Проблема культурно-исторических взаимоотношений Москва-Петербург и их отражение в социально-философских, публицистических и художественных текстах

каким городом, по его мнению, все будущее России?

Славянофилы как уже было выше сказано, пытались в неурядицах России

обвинить Петра I и все его начинания. Вот, что по поводу деятельности Петра

I пишет Чаадаев в противовес славянофилам: «Было время, когда я, как и

многие другие думал, что тот великий катаклизм, который мы именуем Петром

Великим, отодвинул нас назад, вместо того чтобы продвинуть вперед.

Ознакомившись с делом ближе, я изменил свою точку зрения. Теперь я уже не

думаю, что Петр Великий произвел над своей страной насилие, что он в один

прекрасный день похитил у нее национальное начало, заменив его началом

западноевропейским, что, брошенное в пространство этой исполинской рукой,

мы попали на ложный путь, как светило, затерявшееся в чужой солнечной

системе, и что нам нужен в настоящую минуту какой-то новый толчок

центростремительной силы, чтобы мы могли вернуться в нашу естественную

среду.

Конечно, один этот человек заключал в себе целый революционный

переворот, и я далек от того, чтобы это отрицать, однако и этот переворот,

как и все перевороты в мире, вытекал из данного порядка вещей. Петр Великий

был лишь мощным выразителем своей страны и своей эпохи. Поневоле

осведомленная о движении человечества, Россия давно признала превосходство

над собой европейских стран, особенно в отношении военном, утомленная

старой обрядностью, прискучив одиночеством, она только о том и мечтала,

чтобы войти в великую семью крестьянских народов; идея человечества уже

проникала во все поры ее существа и боролась в ней не без успеха с

заржавевшей идеей почвы. Словом, в ту минуту, когда вступил на престол

великий человек, призванный преобразовать Россию, страна не имела ни чего

против этого преобразования: ему пришлось только приложить вес своей

сильной воли, и чашка весов склонилась в пользу преобразования.

Я слишком хороший русский, я слишком высокого мнения о своем народе,

чтобы думать, что дело Петра увенчалось бы успехом, если бы он встретил

серьезное сопротивление своей страны. Я хорошо, знаю, что вам скажут

некоторые последователи новой национальной школы – «потерянные дети» этого

учения, которые является ловкой подделкой великой исторической школы

Европы; они скажут, что Россия, поддавшись толчку, сообщенному ей Петром

Великим, на момент отказалась от своей народности, но затем вновь обрела ее

каким-то способом неведомым остальному человечеству, но краткое размышление

покажет нам, что это – лишь громкая фраза неуместно заимствованная на той

податливой растяжимой философии, которая в настоящее время разъедает

Германию и которая считает, что, объяснила все, если формулировала какой-

нибудь тезис на своем странном жаргоне. Правда, что Россия отдала в руки

Петра Великого свои предрассудки, свою дикую спесь, некоторые остатки

свободы ни к чему ей не нужны, и ни чего больше – по той простой причине,

что никогда народ не может всецело отречься от самого себя, особенно ради

странного удовольствия, сделать с новой энергией прыжок в свое прошлое –

странная эволюция, которую разум человека не может постичь, а его природа

осуществить» /50/.

Таким образом, Чаадаев утверждает, что сближение России с Европой и

приобщения ее к европейской культуре было вполне естественным процессом,

так как она давно признала превосходство над собой европейских стран. А

Петр I был всего лишь мощным выразителем своей страны и своей эпохи и народ

ему помог и поддержал его начинания.

Один из лидеров славянофильства – А. Хомяков довольно много в своих

сочинениях размышлял о Московском периоде русской истории и культуры, при

этом постоянно сравнивая его с предыдущем периодом (Киевская Русь) и

последующим («Петербургский»).

Москва, по его мнению, по сравнению с другими, старыми городами была

городом новым, не имеющем прошедшего, не представляющей никакого

определительного характера, смешением разных славянских семей и это ее

достоинство.

