Реформы братьев Гракхов

резко ее встряхнул, вышла только одна, да и та не прикоснулась к корму, а

только подняла левое крыло, вытянула одну ногу и снова вбежала в клетку.

Это напомнило Тиберию еще об одном знамении. У него был великолепный,

богато украшенный шлем, который он надевал во все битвы. Туда незаметно

заползли змеи, снесли яйца и высидели детынешей. Вот почему поведение кур

особенно встревожило Тиберия. Тем не менее, услышав, что народ собирается

на Капитолии, он двинулся туда же. Выходя, он споткнулся о порог и так

сильно ушиб ногу, что на большом пальце сломался ноготь и сквозь башмак

проступила кровь. Не успел он отойти от дома, как слева на крыше увидел

двух дерущихся воронов, и хотя легко себе представить, что много людей шло

вместе с ним, камень, сброшенный одним из воронов, упал именно к его ногам.

Это озадачило даже самых бесстрашных из его окружения. Но Блоссий из Кум

воскликнул: "Какой будет срам и позор, если Тиберий, сын Гракха, внук

Сципиона Африканского, заступник римского народа, не откликнется на зов

сограждан, испугавшись ворона! И не только позор, ибо враги не смеяться

станут над тобою, но будут вопить в Собрании, что ты уже тиранн и уже

своевольничаешь, как хочешь". В этот миг к Тиберию подбежало сразу много

посланцев с Капитолия от друзей, которые советовали поторопиться, потому

что все-де идет прекрасно. И в самом деле, вначале события развертывались

благоприятно для Тиберия. Появление его народ встретил дружелюбным криком,

а когда он поднимался по склону холма, ревниво его окружил, не подпуская

никого из чужих.

Но когда Муций снова пригласил трибы к урнам, приступить к делу

оказалось невозможным, ибо по краям площади началась свалка: сторонники

Тиберия старались оттеснить врагов, которые, в свою очередь, теснили тех,

силою прокладывая себе путь вперед. В это время сенатор Фульвий Флакк встал

на видное место и, так как звуки голоса терялись в шуме, знаком руки

показал Тиберию, что хочет о чем-то сказать ему с глазу на глаз. Тиберий

велел народу пропустить его, и, с трудом протиснувшись, он сообщил, что

заседание сената открылось, но богатые не могут привлечь консула на свою

сторону, а потому замышляют расправиться с Тиберием сами и что в их

распоряжении много вооруженных рабов и друзей.

Когда Тиберий передал эту весть окружающим, те сразу же подпоясались,

подобрали тоги и принялись ломать на части копья прислужников, которыми они

обычно сдерживают толпу, а потом стали разбирать обломки, готовясь

защищаться от нападения. Те, что находились подальше, недоумевали, и в

ответ на их крики Тиберий коснулся рукою головы он дал понять, что его

жизнь в опасности, прибегнув к жесту, раз голоса не было слышно. Но

противники, увидевши это, помчались в сенат с известием, что Тиберий

требует себе царской диадемы и что тому есть прямое доказательство: он

притронулся рукою к голове! Все пришли в смятение. Назика призвал консула

защитить государство и свергнуть тиранна. Когда же консул сдержанно

возразил, что первым к насилию не прибегнет и никого из граждан казнить без

суда не будет, но если Тиберий убедит или же принудит народ постановить что-

либо вопреки, законам, то с таким постановлением он считаться не станет, -

Назика, вскочив с места, закричал: "Ну что ж, если глава государства -

предатель, тогда все, кто готов защищать законы – за мной!" И с этими

словами, накинув край" тоги на голову он двинулся к Капитолию. Каждый из

шагавших следом сенаторов обернул тогу вокруг левой руки, а правою очищал

себе путь, и так велико было уважение к этим людям, что никто не смел

оказать сопротивления, но все разбегались, топча друг друга. Те, кто их

сопровождал, несли захваченные из дому дубины и палки, а сами сенаторы

подбирали обломки и ножки скамей, разбитых бежавшею толпой, и шли прямо на

Тиберия, разя всех, кто стоял впереди него. Многие испустили дух под

ударами, остальные бросились врассыпную. Тиберий тоже бежал, кто-то ухватил

его за тогу, он сбросил ее с плеч и пустился дальше в одной тунике, но

поскользнулся и рухнул на трупы тех, что пали раньше него. Он пытался

привстать, и тут Публий Сатурей, один из его товарищей по должности, первым

ударил его по голове ножкою скамьи. Это было известно всем, на второй же

удар заявлял притязания Луций Руф, гордившийся и чванившийся своим

"подвигом". Всего погибло больше трехсот человек, убитых дубинами и

камнями, и не было ни одного, кто бы умер от меча» [Плутарх, с. 122].

