Пограничные конфликты озера Хасан

Пограничные конфликты озера Хасан

Министерство общего и профессионального

образования РФ.

Пограничный конфликт

в районе озера

Хасан в 1938г.

экзаменационный

реферат по всемирной

истории

ученика: Яковлева

Олега

Учитель: Капустина Л. В.

Владивосток

1999

Оглавление

| |введение |Стр. 3 |

|Глава I |оценка хасанских событий зарубежными и отечественными |Стр. |

| |учёными | |

|Глава II |Советско-японские отношения: 20 – 30-е гг. |Стр. |

|глава III |Вооружённый конфликт в районе озера Хасан |Стр. |

| |заключение |Стр. |

| |список используемой литературы |Стр. |

Введение.

Проживая на Дальнем Востоке, я невольно интересуюсь историей своего

региона. Тем более, что в прошлом году отмечалось 60- лет со дня событий в

районе озера Хасан. А в учебниках истории этому конфликту просвещенны пара

строчек . И конечно хочется узнать по подробнее про это первый современ1917

года первый серьезный инцидент в районе оз. Хасан.

Найти научную литературу по этому вопросу вполне реально. Знакомясь с

работами следующих авторов (А. П. Деревянко, Е. В Версицкой, Г. Ф.

Захаровой и др.). Я понял, что не все еще точно и рассказано и в частности

политико-экономические отношения предшествующих Хасанским событиям.

Японские и американские исследователи если и не оправдывают

откровенно акции Японии, то все же зарождают у читателей неуверенность в

правомочности действий советской стороны. Однако советские ученные имеют

свою противоположную точку зрения. С которой я согласен. И именно эти

противоречия говорят о том, что не все еще изучено на 100% по этому

вопросу.

оценка хасанских событий зарубежными и

отечественными учёными

Со времен Хасанских событий прошло 60 лет. Они уже принадлежат истории,

которая всегда готова преподнести полезные уроки и обогатить нас

необходимым опытом.

Вооруженная провокация японской военщины продолжалась недолго менее двух

недель, но факты свидетельствуют, что она носила отнюдь не спонтанный

характер, а была заранее спланирована и подготовлена. Еще в начале июня

1938 г. японские пограничные войска западнее озера Хасан были усиленны

полевыми войсками, сосредоточенными ранее на восточном берегу реки

Туманная. К моменту боёв армейское командование бросило в район высоты

Заозёрной дислоцированную в Корее дивизию (численностью около 10 тыс.

человек), дивизион тяжёлой артиллерии около 2 тыс. солдат Квантунской

армии. Во главе этой группировки стоял полковник Исаму Нагаи, член

националистического «общества Сакура», активный участник захвата Северо-

восточного Китая в 1931 г.

Хасанские события нельзя рассматривать в отрыве от конкретно-исторической

обстановки внутри Японии и её внешней политики. Они являются одним из

звеньев в цепи внешнеполитической стратегии в 1930 – 1940-х гг. и отвечали

определённым целям правящей верхушки страны. Вплоть до поражения Второй

Мировой войны экспансионистская политика Японии определялась военно-

феодальным характером японского империализма, его особой агрессивностью. На

протяжении многих десятилетий промышленного развития страны теснейшим

образом переплеталась с войнами и экспансией чужеземных территорий.

Монополисты военного производства, крупные концерны «Мицуи», «Митцубиси» и

«Сумитомо» в самой Японии, «Кухара» в Манчжурии, «Ясуда» в Корее, всё

больше наживались на военных заказах, жесточайшей эксплуатации колоний и

собственного народа, и, конечно, поощряли и подталкивали милитаристские

круги к расширению агрессии.

Вместе с тем, экономика Японии, ориентированная на колониальный рынок и на

экспансию Азии, приобретало всё более однобокий характер, за исключением

военных отраслей: тяжёлая промышленность серьёзно отставала от уровня

западноевропейских стран и США (в том числе, заметным было отставание в

автомобиле- и авиастроении, химической промышленность и др.). Кроме того, в

Японии не было собственных ресурсов топлива и промышленного сырья.

