Большевики и церковь

“звериность” человека. Ни один номер не обходился без стихов-агиток, весьма

лихих и косноязычных, но главным подспорьем партии большевиков в борьбе с

Церковью на долгие годы стала, к сожалению, не печатная пропаганда, а

аресты, ссылки, обыски, тюрьмы и расстрелы.

После ареста епископа Илариона ближайшим помощником Патриарха становится

архиепископ Крутицкий Петр (Полянский). 15 января 1924 г. Патриарх Тихон и

Патриарший Синод в составе архиепископов Крутицкого Петра, Уральского

Тихона (Оболенского) и Тверского Серафима (Александрова) издают

постановление о непризнании каноничности обновленческой иерархии. Тогда же

появился указ Патриарха о поминовении советских властей за богослужением, в

ответ было обещано терпимо относится к “нелегальным”, как их называл

Тучков, тихоновским высшему и епархиальным церковным управлениям. Этот

указ, принятый под давлением все той же власти, должен был

продемонстрировать лояльность Церкви по отношению к большевикам. Тучков

рассчитывал, что это вызовет новый раскол среди верующих. К тому же отказ

священнослужителей исполнять этот указ будет хорошим основанием для

принятия репрессивных мер против них. Тучков настойчиво требовал, чтобы в

молитвенном поминовении обязательно присутствовали слова “советское

правительство”, но в этом ему было отказано и разъяснено, что такое

словосочетание невозможно а церковнославянском языке. “О стране Российской

и властех ея” стали молиться в храмах; такое поминовение, несмотря на

безбожие высшей власти, не противоречило заповедям Христовым и заветам

древней Церкви, гонимой императорами-язычниками и молившейся за них. И все

же многим священникам указ Патриарха пришелся не по душе. Иные диаконы и

иереи слово “властех” старались произнести невнятно, так что получалось

скорее “о стране Российской и областех ея”, верующие же в первую очередь,

принимали это, как моление о смягчении сердец властителей, об их

вразумлении и прекращении преследований Церкви Христовой.

21 марта 1924 г. Президиум ВЦИК принимает постановление о прекращении дела

Патриарха Тихона и его сподвижников. 12 апреля 1924 г. Святейший Патриарх

обратился к Калинину (после предварительной встречи и беседы) с официальным

письмом, в котором ходатайствовал о легализации Священного Синода и

епархиальных управлений на местах. Патриарх напоминал и о том, что

архиереи, дела которых были прекращены по тому же постановлению, что и его,

“не только не освобождены, но, как передают, высыаются в административном

порядке в Бухару. Ходатайствую и об этих лицах,— заканчивал свое письмо

Патриарх,— ибо, отбывая предварительное заключение, и не малое время, они

не могли совершить каких-либо новых заслуживающих кар преступлений".

Положительного ответа на ходатайство Патриарха не последовало.

Продолжение церковного раскола и не прекращавшиеся нападки на православную

Церковь со стороны обновленцев побуждали Патриарха противодействовать

церковным преступникам. 15 апреля 1924 г. он запретил обновленческих

архиереев Евдокима и Антонина в священнослужении. Испугавшись, что

положение их пошатнулось, некоторые обновленческие деятели пытались найти

примирение с Патриархом в расчете на то, что им удастся склонить его на

компромисс и принять их без покаяния, что даст им возможность влиять на

принятие решений в Патриархии. Эти расчеты естественно, нашли поддержку и

со стороны Тучкова. С теми же намерениями еще в марте 1924 г. из Петрограда

в Москву приезжал живоцерковник Красницкий, оказавшийся не у дел в

обновленческом синоде. В течение шести недель он вел переговоы с Патриархом

Тихоном и его ближайшими помощниками, которые закончились заявлением,

поданным им на имя Патриарха 19 мая: “Прошу Ваше Святейшество принять меня

и моих собратьев, которые пожелают последовать моему примеру, в молитвенно-

каноническое общение и благословить потрудиться на восстановление

церковного мира и по подготовке очередного Поместного Собора в

организующемся при Вашем Святейшестве церковном управлении, покрыв своей

архипастырской любовью все, чем я прегрешил в период церковно-

обновленческого движения". В тот же день заявление было подписано.

