Курс лекций и семинаров История России: 1861-1995 гг.

Два гроша - куча хороша.

Дворянская кровь и в петровки мёрзнет.

Дело сделано - дура замуж выдана.

Денежки в кармане - все друзья с нами.

Держи язык за зубами.

Дёшево волк в пастухи нанимается, да мир подумывает.

Доверь козлу капусту караулить - всё съест.

Догадался, как проигрался.

Долг не ревёт, а спать не даёт.

Долго ждать, когда чёрт умрёт: у него ещё и голова не болела.

Долог день до вечера, когда делать нечего.

Дорого, да мило, дешево, да гнило.

Дракою прав не будешь.

Других не суди - на себя погляди.

Думаешь, поймал - ан сам попался.

Дурак за дурой далеко ходил.

Дурака пошли, да сам следом иди.

Дураков стадо - пастуха надо.

Его дуда и туда и сюда.

Ему дай яичко, да ещё и облупленное.

Если бы дрожать не умел, совсем бы замёрз.

Есть терпенье - будет и уменье.

Ешь, кума, десятую шанежку: я не считаю.

Жареные куры в рот летят.

Жизнь дана на добрые дела.

За комаром не с топором.

За морем телушка полушка, да рубль перевоз.

Законы святы, да законники супостаты.

Знай толк, не бери в долг.

И гладок, да гадок.

Иди в науку - терпеть муку.

Избави меня боже от плохих друзей, а от врагов я сам избавлюсь.

Как возьмёт голод - появится и голос.

Как ни хитри, а всё выйдет наружу.

Кобыла с волком тягалась: один хвост да грива осталась.

Когда золото всплывает, то правда тонет.

Кто везде - тот нигде.

Кто запаслив, тот и счастлив.

Кто кого сможет, тот того и гложет.

Кто у власти, тот и ест сласти.

Легко добыто, легко и прожито.

Ленивого только за смертью посылать.

Либо грудь в крестах, либо голова в кустах.

Ложь на тараканьих ножках ходит.

Мелким бесом рассыпается.

Москва слезам не верит, ей дело подавай.

Моя хата с краю - ничего не знаю.

На бедного везде каплет.

На воре шапка горит.

На одних подмётках семи царям служил.

На привычку есть отвычка.

Начали гладью, а кончили гадью.

Не кланюсь бабушке Варваре - своё есть в кармане.

Не лжёт душа, лжёт мошна.

Не мытьём, так катаньем.

Не суйся в калачный ряд с суконным рылом.

Одна паршивая овца всё стадо портит.

Он сух из воды выйдет.

От добра добра не ищут.

От трудов праведных не наживёшь палат каменных.

Плетью обуха не перебить.

По делам вору и мука.

Подальше положишь, поближе возьмёшь.

Помрёшь - ничего с собой не возьмёшь.

Попал в богатство, забыл братство.

При деньгах -то и дурак умный.

Рубль цел копейкой.

С волками жить - по волчьи выть.

С достатком и смелость приходит.

С казной судиться - своим поступиться.

С миру по нитке - голому рубашка.

С поклону голова не отвалится.

Своя ноша не тяжела.

Сколько вору не воровать, а петли не миновать.

Там хорошо, где нас нет.

У семи воров один топор, да и тот без топорища.

Хвали рожь в стогу, а барина в гробу.

Хотя спинка бита, да пирог съеден.

Я не я, и лошадь не моя.

П.Чаадаев. Философические письма. 1836 г.

Одна из наиболее печальных черт нашей своеобразной цивилизации

заключается в том, что мы ещё только открываем истины, давно уже ставшие

избитыми в других местах и даже среди народов, во многом далеко

отставших от нас. Это происходит от того, что мы никогда не шли об руку

с прочими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств

человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас

нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы небыли

затронуты всемирным воспитанием человеческого рода.

Мы все имеем вид путешественников. Ни у кого нет определённой сферы

существования, ни для чего не выработано хороших привычек, ни для чего

нет правил; нет даже домашнего очага; нет ничего, что привязывало бы,

что побуждало бы в вас симпатию или любовь, ничего прочного, ничего

постоянного; всё протекает, всё уходит, не оставляя следа ни вне, ни

внутри вас. В своих домах мы как будто на постое, в семье имеем вид

чужестранцев, в городах кажемся кочевниками, и даже больше, нежели те

кочевники, которые пасут свои стада в наших степях, ибо они сильнее

привязаны к своим пустыням, чем мы к нашим городам. И не думайте,

пожалуйста, что предмет, о котором идёт речь, не важен. Мы и без того

обижены судьбою,- не станем же прибавлять к прочим нашим бедам ложного

представления о самих себе, не будем притязать на чисто духовную жизнь...