XX. Как передают, после изгнания царей это был первый в Риме раздор,

завершившийся кровопролитием и избиением граждан: все прочие, хотя бы и

нелегкие и отнюдь не по ничтожным причинам возникшие, удавалось прекратить

благодаря взаимным уступкам и власть имущих, которые боялись народа, и

самого народа, который питал уважение к сенату. По-видимому, и теперь

Тиберий легко поддался бы увещаниям, и если бы на него не напали, если бы

ему не грозила смерть, он, бесспорно" пошел бы на уступки, тем более, что

число его сторонников не превышало трех тысяч. Но, как видно, злоба и

"ненависть главным образом сплотили против него богачей, а вовсе не те

соображения, которые они использовали как предлог для побоища. Что именно

так оно и был? свидетельствует зверское и беззаконное надругательство над

трупом Тиберия. Несмотря на просьбы брата, враги не разрешили ему забрать

тело и ночью предать погребению, но бросили Тиберия в реку вместе с другими

мертвыми. Впрочем, это был еще не конец: иных из друзей убитого они изгнали

без суда, иных хватали и казнили. Погиб и оратор Диофан. Гая Биллия

посадили в мешок, бросили туда же ядовитых змей и так замучили. Блоссия

привели к консулам, и в ответ на их расспросы он объявил, что слепо

выполнял все приказы Тиберия. Тогда вмешался Назика: "А что если бы Тиберий

приказал тебе сжечь Капитолий?" Сперва Блоссий стоял на том, что Тиберий

никогда бы этого не приказал, но вопрос Назики повторили многие, и, в конце

концов, он ответил: "Что же, если бы он распорядился, я бы счел для себя

честью исполнить. Ибо Тиберий не отдал бы такого распоряжения; не будь оно

на благо народу". Блоссию удалось избежать гибели, и позже он отправился в

Азию, к Аристонику, а когда дело Аристоника было проиграно, покончил с

собой.

В сложившихся обстоятельствах сенат считал нужным успокоить народ, а

потому больше не возражал против раздела земли и позволил выбрать вместо

Тиберия другого размежевателя. Состоялось голосование, и был избран Публий

Красе, родич Гракха: его дочь Лициния была замужем за Гаем Гракхом. Правда,

Корнелий Непот утверждает, будто Гай женился на дочери не Красса, а

Брутатого, что справил триумф после победы над лузитанцами . Но большинство

писателей говорит то же, что мы здесь.

Народ, однако, негодовал по-прежнему и не скрывал, что при первом же

удобном случае постарается отомстить за смерть Тиберия, а против Назики уже

возбуждали дело в суде. Боясь за его судьбу, сенат без всякой нужды

отправил Назику в Азию. Римляне открыто высказывали ему при встречах свою

ненависть, возмущенно кричали ему в лицо, что он проклятый преступник и

тиранн и что наиболее чтимый храм города он запятнал кровью трибуна - лица

священного и неприкосновенного. И Назика покинул Италию, хотя был

главнейшим и первым среди жрецов, и с отечеством, кроме всего прочего, его

связывало исполнение обрядов величайшей важности. Тоскливо и бесславно

скитался он на чужбине и вскорости умер где-то невдалеке от Пергама. Можно

ли удивляться, что народ так ненавидел Назику, если даже Сципион

Африканский, которого римляне, по-видимому, любили и больше и заслужённее

всех прочих, едва окончательно не потерял расположения народа, за то что,

сначала, получивши под Нуманцией весть о кончине Тиберия, прочитал на

память стих из Гомера: «Так да погибнет любой, кто совершит подобное дело»

впоследствии же, когда Гай и Фульвий задали ему в Собрании вопрос, что он

думает о смерти Тиберия, отозвался о его деятельности с неодобрением. Народ

прервал речь Сципиона возмущенным криком, чего раньше никогда не случалось,

а сам он был до того раздосадован, что грубо оскорбил народ.