21 мая Святейший Патриарх Тихон и Синод выносят постановление об

образовании нового, расширенного Синода и ВЦС, в который, наряду со

священнослужителями и мирянами, оставшимися верными Патриарху, вводятся и

готовые принести покаяние деятели “Живой церкви” во главе с Красницким.

Достигнута была и договоренность о созыве общего Собора. 29 мая появляется

специальное воззвание о подготовке второго Поместного Собора и об

организации епархиальных советов с участием раскаявшихся “живцов”-

обновленцев.

Во время переговоров Красицкий вел себя напористо и нагло: самовольно, без

разрешения Святейшего остановился в покоях патриаршей резиденции в Донском

монастыре, требовал сохранить звание “протопресвитера” и предоставить

должность заместителя председателя ВЦС — такого же высокого положения в

преданной им православной Церкви, какое он потерял в обновленческой

группировке. Поведение Красницкого вызывало возмущение у сотрудников

Патриарха. Весть о примирении Святейшего с предводителем “живцов” и одним

из убийц священномученика Вениамина смутила православный народ, вызвала

ропот и недовольство. Епископ Венедикт, управляющий Петроградской епархией,

заявил, что он категорически отказывается принять в общение Красницкого.

Митрополит Казанский Кирилл, вернувшийся в Москву из ссылки в Зырянский

край, не имея на то разрешения от Тучкова, отправился к Патриарху и выразил

свое недоумение и горечь по поводу происходящего. “Я болею сердцем, что

столько архипастырей в тюрьмах, и мне обещают освободить их, если я приму

Красницкого”,— объяснял ему свои действия Патриарх. “О нас, архиереях, не

думайте, мы теперь только и годны на тюрьмы”,— ответил митрополит и стал

еще настойчивее просить не вводить в церковное управление враждебного

патриаршей Церкви деятеля. От Тучкова митрополит Кирилл получил выговор за

самовольное свидание с Патриархом и за отказ принять в общение Красницкого.

Митрополит шутливо отметил: “Год тому назад на этом самом месте вы меня

обвиняли в чрезмерном повиновении Патриарху, а теперь требуете обратного”.

Непреклонный, бесстрашный святитель вскоре снова был отправлен в ссылку.

После встречи с митрополитом Кирилом позиция патриаршего Синода на

переговорах с Красницким стала более жесткой: ему отказали в должности

заместителя председателя ВЦС и поставили главным условием воссоединения и

созыва Собора публичное покаяние и переосвящение обновленческих храмов. Для

Красницкого это требование оказалось неприемлемым и переговоры тут же

прекратились. В интервью корреспонденту “Известий” Патриарх объяснил

прекращение переговоров об образовании ВЦС отсутствием помещения для

работы, а несколько ранее (18 июня) он распорядился прекратить деятельность

Синода расширенного состава ввиду отсутствия гражданской регистрации этого

органа. Управление Церковью таким образом по-прежнему осталось в руках

Святейшего Патриарха и его ближайших помощников, возведенных незадолго до

этого в сан митрополитов Петра, Тихона и Серафима, а несостоявшийся

председатель ВЦС Красницкий вернулся в Петроград и вместе с лжеепископом

Иоанном (Альбинским) водворился в Князь-Владимирском соборе.

Между тем в 1924 г. с Православной Церковью воссоединились епископы: Филипп

(Ставицкий), Севастиан (Вести), Алексий (Олов), Димитрий (Галицкий),

Софроний (Арефьев), Серафим (Силичев), Никон (Пурлевский) и так называемые

“архиереи обновленческого поставления” Антоний (Панкеев), Иоанникий

(Кунгурский), Петр (Савельев), принятые в том сане, какой имели до

отпадения в раскол. 11 сентября в храме Иоанна Предтечи в Москве при

патриаршем служении приносил всенародное покаяние один из столпов

обновленчества “митрополит всея Белоруссии”, а в православной Церкви —

бывший Костромской архиепископ Серафим (Мещеряков). Вскоре в сане

архиепископа он ушел на покой, был арестован и отправлен на Соловки.

Проиграв переговоры, обновленцы, дотоле никем не признанные, готовились

нанести Церкви неожиданный удар с другой стороны. Евдокимовский синод

разослал послания Восточным Патриархам и предстоятелям всех автокефальных

Церквей с просьбой о восстановлении якобы прерванного общения с Церковью

Российской.

