Павел Первый

по его мнению, должно было открыть ему доступ командование несколькими

эскадронами. И вот такими-то причинами руководствовался Павел в большинстве

сделанных им подобных же нововведений.

Помимо специальных интересов, корпуса, к которому государь отнесся так

беспощадно, реформа гвардии коснулась и неприятно отозвалась на многих

других интересах почти всех классов общества.

На параде 8 ноября 1796 года объявил в приказе, что все записанные в

гвардию, номинально числившиеся в ее списках, но не находившиеся в строю,

должны явиться в свои полки, под угрозой исключения. Число таких

отсутствующих было значительно. Один Преображенский полк насчитывал

несколько тысяч такого рода чинов, и эти фиктивные списки пополнялись даже

не одними дворянами. При помощи денежных взносов, купцы, мелкие чиновники,

ремесленники и даже лица духовного звания проводили туда своих сыновей,

имея в виду достигать таким способом, легкого движения, даже на гражданской

службе. Дети еще не родившиеся, следовательно, неизвестного пола,

пользовались снисхождением. Очень молодые люди, никогда не носившие оружия,

получали таким образом чин поручика, имея за собой двадцать лет фиктивной

службы, они отправлялись потом в один из армейских полков и, благодаря

своему старшинству, становились там выше заслуженных офицеров. Другие

служили при дворе в качестве пажей, камергеров и камер-юнкеров, или,

получив бессрочный отпуск, просто жили в своих поместьях. Наконец, даже в

строю, офицеры и солдаты обыкновенно были свободны от всяких обязанностей и

даже ученья, потому что последнего не производилось вовсе.

Павел был тысячу раз прав в своем желании искоренить весь этот дорого

стоящий и развращающий паразитизм. К счастью, паразиты, лишенные своих

преимуществ, или отосланные в казармы и на маневры, ему этого не простили.

Среди мероприятий, касавшихся всей армии, явилось, 29-го ноября 1796

года, обнародование трех новых уставов, из которых один касается пехоты, а

два кавалерии. Ни один из известных военных и государственных деятелей

предшествующего царствования не принял участия в составлении этих новых

военных законов, которые, впрочем, были только извлечением из прусского

устава и такой же инструкции. В своей русской редакции, текст относившийся

к пехотной службе, был уже, впрочем, издан несколько лет назад;

предназначенный первоначально для гатчинских войск, он был в первый раз

напечатан в 1792 году, под скромным названием «Опыт». Тогда над ним

потрудились Кушелев, Аракчеев и сам Растопчин. Это был действительно только

набросок, указывающий на поспешную работу и неудачное подражание образцу,

которое, в противоположность тому, чего хотели подражатели, не имело даже

ничего общего с уставом Фридриха II.

Устав победителя при Росбахе был в действительности написан до него.

Принужденный, с самого своего вступления на престол, вести постоянный

войны, великий полководец не имел свободного времени изменять основы

доставшейся ему в наследство. военной организации. Он ограничился тем, что

пропитал ее своим гением, сообщив войскам, находившимся под его

начальством, больше ловкости и искусства в маневрировании. Но эти маневры

стояли в связи с тактикой, которая в то время являлась уже устарелой, и это

не преминул отметить Суворов.

Он назвал новый устав «переводом рукописи, на три четверти изъеденной

мышами и найденной в развалинах старого замка». Он заявил, что ему нечего

учиться у прусского короля, так как он сам никогда сражения не проигрывал,

и заметил, что французы не задумывались бить пруссаков, противопоставив им

тактику, которая была не тактикой Фридриха, а тактикой Суворова! Он еще

горячее возражал против одной из глав нового устава, — пятой в шестой

части, — вставленной, впрочем, русскими подражателями и устанавливавшей

инспекционную службу, которую должны были нести офицеры всех чинов, по

назначению государя, и которая, поэтому, нарушала всякую военную иерархию.

О последней Павел действительно заботился очень мало, или хотел по

крайне мере, чтобы она, как и все в его государстве, зависела от его

произвола. Даже самые высшие чины, заслуженные на поле битвы, не внушали

ему никакого уважения. После всех войн с Турцией, Швецией и Польшей,

прославивших ее царствование, Екатерина оставила ему несколько

фельдмаршалов. При полном мире, Павел прибавил к их числу семь!

