Раскол русской православной церкви в 17 в

прославленным Богом удостоверенными чудесами»3. Он категорически отметал

обвинения Никона во властолюбии, «царепапизме». В основе конфликта

патриарха с царем Алексеем Михайловичем Зазыкин видел попытку первого

«спасти Церковь от грозящего ей поглощения в государстве», «отстоять идею

симфонии властей как идею разграничения двух сфер жизни, светской и

духовной»4.

Таких ученых, как С.М. Соловьев и Н.Ф. Каптерев, он упрекает в

одностороннем использовании источников, враждебных патриарху, не замечая,

что сам впадает в искушение использования источников одиозно-панегирических

или апологических.

Среди современных историков Церкви большой интерес к патриарху Никону

и его правлению проявляет курский священник, протоиерей Лев Лебедев. Ему

принадлежит обширная и, к сожалению, пока не изданная отдельной книгой

работа "Патриарх Никон: Очерк из жизни и деятельности" (Богословские труды.

М., 1982 г. Вып. 23, с. 154-199; Вып 24, с. 139-170.). Автор считает, что

отрицательное отношение к «Предстоятелю Церкви» многих историков

объясняется предвзятым судебным процессом 1666 г. против него, который был

проведен в угоду царю Алексею Михайловичу. На этом судилище явилась на свет

крайне отрицательная оценка его деятельности, затем некритически

воспринятая светскими и церковными историками.

Автор, в общем справедливо, отмечает, что патриаршество Никона – это далеко

не только обрядовые исправления и судебное дело. Это целая эпоха важнейших

и интереснейших решений, событий и начинаний, определивших во многом

дальнейший ход отечественной истории и общественной жизни, оставивших и

целый ряд «завещаний» и загадок, которые еще нуждаются в расшифровке.

Патриарх Никон – это проблема Вселенской Православной экклезии и места в

ней Русской Церкви, проблема развития иконографического учения Православия,

острейшая проблема отношений монархии и Церкви, когда была предопределена

неизбежность падения самодержавия в России. "Никон –это дивное и уникальное

явление в русской архитектуре…"- пишет автор (имеется в виду построенные

патриархом Новоиерусалимский Кийский Крестый и Иверский Валдайский

монастыри - прим. мое (А.Т.)).

__________________________________________________

1 См. Протоиерей Георгий Флоровский. Пути русского богословия. YMCA-Press,

1938 г.

2 См. Зазыкин М.В. Патриарх Никон: Его государственные и канонические идеи.

Варшава: Синод, типография, 1993 г.

3 Там же, стр.8.

4 Там же, стр. 13.

Именно эти направления деятельности Никона и вместе с тем проблемы истории

Церкви XVII века и раскрываются в статьях протоиерея Льва Лебедева. Он

стремиться взглянуть на знаменитого иерарха во всем многообразии его трудов

и, кажется, небезуспешно сочетает в одной работе историческую критику,

искусствоведческий анализ и богословствование. В то же время, автор порой

слишком сильно для исследователя подпадает под обаяние личности Никона,

закрывает глаза на серьезные ошибки и просчеты его деятельности, а в ряде

случаев, от беспристрастного исследования склоняется в сторону апологии.

Тем не менее, в современной литературе о патриархе Никоне нет аналогов

работе Льва Лебедева, и достоинства его изысканий превышают их недостатки.

Источниковедение.

Большая интересная литература во второй половине XVII века возникла в

связи с расколом. На первом месте среди этой литературы стоит автобиография

протопопа Аввакума. Жизнь Аввакума была полна резких контрастов в его

общественном положении. В начале царствования Алексея Михайловича протопоп

Аввакум пользовался большой славой, но вскоре за противодействие

нововведениям патриарха Никона попал в опалу и был сослан в Сибирь.

Расстриженный на Соборе 1666г.1, Аввакум был сослан в Пустозерск и кончил

жизнь на костре. Упрямый и раздражительный, но в то же время

принципиальный и до конца преданный своим идеям, Аввакум Петров (Петрович)

бесхитростно рассказывает про свою жизнь. Озлобление его направлено,

главным образом, против патриарха Никона. Автобиография Аввакума,

написанная простым и образным языком, является прекрасным литературным

памятником и не менее ценным историческим источником по истории раскола.