6 июня 1924 г. Святейший Патриарх Тихон получил письмо от представителя

Вселенского Патриарха в Москве архимандрита Василия (Димопуло) с выписками

из протоколов заседаний Священного Синода Константинопольской Церкви. Из

документов видно, что Патриарх Григорий VII, “изучив точно течение русской

церковности и происходящие разногласия и разделения, для умиротворения дела

и прекращения настоящей аномалии” решил послать в Москву “особую миссию,

уполномоченную... действовать на месте на основании и в пределах,

определенных инструкцией, согласных с духом и преданием Церкви”. В

инструкции для членов комиссии Константинопольский Патриарх выразил

пожелание, чтобы Патриарх Тихон “ради единения расколовшихся и ради паствы

пожертвовал собою, немедленно удалившись от управления Церковью, как

подобает истинному и любвеобильному пастырю, пекущемуся о спасении многих,

и чтобы одновременно упразднилось, хотя бы временно, патриаршество, как

родившееся во всецело ненормальных обстоятельствах, в начале гражданской

войны, и как считающееся значительным препятствием к восстановлению мира и

единения”.

Послание Патриарха Григория VII смутило и опечалило святителя Тихона. В

ответном послании он отклонил неуместные советы своего собрата: “Всякая

попытка какой-либо комиссии,— пишет н,— без сношения со мной, как

единственно законным и православным Первоиерархом Русской Православной

Церкви, без моего ведома незаконна, не будет принята русским православным

народом и внесет не успокоение, а еще большую смуту и раскол в жизнь и без

того многострадальной Русской Православной Церкви. Последнее будет только в

угоду нашим схизматикам-обновленцам, вожди которых... запрещены мною в

священнослужении... и объявлены находящимися вне общения с Православной

Церковью... Народ не со схизматиками, а со своим законным православным

Патриархм. Ваш предшественник, блаженной памяти Патриарх Герман V, как и

другие Восточные Патриархи, особыми грамотами приветствовали как

восстановление у нас на Руси Патриаршества, так и лично меня..."

После обмена посланиями Патриарх Григорий VII прервал общение с Патриархом

Тихоном и впредь сносился с евдокимовским синодом как с якобы законным

органом управления Российской Церковью. Его примеру последовали, не без

колебаний и давления со стороны, и другие Восточные Патриархи. Поддержка

обновленческого раскола Восточными Патриархатами была серьезной бедой для

Русской Церкви и таила в себе опасность и для вселенского Православия. На

1925 г. был назначен созыв Вселенского Собора в Иерусалиме, который, если

бы Господь попустил, мог бы певратиться в лжесобор, подчинившись воле

русских обновленцев и обновленчески настроенных епископов Востока.

В 1924 г. гонения на Церковь продолжались почти с той же яростью, как и в

предыдущие годы. Митрополит Харьковский Нафанаил пробыл в заключении до

1925 г., митрополита Сергия выслали в Нижний Новгород. ГПУ арестовало и

выслало на Соловки архиепископов Благовещенского Евгения (Зернова) и

Феодора (Поздеевского), епископов Никодима (Кроткова), Глеба (Покровского),

Григория (Козырева), Даниила (Троицкого). Всего к концу 1924 г. в тюрьмах и

ссылках пребывало более 66 архиереев — почти половина российского

епископата. Среди них были и выдающиеся иерархи, такие столпы Церкви, как

митрополиты Новгородский Арсений, сосланный в Бухару, Киевский Михаил,

экзарх Украины, находившийся в ссылке в Ташкенте, Ярославский Агафангел в

Нарымском крае, Казанский Кирилл, сосланный в Усть-Кулом, в Зырянский край,

Серафим (Чичагов), заключенный в Бутырскую тюрьму, архиепископ Крутицкий

Никандр, сосланный в Бухару. В одной только Бутырской тюрьме томились

епископы Иркутский Гурий (Степанов), Звенигородский Николай (Добронравов),

Винницкий Амвросий (Полянский), Смоленский Валериан (Рудич), Богородский

Платон (Руднев), Коломенский Феодосий (Ганецкий), Петропавловский Григорий

(Козырев), почти все викарии Московской епархии. Одновременно с арестом

епископа Мануила в Петрограде оказалась в заточении или в ссылке добрая

половина питерских священнослужителей, сохранивших верность Патриарху

Тихону. В январе 1924 г. в Амурской области были замучены священники

Андроник Любович из станицы Николаевской, Михаил Новгородцев и Емельян

Щелчков из хутора Муравьевки, в прошлом иподиакон митрополита Антония

(Храповицкого).