В период с 1930 – 1940-х гг., когда Япония развязала военные действия в

Манчжурии, а затем в других районах Китая, проблема относительно финансовой

слабости и зависимости японской промышленности от внешних источников сырья

и топлива стояли достаточно остро.

В Токио хорошо понимали, что даже весьма ограниченные военные потребности

Японии более чем на половину удовлетворялись ввозом англо-американской

хозяйственной продукции, зависели от неё. В условиях затягивающейся войны в

Китае и продолжающихся переговоров с Германией и Италией о заключении

тройственного союза, (который хотя и носил, в основном антисоветский

характер, но в то же время был направлен против буржуазно-демократических

государств Запада), правящие круги Японии опасались усиления недовольства

со стороны Англии и США.

Провозглашая жесткую линию в отношении Советского Союза, они рассчитывали

вызвать одобрение предполагаемых союзников — Германии и Италии, и смягчить

возникающие осложнения и разногласия с Англией и США.

На протяжении 1930-х годов планы подготовки войны против СССР являлись

одним из основных элементов военной политики, страну захлестывала

антисоветская пропаганда, принимавшая откровенно истерический характер.

Подготовка к войне с СССР обосновывалась задачами «национальной обороны»,

под которой подразумевалась не только физическая оборона Японии, но также

защита «кодо», т. е. «императорского пути». Официальная пропаганда

неустанно убеждала японский народ, что Советский Союз угрожает не только

территориальной целостности Японии, но и ее политическому и

государственному устройству. В апреле 1933 года Судзуки, в то время

работавший в бюро военных дел, говорил о СССР, как об абсолютном враге,

потому что, по его словам, СССР стремится к уничтожению национальной

структуры Японии[1].

Но истинные цели японского империализма достаточно откровенно были раскрыты

в многочисленных секретных документах, архивах правительства, обнаруженных

и представленных после войны в Токийском трибунале.

Касахара Юкио, японский атташе в Советском Союзе, в секретном докладе для

генерального штаба весной 1931 года высказывался за войну с СССР и писал о

ее целях следующее: «... мы должны продвинуться, по крайней мере, до озера

Байкал... Если мы остановимся на линии озера Байкал, империя должна будет

решиться и быть готовой рассматривать дальневосточные провинции, которые

она захватит, как часть собственной территории империи»[2]...

Двумя годами позже, в 1933-ем году генерал Араки, бывший тогда военным

министром, заявил на совещании губернаторов префектур, что «Япония должна

неизбежно столкнуться с Советским Союзом. Поэтому для Японии необходимо

обеспечить себе путем военных захватов территории Приморья, Забайкалья и

Сибири»[3].

Во время перекрестного допроса на Токийском трибунале Ю. Касахара объяснил,

что в генеральном штабе «между начальниками отделов и отделений

существовала договоренность о том, что подготовка к войне с Россией должна

быть завершена к 1934 году»[4].

Таким образом, вооруженная провокация Японии в районе озера Хасан в августе

1938 года и более крупная — летом 1939 года на реке Халхин-Гол /МНР/

явились, с одной стороны, проверкой боевой способности Квантунской армии, с

другой были вызваны военно-политическими соображениями дезориентации США и

Англии, обеспокоенных эскалацией японской агрессии в Китае. И, наконец, это

была дань секретным соглашениям с фашистскими союзниками — Германией и

Италией.

Поражения японской армии на оз. Хасан и р. Халхин-Гол объяснялись в

японской пропаганде «агрессивностью коммунистической России и

неподготовленностью Маньчжоу-Го к отражению нападения со стороны советских

и монгольских войск. Некоторые военные обозреватели пытались взвалить вину

за большие потери и в целом за военную неудачу на Хасане и Халхин-Голе на

«вышедших из подчинения генерального штаба в Токио генералов и офицеров

Квантунской армии».

На международном процессе над главными японскими военными преступниками,

проходившем в Токио в 1946-1948 гг., был сделан вывод о том, что нападение

в районе оз. Хасан, которое планировалось и было осуществлено с

использованием значительных сил, нельзя рассматривать как простое

столкновение между пограничными патрулями. Токийский трибунал считал также

установленным, что военные действия были начаты японцами и носили явно

агрессивный характер.

