Реформы братьев Гракхов

владельцам, неужели мы должны лишиться вместе с этой землей и уплаченных

денег? Другие указывали: на этой земле могилы наших отцов, поэтому

имеющиеся у нас наделы являются наследственными. Третьи указывали на то,

что на приобретение своих участков они израсходовали женино приданое или

что свои земли они дали в приданое своим дочерям. Заимодавцы ссылались на

долговые обязательства, связанные с землей; некоторые указывали, что земля

их принадлежит кредиторам по долговым обязательствам. В общем, стоял стон и

негодование. Со своей стороны бедные жаловались на то, что из людей,

обладавших достатком, они обратились в крайних бедняков; что вследствие

этого жены их бесплодны, что они не могут кормить своих детей, что их

положение стало невыносимым. Они перечисляли все походы, совершенные ими за

обладание своими участками, и негодовали, что они должны будут лишиться

своей доли в общественном достоянии. Вместе с тем бедные поносили тех, кто

вместо них, свободнорожденных граждан-воинов, брал на работы рабов, людей,

не заслуживающих доверия, всегда враждебно настроенных и вследствие этого

непригодных для несения военной службы. В то время как и богатые и бедные

плакались и упрекали друг друга, появилась еще другая часть народа,

проживающая в колониях или муниципиях или как-либо иначе имевшая свою долю

в общественной земле. Теперь они тоже были в страхе за свои участки и

присоединялись кто к богатым, кто к бедным. И у тех и у других, опиравшихся

на свое многолюдство, настроение стало накаленным. В бурных, не знающих

границ волнениях, все ожидали исхода голосования законопроекта Тиберия.

Одни не соглашались ни в коем случае допустить его утверждение, другие

стояли за его утверждение во что бы то ни стало. Между богатыми, не

допускавшими утверждения законопроекта, и бедными, добивавшимися его,

неизбежно возникали распри. К назначенному для обсуждения законопроекта дню

и богатые и бедные приготовили свои силы.

Цель Гракха заключалась не в том, чтобы создать благополучие бедным,

но в том, чтобы в лице их получить для государства боеспособную силу.

Воодушевленный главным образом тою большою и существенною пользою, которую

достижение его цепи могло принести Италии, Гракх не думал о трудности

своего предприятия. Перед предстоявшим голосованием он произнес длинную,

содержащую много заманчивого речь. В ней он поставил, между прочим, вопрос:

разве было бы справедливо общественное достояние разделить между всеми?

Разве гражданин такой же человек, что и раб? Разве воин не более полезен,

чем человек несражающийся? Разве участник в общественном достоянии не будет

радеть более об интересах государства? Оставив дальнейшие сравнения, как

приносящие мало славы делу, Гракх перешел затем к тем надеждам, которые

питают отечество, и к страхам, которые его волнуют. Римляне, говорил он,

завоевали большую часть земли и владеют ею; они надеются подчинить себе и

остальную часть; в настоящее время перед ними встает решающий вопрос:

приобретут ли они остальную землю благодаря увеличению числа боеспособных

людей, или же и то, чем они владеют, враги отнимут у них вследствие их

слабости и зависти. Напирая на то, какая слава и какое благополучие ожидают

римлян в первом случае, и какие опасности и ужасы предстоят им во втором,

Гракх увещевал богатых поразмыслить об этом и отдать добровольно, коль

скоро это является необходимым, эту землю, ради будущих надежд, тем, кто

воспитывает государству детей; не терять из виду большого, споря о малом. К

тому же они получили уже достаточное вознаграждение за понесенные ими труды

по обработке земли; каждый из них получает в вечное владение, законом

подтвержденное, бесплатно 500 югеров отличной земли, а дети их, у кого они

есть, каждый половину этого количества. Своею длинною, такого содержания

речью Гракх вызвал возбуждение неимущих и всех прочих, кто руководствовался

бы скорее доводами разума, нежели жаждою приобретения, а затем приказал

секретарю огласить свой законопроект» [Аппиан, с. 43].

Тиберий пользовался горячей поддержкой плебса. Законопроект Тиберия

стал знаменем, вокруг которого объединились мелкие землевладельцы для

борьбы против крупных собственников-рабовладельцев. Со всех концов Италии

стекались в Рим крестьяне, чтобы принять участие в голосовании. Тиберий,

помышлявший вначале лишь о сохранении военного могущества Рима, логикой

событий превратился в вождя широкого народного движения.

