Несчастный адмирал

Сакасу и Монкаду нужно срочно уговорить или купить, пока те не получили

помощь, скажем, от англичан.

Для этой цели в Никарагуа отправили личного друга президента Теодора

Рузвельта – полковника Генри Стимсона. Стимсон принялся обхаживать Сакасу и

Монкаду. Довольно быстро он понял, что реальная вооруженная сила – в руках

генерала Монкады, и стал обрабатывать в первую очередь его. Монкада никаких

твердых политических взглядов не имел, он побывал и в партии либералов, и в

партии консерваторов, любил шикарно пожить, частенько бывал изрядно пьян и

считал себя неотразимым мужчиной. Но поскольку генералу было уже 55 лет,

был он изрядно потаскан и обычно нетрезв, то в отношениях с женским полом у

этого жуира стали нарастать трудности. Генерала “повело” на малолеток.

Одних он запугивал, других – задабривал подарками. Подарки требовали денег.

В общем, в начале мая 1927 года полковник Стимсон уговорил-таки Монкаду.

Монкада получил изрядную мзду и обещание, что американцы сделают его

следующим после Диаса президентом Никарагуа (американцы это обещание

сдержали), в правительство Диаса ввели 6 человек Монкады. Монкада

договорился, что его солдаты сдадут оружие войскам США и каждый получит за

винтовку новый костюм и 10 долларов.

12 мая 1927 года силы Монкады капитулировали. Но тут произошло нечто

неожиданное. Один генерал отказался сложить оружие. Именно этот генерал

носил фамилию Сандино.

2. Сандино

Полностью этого человека звали Аугусто Сесар Сандино Кальдерон. Папа у него

был, видимо, с претензиями – раз назвал сына, как римского императора –

Цезарем Августом. У папы – Грегорио Сандино – была небольшая кофейная

плантация. Денег у семьи хватало, чтобы маленький Аугусто посещал школу, но

после школы приходилось подрабатывать на ферме. Родился Аугусто то ли в

1895, то ли в 1893 году – то есть как раз тогда, когда к власти пришел

Селайя. Времена были относительно стабильные – и Аугусто даже проучился

несколько лет в гимназии в городе Гранада. Но окончить гимназию не

пришлось: отец женился во второй раз, пошли дети – Сократес, Асунсьон,

Зоила, – всю эту кучу малышей надо было кормить.

Аугусто Сесар Сандино – хоть он позже и прославился как непобедимый генерал

– никогда не был профессиональным военным. Не было у него военного

образования, и даже среднее было неполным. Правда, он жадно, запоем читал –

но это уже другое.

Впервые о Сандино услышали, когда он организовал у себя дома, в городке

Никиноомо (департамент Масая), торгово-потребительский кооператив. Это было

время владычества “клана Чаморро”, крестьяне массами разорялись – и

кооператив помог таким же малоземельным семьям Никиноомо, как семья

Сандино, устоять на ногах. Но оказалось, что кооператив мешал перекупщикам

– торговцам из Гранады, связанным с “кланом Чаморро”. К тому же, это был

“дурной пример”. В Никиноомо прислали генерала Монкаду (да-да, того самого)

– и генерал разогнал кооператив. Так впервые встретились Монкада и Сандино.

Но Монкада в те годы уже мечтал стать президентом. Он вербовал, где мог,

сторонников, искал (покупал) союзников. Сандино, чье имя уже пользовалось

популярностью во всем департаменте, обратил на себя внимание Монкады. Тот

пригласил Сандино на вечеринку, где под песни и гитары, за столом,

уставленным бутылками со знаменитым никарагуанским ликером “касуса”,

предложил Сандино “забыть все плохое” и начать работать на него, Монкаду.

Сандино был мрачен. Тогда Монкада приволок откуда-то перепуганную

тринадцатилетнюю девчонку и с пафосом возгласил:

- Эту красавицу, эту жемчужину, эту соперницу богинь я приготовил для себя.

Но я хочу, чтобы мы стали друзьями навеки, чтобы ты проводил мою политику в

департаменте Масая – и потому я с радостью отдаю ее тебе! Бери, она твоя!

Публика разразилась аплодисментами. Девчушка заревела.

Дальше произошла знаменитая сцена. Молодой Сандино вытащил у генерала

Монкады из-за пояса пистолет и закричал:

- Ну ты, старый развратник! Эта девочка – символ нашей страны, Никарагуа! И

не ты, и никто другой над ней не надругается!

Сандино схватил девушку за руку и, держа генерала под прицелом, отвел к

своей лошади. Затем выкинул пистолет (чтобы не обвинили в хищении

армейского имущества) и ускакал с девушкой в ближайший женский монастырь.