Цитата не введена в текст! «Она совместила в тесном союзе

государственную внешность и внутренность, и вот тайна ее силы. Наружная

форма для нее уже не была случайною, но живою, органическою, и торжество ее

в борьбе с другими княжениями было, несомненно. Как скоро объявила она

желание быть Россиею, это желание должно было исполниться, потому что оно

выразилось вдруг и в князе, и в гражданине, и в духовенстве, представленном

в лице митрополита. Новгород устоять не мог, потому что идея города должна

была уступить идее государства; князья противиться долго не могли, потому

что они были случайностью в своих княжествах; областная свобода и зависть

городов, разбитых и уничтоженных Монголами, не могли служить препоною,

потому что инстинкт народа, после кровавого урока, им полученного,

стремился к соединению сил, а духовенство, обращающееся к Москве, как к

главе Православия Русского, приучала умы людей покоряться ее благодетельной

воли.

С Петром начинается новая эпоха. Россия сходится с Западом, который до

того времени был совершенно чужд ей. Она из Москвы выдвигается на границу,

на морской берег, чтобы быть доступнее влиянию других земель, торговых и

просвещенных. Но это движение не было действием воли народной; Петербург

был и будет единственным городом правительственным, и, может быть для

здорового и разумного развития России не осталось и не останется

бесполезным такое разъединение в самом центре государства. Жизнь власти

государственной и жизнь духа народного разъединились даже местом их

сосредоточения. Одна, из Петербурга, движет всеми видимыми силами России,

всеми ее изменениями формальными, всею внешнею ее деятельностью; другая

незаметно воспитывает характер будущего времени, мыслей и чувства, которым

суждено еще облечься в образ и перейти из инстинктов в полную, разумную

деятельность.

Таким образом, вещественная личность государства получает решительную

и определенную деятельность, свободную от всякого внутреннего волнения, и в

то же время бесстрастное и спокойное сознание души народной, сохраняя свои

вечные права, развивается более и более в удалении от всякого временного

интереса и от пагубного влияния сухой практической внешности» /47/.

Мы видим, что А. Хомяков не согласен с П. Чаадаевым говоря, что

движение на Запад не было действием воли народной. Петербург он считает

городом правительственным, а Москву – городом народным.

Введи цитату в текст! «История России, представляет три, довольно

резко отделенных периода. Первый есть период Киевской Руси. Тогда уже

великая наша земля представляла сильные начала единства: единства веры и

церковного управления, и единства правящего рода. Род признавал главою

своею старшего из своих членов, сидящего «во стольном городе, во Киеве»;

ему подчинялись младшие, и в этом подчинении заключалось политическое

единство. Русская земля была тогда союзным государством. Это время уделов.

Но внутренние единство земли еще не существовало, не проникало в его

организм. Рыхла связь между областями. Нужда в общей Русской речи еще не

могла быть сознаваема. Законы внутреннего развития и уроки, данные нам

внешним, приготовили начало нового полного единства. Выступила на

историческое поприще Москва. Под свой стяг стянула она мало помалу всю

Великую Русь; в ней узнали свою силу наши предки, Русь прежних веков. До

Москвы Русь могла быть порабощена, Русский народ мог быть потоптан

иноземцем. В Москве узнали мы волю Божию, что этой Русской земли никому не

сокрушить, этого Русского народа никому не сломать. Слово Московское

сделалось общим Русским словом».

Таким образом, автор признает за Москвой объединяющее начало. Далее он

говорит, что с началом XVIII-го века наступает новая эпоха. Государственная

власть переместилась в другую область, область новую.

«Старина обратилась в воспоминание, прошлое прошло» /47/.

Хомяков удивляется по поводу того, что все европейские страны имеют

одну столицу, а Русская земля имеет две столицы. Одну он называет

государством (Петербург) а другую «жизнью народной» (Москва).

«Наши мыслительные соседи, Немцы, уже заметили и внесли в науку, как

несомненное деление права на право личное, право общественное и право

государственное. Деление права соответствует, без сомнения, делению самих

жизненных отправлений, трем областям деятельности: частной, общественной и

государственной. Между первой и последней, т.е. между частной и

государственной лежало бы бездна, если бы эта бездна не была наполнена

общественной деятельностью. В целом мире все сферы деятельности частной

одинаковы и одинаково бесцветны: для нее совершенно все равно, какое

государство ее охраняет и обеспечивает, только бы охраняла и обеспечивало.