Это обстоятельство толкнуло умеренного и осторожного Тиберия на путь

решительных действий. Когда в народном собрании проходило голосование его

законопроекта и другой народных трибун, Октавий, по наущению сената,

наложил на этот законопроект грибу некий запрет, Тиберий поставил на

голосование вопрос: "Может ли быть народным трибуном тот, кто идет против

интересов народа?". Собрание единодушно дало отрицательный ответ. Октавий

был отстранен от должности. Это был беспрецедентный случай: по неписаной,

но неуклонно соблюдавшейся римской конституции ни один магистрат не мог

быть отстранен от должности до окончания срока полномочий.

Тут мы приведем исторические очерки Аппиана и Плутарха. Пусть они во

многом повторяют друг друга, но каждый из авторов смог внести в эту историю

некоторую новизну и посмотреть на нее с разных сторон.

«На такие речи, подсказанные величием духа и подлинной страстью и

обращенные к народу, который приходил в неистовое возбуждение, никто из

противников возражать не решался. Итак, откинув мысль о спорах, они

обращаются к Марку Октавию, одному из народных трибунов, молодому человеку

степенного и скромного нрава. Он был близким товарищем Тиберия и, стыдясь

предать друга, сначала отклонял все предложения, которые ему делались, но,

в конце концов, сломленный неотступными просьбами многих влиятельных

граждан, как бы вопреки собственной воле выступил против Тиберия и его

закона.

Среди народных трибунов сила на стороне того, кто налагает запрет, и

если даже все остальные согласны друг с другом, они ничего не достигнут,

пока есть хотя бы один, противящийся их суждению. Возмущенный поступком

Октавия, Тиберий взял назад свой первый, более кроткий законопроект и внес

новый, более приятный для народа и более суровый к нарушителям права,

которым на сей раз вменялось в обязанность освободить все земли, какие

когда-либо были приобретены в обход прежде изданных законов. Чуть не

ежедневно у Тиберия бывали схватки с Октавием на ораторском возвышении, но,

хотя спорили они с величайшей горячностью и упорством, ни один из них, как

сообщают, не сказал о другом ничего оскорбительного, ни один не поддался

гневу, не проронил неподобающего или непристойного слова. Как видно, не

только на вакхических празднествах, но и в пламенных пререканиях добрые

задатки и разумное воспитание удерживают дух от безобразных крайностей.

Зная, что действию закона подпадает и сам Октавий, у которого было много

общественной земли, Тиберий просил его отказаться от борьбы, соглашаясь

возместить ему потери за счет собственного состояния, кстати сказать -

отнюдь не блестящего. Но Октавий был непреклонен, и тогда Тиберий особым

указом объявил полномочия всех должностных лиц, кроме трибунов,

прекращенными до тех пор, пока законопроект не пройдет голосования. Он

опечатал собственною печатью храм Сатурна, чтобы квесторы не могли ничего

принести или вынести из казначейства, и через глашатаев пригрозил штрафом

преторам, которые окажут неповиновение, так что все в испуге прервали

исполнение своих обычных дел и обязанностей. Тут владельцы земель

переменили одежды и стали появляться на форуме с видом жалким и

подавленным, но втайне злоумышляли против Тиберия и уже приготовили убийц

для покушения, так что и он, ни от кого не таясь, опоясался разбойничьим

кинжалом, который называют "долоном" [dolon].