Отказавшись от всякого влияния на политческую жизнь страны, признав

советскую власть, Патриарх возвышал свой голос в защиту Церкви-Матери,

когда давление на нее становилось особенно нестерпимым. Так, 30 сентября

1924 г. Патриарх Тихон направил во ВЦИК заявление: “Церковь в настоящее

время переживает беспримерное внешнее потрясение. Она лишена материальных

средств существования, окружена атмосферой подозрительности и вражды,

десятки епископов и сотни священников и мирян без суда, часто даже без

объяснения причин, брошены в тюрьму, сосланы в отдаленнейшие области

республики, влачимы с места на место; православные епископы, назначенные

нами, или не допускаются в свои епархии, или изгоняются из них при первом

появлении туда, или подвергаются арестам; центральное управление

православной Церкви дезорганизовано, так как учреждения, состоящие при

Патриархе Всероссийском, не зарегистрированы, и даже канцелярия и архив их

опечатаны и недоступны; церкви закрываются, обращаются в клубы и

кинематографы или отбираются у многочисленных православных приходов для

незначительных численно обновленческих групп; духовенство обложено

непосильными налогами, терпит всевозможные стеснения в жилищах, и дети его

изгоняются со службы и из учебных заведений потому только, что их отцы

служат Церкви". Архиепископ Серафим (Мещеряков) писал митрополиту Антонию,

что Святейший Патриарх Тихон “сильно ослабел и страшно переутомился. Он

часто служит и ежедневно делает приемы. К нему едут со всех концов России.

У него заведен такой порядок: он принимает каждый день не более пятидесяти

человек, с архиереями говорит не более десяти, а с прочими не более пяти

минут. Иногда вследствие изнеможеия принимает лежа на диване. Он сильно

постарел и выглядит глубоким старцем. Около него нет ни Синода, ни

канцелярии. Письменных распоряжений он избегает делать во избежание

осложнений с властями..."

9 декабря 1924 г. на Святейшего обрушилось тяжелое несчастье: был убит

самый близкий ему человек — его келейник Яков Сергеевич Полозов. В покои

Патриарха ворвались бандиты, один из них остановился на пороге, а другой

бросился к Патриарху. Верный келейник стал между бандитами и Святейшим.

Раздался выстрел, и Полозов рухнул на пол. Бандиты выскочили в переднюю и,

прихватив с вешалки шубу, помчались вниз по лестнице. Несмотря на

возражения Тучкова, Патриарх Тихон настоял на том, чтобы останки его

почившего друга были погребены у наружной стены малого Донского собора.

Отпевали почившего 8 епископов и сонм священников, при большом стечении

православных, провожавших в последний путь мученика. В “Известиях” же

появился фельетон “О краже патриаршей шубы”, где не было ни слова о

совершенном при этом убийстве.

Убийство Полозова вызвало самые горестные опасения и предчувсвия, и

Патриарх счел необходимым составить завещание, в котором на случай своей

кончины патриаршие права и обязанности до законного выбора нового

предоставлял высокопреосвященному митрополиту Кириллу, “если же он не

сможет вступить в отправление их, то таковые переходят к

высокопреосвященному митрополиту Агафангелу; если же и ему не представится

возможности осуществить это, то к высокопреосвященному Петру (Полянскому),

митрополиту Крутицкому”.

После убийства Якова Полозова здоровье Патриарха заметно ухудшилось: к

хроническим болезням добавились мучительные приступы грудной жабы. “Лучше

сидеть в тюрьме,— сетовал Патриарх,— я ведь только считаюсь на свободе, а

ничего делать не могу. Я посылаю архиерея на юг, а он попадает на север,

посылаю на запад, а его привозят на восток". Врачи, наблюдавшие Патриарха,

настойчиво советовали ему лечь в больницу. Но когда 13 января Святейший уже

готов был переехать в частную клинику Бакуниной на Остоженке, профессор-

кардиолог Плетнев в последний момент стал умолять его не делать этого, ведь

неизвестно, в чьи руки он попадет.