Политическая деятельность Тиберия Гаркха длилась всего лишь несколько

месяцев, но своими реформаторскими законопроектами он всколыхнул все

римское общество и государство, дал толчок развитию бурных событий, которые

еще древний историк Аппиан считал началом периода гражданских войн в

римской истории.

Список используемых источников:

1.Аппиан Александрийский. Гражданские войны: под ред. С. Жебелева, О.

Кригера. Л., 1935 г.

2.Плутарх. Сравнительные жизнеописания. т. 3. Под ред. О. К. Логинова

Л., Наука, 1964 г.

3.

3. Гай Гаркх

После смерти Тиберия нарушилось сохранявшееся веками гражданское

равновесие. Конечно, изначально в этом была повинна неуемная алчность

богачей. Но свою пагубную роль сыграли и противозаконные действия трибуна.

Ирония судьбы: мягкому и добросердечному Тиберию суждено было открыть эпоху

беззакония, гражданских конфликтов и насилия, которое, чем дальше, тем в

более жестокой форме станет решающим аргументом политической борьбы в Риме.

Между тем, отбив главную атаку на власть сената и опасаясь возмущения

крестьян, аристократы не осмеливаются оспорить принятый в комициях

земельный закон Тиберия Гракха. Да и в самом сенате уже многие понимают

необходимость реформы. В борьбе вокруг ее реализации в Риме складываются

две силы, или, если угодно, две партии: "оптиматов", как себя именуют

сторонники аристократического правления, и ''популяров", претендующих на

роль защитников интересов народа. В комиссию по конфискации и

перераспределению государственных земель регулярно избирают видных

популяров. И результаты их деятельности довольно скоро сказываются вполне

ощутимо: к 125-му году число военнообязанных увеличивается с 319 до 395

тысяч человек. Так что в этом плане реформа Тиберия достигла цели. Между

тем по мере ее дальнейшей реализации все чаще возникают конфликты по поводу

спорных случаев определения принадлежности земель. В эти споры втягиваются

латиняне и влиятельные граждане союзных Риму общин Италии — им тоже в свое

время были переданы во временное пользование завоеванные земли. Возникает

угроза прочности военного союза римлян с италиками. Обиженные союзники

жалуются возвратившемуся из Испании Сципиону Эмилиану, чей авторитет и

влияние по-прежнему велики и в сенате, и в народе. Эллинистическая

образованность Эмилнана не мешает ему охранять приверженность к

староримской традиции и убежденность в необходимости сенатского правления.

Он явным образом становится на сторону оптиматов. В 129-м году по его

предложению Народное собрание отбирает у земельной комиссии право самой

разрешать конфликтные ситуации и передает его цензорам и консулам, которые

затем явно саботируют дело. По городу ползут слухи о предстоящей отмене

земельного закона. В том же году Эмилиана находят мертвым в его собственном

доме. Есть основания предполагать, что убийство совершено популярами.

Однако расследование не проводилось и достоверных сведений по этому поводу

нет.

По-видимому, уже после смерти Сципиона популярам в комициях удается

провести закон о разрешении повторного избрания в трибуны. Между тем

лишенная судебных полномочий земельная комиссия постепенно сворачивает свою

деятельность, и дальнейшее перераспределение земли прекращается. Число

военнообязанных в 115 году будет таким же, как в 125-м.

А в это время вдали от Рима, на военной службе сначала в Испании,

потом в Сардинии, мужает новый и, как вскоре выяснится, еще более грозный

противник сената Гай Гракх — младший брат убитого трибуна. Ему тоже еще нет

тридцати, когда он возвращается в Рим и выставляет свою кандидатуру на

выборах трибунов. Все самые видные и состоятельные граждане выступают

против него. Но благодаря посмертной славе брата да и собственным уже

известным достоинствам, по свидетельству Плутарха,

"... народ, поддерживавший Гая, собрался со всей Италии в таком

количестве, что многие не нашли себе в городе пристанища, а Поле всех не

вместило, и крики голосующих неслись с крыш и глинобитных кровель домов".

