Последние страницы истории романовской монархии

говорит о принципиальной приемлемости для буржуазного большинства IV

Госдумы сотрудничества с чуть прикрытым флером представительности

самодержавием. Предложенный состав правительства выглядел так: «…

премьер – Родзянко, министр внутренних дел – Гучков, министр

иностранных дел – Милюков, министр финансов – Шингарев, путей

сообщения – Некрасов, торговли и промышленности – Коновалов,

главноуправляющий земледелием и землеустройством – Кривошеин, военный

министр – Поливанов, морской – Савич, государственный контролер –

Ефремов, министр просвещения – гр. Игнатьев, обер-прокурор Синода – В.

Львов» (Утро России, 1915, 13 августа).

Однако вместо установления контроля за исполнительной властью

думская оппозиция неожиданно получила не права, а прямую

ответственность за ход войны. Правительство ловким маневром включило

парламентариев в состав государственного органа, создав Особое

совещание для обсуждения и объединения мероприятий по обороне

государства. Положение об Особом совещании по обороне (17, 30 августа

1915 года) гласило: «1. Для обсуждения и объединения мероприятий по

обороне государства и для обеспечения армии и флота предметами боевого

и прочаго материальнаго снабжения учреждается, под представительством

Военного Министра, Особое совещание.

К предметам ведения Особого Совещания, в частности, относятся:

1) высший надзор за деятельностью всех правительственных заводов,

арсеналов и мастерских, а также частных заводов и иного рода

промышленных предприятий, изготовляющих предметы боевого и прочаго

материальнаго снабжения армии и флота;

2) содействие образованию новых заводов и иного рода промышленных

предприятий;

3) распределение необходимых, в видах снабжения армии, заказов между

русскими и иностранными заводами и иного рода промышленными

предприятиями…

2. Особое Совещание есть высшее государственное установление. Никакое

правительственное место или лицо не дает Особому Совещанию предписаний

и не может требовать от него отчета…

3. В состав Особаго Совещания входят: 1) Председатель Государственнаго

Совета; 2) Председатель Государственной Думы; 3) девять Членов

Государственнаго Совета и девять членов Государственной Думы… 4)

представители от министерств; Морскаго, Финансов, Путей Сообщения…; 5)

пять представителей от Военнаго Министерства…; 6) представители

Всероссийских земскаго и городскаго союзов (контролировавшихся

кадетами), по одному от каждого…; 7) четыре представителя Центральнаго

военно-промышленного комитета (находившегося под контролем

октябристов)…» (Особые совещания и комитеты военного времени: Свод

законов. Пг., 1917, с.7-9).

Увертливость правительства возмутила думскую оппозицию. Тем более

что вышеизложенное совпало с устранением с поста Верховного

главнокомандующего популярного в Думе великого князя Николая

Николаевича и самоназначением 23 августа на этот пост императора

Николая II, в связи с чем А. Деникин писал: «В августе 1915 года

государь, под влиянием кругов императрицы и Распутина, решил принять

на себя верховное командование армией. Этому предшествовали

безрезультатные представления восьми министров и некоторых

политических деятелей, предостерегавших государя от опасного шага.

Официальными мотивами выставлялись, с одной стороны, трудность

совмещения работы управления и командования, с другой – риск брать на

себя ответственность за армию в тяжкий период ее неудач и отступления.

Но истинной побудительной причиной этих представлений был страх, что

отсутствие знаний и опыта у нового Верховного главнокомандующего

осложнит и без того трудное положение армии, а немецко-распутинское

окружение (Николая II), вызвавшее паралич правительства и разрыв его с

Государственной думой и страной, поведет к разложению армии.

Ходила, между прочим, молва, впоследствии оправдавшаяся, что

решение государя вызвано отчасти и боязнью кругов императрицы перед

все более возраставшей, невзирая на неудачи армии, популярностью

великого князя Николая Николаевича…» (Деникин А.И. Указ. соч., с.27).

Более определенно о последней причине такого поступка царя записал в

своем дневнике английский посол во Франции лорд Берти: «Принятие

российским императором верховного командования не совсем неожиданно.