В клинику Бакуниной Патриарх Тихон приехал на извозчике. Больного положили

в просторной светлой комнате, с видом на сад Зачатьевского монастыря.

Патриарх Тихон привез с собой иконы, поставил их на столик, затеплил пред

ними лампаду. В больничную книгу его записали как гражданина Белавина и

лечили его сама Бакунина, два врача больницы, профессор Плетнев и его

ассистент. В клинике Святейшему Патриарху стало спокойнее, чем в монастыре,

у него даже находилось время на чтение не только духовных книг, но и

Тургенева, Гончарова, писем Победоносцева, однако посетители не оставляли

Святейшего и здесь. Не говоря уже о митрополите Петре и других ближайших

помощниках по управлению Церковью, приходили за благословением, особенно

перед операцией, простые верующие, больные, лежавшие в той же клинике.

Группа рабочих подарила ему сафьяновые сапоги на заячьем меху, которые

очень понравились Патриарху.

20 марта в клинике Бакуниной Патриарху была произведена стоматологическая

операция, которая привела к воспалению десны, глотки и миндалевидной

железы. Общее состояние его заметно ухудшилось, но еще 23 марта / 5 апреля,

за три дня до своей кончины, он участвовал в хиротонии во епископа Сергия

(Никольского) в храме Большого Вознесения на Никитской и произнес

напутственное слово. Тем временем Тучков в переговорах с Синодом требовал,

чтобы Патриарх издал послание, в котором должен был безоговорочно признать

советскую власть и отмежеваться от эмигрантского духовенства, призвав к

этому и верующих. В свою очередь, митрополит Петр, возглавлявший церковную

сторону в этих переговорах, настаивал на том, чтобы власти юридически

оформили положение духовенства, разрешили преподавание Закона Божия и дали

согласие на открытие духовной академии. Переговоры были невероятно

трудными, был выработан проект воззвания, но уговорить Святейшего Патриарха

подписать этот документ оказалось нелегким делом, хотя Тучков с угрозами

требовал, чтобы документ был подписан как можно скорее.

В праздник Благовещения тяжело больной Патриарх вынужден был ехать на

экстренное заседание Синода по выработке окончательного текста документа.

Отредактированный документ митрополит Петр повез Тучкову, а оттуда опять в

клинику на Остоженке. Рукой Тучкова в воззвание были внесены поправки и

дополнения, неприемлемые для Патриарха. Разговор с митрополитом Петром был

мучителен для святителя, и, когда митрополит вышел от больного, ему стало

плохо. Около 10 часов вечера Патриарх Тихон попросил келейника Константина

Пашкевича помочь ему умыться. Вдруг он пошатнулся, сделав рукой движение

как при острой сердечной боли. Келейник предложил поскорее лечь и заснуть.

Тогда Патриарх Тихон “очень строгим, серьезным тоном, к которому я не

привык,— вспоминал келейник,— сказал: “Теперь я усну... крепко и надолго.

Ночь будет длинная, темная-темная”. Больной то бредил, то лежал в забытьи.

Без четверти двенадцать он открыл глаза и начал креститься: “Слава Тебе,

Господи!” — повторил он дважды и поднял руку, чтобы в третий раз осенить

себя крестным знамением. Рука бессильно упала"191. Святой Патриарх Тихон

отошел ко Господу в Благовещение 1925 г., в 23 часа 45 минут, в Москве, в

клинике Бакуниной на Остоженке, на 61 году своей многострадальной и

праведной жизни.

Через неделю после преставления святого Тихона, 15 апреля 1925 г., газета

“Известия” напечатала послание, подписанное Патриархом в день его кончины,

озаглавив его “предсмертным завещанием Тихона” и сопроводив краткой

запиской митрополитов Крутицкого Петра и Уральского Тихона.

Документ этот посвящен теме церковно-государственных отношений:

“В годы великой гражданской разрухи,— говорится в нем,— по воле Божией, без

которой в мире ничто не совершается, во главе Русского государства встала

советская власть, приняшая на себя тяжелую обязанность — устранение жутких

последствий кровопролитной войны и страшного голода. Вступая в управление

Русским государствам, представители советской власти еще в январе 1918 г.

