублева, особенно Звенигородского чина, отличают особая чистота

цвета, благородство

тональных переходов, умение придать колориту светоносность

сияния. Свет излучают

не только золотые фоны, орнаментальные разделки и ассисты, но и

нежная плавь

светлых ликов, чистые оттенки охры, умиротворенно-ясные голубые,

розовые и

зеленые тона одежд ангелов. Символичность колорита в иконе

особенно ощутима в

ведущем звучании сине-голубого, именуемого рублевским голубцом.

Постигая красоту и глубину содержания, соотнося смысл

«Троицы» с идеями Сергия

Радонежского о созерцательности, нравственном усовершенствовании,

мире, согласии,

мы как бы соприкасаемся с внутренним миром Андрея Рублева, его

помыслами,

претворенными в этом произведении.

Икона находилась в Троицком соборе Троицкого монастыря,

ставшего впоследствии

лаврой, до двадцатых годов нашего столетия. За это время икона

претерпела ряд

подновлений и прописей. В 1904-1905 годах по инициативе

И.С.Остроухова, члена

Московского археологического общества, известного собирателя икон

и попечителя

Третьяковской галереи, была предпринята первая основательная

расчистка «Троицы» от

позднейших записей. Работами руководил известный иконописец и

реставратор

В.П.Гурьянов. Были сняты основные записи, но оставлены прописи на

вставках нового

левкаса, и в соответствии с методами тогдашней реставрации

сделаны дописи в местах

утрат, не искажающие авторскую живопись.

«Богоматерь Владимирская»: быль и легенды

Cтолетиями творчество художников-иконописцев было сковано строгими

канонами, которые, казалось бы, не оставляли ни малейшего места для

творческой фантазии и человеческого сочувствия. И несмотря на это, как

много было создано образов, полных волнующей и глубокой красоты!

Таким уникальным произведением византийского искусства является Богоматерь

Владимирская (неизвестный автор, начало XII века, эпоха "комниновского

ренессанса") – одна из самых почитаемых икон на Руси, с которой связаны

многие страницы русской истории, про которую сложено много красивых легенд.

Редкая тонкость исполнения, богатство колорита (все оттенки коричневого,

золотого и красного) говорят о руке выдающегося мастера константинопольской

школы.

Но больше всего поражает необычайная выразительность скорбного лика и та

трогательная материнская нежность, с которой Мария приникла к младенцу.

Лицо Богоматери с чистым овалом, тонким носом и большими миндалевидными

глазами проникнуто подлинным человеческим страданием.

Кажется непостижимым, как удалось художнику достигнуть такого впечатления,

внешне ни в чем не выходя за рамки канона "Богоматерь Елеус".

По одному из преданий, Владимирская икона Божией Матери была написана

Евангелистом Лукою. По желанию благочестивых современников, апостол

изобразил кистью на доске лик Богоматери с Младенцем на руках. Когда

иконописец принес эту и две другие иконы Богородице, Она повторила

пророческие слова, сказанные праведной Елизавете: "Отныне ублажат Мя вси

роди", присовокупив: "благодать Родшагося от Мене и Моя да будет со святыми

иконами".

Неизвестно, как и когда именно икона попала на Русь, но известно, что с

1161 г. она была установлена в Успенском соборе Владимира (столицы князя

Андрея Боголюбского), а позднее перенесена в Успенский собор Москвы. В

настоящее время икона находится в Третьяковской Галерее.

С первых дней пребывания на Российской земле от иконы исходили

многочисленыые чудеса. С 1155 г. князь Андрей Юрьевич повсюду возил икону с

собой и, после ряда чудес получил откровение оставить ее в городе

Владимире. В 1160 г. образ был перевезен во Владимир во вновь отстроенный

храм и с тех пор получил свое название.