Для знакомства с ранней историей раскола большое значение имеют также

послания Аввакума к его единомышленникам. Они ярко рисуют быт XVII века,

являясь в этом отношении совершенно незаменимым источником. Чего стоят,

например, упоминания Аввакума об его молодости: «смолода голубей держал,

попович голубятник был». «В земле сидя, яко кокушки кокуют», - пишет он о

боярыне Морозовой и княгине Урусовой, «резаными языками» называет он

раскольничьих попов, наказанных отрезанием языка2.

Сохранились также произведения других старообрядцев: дьякона Феодора,

Инока Авраамия, Епифания, Корнилия и некоторых других. Особенно интересно

житие казанского протопопа Неронова, впоследствии отошедшего от

старообрядчества. Подробности священнической жизни Ивана Неронова в Нижнем

Новгороде и Москве рельефно рисуют быт посадских людей и деятельность

духовенства в первой половине XVII века. Автор жития Неронова рассказывает,

как по Нижнему Новгороду ходили скоморохи «с бубны, и с домрами, и с

медведями». В церквях для ускорения службы зараз пели и читали в два, три,

даже в четыре голоса, «и от самих священников и причетников шум и

козлогласование в святых церквах бываше странно зело»3.

В XVII веке было написано большое количество житий святых, но значение

этих произведений как исторических источников для указанного столетия

значительно меньше, чем для предыдущих веков. Ведь сказания о жизни святых

и их чудесах с их условностью изложения дают только некоторые подробности о

важных исторических событиях.

Тем не менее жития святых нельзя полностью игнорировать как

исторический источник. В житии Варсонофия, архиепископа Казанского,

например, есть интересные сведения о церковных спорах в Пскове, связанных с

вопросом о том, как надо петь на богослужении припев "аллилуйя" – дважды

или трижды, «сугубо» или «трегубо». Этот вопрос позже стал предметом

разногласий между господствующей и старообрядческой церковью, стоявшей за

«сугубую» аллилуйю, и стал одной из причин Раскола.

__________________________________________________

1 См. Карташев А.В., Очерки по истории русской церкви. М.: Терра, 1992 г..

Том II.

2,3 См. Протопоп Аввакум. Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и

другие его сочинения. Сост. Сарафанова Н.С. М.: Госполитиздат, 1960 г.

3. Начало исправления церковных книг.

Церковные книги из века в век являлись той незыблемой материальной

скрепой, которая позволяла обеспечить непрерывность духовной традиции.

Поэтому неудивительно, что по мере оформления единого централизованного

Русского государства вопрос о состоянии книгоиздания и пользования духовной

литературой превращался в важнейший вопрос церковной и государственной

политики.

Еще в 1551 году Иоанн IV созвал собор, имевший целью упорядочить

внутреннюю жизнь страны1. Царь самолично составил перечень вопросов, на

которые предстояло ответить собранию русских пастырей, дабы авторитетом

своих решений исправить изъяны народной жизни, препятствовавшие

душеспасению и богоугодному устроению Русского царства. Рассуждения собора

были впоследствии разделены на сто глав, откуда и сам он получил название

Стоглавого. Предметом его внимания, среди многих других, стал и вопрос о

церковных книгах. Их порча через переписывание неподготовленными писцами,

допускавшими ошибки и искажения, была очевидна для всех. Собор жаловался на

неисправность богослужебных книг и вменил в обязанность протопопам и

благочинным исправлять их по «хорошим» спискам, а книг непересмотренных не

пускать в употребление. Тогда же возникло убеждение, что надо завести

вместо писцов типографию и печатать книги.

После Стоглава вплоть до половины XVII века дело исправления книг

существенных изменений не претерпело. Книги правились с «добрых» переводов

по славянским древним спискам и неизбежно несли в себе все ошибки и

неисправности последних, которые в печати становились еще распространеннее

и тверже. Единственное, чего удалось достигнуть, было предупреждение новых

ошибок — патриарх Гермоген установил для этого при типографии даже особое

звание книжных справщиков.