Не такова деятельность общественная. Выходя из жизни частной, она выражает

все оттенки, и особенности земли и народа и обуславливает государство,

делая его таким, а не иным; она дает ему право, она налагает на него

обязанность быть самостоятельным, выделиться и других государств. С ее

уничтожением, если бы такое уничтожение было возможно, государство теряет

всю свою силу; оно падает и не может не падать, потому что уже не имеет

причины быть, потому что собственно – личное деятельность всегда равнодушна

к охраняющему ее государству, лишь бы охраняла ее. Она должна пасть по

справедливости, потому что человек, лишенный одного из законных своих

наследий, - жизни общественной, - будет естественно примыкать к какому-

нибудь другому государству, в котором она свое наследие находит вполне:

ибо, в своей частной деятельности, человек есть только лицо опекаемое или

оберегаемое, в жизни же общественной – он зиждетель, и в известной мере

деятель и творец исторических судеб» /47/.

Однако государство так же оказывает влияние на общественную

деятельность. «Государство, внешнее выражение живого народного творчества,

охраняет его от всякого внешнего насилия, от всякого внутреннего временного

потрясения, могущего нарушить его законный и правильный ход. Без него

область деятельности общественной была бы невозможна; ибо она была бы

беззащитною перед напором других народов, вооруженных государственными

силами, и невозможною внутри самой себя, потому что, по несовершенству

человеческому, она бы постоянно нарушалась всякими личными злыми страстями,

требующими принудительной силой для своего укрощения, между тем как сама

область общественной деятельности, по своему коренному характеру, есть

только область мысли, мира и добровольного согласия. И так, говорю я, свято

и высоко призвание государства, хранящего жизнь общественную и

обуславливающую ее возможность. Как живой органический покров охватывает

оно ее, укрепляя и защищая от всякой внешней невзгоды, растет с нею,

видоизменяясь, расширяясь и прилаживаясь к ее росту и к ее внутренней

видоизменениям. Чем более в нем мудрости и знания своих собственных выгод и

своего собственного значения, с тем большею чуткостью слышит оно, с тем

большею ясностью видит оно все разнообразия жизни общественной, с тем

большею гибкостью прилаживается оно к ее формам и к ее историческому росту,

охватывая ее как бы живою бронею и постоянно укрепляя ее живыми силами.

Таково отношение государства в жизни общественной, - государство его

нормальном и здоровом развитии. История учит нас, что в болезненных

явлениях, предшествующих падение народов, эта деятельность извращается и

ищет какого-то развития отдельного, враждебного народной жизни и,

следовательно, невозможного. Живой покров обращается в какую-то сухую

скорлупу, толстеть и по-видимому крепнуть от оскудения и засыхания

внутреннего живого ядра; но в то же время он действительно засыхает,

дряхлеет и, наконец, рассыпается при малейшем ударе. Это какой-то

исторический свищ, наполненный прахом сгнившего народа. В других

органических формах мы замечаем, что область частной деятельности,

рассыпанная в ровной мере по всему пространству государства, не требует и

не может иметь центра. Область деятельности государственной необходимо

требует крепкого сосредоточения, и оно имеет его на Руси. Почтительно

скажем мы об нем: «ему же честь, честь». Наконец, духовная деятельность

общества, развиваясь, созидает себе местные центры, и потом, для полного

своего собора, для полной мысленной беседы, совокупляется в одно живое

сосредоточение. Мне кажется, что такова Москва, таково ее живое и

официально – признанное значение. Вот почему сохраняет она свое имя

столицы». Цитата не введена и не завершена!

Именно в Москве, по его мнению «постоянно совершается серьезный размен

мыслей, в ней созидаются формы общественных направлений. «Конечно, и

великий художник, и великий мыслитель могут возникнуть и воспитаться в

каком угодно углу Русской земли; но составиться, созреть, сделаться

всеобщим достоянием, мысль общественного может только здесь. Русский, чтобы

сдуматься, столковаться с Русскими обращается к Москве. В ней, можно

сказать, постоянно нынче вырабатывается завтрашняя мысль Русского общества»

//.?