[Плутарх, 126]

В 123-м году через 10 лет после Тиберия, Гай Гракх становится одним из

трибунов римского народа. Если в характере старшего брата современники

отмечали некоторую сентиментальность и даже мечтательность, то Гай —

страстная натура, человек действия, целеустремленный и заряженный энергией,

как стрела натянутого лука. Он блестяще образован, храбр, тверд характером

и великолепный оратор. Впоследствии сам Цицерон в диалоге о знаменитых

ораторах напишет о нем: "Согласись, Брут, что никогда не существовал

человек, одаренный для красноречия полнее и богаче". Вынужденная скрытность

в течение девяти лет после гибели Тиберия закалила его волю. Теперь настал

час расплаты. Вся сокрытая в этом молодом человеке сила устремляется к

одной цели — отмщению за смерть брата.

Реформа Тиберия была продиктована исключительно заботой о сохранении

могущества Рима. Оказавшееся роковым противоборство с сенатом явилось

следствием тупого эгоизма и ненависти сенаторов и вовсе не входило в

первоначальные планы трибуна. Теперь же целый ряд законов, которые один за

другим удастся провести в комициях Гаю Гракху, целенаправленно наносят

удары по сенату, постепенно лишая его влияния и власти.

Он начинает с того, что обеспечивает себе устойчивую поддержку

Народного собрания. По самому существу и смыслу государственного устройства

римской Республики, главный голос в этом собрании должен был принадлежать

воинам-крестьянам. Но теперь крестьянские усадьбы в большинстве своем

оказались расположены далеко от Рима. Их владельцы лишь изредка и только в

свободное от сельской страды время являются в комиции, и потому, как

показал горький опыт брата, опираться на их поддержку ненадежно. Зато в

самом Городе скопилось множество неимущих, но полноправных граждан, во

время выборов магистратов многие из них продают свои голоса претендентам.

Гай решает привлечь их на свою сторону. Для этого он проводит закон,

обязывающий государство регулярно обеспечивать всех неимущих очень дешевым

хлебом — разумеется, за счет поставок из завоеванных провинций. Хлебные

раздачи и распродажи случались и раньше, но это были отдельные эпизоды,

связанные со стремлением кого-либо из богачей обеспечить себе поддержку на

ближайших выборах. Теперь иждивенчество римского плебса становится

узаконенной нормой. А поскольку в списки получателей хлеба, согласно

закону, включают каждого заявившего о своей нужде жителя города, то в Рим

устремляется масса бедноты из деревень, пополняя собой число сторонников

трибуна — своего благодетеля.

Для того же, чтобы неимущие граждане действительно могли влиять на

решения комиций, Гракх добивается отмены древнего порядка очередности

подачи голосов, определявшегося цензовым старшинством центурий. Ведь пример

первых голосующих играет подчас решающую роль! Теперь очередность подачи

голосов центуриями будет определять жребий.

Полуголодное, буйное и безответственное большинство в собраниях народа

лишает обсуждение и решение государственных дел в комициях их прежнего

демократического смысла. Логика антисенатской революции толкает Гракха на

подрыв самого существа республиканского общественного устройства. Вместо

власти народа устанавливается самоуправство толпы люмпенов. Ослепленный

ненавистью к сенату, Гай не отдает себе в этом отчета. Римский плебс

становится с этих пор обузой и проклятием государства.

Между тем стратегия войны с сенатом продумана основательно. Ее второй

этап — внесение раскола в ряды оптиматов. Для этого Гай хочет обеспечить

себе поддержку богатой верхушки всадничества. Есть все основания опасаться,

что без нее сенатская аристократия сумеет купить симпатии продажной толпы.

Гракх предлагает новый закон о доходах из недавно завоеванной провинции

Азия. Поначалу в этой наиболее богатой из римских провинций был установлен

определенный денежный налог, который азиатские общины вносили через

квестора прямо в римскую казну. Потом вместо налога решено было взимать

десятую часть урожая и прочих доходов жителей провинции. Десятину надлежало

каждый год определять заново. До сих пор ее откупали знатные провинциалы.

По закону Гракха, все это баснословно выгодное предприятие передавалось

ассоциациям римских публиканов из сословия всадников.

Обеспечив себе такими образом надежную опору, Гай наносит сенату

сокрушительный удар. Воспользовавшись очередными скандальными

разоблачениями подкупа судей и оправдания ими злостных взяточников —

управляющих провинциями (что было делом вовсе не новым), он предлагает

лишить сенаторов права заседать в судах по рассмотрению жалоб провинциалов

на лихоимство, а заодно и в прочих постоянных судебных коллегиях в Риме.