В Смутное время печатный дом сгорел, и издание книг на время

прекратилось, но, как только обстоятельства позволили опять, за издание

взялись с завидным рвением. При патриархе Филарете (1619—1633), Иоасафе I

(1634—1641) и Иосифе (1642—1652) труды, предпринятые по этой части,

доказали необходимость сверки не по славянским спискам, а по греческим

оригиналам, с которых когда-то и делались первоначальные переводы2. В

ноябре 1616 года царским указом поручено было архимандриту Сергиевской

лавры Дионисию, священнику села Климентьевского Ивану Наседке и

канонархисту лавры старцу Арсению Глухому заняться исправлением Требника3.

Справщики собрали необходимую для работы литературу (кроме древних

славянских рукописей было у них и четыре греческих Требника) и принялись за

дело с живым усердием и должной осмотрительностью. Арсений хорошо знал не

только славянскую грамматику, но и греческий язык, что давало возможность

сличения текстов и обнаружения многочисленных ошибок, сделанных позднейшими

переписчиками.

Книгу исправили — себе на беду. В Москве огласили их еретиками, и на

соборе 1618 года постановили: "Архимандрит Дионисий писал по своему изволу.

И за то архимандрита Дионисия да попа Ивана от церкви Божией и литургии

служити отлучаем, да не священствуют"4. Пока происходили соборные

совещания, Дионисия держали под стражей, а в праздничные дни в кандалах

водили по Москве в назидание народу, кричавшему: "Вот еретик!" — и

бросавшему в него чем ни попадя. Восемь лет томился в заточении

архимандрит, пока патриарх Филарет не получил в 1626 году письменный отзыв

восточных первосвятителей в защиту исправлений, произведенных Дионисием5.

Как первый, дальний еще раскат грома предвещает грядущую бурю, так этот

случай с исправлением Требника стал первым провозвестником Раскола. В нем с

особой отчетливостью отразились причины надвигающейся драмы, и потому он

достоин отдельного обстоятельного рассмотрения.

Дионисия обвинили в том, что он "имя Святой Троицы велел в книгах марать и

Духа Святого не исповедует, яко огнь есть"6. На деле это означало, что

исправители полагали сделать перемены в славословиях Святой Троицы,

содержащихся в окончании некоторых молитв, и в чине

__________________________________________________

1,2,5 См. Митр. Иоанн. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания.

СПб: Изд. Л.С. Яковлевой, 1994 г.

3 См. Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл. 1.

4 Толстой М.В. История русской церкви. Изд. Валаамского монастыря, 1991 г.

С. 575

6 Там же, с. 567

водосвятного молебна исключили (в призывании к Господу "освятить воду сию

Духом Святым и огнем") слова "и огнем", как внесенные произвольно

переписчиками. Бурная и резкая отповедь, полученная справщиками, осуждение

и заточение Дионисия кажутся большинству современных исследователей

совершенно несоответствующими малости его "проступка".

Даже церковные авторитеты, известные своей широкой эрудицией, — такие, как

отец Георгий Флоровский, недоуменно говорят о "неясности дела", о том, что

"мы с трудом можем сообразить, почему справщиков судили и осудили с таким

надрывом и возбуждением"1.

Дело исправления оказалось вообще трудным и сложным. Речь шла о

безупречном издании чинов и текстов, переживших вековую историю, известных

во множестве разновременных списков — так что московские справщики сразу

были вовлечены во все противоречия рукописного предания. Они много и часто

ошибались, сбивались и запутывались в трудностях, которые могли бы

поставить в тупик и сегодняшних ученых. Понятие "исправного издания" далеко

не однозначно, и самый вопрос о соотношении славянского и греческого

текстов тоже не прост и не может быть сведен к проблеме "оригинала" и

"перевода". Тем более сложной становилась работа из-за ее принудительной

спешности, ибо книги правились для практической нужды, ради немедленного

употребления.

Впрочем, для успешности работ было сделано все, что можно.

Непрестанное внимание уделялось предприятию на самом высоком уровне. "Лета

7157 (1649), мая в девятый день по государеву цареву и великого князя

Алексея Михайловича всея Руси указу, и по благословлению господина

святителя Иосифа... ведено было ехати в Иерусалим"2. Следствием указа стало

отправление на Восток за древними достоверными списками книг келаря Арсения

Суханова, исколесившего в поисках таковых не одну сотню верст и вывезшего в

Россию около семисот рукописей, 498 из которых были собраны им в Афонских

монастырях, а остальные обретены в "иных старожитных местах"3. 25 июля 1652

года патриаршество всея Руси принял новгородский митрополит Никон4.