Еще и в других отношениях русские подражатели прусского образца

существенно удалились от него. Они усилил некоторые меры взыскания и

изменили смысл или дух, значительного числа распоряжений, сделав их более

жестокими. Так, например, критика служебных приказов: немецкий текст

запрещал ее подчиненным в отношении своего начальства «под угрозой крайнего

негодования государя», в русской версии говорилось: «под угрозой пытки».

Все вместе взятое встретило не в одном победителе при Рымнике более или

менее открыто высказанную враждебность, и следствием этого было то, что, в

течение четырехлетнего царствования, вместе с Суворовым, Румянцевым и

лучшими представителями генерального штаба, 7 фельдмаршалов, 333 генерала и

2 261 офицер всех чинов подверглись увольнению. Уволенные большею частью

вновь призывались на службу через год, или даже через более короткий срок;

вернувшись, они, однако, не лучше прежнего мирились с новым положением

вещей.

Когда эти наставления применялись, они делались еще более неприятны. По

природе своего ума Павел понимал их так, что они заключают все военное

искусство в одном незыблемом законе. Офицеры и солдаты должны были найти в

них указание для всего, что им нужно было сделать, при всяких

обстоятельствах. Государь желал в них видеть, только автоматов, руководимых

в их малейших движениях, этими определенными указаниями, и требовал, чтобы

они никогда, ни малейшим образом и ни в коем случае не уклонялись в сторону

по собственной инициативе. При толковании принятых правил — умственным

способностям людей и их начальников нечего было проявляться, а применение

системы вето к упразднению всех штабов и канцелярий. Устав и воля государя,

обеспечивавшая его исполнение: этого должно было быть достаточно. Павел

хотел непосредственно начальствовать над армией и лично входить во все

малейшие подробности службы.

На военном поле, ценой усилий, имевших возможность получить лучшее

применение, и возмутительных грубостей, эта система привела к результатам,

которые любитель прусского капральства мог находить удовлетворительным. Об

ее значении на поле сражения Павел узнал из собственного опыта в Голландии

с Германом, в Швейцарии с Римским-Корсаковым и даже в Италии с Суворовым.

Чтобы срывать лавры на берегах По, он должен был призвать того, кто

презирал его уставы и кто одерживал победу за победой только благодаря

тому, что не считался ни с какими распоряжениями и пользовался австрийскими

штабами. Когда же победитель при Требии и Нови лишился этой помощи, он

принужден был сознаться, что не в состоянии продолжать кампанию.

Великий полководец был, впрочем, во всех отношениях выдающейся

личностью, и его гениальный индивидуализм, неистово восставший против

нового порядка вещей, послужил, к сожалению, лишь к образованию двух

различных полюсов в одинаково заблуждающихся военных понятиях его

соотечественников. Гении встречаются редко и, желая вдохновиться примером и

традицией этого учителя, менее одаренные ученики, Скобелевы и Драгомировы

наших дней, только исказили и то, и другое, безрассудно отрицая всякое

правило и даже науку. В то же время, на противоположном полюсе, преемники

Аракчеева и Штейнвера, принадлежавшие в своей совокупности к Гатчинской

школе, сильнее поддались вредному влиянию ее обучения и пропагандировали ее

заветы.

За опубликованием новых уставов быстро последовало изменение одежды. В

большинстве армейских полков Потемкин ввел форму простую, свободную и

приспособленную к климату страны, которая приближалась к обычному костюму

местного населения. В одном из своих писем к Екатерине фаворит в следующих

выражениях жаловался по этому поводу на смешные наряды, якобы военного

вида, от сложной роскоши которых еще не отказалось большинство европейских

армий: «Завиваться, пудриться, заплетать косы, — разве это дело солдат? У

них нет камердинеров!»