Когда настал назначенный день и Тиберий был готов призвать народ к

голосованию, обнаружилось, что урны похищены богачами. Поднялся страшный

беспорядок. Приверженцы Тиберия были достаточно многочисленны, чтобы

применить насилие, и уже собирались вместе, но Манлий и Фульвий, оба бывшие

консулы, бросились к Тиберию и, касаясь его рук, со слезами на глазах,

молили остановиться. Тиберий, и сам видя надвигающуюся беду и питая

уважение к обоим этим мужам, спросил их, как они советуют ему поступить, но

они отвечали, что не могут положиться на себя одних в таком деле и

уговорили Тиберия предоставить все на усмотрение сената. Когда же и сенат,

собравшись, ничего не решил по вине богачей, которые имели в нем большую

силу, Тиберий обратился к средству и незаконному, и недостойному не находя

никакой иной возможности провести голосование, он лишил Октавия власти. Но

прежде, на глазах у всех, он говорил с Октавием в самом ласковом и

дружеском тоне и, касаясь его рук, умолял уступить народу, который не

требует ничего, кроме справедливости, и за великие труды и опасности

получит лишь самое скромное вознаграждение. Но Октавий снова отвечал

отказом, и Тиберий заявил, что если оба они останутся в должности,

облеченные одинаковой властью, но расходясь во мнениях по важнейшим

вопросам, год не закончится без войны, а, стало быть, одного из них народ

должен лишить полномочий - иного пути к исцелению недуга он не видит. Он

предложил Октавию, чтобы сперва голоса были поданы о нем, Тиберий, заверяя,

что спустится с возвышения частным лицом, если так будет угодно

согражданам. Когда же Октавий и тут не пожелал дать своего согласия,

Тиберий, наконец, объявил, что сам устроит голосование о судьбе Октавия,

если он не откажется от прежних намерений.

На этом он и распустил Собрание в тот день. А на следующий, когда

народ снова заполнил площадь, Тиберий, поднявшись на возвышение, снова

пытался уговаривать Октавия. Октавий был неумолим, и Тиберий предложил

закон, лишающий его достоинства народного трибуна, и призвал граждан

немедленно подать голоса. Когда из тридцати пяти триб проголосовали уже

семнадцать и не доставало лишь одного голоса, чтобы Октавий сделался

частным лицом, Тиберий устроил перерыв и снова умолял Октавия, обнимал и

целовал его на виду у народа, заклиная и себя не подвергать бесчестию, и на

него не навлекать укоров за такой суровый и мрачный образ действий. Как

сообщают, Октавий не остался совершенно бесчувствен и глух к этим просьбам,

но глаза его наполнились слезами, и он долго молчал. Затем, однако, он

взглянул на богатых и имущих, тесною толпою стоявших в одном месте, и стыд

перед ними, боязнь бесславия, которым они его покроют, перевесили, по-

видимому, все сомнения - он решил мужественно вытерпеть любую беду и

предложил Тиберию делать то, что он считает нужным. Таким образом, закон

был одобрен, и Тиберий приказал кому-то из своих вольноотпущенников стащить

Октавия с возвышения. Служителями и помощниками при нем, были его же

отпущенники, а потому Октавий, которого насильно тащили вниз, являл собою

зрелище особенно жалостное; и все же народ сразу ринулся на него, но

богатые граждане подоспели на помощь и собственными руками заслонили от

толпы Октавия, который насилу спасся, меж тем как его верному рабу,

защищавшему хозяина, вышибли оба глаза. Все случилось без ведома Тиберия -

напротив, едва узнав о происходящем, он поспешил туда, где слышался шум,

чтобы пресечь беспорядки» [Плутарх, 117 - 119].

А вот описания этих событий Аппиана: «Другого народного трибуна, Марка

Октавия, крупные землевладельцы настроили на то, чтобы воспрепятствовать

проведению законопроекта Тиберия. Так как у римлян тот трибун, который

налагал на что-либо свое veto, обладал в данном случае бoльшими

полномочиями, то Октавий и запретил секретарю огласить законопроект. Гракх

ограничился на этот раз упреками по адресу Октавия и перенес голосование на

следующее народное собрание; при этом он поставил около себя значительный

отряд стражи на тот случай, чтобы, если Октавий будет опять выступать

против голосования, принудить его силой согласиться допустить его. Тиберий,

угрожая секретарю, приказал ему огласить законопроект народу. Секретарь

приступил к чтению, но вследствие veto со стороны Октавия замолчал. Между

трибунами началась перебранка, народ сильно шумел. Тогда оптиматы

предложили трибунам передать на рассмотрение сената пункты их разногласия.

Гракх ухватился за это предложение. Рассчитывая, что его законопроект

встретит одобрение со стороны всех благомыслящих людей, он устремился к

курии. Там, в небольшом кругу, богачи стали издеваться над ним. Тогда Гракх

снова побежал на форум, где и заявил, что в следующее народное собрание он

предложит на голосование и свой законопроект и вопрос о полномочиях

Октавия: должен ли трибун, действующий не в интересах народа, продолжать

оставаться в своей должности. Так Тиберий и поступил. Когда Октавий снова

смело ополчился на него, Гракх сначала поставил на голосование вопрос о

нем. Когда первая триба высказалась за отрешение Октавия от должности,

Гракх, обратившись к нему, стал упрашивать переменить свое мнение о

законопроекте. Так как Октавий отказался, Гракх стал подсчитывать голоса

следующих триб. Всего их было тогда 35. Семнадцать первых триб поддержали

законопроект Тиберия, и восемнадцатая триба должна была решить все дело.