В качестве подтверждения своим словам он приводит в пример наше

просвещение. Все убеждения, по его мнению, более или менее охватывавшие

нашу жизнь, возникали в Москве. Хомяков считает интересным тот факт, что

везде общественное сосредоточение совпадает с центром государственным, у

нас же нет; или иначе: везде одна столица, а у нас две.

«Москва не может соперничать ни с одной из столиц Европы. Она, город

невеселый; но эта внешняя не веселость столичной жизни не имеет ничего

общего с истинною, светлою, внутреннею веселостью жизни разумной: она

собственно принадлежит только столицам и никогда не может принадлежать

всему народу, всей стране, какой бы то ни было. Москва может обойтись без

того, без чего обходится Русская земля. Правда и то, что постоянная тревога

жизни практической будит мысль и дает ей какую-то особенную бойкость и

подвижность» /47/. ?

Таким образом, автор пытается донести до читателя, что Москва играет,

огромное значение для Русской земли. Это город – общественного

сосредоточения, а значит город, который несет в себе объединенное начало.

«Москва не перестала и ни когда не перестанет быть общественной

столицей Русской земли». ?

В публицистике также довольно активно обсуждалась данная тема. В 1847

году Хомяков в статье «О возможности русской художественной школы»,

отстаивал идеи народности русского художества, полемизировал с Белинским:

«Петербургские журналы объявляет во всеуслышанное, что народность не в

бороде и не в зипуне», однако не доказано, что фрак разумнее или удобнее

зипуна». К. Аксаков, резко критиковал опубликованную в петербургском

сборнике «Вчера и сегодня» повесть князя ? Одоевского «Сиротинка»,

демонстрировавшую превосходство «питерского воспитания над деревенским»:

люди, «которые, будучи одеты в европейское платье и, заглянув в европейские

книги, выучившись болтать на чужом языке и приходить, как следует, в

заемный восторг от итальянской оперы, подходят с указкою к бедному

необразованному народу» /18/.

Особый интерес представляет позиция В. Белинского. Первые впечатления о

столице критик иронически описал в письме Боткину. «Питер – город знатный.

Нева – река пребольшущая, а петербургские литераторы – прекраснейшие люди

после чиновников и господ офицеров. Мне очень, очень весело…» И далее,

рассуждал как истинный москвич: «Да и в Питере есть люди, но это все

москвичи, хотя бы они и в глаза не видали белокаменной. В Питере только

поймешь, что религия есть основа всего и что без нее человек – ничто, ибо

Питер имеет необыкновенное свойство оскорбить в человеке все святое. Но все

же Белинский не мог устоять перед эстетическим обаянием города: «Невский

проспект – чудо, так что перенес бы его да Неву, да несколько человек в

Москву». ?

Во второй половине XIX века публикуется ряд работ, в которых также

затрагивается вопрос о деятельности Петра Великого и обнаруживается явное

противопоставление Петербурга Москве.

В 1869 году в Москве выходит книга И. Данилевского «Россия и Европа».

Прямой оценки городов Данилевский не дает, однако резко критическое

отношение его к культурной политике Петра прослеживается. В результате этой

деятельности, по мнению автора, не выросло ничего ни своего, ни

чужеземного. Данилевский не приемлет новые формы архитектуры, живописи и

выражает типично славянофильское восприятие - точнее, неприятие Петербурга.

Также довольно критично отнесся к Петербургу и другой московский

мыслитель конца XIX века – Н. Федоров. Его главная идея - воскрешение отцов

- была не просто фантазией, но доведенным до крайности традиционализмом,

поклонением прошлому, к которому человечество «должно возвратиться».

Верность традициям он считал национальной особенностью русского народа, а

прогресс - приметой цивилизации. Отсюда и различия между Москвой – «органом

падшей Византии» и Петербургом – «органом прегордого Запада». Ошибка

петербургского периода заключалась в том, - разъяснил философ, - что он

свободу поставил на место долга к отечеству, который в прошлом состоял в

военной защите Европы от нашествия с Востока, а ныне – в «превращении

кремлей в музеи» для воспитания людей в духе преданности заветам отцов при

«устранении самих причин и поводов к войнам». ? Как мы видим, общим в этих

концепциях является противопоставление Москвы и Петербурга как символов

истинного и ложного путей развития отечественной культуры, попытка

закрепить за Москвой или Петербургом знак или «правильного», или

«неправильного» движения и осуществления своего национального пути,

специфики национального характера.