Всю судебную власть его закон передает римским всадникам. И оптиматам не

удается этому помешать. Вот как описывает Аппиан последствия их поражения:

"Говорят, Гай немедленно после того, как закон был принят, выразился

так: я одним ударом уничтожил сенат. Эти слова Гракха оправдались еще ярче

позднее, когда реформа, произведенная Гракхом, стала осуществляться на

практике. Ибо предоставление всадникам судейских полномочий над римлянами,

всеми италийцами и самими сенаторами, полномочие карать их любыми мерами

воздействия, денежными штрафами, лишением гражданских прав, изгнанием — все

это вознесло всадников как магистратов над сенатом...

И скоро дело дошло до того, что сама основа государственного строя

опрокинулась: сенат продолжал сохранять за собой лишь свой авторитет, вся

же сила сосредоточилась в руках всадников". [Аппиан, 52]

Конечно же, по истечении некоторого времени суды всадников окажутся

столь же коррумпированными, как ранее сенаторские суды. Но Гаю Гракху уже

не придется убедиться в этом. На следующий год Гай вновь избран трибуном,

благо теперь это уже разрешено. Он проводит через комиции еще ряд законов,

хотя и не столь значительных, как названные выше. Но главное, чем он

добивает охваченный параличом сенат, это бурная организаторская

деятельность. Реализуются обширные планы нового строительства, в первую

очередь — дорог. Всадники получают множество подрядов на производство

общественных работ, дающих заработок бедноте. Расширяются торговые связи

Рима. Оживление в районе торговой пристани бросается в глаза. За последний

год здесь, на берегу Тибра, появилось множество новых контор и складов, в

том числе обширных хранилищ для предназначенного к раздаче зерна.

Стимулируется развитие ремесленного производства. Плутарх с восхищением

пишет, что Гай...

"... во главе всех начинаний становился сам, нисколько не утомляясь ни

от важности трудов, ни от их многочисленности, но каждое из дел исполняя с

такой быстротой и тщательностью, словно оно было единственным, и даже

злейшие враги, ненавидевшие и боявшиеся его, дивились целеустремленности и

успехам Гая Гракха. А народ и вовсе был восхищен, видя его постоянно

окруженным подрядчиками, мастеровыми, послами, должностными лицами,

воинами, учеными, видя, как он со всеми обходителен и приветлив и всякому

воздает по заслугам, нисколько не роняя при этом собственного

достоинства..." [Плутарх, 129]

Еще недавно всемогущий и всепроникающий сенат теперь практически

отстранен от дел. То, что началось как месть, благодаря энергии и таланту

Гая Гракха обретает смысл как новая форма государственного управления. По

существу говоря, это — единовластие (своего рода демократическая

диктатура). Однако время для него еще не наступило. Пройдет еще почти

столетие, прежде чем сначала Юлий Цезарь, а потом Август утвердят

необходимость замены изживших себя полисно-республиканских институтов

единовластием римских императоров. Но их предтечей есть все основания

считать народного трибуна Гая Гракха. Это обстоятельство мне кажется

поучительным. Оно говорит о том, что дистанция между защитником народа и

диктатором может порой оказаться очень небольшой.

Между тем быстрый рост массы люмпенов угрожает стабильности жизни

Города. Кардинальное решение этой проблемы путем дальнейшего расширения

фронта общественных работ явно невозможно. Гай ищет новые пути для

возвращения неимущих горожан в деревню. Возможности конфискации и передела

государственных земель явно исчерпаны. Но нельзя ли попытаться решить

проблему не в индивидуальном, а как бы в коллективном плане? Еще в начале

века, после победы римлян в Пунической войне и покорения Цизальпинской

Галлии, на конфискованных у италийских союзников врага землях было основано

немало римских колоний. Нельзя ли вновь обратиться к этой практике? Сейчас

нет войн и отбирать освоенные земли у союзников или даже данников Рима

невозможно. Но есть земли, отданные им в аренду от казны, а также

заброшенные с давних военных лет, которые можно сообща вновь освоить.

Таковые находятся в окрестностях Капуи и Тарента. Там основываются колонии.

Но они слишком малочисленны, чтобы решить проблему расселения римского

плебса.