Связанный с государем Алексеем Михайловичем узами тесной личной дружбы,

одаренный недюжинными способностями ума и волевым решительным характером,

он с присущей ему энергией взялся за дела церковного устроения, среди

которых важнейшим продолжало числиться дело исправления книг. В тот день

вряд ли кому могло прийти в голову, что служение Никона будет прервано

драматическими событиями: Расколом, борьбой за самостоятельность церковной

власти, разрывом с царем, соборным судом и ссылкой в дальний монастырь — в

качестве простого поднадзорного монаха.

С этого времени появляются в среде духовенства и народа хулители

"новшеств", якобы заводимых в Церкви и в государстве Русском всем на

погибель. Царю подавали челобитные, умоляя защитить Церковь. Про греков,

считавшихся источниками "новшеств", говорили, что они под турецким игом

изменили Православию и предались латинству. Никона ругали изменником и

антихристом, обвиняя во всех мыслимых и немыслимых грехах.

4. Русская церковь накануне раскола.

Уже после реформы церкви в середине XVII столетия в старообрядческих

апологических сочинениях сильно идеализировалась «дониконовская» русская

церковная старина. Между тем Смута, которая привела в сокрушительный упадок

все сферы русской жизни, больно ударила и по церкви. Вернее, послужила как

бы мощным тараном, углубившим все трещины и порвавшим все натяжения,

возникшие в ней ранее, еще в XV и XVI веках.

Можно даже поставить вопрос об упадке церкви накануне ее реформы, о

тягостных и застарелых болезнях, которые требовали немедленного и

радикального лечения. Об этом говорят единодушно и русские челобитные о

церковных неправдах и нестроениях, и иностранные свидетельства.

Иностранцы за два столетия оставили более пятидесяти сочинений,

многие из которых посвящены исключительно религиозному быту русских.

Конечно, авторы этих записок, по большей части протестанты или католики, не

могли увидеть веру русских изнутри, вполне понять те идеалы, которые

одушевляли русских подвижников и святых, те взлеты духа, которые они

_________________________________________________

1 См. Протоиерей Георгий Флоровский. Пути русского богословия. YMCA-Press,

1983 г.

2,3,4 Митр. Иоанн. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания. СПб:

Изд. Л.С. Яковлевой, 1994 г.

большей части протестанты или католики, не могли увидеть веру русских

изнутри, вполне понять те идеалы, которые одушевляли русских подвижников и

святых, те взлеты духа, которые они переживали. Но зато, бессильные

описать, так сказать бытие, иностранцы постоянно наблюдали религиозный быт,

и не святых, а обычных людей XVI – XVII веков. В описаниях этого быта,

порой точных и красочных, фиксирующих точное и характерное, а порой явно

предвзятых и недоброжелательных “русофобских”, можно почерпнуть немало

интересного о Святой Руси последних веков ее существования. В то же время

эти свидетельства проливают свет и на отношение русских к инославию и

иноверию.

Особняком стоят записки и мемуары путешественников с православного

Востока, дающие представление и о собственно религиозной жизни России на

исходе средневековья. Например, интересная статья Л.П. Рущинского

«Религиозный быт русских по сведениям иностранных писателей XVI – XVII

веков», опубликованной в «Чтениях Общества Истории и Древностей Российских»

(Кн. 3. Июль – сентябрь. М., 1871. С. 1 – 338).

Начнем с богослужения. В его состав входит чтение и пение. И то и

другое в описываемое время находилось в приходских, городских и сельских

церквах в крайне плачевном положении. Еще Адам Клеменс в середине XVI века

заметил, что в церквах у нас читали так быстро, что даже тот, кто читал,

ничего не понимал. Вармунд во второй половине XVII века подтверждает это.

Между тем прихожане вменяли в заслугу священнику, если он мог прочитать

несколько молитв не переводя духа, и кто опережал других в этом деле, тот

считался лучшим.