Он до некоторой степени подозревал, что великий князь Николай вышибет

его, если он сам не вышибет великого князя… Император становится не

популярным» (Берти Ф. За кулисами Антанты. Дневник британского посла в

Париже. 1914-1919. Л., 1927, с. 72). Правда, точнее было бы сказать

более определенно: «император давно непопулярен», ибо уже в начале

1912 года, т.е. задолго до начала Первой мировой войны, до

празднования 300-летия Дома Романовых, до скандала с делом Бейлиса,

общественное мнение так сформулировало свое отношение к Николаю II: «В

данное время всякое уважение к царю пропало» (Дневник А.В. Богданович

// Три последних самодержца. М. – Пг., 1924, с. 495).

Хотя думская оппозиция заявляла, что создание Прогрессивного блока

– это шаг в сторону ее сотрудничества с исполнительной властью,

Николай II и его близкое окружение пришли к иному мнению, и «… 29

августа (1915 года) И.Т. Горемыкин (тогдашний премьер-министр) выехал

в Ставку к государю. Еще через день (31 августа) он вернулся и…

сообщил коллегам, что Государственная дума 3 сентября должна быть

распущена…

Протянутую руку оттолкнули. Конфликт власти с народным

представительством и с обществом превращался отныне в открытый разрыв.

Испытав безрезультатно все мирные пути, общественная мысль получила

толчок в ином направлении. Вначале тайно, а потом все более открыто

начала обсуждаться мысль о необходимости и неизбежности революционного

исхода» (Страна гибнет сегодня. Воспоминания о Февральской революции

1917 года. М., 1994, с. 5).

Подобная оценка событий конца лета 1915 года возлагала

ответственность за все случившееся в дальнейшем (1917 год)

непосредственно на царя. Императорское же окружение, естественно

придерживалось версии прямо противоположной. Уже хорошо известный нам

автор считал, что «императорский строй мог бы существовать до сих пор,

если бы «красная опасность» исчерпывалась такими людьми, как Толстой и

Кропоткин, террористами, как Ленин и Плеханов, старыми психопатками,

как Брешко-Брешковская (народница, одна из создателей эсеровской

партии, эмигрантка с 1919 года, известная в демократических кругах как

«бабушка русской революции».) или же Фигнер, или авантюристами типа

Савенкова или Азефа. Как это бывает с каждой заразительной болезнью,

настоящая опасность революции заключалась в многочисленных носителях

заразы: мышах, крысах и насекомых… Или же выражаясь более литературно

следует признать, что большинство русской аристократии и интеллигенции

составляло армию разносчиков заразы. Трон Романовых пал не под напором

предтеч советов или же юношей-бомбистов, но носителей

аристократических фамилий и придворных званий, банкиров, издателей,

адвокатов, профессоров и др. общественных деятелей, живших щедротами

Империи. Царь сумел бы удовлетворить нужды русских рабочих и крестьян;

полиция справилась бы с террористами. Но было совершенно напрасным

трудом пытаться угодить многочисленным претендентам в министры,

революционерам, записанным в шестую книгу российского дворянства, и

оппозиционным бюрократам, воспитанным в русских университетах»

(Великий князь Александр Михайлович. Указ. соч., с. 162-163).

Парадоксальность великокняжеской оценки чисто внешняя, поскольку

она базировалась на реалиях последних лет царствования Николая II,

когда личность этого императора стала неприемлемой для всех слоем

российского общества – это во-первых, а во-вторых, свержение царя (и в

итоге монархии), действительно, произошло отнюдь не только «снизу»,

как утверждала советская историография, но и «сверху», т.е. методом

традиционного дворцового переворота, опиравшегося на военно-

бюрократическую верхушку империи. Впрочем, об этом позже.

Итак, с осени 1915 года пути Госдумы и царского двора разошлись.