Гракх снова, на виду у всего народа, стал горячо умолять Октавия, попавшего

в критическое положение, не мешать делу, столь священному, столь полезному

для всей Италии, не уничтожать столь великого рвения народа, для которого

он, Октавий, по званию трибуна, если бы желал, то должен был бы сделать еще

кое-какие уступки; для Октавия же в случае осуждения его будет далеко не

безразлично лишиться своей должности. С этими словами Гракх, призвав богов

в свидетели, что он против воли подвергает своего товарища бесчестию,

ожидающему его, коль скоро он не мог убедить его, продолжал голосование. И

Октавий, тотчас же после того как голосование оказалось против него, стал

частным человеком и незаметно скрылся. Вместо него трибуном был избран

Квинт Муммий» [Аппиан, с. 48].

После этого одержавшие верх в собрании разошлись по своим землям,

откуда они пришли для проведения закона; потерпевшие же поражение

продолжали питать недовольство и говорить: не обрадуется Гракх, когда он

сам станет частным человеком, Гракх, надругавшийся над священною и

неприкосновенною должностью народного трибуна, Гракх, давший такой толчок к

распрям в Италии.

Народное собрание приняло законопроект Тиберия. Он сам, его младший

брат Гай и его тесть Аппий Клавдий были избраны в аграрную комиссию.

Вскоре Тиберий прямо посягнул и на прерогативы сената, проведя через

его голову в народном собрании закон об использовании доходов от провинции

Азии для оказания помощи получающим наделы.

Время шло, и приближался срок окончания годичных полномочий Тиберия в

должности трибуна. Хорошо понимая, какое значение имеет для дальнейшего

проведения реформы его власть трибуна, Тиберий вопреки обычаю вторично

выставил свою кандидатуру на эту магистратуру на следующий, 132 г. Нобили,

уже готовившиеся расправиться с ненавистным им вождем плебса, когда он

станет частным лицом, сосредоточили теперь все усилия на том, чтобы не

допустить вторичного избрания Тиберия. На него посыпались обвинения в

нарушении стародавних государственных установлений, в стремлении захватить

единоличную тираническую власть и так далее.

«В это время умер Аттал Филометор, и когда пергамец Эвдем привез его

завещание, в котором царь назначал своим наследником римский народ,

Тиберий, в угоду толпе, немедленно внес предложение доставить царскую казну

в Рим и разделить между гражданами, которые получили землю, чтобы те могли

обзавестись земледельческими орудиями и начать хозяйствовать. Что же

касается городов, принадлежавших Атталу, то их судьбою надлежит

распоряжаться не сенату, а потому он, Тиберий, изложит свое мнение перед

народом. Последнее оскорбило сенат сверх всякой меры, и Помпеи, поднявшись,

заявил, что живет рядом с Тиберием, а потому знает, что пергамец Эвдем

передал ему из царских сокровищ диадему и багряницу, ибо Тиберий готовится

и рассчитывает стать в Риме царем. Квинт Метелл с резким укором напомнил

Тиберию, что когда его отец, в бытность свою цензором, возвращался после

обеда домой, граждане тушили у себя огни, опасаясь, как бы кто не подумал,

будто они слишком много времени уделяют вину и веселым беседам, меж тем как

ему по ночам освещают дорогу самые дерзкие и нищие из простолюдинов. Тит

Анний, человек незначительный и не большого ума, но считавшийся непобедимым

в спорах, просил Тиберия дать определенный и недвусмысленный ответ, подверг

ли он унижению своего товарища по должности - лицо, согласно законам,

священное и неприкосновенное. В сенате поднялся шум, а Тиберий бросился вон

из курии, стал скликать народ и распорядился привести Анния, чтобы

безотлагательно выступить с обвинением. Анний, который намного уступал

Тиберию и в силе слова и в доброй славе, решил укрыться под защитой своей

находчивости и призвал Тиберия. прежде чем он начнет речь, ответить на один

небольшой вопрос. Тиберий согласился, и когда все умолкли, Анний спросил:

"Если ты вздумаешь унижать меня и бесчестить, а я обращусь за помощью к

кому-нибудь из твоих товарищей по должности и он заступится за меня, а ты

разгневаешься, - неужели ты и его отрешишь от власти?". Вопрос этот, как

сообщают, поверг Тиберия в такое замешательство, что при всей

непревзойденной остроте своего языка, при всей своей дерзости и решимости

он не смог раскрыть рот.