Тогда у Гая Гракха возникает смелая идея создания большой колонии за

пределами Италии. Нынешнее могущество Рима надежно обеспечит безопасность

колонистов. И здесь тоже Гай интуитивно вступает на путь, предначертанный

Империи, когда Риму суждено будет шагнуть далеко за границы Апеннинского

полуострова. Вместе со своим единомышленником, бывшим консулом, а ныне тоже

трибуном, Фульвием Флакком Гай отправляется на разведку в Северную Африку.

Их выбор падает на пустующие земли, некогда принадлежавшие Карфагену. Здесь

решено основать обширную колонию Юнония. Гай и Флакк возвращаются в Рим.

Решение о создании колонии принято в комициях, и даже составлен список

первых шести тысяч колонистов.

В это же время Гай выступает еще с одной законодательной инициативой.

Он предлагает предоставить права полного римского гражданства латинянам, а

гражданам союзных италийских городов даровать "латинское право" (избирать,

но не быть избранными в число римских магистратов). Распространение полного

гражданства на весь Лациум будет способствовать расселению римлян из

Города, а избирательное право союзников усилит популяров. Эти предложения

тоже предвосхищают неизбежную для Империи консолидацию и уравнивание в

правах всех италийцев под эгидой Рима. Но сейчас предложение Гая

отвергается. И не только сенатом, но и в комициях римским плебсом, который

усматривает в нем опасность увеличения числа нахлебников государства.

Ободренный этим успехом, сенат начинает контрнаступление на Гракха.

Один из трибунов, противник Гая, Марк Ливий Друз, ссылаясь на одобрение

"отцов", предлагает отменить подать, которую должны платить владельцы новых

земельных наделов. Кроме того, он вносит проект закона об учреждении в

самой Италии двенадцати новых колоний по 3 тысячи человек в каждой. Автор

закона не утруждает себя объяснением, откуда возьмется земля для этих

колоний. Но легковерная и легкомысленная толпа — детище Гая — этих

объяснений и не требует. Ее симпатии смещаются и пользу Друза и сената.

Одновременно по городу начинают циркулировать слухи о том, что волки вырыли

межевые столбы, поставленные Гракхом и Флакком на земле будущей Юнонии.

Авгуры толкуют это как дурное предзнаменование, вспоминают о проклятии,

которому была предана карфагенская земля. Они предлагают отменить закон об

учреждении злополучной колонии в Африке.

В это время как раз происходят выборы трибунов на следующий, 121-й

год. За Гая снова голосуют очень многие, но поссорившиеся с ним трибуны

после подсчета голосов не называют Гракха в числе избранных. Плутарх

полагает, что это был прямой обман избирателей, хотя явных тому

доказательств у него нет. Тут же назначается народное собрание для

пересмотра решения об Юнонии. Его созывает новоизбранный консул Луций

Опимий — один из наиболее решительных и неразборчивых в средствах вождей

оптиматов.

С раннего утра на Капитолии собираются как сторонники, так и

противники Гракха и Флакка. Самого Гая еще нет на площади, но атмосфера

накалена. Памятуя о насильственной смерти Тиберия и его сторонников, кое-

кто из окружения Флакка под складками тоги прячет оружие. Начинается

традиционное жертвоприношение. Один из ликторов консула обзывает негодяями

стоящих рядом популяров, кто-то из них, теряя самообладание, отвечает

ударом кинжала. Ликтор убит. Это — прямое посягательство на власть, и

консул распускает собрание. В тот же день он созывает сенат, велит внести

труп убитого ликтора и требует полномочий для подавления вооруженного

мятежа.

Тогда сенат решается на беспрецедентный поступок, на крайний шаг —

впервые за всю историю он в мирное время провозглашает сакраментальную

формулу: "Да позаботятся консулы, чтобы государство не понесло ущерба!"

Напомню, что эта, на первый взгляд безобидная, рекомендация означала

введение чрезвычайного положения. Консул получал право применять к

гражданам города любые меры принуждения, вплоть до смертной казни без суда.