Отныне император сделал ставку на единственную политическую силу,

которая осталась ему верной, -- на черносотенцев, к которым он всегда

относился с искренней симпатией. В результате, «обломки провинциальных

отделов «Союза русского народа» были восстановлены и принялись за ту

же работу, которой занимались в 1905-1907 гг.: они резко нападали на

Прогрессивный блок, на Городской и Земский союзы, видя в оживившейся

деятельности общественных организаций подготовку революционного

выступления. Под их влиянием назначенная «не позднее 15 ноября» (1915

года) сессия Государственной думы была отсрочена без точного указания

срока созыва -- первый случай за время существования законодательных

учреждений. Съезды Городского и Земского союзов, назначенные на 5

декабря, были запрещены. Депутация этих союзов с жалобами на роспуск

Государственной думы и с требованиями «министерства доверия» не была

принята государем…

…Отъезд царя на жительство в Ставку выдвинул оставшуюся в

Петрограде императрицу – посредницу и средоточие всех

«безответственных» влияний. Министры, желавшие укрепить свое

положение, начали ездить к императрице с докладами. Шайка крупных и

мелких мошенников и аферистов окружила царицу и пользовалась своим

влиянием, чтобы за денежную мзду обходить закон и доставлять частные

изъятия и льготы: назначение на должности, освобождение от суда, от

воинской повинности и т. д. Слухи об этих сделках распространились в

обществе и совершенно уронили уважение ко двору» (Страна гибнет

сегодня… с.6-7).

О последней российской императрице следует сказать несколько слов,

ибо Александра Федоровна Романова (урожденная Алиса Гессенская) –

фигура несомненно трагическая и для России по-своему роковая, так как,

обладая твердым характером, она оказывала на Николая II огромное

влияние, направленность которого хорошо видна из ее письма к нему от

25 июня 1915 года: «Россия, слава Богу, не конституционная страна,

хотя эти твари (депутаты Госдумы) пытаются играть роль и вмешиваться в

дела, которых не смеют касаться! Не позволяй им наседать на тебя! Если

им сделать уступку, то они поднимут голову» (Переписка Н. И А.

Романовых (1914-1917), т. 3. М.--Пг., 1923, с. 244).

Исповедуя подобные взгляды, писала известная поэтесса того времени

З.Н. Гиппиус, «…царица относилась к войне, как к делу семейному. Нам

трудно понять, а между тем это естественно. Ведь воюют между собой все

«Джорджи», «Вильямы», «Ники». Война – дело Ники, и победа над

Вильгельмом будет его победой, его славой.

Царица не забывает о «России». О России, для этого случая, есть

все готовые слова, которые следует говорить, как есть и предписания,

что следует делать главным заинтересованным лицам: Ники и ей самой.

Ей, царице, «матери России» ( и наследника), нужно, прежде всего,

стать «утешительницей», ухаживать за раненными, служить «царскому

воинству», и она принимается за дело без промедления. Создает

лазареты, одевается сама и одевает своих молоденьких дочерей сестрами

милосердия…

Именно потому, что война – дело личное, семейное, царица обязано

вмешаться в него, бороться радом с Ники не только против «Вильяма», но

и против других его врагов – всех, кто может отнять у него славу

победы… Ники добр и прост, не видит зла, но она-то, царица, видит.

Ведь это ей открывает тот, кто все видит, все знает, -- Бог (через

Распутина)» (Гиппиус З. Живые лица. Воспоминания. Кн. 2. Тбилиси,

1991, с. 65-66)

Вот и вновь появляется на наших страницах уже упоминавшийся ранее

еще один из героев российской драмы того времени Григорий Новых –

«сибирский челдон, с молодых лет отличавшийся пьяной и распутной

жизнью, откуда и прозвище Распутин…

Слово, всякий каприз Григория Распутина – стали законом для

царицы, а царь уже давно был в полном подчинении у жены. Самые близкие

к царю сановники, люди, которых он уважал и ценил, немедленно теряли

уважение царя, свои места и положения, как только они обнаруживали

малейшую брезгливость к Распутину. С другой стороны, самые отпетые

негодяи, тупицы и бездарности получали феерические повышения,

назначались на самые ответственные должности, вплоть до министров,

если только они умели подделаться к Распутину… Дошло до того, что

созыв или роспуск Государственной Думы, смена министерства, война и

мир зависели от Распутина…» (Любош С. Указ. соч., с. 271-272).

Последнее – не преувеличение. Вот, например, довольно типичное

послание «святого старца» императору и императрице: «Миленькаи папа и

мама! Вот бес то силу берет окаянный. А Дума ему служит; там много

люцинеров и жидов. А им что? Скорее бы божьего помазаннека долой. И

Гучков господин их прихвост, клевещет, смуту делает. Запросы. Папа.