издали декрет о полной свободе граждан веровать во что угодно и по этой

вере жить. Таким образом, принцип свободы совести, провозглашенный

Конституцией СССР, обеспечивает всякому религиозному обществу и в том числе

и нашей православной Церкви права и возможность жить и вести свои

религиозные дела согласно требованиям своей веры, поскольку это не нарушает

общественного порядка и прав других граждан. А поэтому мы в свое время в

посланиях к архипастырям, к пастырям и пасомым всенародно признали новый

порядок вещей и рабоче-крестьянскую власть народов, правительство коей

искренне приветствовали.

Пора понять верующим христианскую точку зрения, что судьбы народов от

Господа устрояются, и принять все происшедшее как выражение воли Божией...

Призываем и церковноприходские общины, и особенно их исполнительные органы

не допускать никаких поползновений неблагонамеренных людей в сторону

антиправительственной деятельности, не питать надежд на возвращение

монархического строя и убедиться в том, что советская власть —

действительно народная рабоче-крестьянская власть, а потому прочная и

непоколебимая... Деятельность православных общин должна быть направлена не

в сторону политиканства, совершенно чуждого Церкви Божией, а на укрепление

веры православной, ибо враги святого православия — сектанты, католики,

протестанты, обновленцы, безбожники и им подобные — стремятся использовать

всякий момент в жизни Православной Церкви во вред ей... Не благо принес

Церкви и народу так называемый Карловацкий Собор, осуждение коего мы снова

подтверждаем и считаем нужным твердо и определенно заявить, что всякие в

этом роде попытки впредь вызовут с нашей стороны крайние меры, вплоть до

запрещения священнослужения и предания суду Собора. Во избежание тяжких кар

мы призываем находящихся за границей архипастырей и пастырей прекратить

свою политическую с врагами нашего народа деятельность и иметь мужество

вернуться на родину и сказать правду о себе и Церкви Божией... Мы объявляем

з ложь и соблазн все измышления о несвободе нашей, поелику нет на земле

власти, которая могла бы связать нашу святительскую совесть и наше

патриаршее слово... Призывая на архипастырей, пастырей и верных нам чад

благословение Божие, молим вас со спокойной совестью, без боязни погрешить

против святой веры, подчиниться советской власти не за страх, а за совесть,

памятуя слова апостола: Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо

нет власти не от Бога,— существующие же власти от Бога установлены (Рим.

13. 1). Вместе с этим, мы выражаем твердую уверенность, что установка

чистых, искренних отношений побудит нашу власть относиться к нам с полным

доверием, даст нам возможность преподать детям наших пасомых Закон Божий,

иметь богословские школы для подготовки пастырей, издавать в защиту

православной веры книги и журналы".

В церковном народе этот документ, названный “Завещанием” Патриарха, вызвал

много недоумений и толков. Высказывались даже сомнения в его подлинности,

авторами называли Тучкова с помощниками. До сих пор некоторые церковные

публицисты и историки отвергают ринадлежность его Патриарху Тихону. Их

версия происхождения документа такова: проект послания с внесенными в него

поправками Тучкова митрополит Петр передал Патриарху Тихону в день его

кончины с тем, чтобы тот подписал его. Но, несмотря ни на какие уговоры,

Святейший своей подписи на этой бумаге не поставил. Тучков же взял и

напечатал документ в уверенности, что митрополит Петр не станет

протестовать против фальшивки, зная, что в этом случае его ждет суровая

расправа. Митрополит Петр не отважился публично разоблачить мошенника не из

страха за себя, а по соображениям заботы о благе Церкви.

Но эта гипотеза неубедительна, главный ее аргумент представляется весьма

наивным. Заключается он в том, что Патриарх при жизни никогда не проявлял

ни малейшего сочувствия советской власти, что из бесед с ним было ясно, что

он считает эту власть чуждой народу. С завещанием сопоставлять надо,

разумеется, не то, что Патриарх говорил собеседникам с глазу на глаз, а его

публичные послания и воззвания. Ничего решительно нового в этом завещании,

в сравнении с другими документами, изданными Патриархом после 1923 г. об

отношениях Церкви и государства, нет. Утверждения же, что прежде Патриарх

ни единым словом не высказывал осуждения заграничным иерархам (такое

утверждение делает протопресвитер Василий Виноградов) вовсе неосновательно.