Службу старались как можно больше сократить за счет так называемого

многоголосия. Одновременно священник читал молитву, чтец – псалом, дьякон –

послание и т.д. Читали в три – четыре и даже пять – шесть голосов сразу. В

результате служба убыстрялась, но понять в ней что-нибудь было невозможно,

поэтому, по свидетельству того же Клеменса, присутствующие в храме не

обращали внимания на чтение и позволяли себе в это время шутить и

разговаривать, тогда как в остальное время богослужения они сохраняли

величайшую скромность и набожность.

Наше церковное пение не нравилось иностранцам. Даже крайне

доброжелательный к русским и склонный хвалить почти все их церковные

установления архидьякон Павел Алеппский, рассказывая о пении, меняет тон

речи. По его словам, наши протодьяконы и дьяконы произносили ектении, а

священники молитвы низким и резким голосом. Когда Павел, освоив русский

язык, прочел однажды в присутствии царя славянскую ектению высоким голосом,

то Алексей Михайлович выразил удовольствие. Но Павел Алеппский делает

различие между пением собственно в России и Малороссии. В последней, по его

словам, была заметна любовь к пению и знание музыкальных правил. «А

московиты, не зная музыки, пели наудачу; им нравился низкий, грубый и

протяжный голос, который неприятно поражал слух; они даже порицали

высокоголосное пение и укоряли этим пением малороссов, которые, по их

словам подражали полякам»1. Из описания путешествия Павла видно, что на

Украине в церковном пении принимали участие все присутствующие в храме;

особенно воодушевляли чистые и звонкие голоса детей.

В нашей церковной практике была еще одна несообразность, удивлявшая

иностранцев, против которой восставали многие пастыри церкви. У нас

существовал обычай, согласно которому каждый присутствующий на службе

молился своей иконе. Нарушение этого правила даже считалось преступлением,

за которое наказывали. Так, если хозяин какой-нибудь иконы замечал, что кто-

то другой ей кланяется, то он сейчас же принимался бранить его: «Как ты

смел своими воровскими молитвами восхищать у иконы те милости, на которые я

один имею право как хозяин?»2 Он предлагал ему приобрести своего Бога,

которому можно молиться сколько угодно, объясняя при этом, что пользоваться

чужим нельзя. Виновный в этом случае должен был заплатить хозяину иконы

часть ее стоимости. В случае церковного отлучения хозяин иконы забирал ее

из церкви домой, и потом, по примирению с церковью, опять возвращал ее на

прежнее место. Между тем этот обычай вел к большой неблагопристойности при

богослужении: присутствующие в церкви заняты были не столько общим

церковным пением и чтением, сколько своими частными молитвами, которые

каждый обращал к собственной иконе, так что во время богослужения все

собрание молящихся представляло собой толпу лиц, обращенных в разные

стороны. Наступала минута большого входа, тогда все устремляли свои взоры

на Св. Дары и повергались перед ними ниц, но после того, как Дары ставились

на престол и царские врата

__________________________________________________

1,2 Митр. Иоанн. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания. СПб:

Изд. Л.С. Яковлевой, 1994 г.

закрывались, опять каждый начинал смотреть врозь, каждый обращался к своей

иконе и твердил свою простую молитву: «Господи, помилуй!» Сам царь в этом

случае следовал общему правилу. Таково свидетельство Майерберга, которое

вполне подтверждается Колинсом. Последний говорит, что в известные моменты

службы русские разговаривали о делах, а царь Алексей Михайлович почти

всегда занимался делами в церкви, где он бывал окружен боярами.

Все эти особенности религиозного быта русских привели к тому, что в

XVII веке на Западе даже была защищена диссертация на тему: «Являются ли

русские христианами?» И хотя автор ее давал утвердительный ответ, уже само

появление вопроса, вынесенного в заглавие, о чем-то говорит…

5. Никон.

Краткая биография.

«Самый великий человек Русской истории» — так назвал патриарха Никона

митрополит Антоний (Храповицкий). Но даже если стараться быть более

осторожными, то следует признать, что святитель Никон — самый великий

человек, самая ключевая личность во всей истории русского патриаршества. О

нем написано отечественными и зарубежными исследователями столько, сколько

ни об одном другом деятеле Русской Православной Церкви. И, тем не менее,

настоящее изучение богословского наследия патриарха Никона еще даже не

начиналось.

Он родился в мае 1605 года1 в крестьянской семье в селе Вельдеманове

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5