Дума твоя, что хошь, то и делай. Какеи там запросы с Григории. Это

шалость бесовская. Прикажи. Не какех запросов не надо.Григорий»

(Падение царского режима. Т. 3. Л., 1925, с. 435).

В 1916 год Россия вступила, по словам А.Д. Протопопова, ставшего в

том же году министром внутренних дел, в следующем состоянии: «Финансы

расстроены, товарообмен нарушен, производительность страны – на

громадную убыль… пути сообщения – в полном расстройстве… двоевластие

(Ставка и министерство) на железных дорогах привело к ужасающим

беспорядкам… Наборы обезлюдили деревню, остановили землеобрабатывающую

промышленность, ощутился громадный недостаток рабочей силы,

пополнялось это пленными и наемным трудом персов и китайцев… Общий

урожай в России превышал потребность войска и населения; между тем

система запретов вызова – сложная, многоэтажные – реквизиции, коими

злоупотребляли, и расстройство вывоза создали местами голод,

дороговизну товаров и общее недовольство… Многим казалось, что только

деревня богата; но товара в деревню не шло, и деревня своего хлеба не

выпускала… Единственного пути к установлению цен – конкуренции – не

существовало… Таксы развили продажу «из-под полы», получилось

«мародерство»… Армия устала, недостатки всего понизили ее дух, а это

не ведет к победе» (цит. по: Милюков П.Н. Воспоминания, с. 434).

Итак, «общее недовольство», «армия устала»… Плюс к этому –

очевидный кризис власти: полуразогнанная Дума, господство придворной

камарильи, некомпетентный Верховный главнокомандующий в чине

полковника… Достаточно было искры, чтобы вспыхнул пожар революции.

Поэтому власти с огромным беспокойством ожидали очередной годовщины

Кровавого воскресенья. Начальник полицейского отделения по охране

общественной безопасности и порядка в столице полковник Глобачев

доносил 8 ноября 1916 года: «…отношение различных течений

революционного подполья к вопросу о выступлениях 9 января в настоящее

время вполне определилось и представляется в следующем виде: социал-

демократы меньшевики и инициативная группа социал-демократов

ликвидаторов (сторонников исключительно легальных методов борьбы с

режимом) решили воздержаться от всяких выступлений, даже хотя бы в

виде однодневной забастовки. Социалисты-революционеры… призывают к

забастовке и устройству митингов, предоставляя во всем остальном

полную свободу действий в зависимости от личной инициативы каждого

отдельного члена организации и того, как сложится обстановка.

Что же касается социал-демократов большевиков, то последние стоят

на крайней точка зрения, агитируя не только за проведение однодневной

забастовки, которую они предполагают перевести в общеполитическую, но

и за уличные демонстрации, оказывая вооруженное сопротивление чинам

полиции при разгоне ее демонстрантов. Словом, социал-демократы

большевики смотрят на наступающее 9 января сего года, как на день

начала второй революции…

В целях ослабления предполагающейся забастовки и вооруженного

выступления 9 января сего года вверенным мне отделением был принят

заблаговременно ряд мер (репрессивного характера)…

Перечисленные выше меры, по указаниям агентуры, подорвали в

широких рабочих массах веру в успех вооруженного выступления, по

мнению социал-демократов большевиков, могущего, при содействии

сочувствующих воинских частей, перейти в открытую революцию, и

наступающее 9 января, по всей вероятности, ознаменуется забастовкой

лишь наиболее распропагандированных фабричных предприятий столицы,

главным образом, расположенных на Выборгской стороне..» (Рабочее

движение в годы войны. М., 1925, с. 233-235).

В январе 1916 года социально-политического взрыва в России не

было. Однако к осени ситуация в стране вновь стала критической.

Обострению социально-политической обстановки способствовали

растущая дороговизна и военная политика правительства, бездарность

которой наиболее ярко проявилась в неиспользовании Ставкой блестящего

успеха Брусиловского прорыва в июне 1916 года на юго-западном фронте.

Впрочем, не менее оскорбительной для общественного мнения стала

открытая торговля царского правительства жизнями, кровью своих солдат

с западными союзниками. Современный автор сообщает, что «эти

несчастные русские парни, одетые в солдатские шинели, составили

впоследствии базу печально известного «Русского региона», который

французское военное командование бросало в самые гиблые, горячие

места, самые безнадежные операции, наравне с «туземцами»,

сенегальскими стрелками например.