Другое предание, приведенное в статье монахини Иулиании, гласит, что икона

была написана неким Алипием. «Преподобный Алипий постояно трудился, писал

иконы для игумена, для

братии, для всех нуждающихся в иконах храмов и для всех людей, ничего не

взимая за свой труд. Ночью он упражнялся в молитве, а днём с великим

смирением, чистотой, терпением, постом, любовью занимался богомыслием и

рукоделием. Никто никогда не видал святого праздным, но при всём том он

никогда не пропускал молитвенных собраний, даже ради своих богоугодных

занятий. Его иконы расходились повсюду. Трогательно поучителен для нас

случай, происшедший перед самой кончиной преподобного. Некто просил его

написать икону Пресвятой Богородицы ко дню Её Успения. Но преподобный

вскоре заболел предсмертной болезнью. Когда в канун праздника Успения

заказчик пришёл к преподобному Алипию и увидел, что его просьба не

выполнена, он сильно укорил его за то, что преподобный вовремя не известил

его о болезни: он мог бы заказать икону другому иконописцу. Преподобный

утешал огорчённого, говоря, что Бого может "единым словом написать икону

Своей Матери". Опечаленный человек ушёл, и тотчас после его ухода в келлию

преподобного вошёл некий юноша и начал писать икону. Болящий старец принял

пришедшего за человека и подумал, что заказчик, обидевшись на него, прислал

нового иконописца. Однако быстрота работы и искусность показывали другое.

Накладывая золото, растирая на камне краски и живописуя ими, неизвестный

написал икону в продолжение трёх часов, потом спросил: "Отче, может быть,

чего недостаёт или в чём-либо я погрешил?" "Ты сделал всё прекрасно, -

сказал старец, - Сам Бог помог тебе написать икону с таким благолепием; это

Он Сам сделал через тебя". С наступлением вечера иконописец вместе с иконой

стал невидим. Наутро, к великой радости заказчика, икона оказалась в храме,

на назначенном для неё месте. А когда после богослужения все пришли

благодарить болящего и спрашивали его, кем и как была написана икона,

преподобный Алипий ответил: "Эту икону написал Ангел, который и сейчас

предстоит здесь, намереваясь взять мою душу".

Такое количество легенд говорит о всенародной любви к иконе Владимирской

Богоматери. Кто знает, какая из них верна? Да и важно ли это?…

Заключение

Икона – выражение света неба – сейчас выходит из забвения. Следует ли

воспринимать это как проявление возрождения культуры? Возможно. Нужно

только помнить, что главное «возрождение культуры» происходит в каждом из

нас, внутри, а не вне.

На протяжении веков иконы были настоящей помощью для русского народа. В

трудные моменты истории (а они всегда трудные!) именно иконы не давали

людям упасть духом, так как являли собой воплощение истинно русского,

напоминали о нашем единстве, о том, что наше дело – правое, за нами –

большая сила. А разве не самое главное – помнить об этом? Разве не от этого

зависит успех? Так пусть же икона как явление возрождается, чтобы снова

показывать свою великую силу. Чудотворную силу!

Источники

1. www.icona.ru Раздел «Статьи» «Сравнительная характеристика русских

иконописных школ» Из кн. Кравченко А.С., Уткина А.П. «Икона». М., 1993

2. http://nesusvet.narod.ru Раздел “Библиотека” . Евг. Трубецкой. Умозрение

в красках

3. www.icon.orthodoxy.ru Раздел “Статьи” “Православноая икона” Статья

монахини Иулиании, иконописицы Троице-Сергиевой Лавры

4. http://voskres.orthodoxy.ru/rublev Иконы Андрея Рублева

5. www.liturgy.ru Изобразительные средства православной иконы и их

символика

6. http://www.icons.spb.ru Коллекция православных икон

7. Культурология. История мировой культуры. Под ред. Марковой А. И. - М.,

«Культура и спорт», 1998.

8. Малюга Ю.Я Культурология. - М., «Инфра-М», 1998.

Страницы: 1, 2