Павел думал вместе с Цезарем, что блестящий мундир «придает бодрость»

тому, кто его носит, или, попросту, ему хотелось иметь солдат, одетых так

же, как солдаты Фридриха II. Кроме того, он ненавидел все, что ему

напоминала «кривого». Он достиг желаемого, но опять какой ценой! По

свидетельству Саблукова, напудренная прическа с буклями и косами заставляла

людей его полка проводить над ней всю ночь, когда им на другой день нужно

было явиться на ученье. Парикмахеры, по два на эскадрон, действительно

должны были употребить много времени, чтобы справиться со своей задачей, и

операция, связанная с отвратительными подробностями, причиняла пациентам

жестокую муку. Пропитывая волосы смешением муки и сала и смачивая их

квасом, который они предварительно набирали в рот, артисты казармы

сопровождали эти намазывания таким грубым втиранием и скручиванием, что,

несмотря на свое крепкое сложение, молодой Тургенев при первом опыте чуть

было не лишился чувств. Эта «пудра», обращавшаяся после просушки в толстую

кору, причиняла людям сильные головные боли, не давая императрица в то же

время возможности заботиться об элементарной чистоте.

Не меньше стеснял их и самый мундир. Павел желал, чтобы они были в нем

так затянуты, что едва могли бы дышать. В случае падения, они неспособны

были сами подняться. Такие же узкие штиблеты жали им ноги, и самим немцам

этот смешной наряд, уже вышедший в их государстве из употребления, казался

странным. Адъютант князя Зубова и вдохновенный драматург Алексей Копьев

развлекал Москву, показывая на улицах карикатуру новой полковой формы:

длинную косу до икр, треуголку в три фута шириной и перчатки с раструбами,

в форме огромных воронок. Но за это он поплатился разжалованием.

Мешая хорошее с дурным, как это иногда с ним случалось, Павел решился,

однако, прибавить очень полезную принадлежность к этому костюму, настолько

же неудобному, сколько смешному: меховые жилеты для зимнего сезона. Он

распорядился также очень разумно, чтобы все предметы обмундирования

выдавались отныне войскам натурой, а не денежными суммами, на совесть

офицеров; эта мера была связана с планом общей реформы, к исполнению

которой однако не было даже преступлено. Организация интендантства была из

самых скверных, а для нужд военного времени ее собственно не существовало

вовсе. Ничего не было придумано для улучшения этого положения вещей.

Разумные попытки к уменьшению хотя бы в этом роскошно расшитые жилеты,

шелковые чулки и бальные башмаки с золотыми пряжками. Запрещены также, под

угрозой самого строго взыскания, муфты. Прощайте, шубы, кареты,

многочисленные слуги. За 22 рубля офицер прежней «troupe doree» должен был

одеться. Ему было запрещено снимать эту преобразованную форму и

рекомендовано жить «скромно».

Любопытнее всего было то, что именно те, кого это касалось, должны были

в это царствование разориться на портных. Фантазия государя действительно

не замедлила сыграть и тут, как и везде, свою обычную роль. В 1798 году

Павел подписал договор о союзе с Англией, и тотчас же офицеры конной

гвардии получили приказание надеть красные мундиры с синими отворотами,

которые носила английская конная гвардия. Случайно приехавший в Петербург

прежний портной принца Уэльского, Дональдсон, дал возможность Саблукову

исполнить это распоряжение менее чем в сорок восемь часов; но не успели еще

некоторые из его товарищей переодеться, как появилось новое распоряжение:

Павел только что избран гроссмейстером Мальты, и поэтому ярко красный цвет

английских мундиров должен был уступить место на спине офицеров темно-

пурпуровым мантиям, которые носили высшие представители ордена святого

Иоанна Иерусалимского. Немного позже предпочтение было оказано малиновым

корсажам княгини Гагариной, и за четыре года произошло девять перемен

такого рода! В то же время Павел предписывал ношение военного мундира всем,

даже простым писцам гражданских канцелярий, не заботясь о расходе, которым

он таким образом отягощал скудный бюджет этих мирных чиновников.

Однако в Италии и Швейцарии, под командованием Суворова, старое

прусское платье имело такую же судьбу, как и уставы того же происхождения.

Во время тяжелых переходов каждый, кто мог, старался освободиться от той

или другой части ненавистного обмундирования. Их заменяли чем могли, и

Суворов этому не препятствовал. Ему было мало дела, говорил он, как одеты

его солдаты, лишь бы они бегали, как зайцы, и дрались, как львы. Но, узнав

об этом, Павел выразил сильное неудовольствие. Он застонал, когда услышал,

что в промежутке между двумя победами даже форменные штиблеты были брошены.