…Уже весной 1916 года в Марсель и Бордо прибыли две особые

пехотные бригады, каждая численностью 10,5 тысячи человек. В августе-

сентябре 1916 г. были отправлены еще две пехотные бригады в обмен на

поставленные союзниками в Россию артиллерию и снаряды» (Алексеева И.В.

Агония сердечного согласия, Л., 1990, с. 205).

В результате такой правительственной политики, инспирируемой

двором и придворной камарильей, директор департамента полиции имел все

основания для того, чтобы 30 октября 1916 года сообщить в МВД:

«Сравнение настроения населения Петрограда и Москвы и отношения его к

центральному правительству в данное время и в период 1905-1906 гг.

устанавливает, что теперь оппозиционность настроений достигла таких

исключительных размеров, до которых она далеко не доходила в широких

массах в упомянутый смутный период. Вся тяжесть ответственности за

переживаемые родиной невзгоды возлагается ныне уже не только на

правительство, в лице совета министров, но даже и на верховную власть…

Таким же напряженным, но все же в несколько меньшей мере, нежели в

столицах, рисуется настроение во внутренней России. Здесь, однако,

необходимо оговорить, что в данном случае речь идет лишь о городах…

Общее же недовольство в городах, а также даже среди казаков земли

войска Донского, настолько разрослось вширь и вглубь, что… стихийные

беспорядки могут вспыхнуть повсеместно при ближайших к тому поводах

или под влиянием слухов о возникновении таких беспорядков в столицах.

Характерным представляется заключение начальника кронштадского

жандармского управления о том, что возрастающая дороговизна и

недостаток продуктов первой необходимости создают обстановку, при

которой даже в крепости, находящейся на осадном положении, возможно

возникновение среди рабочих беспорядков, причем на подавление их

войсками гарнизона рассчитывать нельзя…

В связи с описанным находится и наблюдаемое повсеместно и во всех

слоях населения как бы утомление войной и жажда скорейшего мира,

безразлично, на каких бы условиях таковой ни был заключен.

Такому охлаждению высокопатриотического настроения начала и

первого года войны (даже среди крестьян), помимо некоторых неудач

нашего оружия, содействуют в значительной степени частные призывы

ратников, особенно старших возрастов, а также злоупотребления при

призывах, благодаря чему люди вполне здоровые, но состоятельные или

имеющие протекцию, во множестве избавляются от несения службы в

действующих войсках, устраиваясь в тыловые учреждения и переполняя их.

Как результат охлаждения к войне, можно рассматривать растущее

дезертирство из армии и массовые сдачи в плен («уходы в плен»)…

Обращаясь к оценке отношения к Государственной Думе, должно

сказать, что, судя по донесениям с мест, отношение народных масс к ней

в последнее время серьезно изменилось, ибо деятельность Думы в прошлую

сессию сильно разочаровало массы: в борьбе с наиболее насущными

вопросами (дороговизной, продовольственными затруднениями) Дума ничего

не сделала, а то, что сделала (закон о мясопустных днях), лишь еще

ухудшило положение.

Такое ослабление веры в народное правительство в широкой народной

массе особенно озабочивает кадет, которые собираются в предстоящей

сессии продемонстрировать перед народом, что они являются столь же

деятельными, как и левые партии…

Совокупностью всех имеющихся в департаменте полиции данных об

общественно-оппозиционных и революционных движениях устанавливается,

что хотя, действительно, весьма энергичные и планомерные действия

руководителей и главных участников этих движений под предлогом обороны

и спасения России от гибели направлены к изменению существующего

строя, но, во-первых, как оппозиционные, так и революционные силы

сами, вследствие распыленности их, не сорганизовались и не

объединились для решительных выступлений в данный момент или в

ближайшем будущем, а во-вторых, несмотря на все попытки представителей

революционного и оппозиционного движения им до сего времени не удалось

революционизировать в должной мере и сорганизовать крестьянские массы

и, надо полагать, не удастся этого сделать в близком будущем,

благодаря… благоприятно сложившимся для деревни экономическим

условиям. Между тем, как показал революционерам опыт возбуждения

Страницы: 1, 2, 3