XV. Итак, в тот день он распустил Собрание. Позже, замечая что из всех его

действий поступок с Октавием особенно сильно беспокоит не только

могущественных граждан, но и народ, великое и высокое достоинство народных

трибунов, до той поры нерушимо соблюдавшееся, казалось поруганным и

уничтоженным, - он произнес в Собрании пространную речь, приведя в ней

доводы, которые вполне уместно - хотя бы вкратце изложить здесь, чтобы дать

некоторое представление об убедительности слова и глубине мысли этого

человека.

Народный трибун, говорил он, лицо священное и неприкосновенное

постольку, поскольку он посвятил себя народу и защищает народ. Стало быть,

если он, изменив своему назначению, чинит народу обиды, умаляет его силу,

не дает ему воспользоваться правом голоса, он сам лишает себя чести, не

выполняя обязанностей, ради которых только и был этой честью облечен. Даже

если он разрушит Капитолий и сожжет корабельные верфи, он должен остаться

трибуном. Если он так поступит, он, разумеется, плохой трибун. "Но если он

вредит народу, он вообще не трибун. Разве это не бессмысленно, чтобы

народный трибун мог отправить консула в тюрьму, а народ не мог отнять

власть у трибуна, коль скоро он пользуется ею во вред тому, кто дал ему

власть? Ведь и консула и трибуна одинаково выбирает народ! Царское

владычество не только соединяло в себе все должности, но и особыми,

неслыханно грозными обрядами посвящалось божеству. А все-таки город изгнал

Тарквиния, нарушившего справедливость и законы, и за бесчинства одного

человека была уничтожена древняя власть, которой Рим обязан своим

возникновением. Что римляне чтут столь же свято, как дев, хранящих

неугасимый огонь? Но если какая-нибудь из них провинится, ее живьем

зарывают в землю, ибо, кощунственно оскорбляя богов, она уже не может

притязать на неприкосновенность, которая дана ей во имя и ради богов. А

значит, несправедливо, чтобы и трибун, причиняющий народу вред, пользовался

неприкосновенностью, данной ему во имя и ради народа, ибо он сам уничтожает

ту силу, из которой черпает собственное могущество. Если он на законном

основании получил должность, когда большая часть триб отдала ему голоса, то

разве меньше оснований лишить его должности, когда все трибы голосуют

против него? Нет ничего священнее и неприкосновеннее, чем дары и приношения

богам. Но никто не препятствует народу употреблять их по своему усмотрению,

двигать и переносить с места на место. В таком случае и звание трибуна,

словно некое приношение, народ вправе переносить с одного лица на другое. И

можно ли назвать эту власть неприкосновенной и совершенно неотъемлемой,

если хорошо известно, что многие добровольно слагали ее или же отказывались

принять? Таковы были главные оправдания приведенные Тиберием.

Друзья Тиберия, слыша угрозы врагов и видя их сплоченность, считали,

что ему следует вторично домогаться должности трибуна, - сохранить ее за

собой и на следующий год, и он продолжал располагать к себе народ все

новыми законопроектами - предложил сократить срок службы в войске, дать

гражданам право обжаловать решения судей перед Народным собранием, ввести в

суды, которые состояли тогда сплошь из сенаторов, равное число судей-

всадников и вообще всеми средствами и способами старался ограничить

могущество сената, скорее в гневе, в ожесточении, нежели ради

справедливости и общественной пользы. Когда же наступил день выборов и

приверженцы Тиберия убедились, что противники берут верх, ибо сошелся не

весь народ, Тиберий сперва, чтобы затянуть время, стал хулить товарищей по

должности, а потом распустил Собрание, приказав всем явиться завтра. После

этого он вышел на форум и удрученно, униженно, со слезами на глазах молил

граждан о защите, а потом сказал, что боится, как бы враги ночью не

вломились к нему в дом и не убили его, и так взволновал народ, что целая

толпа окружила его дом и караулила всю ночь напролет.» [Плутарх, 120].

«На рассвете человек, ходивший за курами, по которым римляне гадают о

будущем, бросил им корму. Но птицы оставались в клетке, когда же прислужник

Страницы: 1, 2, 3