Нужды в этом сейчас нет. Убийца ликтора известен и можно наказать только

его, но оскорбленный и напуганный сенат стремится уничтожить своих

противников. Опимий приказывает сенаторам и перешедшим на их сторону

всадникам вместе со своими клиентами и рабами явиться на следующий день на

Капитолий вооруженными. Той же ночью, узнав об этом, люди Флакка тоже

вооружаются и с утра занимают оплот бедноты — Авентинский холм. Впервые в

самом Риме возникает вооруженное противоборство. Семена насилия, посеянные

еще Тиберием Гракхом, проросли! Свершается следующий, неотвратимый шаг

нарастания гражданского противостояния. Теперь в ход пойдут не кулаки и

палки, а мечи. Гражданский спор будет решаться пролитием крови!

Флакк отправляет к Опимию своего сына с предложением вступить в

переговоры. Оно отвергнуто. Консул требует капитуляции. Флакк отказывается.

Гай Гракх не хочет участвовать в кровопролитии. Храбрости ему не занимать —

он это доказал в сражениях. Но сейчас ему открывается весь ужас

предстоящего братоубийства. На Авентин Гай приходит безоружным.

Как это делается и ныне, для подавления гражданского мятежа консул

решает использовать армию. Древний закон и обычай запрещают войску даже

находиться внутри городских стен. Но никто уже не считается с законами, не

чтит обычаев. На штурм Авентинского холма идет большой отряд римской пехоты

и критских наемников. Тем, кто сдастся, обещано помилование. За головы

Гракха и Флакка назначена награда золотом — по весу голов. Сражение длится

недолго. Силы неравны, ряды сторонников мятежных трибунов быстро тают.

Городской плебс, разумеется, предпочитает остаться в стороне. Захвачен и

убит Флакк. Гай хочет покончить с собой, но друзья уговаривает его бежать

и, жертвуя жизнью, прикрывают мост, по которому он уходит за Тибр. Увидев,

что погоня его настигает, Гракх приказывает сопровождающему его рабу убить

себя. Головы Флакка и Гракха доставляют Опимию...

В сражении за Авентин убито около 250 человек, а затем следует

жестокая расправа над мирными сторонниками Гракха. Казнено более трех тысяч

граждан. После чего сенат повелевает Опимию совершить торжественное

очищение города от скверны убийств, а на конфискованные у казненных

средства воздвигнуть новый храм Согласия на месте старого,

полуразрушенного, построенного в глубокой древности еще Камиллом.

Заключение

Римляне с благодарностью чтили память братьев Гракхов. Как утверждает

Плутарх:

"Народ открыто поставил и торжественно освятил их изображения и

благоговейно чтил места, где они были убиты, даруя братьям первины плодов,

какие рождает каждое из времен года, а многие ходили туда, словно в храмы

богов, ежедневно приносили жертвы и молились". [Плутарх, с. 131]

Запоздалая любовь народа к "невинно убиенным" его защитникам вполне

понятна. А как нам, из нашего далека, зная все, что произошло потом, судить

о жизни и делах братьев Гракхов? Чистота и благородство их намерений у меня

лично не вызывают сомнений. А вот их действия? Благими намерениями, как

известно, вымощена дорога в ад.

Много лет нас учили, что нет ничего выше, чем освободительная

революция. Что ее святые цели оправдывают и беззаконие, и жестокость, и

насильственное изменение уклада жизни, и неизбежные человеческие жертвы.

Братья Гракхи нам представлялись первыми революционерами и первыми жертвами

многовековой борьбы угнетенных со своими угнетателями.

Гракхи наметили ряд мер, которые хотя и не были решены в их время, но

настолько отвечали жизненным потребностям римского общества и государства,

что были проведены вскоре после гибели реформаторов. Гай Гаркх впервые

оценил деловой опыт всадников и попытался привлечь их к более активной

государственной деятельности, что в последствии успешно использовали

римские императоры. Продажа хлеба по символическим ценам неимущему

городскому населению как попытка нейтрализации его политической активности

и использования ее в своих интересах позже стала важнейшей мерой Римского

государства. В процессе ожесточенной борьбы между реформаторами (которых в

последствии называли популярами), опиравшимися на народное собрание, и

консерваторами, или оптиматами, оплотом которых являлся аристократический

сенат, были выработаны разные программы развития Римского государства.

Борьба за осуществление этих программ определила в значительной степени всю

последующую историю Римской республики вплоть до ее падения.

Вот почему можно сказать, что политическая деятельность Гракхов

оказала большое влияние не только на события, ими совершенные, но и на ход

политической борьбы в Римской республике в I в. до н. э.

Страницы: 1, 2, 3