После войны материалы, документы, решение и само значение Токийского

трибунала в зарубежной историографии интерпретировались по-разному.

Соответственно неоднозначно и противоречиво были оценены и непосредственно

хасанские события, и вообще советско-японские отношения накануне и в годы

Второй Мировой войны. В исследованиях консервативных японских историков,

посвященных событиям минувшей войны, как правило, резко критикуются все

справедливые решения Токийского трибунала.

Правомочность союзных держав судить в лице Японии одного из агрессоров и

зачинщиков Второй Мировой войны не признается. Любые, самые обоснованные и

подкрепленные серьезными документами обвинения в адрес Японии отметаются.

Ярким примером могут служить статьи японских исследователей Онума Ясуоки и

Митио Такэяма, опубликованные в журнале «Jopan Echo» № XI, 1984 г., под

названиями: «Над правосудием победителей» и «Проблемы Токийского

трибунала»[5].

Митио Такэяма пишет, что одно из обвинений трибунала, предъявленное Японии

и касающееся ее агрессивных действий против СССР, не имеет под собой

никакой основы. Он заявляет, что вообще сам факт выдвижения подобного

обвинения Японии свидетельствует о неправомочности данного суда. В своей

статье он (никак не подтверждая и не анализируя), в чисто декларативной

форме навязывает читателям мысль о том, что Япония никогда не нападала на

Советский Союз, а после заключения пакта тем более придерживалась взятых на

себя обязательств. Он обрушивается с яростной критикой и обвинениями в

адрес СССР, высказывая сожаление, что некоторые японские ученые не

разделяют его взгляды на суть вступления СССР в войну с Японией. А в

заключение утверждает, что участие советской стороны в войне с Японией

явилось, якобы, местью за японскую войну 1904-1905 гг. и сибирскую

экспедицию 1918-1922 гг. (под которой следует понимать вооруженную

интервенцию Японии против советской республики на Дальнем Востоке и

Сибири).

В отличие от Митио Такэяма Онума Ясуоки менее эмоционален и более осторожен

в своих посылках. Но, считая своим долгом оправдывать любые агрессивные

акции Японии (в том числе и против СССР), он, так же как и Митио Такэяма,

вопреки исторической реальности обрушивается с критикой и необоснованными

претензиями на СССР. В частности, Онума считает, что вступление Советского

Союза в войну с Японией, даже если иметь в виду, что Япония первая

совершила неправомочные акции, должно было быть рассмотрено Токийским

трибуналом. Собственно, взгляды указанных исследователей в значительной

степени типичны для консервативного направления японской историографии. Они

столь же необъективны, сколь утилитарны, и, тем не менее, имеют

распространение в определенных кругах, пользуются пониманием и поддержкой у

наиболее правой части японского общества.

Позиции либеральных ученых были несколько отличны от консерваторов.

Например, известный японский историк Иэнага Сабуро в своей объемной

монографии «Тихоокеанская война», изданной в 1968 году в Токио

издательством «Иванами сётэн», подчеркивает, что японская армия давно

стремилась к нападению на Советский Союз. «Японские вооруженные силы,—

пишет С. Иэнага, — после Мукденского инцидента (начало войны в Манчжурии)

прошли через Северную Манчжурию и приблизились к русской границе». Вместе с

тем он указывает, что источником «трений и многих печальных разногласий»

между СССР и Японией послужила спорность границ, хотя ничего спорного в

границе, обозначенной в соответствующих русско-китайских документах,

предъявленных японским дипломатам, не было, что и подтвердилось

впоследствии Токийским трибуналом.

С. Иэнага признает, что «сражения у Чжанкуфэна (так по-китайски называется

район сопки Заозерной) явились провокацией со стороны Японии, разведкой

боем, чтобы проверить намерения русских перед осуществлением Уханьского

наступления на юге»[6]. С. Иэнага также отмечает, что документами было

подтверждено отсутствие у СССР планов атаковать японскую армию, последняя

могла, таким образом, действовать в Китае без страха и получить удар с

тыла. Автор идёт ещё дальше и даже признаёт действия Японии военным

преступлением в связи с нарушением ею международного права.