Генерал Монкада был так потрясен, что даже не снарядил погоню.

Сандино подумал, что теперь ему надо держаться подальше от Монкады. Думал

он правильно: однажды в баре наемный убийца попытался застрелить его.

Сандино спасла случайность. После этого он поклялся не брать в рот ни капли

спиртного.

Он отправился бродить по стране, поменял много профессий, а в 1923-м уехал

в соседний Гондурас. Там, в порту Ла Сейба Сандино познакомился и

подружился с Густаво Алеманом Боланьосом – лучшим прозаиком Никарагуа,

политэмигрантом. Из Гондураса Сандино переехал в Гватемалу, где недолго

проработал механиком в мастерских “Юнайтед фрут”. Затем перебрался в

Мексику, где устроился на работу в американскую нефтяную компанию

“Уастека”. В Мексике Сандино познакомился с другими эмигрантами из

Центральной Америки – в том числе настроенными довольно радикально.

Жизнь в Мексике сильно отличалась от жизни в крошечных центрально-

американских республиках. В 1917 году в Мексике завершилась революция,

крестьяне получили землю, у власти стояло довольно-таки прогрессивное

правительство. Страна быстро развивалась экономически. Политическая жизнь

била ключом. За полтора года, что Сандино провел в Мексике, там успел

вспыхнуть и был подавлен реакционный мятеж, власти поссорились с

католической церковью и приняли “нефтяной закон”, ударивший по

североамериканским нефтяным компаниям. В стране активно действовали

профсоюзы (Сандино тут же вступил в профсоюз и стал его активистом) и в

немалом количестве водились совершенно экзотические личности, которых в

Никарагуа нельзя было сыскать днем с огнем – социалисты, коммунисты и

анархо-синдикалисты. Сандино часами просиживал в профсоюзной библиотеке,

читал книги, журналы и газеты. Там Сандино узнал много интересного.

Например, что непобедимая вроде бы американская армия так и не смогла

справиться во время Мексиканской революции с партизанскими отрядами Панчо

Вильи. А также что “социалист”, “анархист” и “коммунист” – это не

ругательства, вроде слова “богохульник”, а наименования членов разных

партий, приверженцев различных политических течений.

В мае 1926 года, услышав о восстании против Чаморро в Никарагуа, Сандино

возвращается на родину. То, что он обнаруживает дома, его потрясает. Работу

найти нигде никакую нельзя. Люди в тропической стране умирают от голода.

Наконец Сандино завербовывается на золотые прииски Сан-Альбино (на границе

с Гондурасом), принадлежащие американской фирме. У Сан-Альбино – зловещая

слава: условия труда и жизни там адские, люди мрут как мухи.

Сандино подговаривает рабочих поднять восстание. “Иначе мы все здесь

подохнем”, – повторяет он как заклинание. Это веский аргумент. Но нужно

оружие. Одного из рабочих, Антонио Марина, посылают через границу, в

Гондурас, с уже добытым золотом. Гондурасская пограничная стража известна

продажностью, хотя никто еще не слышал, чтобы она продавала собственное

оружие. Но вскоре Марин возвращается и привозит 15 винтовок и несколько сот

патронов. Сандино, тем временем, обучил товарищей искусству изготовления

ручных гранат из кожаных мешков и динамита, которым пользуются на прииске.

19 октября 1926 года Сандино поднимает восстание. Рабочие взрывают прииск и

уходят в горы. 2 ноября отряд из 30 человек принимает первый бой с

правительственными войсками. Солдат было 200. Партизаны отступают, но все

остаются живы.

Сандино основывает в горах департамента Новая Сеговия партизанскую базу и

называет ее “Эль Чипоте” (на местном диалекте это значит “Сильный удар”).

Сандино отправляется на каноэ с шестью помощниками в Пуэрто-Кабесас – к

Сакасе, за оружием и инструкциями.

Но Сакаса отфутболивает Сандино к генералу Монкаде, своему “министру

обороны”. Монкада, конечно, не забыл, кто такой Сандино, и оружия не дал.

Не было бы счастья, да несчастье помогло. Как раз американцы блокировали

Пуэрто-Кабесас с моря и потребовали от Сакасы “очистить город”. Сакаса и

его люди пустились в бега – и много чего бросили по дороге. В том числе и

оружие. Сандино нагрузил подобранным оружием (40 винтовок и 7 тысяч

патронов) каноэ и на веслах повез груз в Новую Сеговию.