А алебарды? Чтобы остаться верным прусскому образцу, он хотел восстановить

алебардистов во всех пехотных корпусах, что на практике оставляло

невооруженными сто человек в каждом полку. Увы! При переходе через Альпы

алебарды были изрублены на дрова! Под впечатлением достигнутых успехов,

государь заявил, однако, о своей готовности согласиться с изменениями,

которые будут в этом отношении выяснены опытом. Но ему показали несколько

храбрецов, возвращавшихся из бессмертного похода в амуниции, принятой во

время войны, и тотчас же он пришел в ярость:

— Как! Мою армию хотят переодеть в потемкинскую одежду! Чтоб убирались

с глаз моих долой! Вон отсюда! Прочь!

Изобретатель неудобного и причудливого одеяния, Павел поступал не лучше

и в деле солдатского обучения, тоже теряясь в деталях или путаясь в

противоречиях вылилась в учреждение в декабре 1798 года Военного сиротского

дома, впоследствии переименованного в Кадетский корпус императора Павла I.

Тысяча мальчиков и двести пятьдесят девочек были там собраны в двух разных

отделениях, и план учреждения причислял к нему все заново организованные

существующие солдатские школы. Основанные Петром Великим и численно

увеличенные Екатериной, они вмещали около двенадцати тысяч учеников. Павел

довел число школ до шестидесяти шести, а число учеников до шестидесяти

четырех тысяч. Последних назвали кантонистами. Это являлось значительным

прогрессом. К сожалению, на более высших ступенях попытка реформатора

оказалась менее счастливой.

Она заключалась в курсе тактики, учрежденном в Зимнем дворце под

руководством Аракчеева. Даже фельдмаршалы обязаны были слушать там уроки

полковника Каннабиха, бывшего фехтмейстера, уроженца Саксен-Веймара. Можно

себе представить, что это было за обучение с подобным учителем. В смысле

военного образования сам Павел ничего не понимал, кроме дрессировки солдат.

«Поверхностное понятие о прусской службе и страсть к мелочам», — говорил

посол Фридриха-Вильгельма Тауентцин. Каннабих знал не больше этого. Его

лекции, ставшие легендарными по высказываемым им нелепостям, возбуждали

искреннюю веселость нескольких поколений. Что касается достигнутых таким

путем практических результатов, то Павел имел случай проверить их на

собственном опыте за несколько месяцев до своей смерти. С тех пор как он

оставил себе- Гатчинское войско, каждый год осенью он производил испытание,

или учение, вроде больших маневров настоящего времени. Он давал сражение

или вел осаду. Императором он дал больше простору этой игре, в которой

Аракчеевы и Штейнверы кончили тем, что приобрели известную ловкость. Но

последний опыт кончился плохо. Каннабих сумел только, вероятно, сбить их с

толку, и поэтому ученики профессора тактики вели себя так, что государь

обратился к ним с пророческим замечанием, эхо которого должно было

прозвучать от Аустерлица до Фридланда:

— Господа, если вы будете так продолжать, то будете всегда биты!

Аракчеев провел однако шесть недель в Ковно, чтобы на месте

выдрессировать Таврический гренадерский полк, которому его полковник Якоби,

уволенный за это в отставку, оказался неспособным вдолбить принципы нового

устава. В мелких тонкостях искусства, как они его понимали, будущий военный

министр и сам Павел, добились замечательных проявлений автоматической

точности; но такой-то генерал-майор не умел отличить эскадрона от роты;

призванный временно исполнять при государе «очень важную», как ему

объяснили, обязанность «дежурного бригад-майора», Тургенев не мог понять, в

чем она состоит и, составляя свои записки пятьдесят лет спустя, он был все

так же плохо осведомлен об этом предмете.

Как продолжатель дела Петра Великого, Павел только доказал свои

способности. Что касается флот, который участвовал в других компаниях,

Павел и в них блистал не больше.

Внутренняя политика.

Крестьянские реформы Павла Первого.

Как отмечают многие историки, царствование Екатерины II было

временем наибольшего расцвета крепостничества. Начав с теоретического

протеста против крепостного права в черновиках "Наказа", Екатерина кончила

заявлением, что "лучше судьбы наших крестьян у хорошего помещика нет во

всей вселенной".

В бытность свою цесаревичем Павел не раз говорил о бедственном

положении русского крестьянина и необходимости улучшения его жизни. По

мысли Павла, в целях устранения причин народного недовольства следовало бы

"снять с народа излишние налоги и пресечь наряды с земли ".