Но все свои справедливые выводы С. Иэнага сводит на нет последующими

рассуждениями о том, что военные действия Японии у сопки Заозерной являлись

не только нарушением международного права, но, главное, — нарушением устава

самой японской армии. И далее он утверждает, что всё дело, оказывается, в

командире 19-й дивизии Одака Камэдзо, который нарушил прямой указ

императора и в своё оправдание предоставил Токио ложную информацию, о

контратаке, якобы, в ответ на первый удар русских. Автор даже приводит

статьи устава о превышении власти и неподчинении приказам, которые, по его

мнению, как раз соответствуют рассмотренным событиям.

Рассуждения и выводы С. Иэнага соответствуют взглядам наиболее влиятельного

направления японской историографии — либерального. Для историков-либералов

характерно не отрицать уже доказанные факты, но интерпретировать их таким

образом, чтобы противопоставить действия отдельных лиц, подразделений и

даже армии правительству в целом и императору в частности. Таким путём

агрессивная сущность политики Японии низводится до представляющих

исключение отдельных акций, выгораживается правительство и, главное, —

император. Фактически искажается историческая истина.

В фундаментальном исследовании американского историка, профессора Ф. Джонса

«Японский новый порядок в Восточной Азии, его подъем и упадок, 1937-1945

гг.», опубликованной издательством Оксфордского университета в 1954 году,

хасанские события описаны значительно более подробно и несколько в ином

ключе, чем у С. Иэнага. Автор использует многочисленные источники, архивные

документы, в том числе, — весьма широко — материалы Токийского трибунала.

Формально он занимает нейтральную позицию, скрупулезно описывая доводы

советского обвинителя и японской защиты на Токийском трибунале, не

сопровождая их собственными комментариями. В частности, он приводит

свидетельские показания советского генерала, командовавшего в чине

полковника воинскими частями во время хасанских событий, и аргументирование

отрицавшего наличие каких-либо спорных моментов в определении границы между

СССР и Маньчжоу-Го, и - параллельно – заявления бывшего китайского консула

во Владивостоке о том, что хасанские события — это «прямой вызов Японии и

Манчжурии». Профессор Ф. Джонс считает целесообразным рассмотреть показания

японской защиты о том, что русские части первыми заняли гребень сопки

Заозерной, на которой корейские крестьяне периодически проводили свои

празднества и не вызывали при этом у русских пограничников никаких

возражений.

Профессор Ф. Джонс как бы беспристрастно нанизывает в своем повествовании

факты, которые — при ближайшем рассмотрении — оказываются подобранными

достаточно тенденциозно, и, если не оправдывают откровенно акции Японии, то

все же зарождают у читателей неуверенность в правомочности действий

советской стороны.

В частности, американский исследователь, цитируя показания японской защиты,

подробно описывает отказ китайской стороны представить оригинальный текст

русско-китайского протокола 1886 года, который определял границу в

Хунчунском районе, тем самым ставя под сомнение сам факт наличия

первоисточника — столь важного для суда в Токио и суда истории документа.

Приводя выдержки из приговора Токийского трибунала, осуждающие агрессию

Японии, автор сопровождает их ссылками на различные документы,

использованные международным судом, в частности, на переписку двух

государственных деятелей Японии: Сайондзи и Харада, из которой явствует,

что военный министр обманул императора, и последний фактически оказался

невиновным в развязывании вооруженной провокации в районе оз. Хасан.

Иначе говоря, в книге Ф. Джонса более полно, чем у С. Иэнага, проводится та

же линия: если не на полное оправдание действий Японии, то, по крайней

мере, на указание смягчающих её вину обстоятельств[7].

Кажущаяся беспристрастность американского автора оборачивается в

действительности тенденциозностью и предвзятостью, т. к. на одну доску он

ставит агрессора, нарушающего неприкосновенность границ другой страны, и ее

защитников.