Поглядев на Сакасу и Монкаду, Сандино разочаровался в вождях

античаморровского восстания, либералах. Позже он вспоминал: “Консерваторы и

либералы – одинаковые прохвосты, трусы и предатели, не способные руководить

мужественным народом... Именно тогда я понял, что у нашего народа нет

достойных его руководителей и что нужны новые люди”.

Вскоре отряд Сандино вырос до 300 человек, затем – до 800, причем из

пехотинцев они стали кавалеристами. После целой серии успешных боев с

американской морской пехотой имя Сандино становится популярным среди

повстанцев.

В апреле 1927 года правительственные войска и “маринерз” окружили отряд

генерала Монкады. Тот обратился за помощью к Сандино. “Если вы срочно не

поддержите армию, то именно вы будете нести ответственность за катастрофу”,

– написал Монкада. Сандино со своими 800 всадниками прорвал окружение и

отбросил противника. Монкада на радостях произвел Сандино в генералы.

Но следующим шагом Монкады было издание приказа, ограничивавшего

численность отдельных войсковых групп 300 бойцами и запрещавшего переход из

одной части в другую. У Сандино было 800 бойцов – и почти каждый день к

нему приходили новые, в том числе из других повстанческий отрядов: Сандино

становился легендой.

Однако все бойцы Сандино отказались переходить под чье-либо еще

командование. С этого момента они стали именовать себя “сандинистами”,

подчеркивая тем самым, что они отличаются от других повстанцев-либералов.

Тогда Монкада отдал приказ отряду Сандино расквартироваться в городе Боако

и ждать там прибытия штаба Монкады. Коварство замысла было в том, что

Боако, вопреки тому, что сообщил сандинистам Монкада, вовсе не был занят

повстанцами, а контролировался правительственными войсками. Монкада

надеялся, что ничего не подозревавшие сандинисты попадут под огонь

правительственных войск – и будут уничтожены. Но Сандино в ловушку не

попал, он закрепился у города, рассредоточил свои силы и, действительно,

стал ждать Монкаду.

А Монкада тем временем сговорился с американцами и капитулировал. Сандино,

как мы помним, отказался сложить оружие. Монкада попытался его уговорить.

Между Сандино и Монкадой произошел исторический разговор:

- Кто вас сделал генералом? – спросил Монкада.

- Назначили – вы. А сделали – мои товарищи по борьбе, сеньор. Так что я

своим званием не обязан ни оккупантам, ни предателям!

В день капитуляции либералов Сандино выпустил воззвание (“циркуляр”) ко

всем местным властям всех департаментов Никарагуа. Рассказав о

предательстве Монкады за шаг до победы (“Либеральная армия насчитывала 7

тысяч хорошо вооруженных бойцов, а правительственная – немногим более

тысячи человек, думавших уже не о борьбе, а о дезертирстве”), Сандино

завершил воззвание такими словами: “Я не сложу оружие, даже если это

сделают все. Лучше я погибну с теми немногими, кто остался со мной. Лучше

умереть в борьбе, чем жить в рабстве”.

Сандинисты подняли черно-красное знамя. Эти цвета значили: “Свободная

родина или смерть!”. Через 30 лет, на Кубе, Фидель Кастро выберет то же

знамя.

Так началась эта беспримерная история – успешная война небольшого отряда

партизан против собственного правительства и 12-тысячного корпуса

американской армии одновременно.

3. Генерал свободных людей

Внешность у Сандино была самая незавидная. Был он маленький, худенький, с

некрасивым лицом метиса – как у большинства крестьян Никарагуа, в жилах

Сандино текла преимущественно индейская кровь. Аристократические роды

Латинской Америки любят подчеркивать свое расовое превосходство над

простолюдинами – вот, мол, посмотрите на мое лицо: ничего индейского, чисто

европейский профиль. Европейская внешность – это гарантия древности рода,

гарантия того, что перед вами – не выскочка, не внезапно разбогатевший

каким-то сомнительным способом нувориш.

Сандино, напротив, гордился своей внешностью и своим происхождением. “Я

никарагуанец и горжусь тем, что в моих жилах течет кровь американских

индейцев”, – писал он в 1927 году в “Политическом манифесте”. В том же

“Манифесте” были еще более удивительные и смелые для тогдашней Никарагуа

строки: “Я городской рабочий, ремесленник, но мои стремления

общенациональны, мой идеал – обладать правом на свободу и правом требовать

справедливости, даже если для завоевания этого потребуется пролить и свою и

чужую кровь. Олигархия, эти гуси из грязной лужи, скажут, что я плебей. И

пусть. Я горжусь тем, что вышел из среды угнетенных, ведь именно они – душа

и честь нашего народа”.