Таким образом, мы можем говорить о том, что, антитеза Москва-Петербург

набирает широкий оборот в русской философской и публицистической мысли XIX

века. В лице Москвы и Петербурга спорили две школы: славянофилы

(московская) и западники (петербургская). За Москвой признавалась сила

«охранительная», традиционная, за Петербургом – преобразовательная,

цивилизационная. Проблема Москва-Петербург стала ключевой в осмыслении

прошлого и будущего России. Славянофилы пророчили Петербургу скорую гибель,

обвиняя его в противовес Москве в европеизме и отходе от народа. Западники

же наоборот попытались взглянуть на основание Петербурга и деятельность

Петра как на естественный, органичный процесс, спасительный для всей

России. Данный спор подготовил основательную базу для дальнейшего

осмысления социокультурной и исторической роли городов в культурной жизни

России.

1.2. Москва - Петербург в современной культурологической мысли

В культурологических науках существует значительное количество работ

посвященных Москве и Петербургу. Попробуем обратиться к двум наиболее

известным работам, которые в какой-то мере отражают культурологический

аспект проблемы. Автором первой работы является

К.Г. Исупов, который пытается проследить эволюцию образов Москвы и

Петербурга в русской культуре XVIII-XX веков. К. Исупов интегрирует в своем

исследовании различные работы писателей, публицистов посвященных проблеме

Москва-Петербург.

? откуда взялся? Бицентризм по его мнению не является исключительным

свойством отечественной истории. Это, скорее, норма, в которой отражена

диалогическая природа всякого подлинно культурного исторического

пространства: «Как «Мюнхен/Берлин» для Г. Гейне или «Любек» для Т. Манна,

так и Москва/Петербург для бесчисленного множества русских авторов

оказались кардинальной жизненной осью: типом мировоззрения, формой

культуры, мировоззренческим итогом выбора, стилевым поведением, религиозной

и этноязыковой доминантой» /17/. Или так вводится цитата, или: после нее»,

- пишет (утверждает и тд.) автор работы, полагает исследователь.

Историко- культурная интрига соперничества двух русских центров

состояла в глубоко творческом характере их партнерства. Естественно

растущая Москва противостоит в мире ценностей русской культуры рационально

организованному Петербургу. Антитеза органического и неорганического, в

контексте которой разворачивается почти трехвековой диалог столиц,

отразилась в описании Москвы и Петербурга. В частности Петербург, был

отнесен апокалиптикой. Она стала ведущим смысловым элементом

«петербургского мифа».

Репутация беззаконного града накапливалась постепенно и ближайшим

генетическим образом связана с восприятием Петра I как Антихриста.

Беспрецедентная реформация социального уклада, крушение традиционных картин

мира и мира религиозных ценностей, резко изменившееся качество

исторического времени (оно катастрофически убыстрилось), – эти следствия

дела Петрова вполне естественно активизировали архаический стереотип

«подменного» царя, государя-самозванца. Мифология самозванства, которой

раскольники отреагировали на новации Петра Великого, целиком вошла в

ценностный мир новой столицы, отмеченной сатанински чуждым обликом.

Чем чаще припоминали москвичи о Москве – Третьем Риме, тем больший

ужас внушала с дьявольской помощью из ничего возникшая новая столица,

грозившая обернуться Римом Четвертым. В борьбе за «римские» приоритеты

Москва со временем обретает новую мифологию, - контексты «Города-Феникса»,

в котором осмыслялась в XIX веке послепожарная Москва. Восстающая из пепла

Москва надолго заняла внимание всего мира, как отметил Герцен в памфлете

«Москва и Петербург». Москва осмысляется как «Город-Феникс», то есть город,

способный к восстанию из пепла, и в этом бесконечном возрождении имеющий

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6