Комментарий сотрудника Института военной истории кандидата исторических

наук, капитана II ранга В. Вартанова.

События, произошедшие на Хасане 60 лет назад, до сих пор приковывают

внимание историков. Здесь Советская Армия не просто впервые после

гражданской войны вступила в бой с опытной кадровой армией империалистов.

Провокационные действия врага имели дальний прицел: локальный конфликт по

замыслу японского генштаба мог быть лишь прелюдией к более масштабным

действиям. Может быть — к войне.

Отсюда — и непрекращающиеся значение победы на Хасане, дань которой

справедливо отдаётся и сегодня более полвека спустя. А тогда в 30-е гг.,

эта победа способствовала активизации национально-освободительной войне

китайского народа против японских захватчиков: во время боёв на Хасане

японская амия практически прекратила наступление на китайском фронте.

Не менее важной является и военно-политическая сторона этого конфликта.

Поражение императорской армии стало первой из целого ряда причин,

удерживающих Японию от выступлений против СССР в годы Второй Мировой войны.

Однако как в капле воды отражается море, так и хасанские события высветили

не только позитивы, но и ряд негативных моментов, характерных для состояния

страны и армии в те годы.

Да, бойцы и командиры-дальневосточники дрались героически, не отступали, но

неподготовленность к боям, растерянность во время них должны были заставить

задуматься в преддверии будущих грозных испытаний. «Мы теперь не только

знаем цену нашему врагу, ни и увидели те недостатки в боевой выучка частей

Красной Армии и пограничных войск, которые до Хасанской операции не

замечались. Мы сделаем огромную ошибку, если на опыте Хасанской операции не

сумеем перейти в высший класс умения побеждать врага» — так оценивали

случившееся военные специалисты по горячим следам[8].

Однако не все уроки Хасана были усвоены: так трагически похож июнь 1941-го

года на первые дни боёв у Хасана, так совпадает многое из того, что

предшествовало, катастрофическая ситуация, сложившаяся в 1939 году в

командных эшелонах Красной Армии, достаточно проанализировать действия

комсостава в операции. И, может быть, сегодня, через 60 лет, мы понимаем

это отчётливее, объёмнее.

Работы буржуазных историков либерального направления, несомненно, носят

научно-теоретический характер и во многом объективно отражают

действительность, но в то же время они, естественно, стоят на страже

националистических интересов собственной буржуазии, и в угоду этим

интересам искажают суть истории и ее уроков. Поэтому они нуждаются в

критическом осмыслении, анализе и опровержении отклонений от исторической

истины.

Советско-японские отношения: 20 – 30-е гг.

Советский Союз всегда искренне стремился к мирным отношениям с соседними

странами на Дальнем Востоке, в том числе и с Японией, что отвечало общим

интересам. Однако миролюбивая политика СССР не находила отклика у правящих

кругов милитаристской Японии.

Не прошло и полугода после Октябрьской социалистической революции, как

японские вооруженные силы вторглись в пределы Приморья и Сибири. Более чем

четырёхлетнее пребывание японских милитаристов на советском Дальнем Востоке

сопровождалось преступлениями и зверствами интервентов, убийствами мирных

жителей, казнями партизан, грабежами. Сжигались целые деревни, вырубались

леса. Были угнаны советские суда, производился хищнический лов рыбы.

Белогвардейцы захватили и переправили в японские банки 2,7 тыс. пудов

золота[9].

В октябре 1922 г. японские оккупанты были выброшены с советского Дальнего

Востока. Настали мирные дни. Но осталось еще много нерешенных проблем:

оккупация японцами южной части Сахалина, хищнический грабеж японскими

промышленниками наших рыбных богатств, отсутствие нормальных политических и

экономических отношении с Японией. Провал японской интервенции показал, что

военный метод разрешения проблем советско-японских отношений несостоятелен.

Дальновидным политическим деятелям Японии становилось ясно, что советское

правительство, которое к тому времени уже установило отношения с рядом

крупных капиталистических государств, в первую очередь — с Англией и

Страницы: 1, 2, 3