Сандино начал свою войну в очень неблагоприятной ситуации. Его силы были

распылены. С самим Сандино было 100 человек (и только 60 винтовок), еще 100

человек, с которыми он мог легко связаться, были сосредоточены в городе

Эстели. Остальные сандинисты оказались отсечены от него частями Монкады,

Диаса и американской морской пехотой.

Поэтому сначала ни новое правительство, ни американцы не восприняли Сандино

всерьез. Они послали 400 “маринерз” и 200 национальных гвардейцев для того,

чтобы принудить Сандино сдаться. Экспедицией руководил капитан морской

пехоты США Хатфилд.

Хатфилд прибыл со своим отрядом в город Окоталь и направил оттуда Сандино

ультиматум с требованием в 48 часов сложить оружие. Он предполагал, что

Сандино попытается бежать из страны, и потому предупредил: в этом случае за

голову Сандино будет назначена награда и он никогда не сможет вернуться в

Никарагуа.

Сандино, однако, не собирался бежать. Со своими 100 бойцами и 60 винтовками

он решил штурмовать Окоталь. Утром 16 июля отряд Сандино подошел к городу и

атаковал его. Бой длился 15 часов. Сандино взял Окоталь.

Американцы в Манагуа были так взбешены поражением, что послали самолеты

разбомбить Окоталь. Американская авиация атаковала город и устроила

настоящую охоту за крестьянами на окрестных полях. 300 мирных жителей – в

основном женщин и детей – было убито и еще 100 человек ранено. Уцелевшие

мужчины Окоталя вступили в отряд Сандино: мстить “гринго”.

Естественно, бомбардировка Окоталя не прибавила американцам популярности.

Наоборот – все больше и больше людей приходило к Сандино: он был

единственным, кто сражался с “гринго”.

В Латинской Америке, где обиды помнят долго, не забыли расправу над

Окоталем до сих пор. И никогда не забывали. 30 лет спустя аргентинец

Грегорио Сельсер в книге “Маленькая сумасшедшая армия” написал: “Один из

самых первых случаев применения военной авиации против мирных жителей был в

Никарагуа – за 8 лет до того, как Муссолини стал практиковаться в стрельбе

с воздуха по беззащитным абиссинцам, и за 10 лет до того, как летчики

гитлеровской эскадрильи “Кондор” превратили в развалины Гернику”.

Так, отчаянной атакой 16 июля 1927 года начал Сандино свою семилетнюю войну

с 8-тысячным корпусом правительственной армии и “национальной гвардии” и 12-

тысячным корпусом американской морской пехоты. У американцев к тому же было

на вооружении 30 самолетов – по тем временам это была огромная сила: во

всем мире насчитывалось не более 600 боевых самолетов.

Сандино быстро понял, что успешно воевать по канонам “большой войны” он не

сможет, – американцы и сильнее, и лучше обучены правилам ведения

позиционной войны. Сандино попробовал свои силы в позиционной войне в бою у

Лас-Флорес. Там сандинистам пришлось отступить, потеряв 60 человек. Это

было самое крупное поражения Сандино за все 7 лет боев.

Тогда Сандино сознательно перешел к тактике крестьянской сельской войны –

то есть к герилье (партизанской войне). Обнаружив, что Сандино не хочет

воевать “по правилам”, американцы расстроились: тактике противопартизанских

действий они в те времена еще не были обучены. Тогда они провозгласили

(устами госсекретаря США Келлога) Сандино “бандитом”, а его отряд – “шайкой

разбойников”. По требованию “гринго”, архиепископ Манагуа Лосано-и-Ортега и

епископ Гранады Рейес-и-Вальядарес объявили с амвонов об отлучении от

церкви Сандино, сандинистов и всех, кто к ним присоединится. Последствия

были прямо противоположны тем, на которые рассчитывали янки: тысячи людей,

прежде ничего не знавших о Сандино, узнали о его существовании.

В сентябре 1927 года Сандино объявил о создании Армии защитников

национальной независимости Никарагуа – со своими знаменем, девизом,

печатью, гимном, воинскими званиями и Уставом.

В этом Уставе специально подчеркивалось, что целью Армии является изгнание

янки, восстановление полного суверенитета Никарагуа и избрание законного,

независимого от США правительства. Командование Армией осуществляет Главный

штаб, все бойцы Армии – добровольцы и не получают никакого жалованья, им

“запрещается наносить ущерб мирным крестьянам, но разрешается облагать

принудительными налогами местных и иностранных капиталистов”. Командирам

Армии защитников национальной независимости Никарагуа строжайше запрещалось

вступать в тайные переговоры с противником. Этот Устав подписало около 1

тысячи бойцов – так выросла армия Сандино.