Карловацкий Собор и карловацких архиереев Патриарх Тихон осуждал и до 1923

г., даже до своего заключения под стражу.

Весомее другой, часто высказываемый довод против подлинности “Завещания” —

отсутствие каких бы то ни было ссылок на него в “Декларации” митрополита

Сергия, изданной в 1927 г., где, казалось бы, весьма уместно было на него

сослаться, хотя бы по явному сходству мыслей, выраженных в “Завещании” и

“Декларации”. Но, возможно, непопулярность этого документа среди церковного

народа побудила митрополита Сергия отказаться от столь на первый взгляд

легкого и надежного обоснования своей позиции положениями, выраженными в

“Завещании” глубоко чтимого народом усопшего Патриарха.

Наконец, один из самых острых доводов авторов, считающих “Завещание”

подделкой Тучкова, заключается в указании на небывалый титул, выставленный

в его заголовке: “Божиею милостию, Тихон, Патриарх Московский и всея

Российския Церкви” вместо “всея России”. Несомненно, это было ошибкой не

работников известинской типографии, а скорее, редакции “Известий” или даже

самого Тучкова.

Очень может быть, что “Завещание” украшают не только вставки, которые с

болью в сердце приняты были Патриархом, но и те, что Тучков самочинно внес,

когда документ был уже подписан. Но уверения митрополитов Петра, Тихона и

Серафима в подлинности документа, отсутствие каких бы то ни было протестов

со стороны митрополита Петра как преемника почившего Патриарха против

публикации его в том виде, в каком документ помещен в газете, заставляют

думать, что эти возможные вставки не меняют существенно содержания

документа.

Авторы, опровергающие подлинность документа, ссылаются еще и на то

обстоятельство, что “Завещание” не было оглашено на совещании российского

епископата в день погребения Патриарха, когда вскрыто и зачитано было его

распоряжение о преемнике Местоблюстителе. Существует версия, объясняющая

это упущение митрополита Петра, которая еще больше запутывает дело и дает

дополнительный аргумент тем, кто ошибочно оспаривает подлинность

“Завещания”. Посетив Москву, митрополит Елевферий (Богоявленский) беседовал

с митрополитом Тверским Серафимом (Александровым) о происхождении

“Завещания” Патриарха Тихона и изложил факты, ставшие ему известными, в

книге “Неделя в Патриархии" так: митрополит Петр при последнем посещении

Святейшего Патриарха получил от него два пакета. Один он вскрыл, а другой

по случайности забыл посмотреть. Но спустя некоторое время после погребения

Патриарха пакет был нечаянно обнаружен митрополитом Петром, вскрыт и

найденный документ немедленно предъявлен Тучкову, а тот предложил

напечатать его в “Известиях”. Это объяснение, основанное на странной

забывчивости митрополита Петра, как справедливо полагает протопресвитер

Василий Виноградов, “натянуто, маловразумительно и похоже на сказку”.

Митрополит Серафим запутывал дело для того, чтобы скрыть непосредственное

участие в создании и публикации этого документа вездесущего Тучкова,

который, кстати, узнав о кончине Патриарх, в восторге потирал руки и

приговаривал: "Хороший был старик! Надо похоронить его поторжественнее”.

Отвлекаясь от вопроса о подлинности “Завещания”, необходимо подчеркнуть,

что издание его было чуть ли не единственной возможностью улучшить условия

существования Церкви в Советском государстве. Святейший Патриарх Тихон не

захотел и не смог устраниться от неблагодарных трудов по выработке такой

линии Церкви в отношениях с враждебной ей государственной властью, которая

помогла ей выжить.

Русская церковь пережила множество потрясений, множество потерь, в 20-е

годы она почти полностью потеряла свою власть, благодаря мощной

дискредитации со стороны большевиков. А коммунистическая партия закрепила

за собой монополию на духовную жизнь общества и приступила к реализации

воспитания «нового человека» и новой пролетарской интеллигенции.

-----------------------

БОЛЬШЕВИКИ И ЦЕРКОВЬ

ИСТОРИЯ РУССКИЙ ЦЕРКВИ

Гущин Михаил

Школа №46

Страницы: 1, 2, 3