И действительно, в первые же дни Павловского царствования была

облегчена рекрутская повинность. Указом от 10 ноября 1796 г. был

отменен набор, объявленный Екатериной (подобная отмена произошла и в

1800 г.). Армия с 500 тыс. сократилась до 350 тыс. человек. 12 ноября

1796 г. на Совете Его имп. В-ва был принят указ о замене хлебного сбора

1794 года "по причине неудобств в приеме" умеренной денежной

податью, "считая по 15 коп. за четверик" и начиная сбор со следующего

1797 года. Вслед за этим была понижена цена на соль; прощение недоимок по

душной подати на огромную сумму в 7 млн. руб., что составляло 1/10 часть

годового бюджета. Целая серия указов была направлена на устройство хлебных

магазинов для голодных годов. Однако, крестьяне, принужденные нести

в эти склады часть собранного хлеба, не были уверены, что в случае

голода найдут там зерно. Поэтому отдавали его неохотно, часто

утаивая. В результате, когда в 1800 г. в Архангельской губернии

случился страшный голод, магазины оказались практически пустыми. Кроме

узаконивания и мер, направленных по отношению ко всему крестьянскому

населению, следует отметить некоторые мероприятия, связанные с главными

группами крестьянства: 1 - удельными, 2 - казенными, 3 - фабрично-

заводскими, 4 - помещичьими.

Удельные крестьяне появились в кругу дворцового ведомства благодаря

"учреждению об императорской фамилии" 5 апреля 1797 года. Смысл этого

законоположения сводился к следующему: 1 - следовало обеспечить крестьян

землей и правильно распределить ее между ними; 2 - поднять крестьянское

хозяйство улучшенной техникой, развитием ремесел, устройством фабрик; 3

– организовать сборы и отбывание повинностей на новых началах, имея в

виду равномерное распределение труда; 4 - установить и привести в

порядок сельское управление.

Когда было предпринято обособление удельных, то выяснилась нехватка

земель для многих селений. Поднялся вопрос, можно ли отмежевывать земли

от казенных крестьян и снабжать ими удельных, либо земли должны

приобретаться, как сразу предполагалось, удельным ведомством. Указом 21

марта 1800 года удельным крестьянам было дано важное право - покупать

земли у частных владельцев, с условием, чтобы купчая была совершена на имя

департамента уделов. Право же пользования землей предоставлялось

"единственно купившему таковую землю" сверх той доли, которая приходилась

ему при разверстке земель всего населения.

Известно, что не одно земледелие, но и работа "на стороне"

составляли занятия удельных крестьян. Последнее стеснялось пас портной

системой и обязательством явки паспорта в удельную экспедицию. Указом 2

марта 1798 г. было установлено выдавать промежуточные паспорта удельным

крестьянам, что не только значительно облегчало уход селян на заработки, но

и выход их в купечество. В виду того, что в это было усмотрено

"согласие общественной пользы с приращением дохода", указом 22 октября

1798 г. велено было увольнять удельных поселян в купечество "по праву" за

выплату выкупной суммы, назначенной мирским приговором и утвержденной

департаментом.

Те же основные вопросы о земле и самоуправлении, но гораздо шире

поставленные, трактовались в многочисленных указах и мероприятиях

правительства, касавшихся крестьян казенного ведомства. В течении

18 века в законодательстве выработалось понятие поземельного надела для

государственных поселян разных наименований, который был бы

достаточен для прокормления крестьянина с семьей и давал ему возможность

платить подати и отбывать государственные повинности. Таким наделом

был признан 15-десятинный участок на каждую ревизскую душу.

В целях действительного выполнения указов о наделении крестьян

землей, Павел в конце 1799 г., рассылая сенаторов для осмотра губерний,

особым пунктом инструкции предписывал: "взять сведения", достаточно ли

земли у крестьян, "сделать мероположение" для предоставление о том

сенату и выяснить вопрос о переселении поселян с малоземелья на

пустопорожние земли. Рапорты сенаторов вскрыли одно печальное

обстоятельство: земельного фонда, необходимого для обеспечения

крестьян 15-десятинным наделом, у казны не было, даже несмотря на то,

что в круговорот раздачи пустили оброчные земли и леса. Выходом из

такого положения стало понижение надела до 8 десятин и установление

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5