Сандино разделил Армию на колонны численностью от 50 до нескольких сот

бойцов. У каждой колонны было свое задание и свой оперативный район.

Сандино разделил территорию, фактически контролируемую его армией, на 4

зоны, в каждой из которых были сформированы органы революционной власти.

Все вместе контролируемые партизанами районы назывались “Лас-Сеговиас”, то

есть “Сеговии”. Власти были вынуждены объявить на осадном положении зону

деятельности партизан: департаменты Новая Сеговия, Эстели, Хинотега и

Матагальпа, а также часть провинций Селайя и Кабо-Грасиас-а-Дьос. Это было

ни много ни мало, как четверть всей территории Никарагуа. К декабрю 1932

года сандинисты контролировали уже свыше половины территории страны.

Сандино и его Армия быстро превратились в живую легенду. Неоднократно

распространявшиеся правительством и янки сообщения о гибели Сандино и

разгроме его “банд” каждый раз оказывались вымыслом. Однажды такое

сообщение о гибели Сандино было даже спровоцировано самим Сандино: в начале

1928 года, когда американцы развернули крупное наступление на партизанскую

базу “Эль Чипоте”, окружили там штаб Сандино и принялись ежедневно бомбить

базу, Сандино распространил слух о своей смерти и инсценировал собственные

похороны. Американцы приостановили наступление на суше и принялись

безостановочно атаковать базу с воздуха – они полагали, что сандинисты,

деморализованные гибелью своего вождя и беспрерывными авианалетами, скоро

сами сдадутся.

А Сандино тем временем оставив на позициях чучела, вывел своих людей через

джунгли из “Эль Чипоте”. Когда “гринго” ворвались в “Эль Чипоте”, они

обнаружили, что база пуста. Через несколько дней им пришлось срочно

эвакуироваться с базы – пришло сообщение, что Сандино захватил город Сан-

Рафаэль-дель-Норте. Но когда “маринерз” ворвались в Сан-Рафаэль,

сандинистов там уже не было: они оставались в городе ровно столько времени,

сколько было нужно для того, чтобы захватить и вывезти оружие из местного

арсенала.

Вообще, Сандино постоянно ставил “гринго” в тупик. Американцы, например,

хорошо знали, что в тропических джунглях ночью воевать невозможно – тьма

кромешная, никакие опознавательные знаки не видны, а если стрелять на

глазок, по вспышкам выстрелов – наверняка перебьешь кучу своих.

Однако Сандино благополучно разгромил посреди ночи лагерь “маринерз” на

реке Коко, не оставив на месте боя ни одного убитого партизана. Американцам

не пришло в голову, что Сандино приказал своим людям перед боем раздеться

догола и выкупаться в реке. Света звезд и вспышек выстрелов вполне хватило

для того, чтобы голые блестящие партизаны уверенно различали друг друга в

бою. Так, без потерь, небольшой отряд голых сандинистов, вооруженных одними

мачете и пистолетами, полностью уничтожил втрое превосходящее их по

численности подразделение морских пехотинцев, захватил ружья, патроны,

пулеметы, гранаты и карту с планом антипартизанских операций.

Вскоре в армию Сандино стали приходить не только никарагуанцы, но и другие

латиноамериканцы. Чем шире распространялась слава Сандино – тем больше

находилось в Латинской Америке людей, которые приходили к мысли, что

погибнуть в горах чужой страны, сражаясь с “гринго” за ее свободу, куда

достойнее, чем прозябать у себя на родине. Многие из таких людей скоро

выбились в командиры в армии Сандино.

Колумбиец Рубен Ардилья Гомес вместо того, чтобы поступить у себя дома в

Боготе в университет, уехал в 18 лет в Никарагуа – к Сандино. Самое

интересное, что он ни от кого своих планов дома не скрывал. Мать Рубена,

прощаясь с сыном, обливалась слезами, но затею благословила: “Поезжай.

Отомсти “гринго” за нас”. “За нас” – это значило: за колумбийцев. “Гринго”

к тому времени устроили целых семь интервенций в Колумбию и даже

организовали сепаратистский мятеж на севере страны, оттяпав от Колумбии

департамент Панама – Колумбия не давала разрешения на аренду земли под

канал, а карманное государство Панама было сразу на все согласно. У

сандинистов Рубен Ардилья дослужился до лейтенанта и стал адьютантом

Сандино.

Из Доминиканской Республики приехал негр Грегорио Урбано Хильберт. К тому

времени он уже был знаменит на родине: в 1917 году Грегорио организовал

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5