У каждого народа бывает период бурного волнения, страстного

беспокойства, деятельности необдуманной и бесцельной. В это время люди

становятся скитальцами в мире, физически и духовно. Это - эпоха сильных

ощущений, великих страстей народных. Народы мечутся тогда возбуждённо,

без видимой причины, но не без пользы для грядущих поколений. Через такой

период прошли все общества. Ему обязаны они самыми яркими воспоминаниями,

героическим элементом своей истории, своей поэзией, всеми наиболее

сильными и плодотворными своими идеями; это необходимая основа всякого

общества. Иначе в памяти народов не было бы ничего, чем они могли бы

дорожить, что могли бы любить; они были бы привязаны лишь к праху земли,

на которой живут. Этот увлекательный фазис в истории народов есть их

юность, эпоха, в которую их способности развиваются всего сильнее и

память о которой составляет радость и поучение их зрелого возраста. У

нас ничего этого нет. Сначала - дикое варварство, потом грубое

невежество, затем свирепое и унизительное чужеземное владычество, дух

которого позднее унаследовала наша национальная власть, - такова

печальная история нашей юности. Этого периода бурной деятельности,

кипучей игры духовных сил народных, у нас не было совсем. Эпоха нашей

социальной жизни, соответствующая этому возрасту, была заполнена тусклым

и мрачным существованием, лишённым силы и энергии, которое ничего не

оживляло, кроме злодеяний, ничто не смягчало, кроме рабства. Ни

пленительных воспоминаний, ни грациозных образов в памяти народа, ни

мощных поучений в его придании. Окиньте взглядом все прожитые нами века,

всё занимаемое нами пространство - вы не найдёте ни одного

привлекательного воспоминания, ни одного почтенного памятника, который

властно говорил бы вам о прошлом, который воссоздавал бы его пред вами

живо и картинно. Мы живём одним настоящим в самых тесных его пределах,

без прошедшего и будущего, среди мёртвого застоя.

Годы ранней юности, проведённые нами в тупой неподвижности, не

оставили никакого следа в нашей душе, и у нас нет ничего

индивидуального, на что могла бы опереться наша мысль; но обособленные

странной судьбой от всемирного движения человечества, мы также ничего не

восприняли и из преемственных идей человеческого рода. Между тем именно

на этих идеях основывается жизнь народов; из этих идей вытекает их

будущее, исходит их нравственное развитие. Если мы хотим занять

положение, подобное положению других цивилизованных народов, мы должны

некоторым образом повторить у себя всё воспитание человеческого

рода.

Мы так странно движемся во времени, что с каждым шагом вперёд

прошедший миг исчезает для нас безвозвратно. Это - естественный

результат культуры, всецело основанной на заимствовании и подражании.Мы

принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав

человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь

важный урок. Западный силлологизм нам не знаком. Наши лучшие умы

страдают чем-то большим, нежели простая неосновательность. Лучшие идеи,

за отсутствием связи или последовательности, замирают в нашем мозгу и

превращаются в бесплодные призраки.

В наших головах нет решительно ничего общего; всё в них индивидуально

и всё шатко и неполно. Мне кажется даже, что в нашем взгляде есть

какая-то странная неопределённость, что-то холодное и неуверенное,

напоминающее отчасти физиономию тех народов, которые стоят на низших

ступенях социальной лестницы. И вот я спрашиваю вас, где наши мудрецы,

наши мыслители? Кто когда -либо мыслил за нас, кто теперь за нас мыслит?

А ведь, стоя между двумя главными частями мира, Востоком и Западом,

упираясь одним локтем в Китай, другим в Германию, мы должны были бы

соединить в себе оба великих начала духовной природы: воображение и

рассудок, и совмещать в нашей цивилизации историю всего земного шара.

Глядя на нас, можно было сказать, что общий закон человечества

отменён по отношению к нам. Одинокие в мире, мы ничего не дали миру

ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей

человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и

всё, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили. С первой минуты

нашего общественного существования мы ничего не сделали для общего

блага людей; ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве

нашей родины; ни одна великая истина не вышла из нашей среды; мы не дали

себе труда ничего выдумать сами, а из того, что выдумали другие, мы

перенимали только обманчивую внешность и бесполезную роскошь.

Если бы дикие орды, возмутившие мир, не прошли по нашей стране, в

которой мы живём, прежде устремились на Запад, нам едва ли была бы

отведена страница во всемирной истории. Если бы мы не раскинулись от

Берингова пролива до Одера, нас и не заметили бы. Некогда великий человек

захотел просветить нас, и для того, чтобы приохотить нас к образованию,

он кинул нам плащ цивилизации; мы подняли плащ, но не дотронулись до

просвещения. В другой раз, другой великий государь, приобщая нас к

своему славному предназначению, провёл нас победоносно с одного конца

Европы на другой; вернувшись из этого триумфального шествия через

просвещённые страны мира, мы принесли с собой лишь идеи и стремления,

плодом которых было громадное несчастье, отбросившее нас на полвека

назад. В нашей крови есть нечто, враждебное всякому истинному прогрессу.

Повинуясь нашей злобной судьбе, мы обратились к жалкой, глубоко

презираемой этими народами Византии за тем нравственным уставом, который

должен был лечь в основу нашего воспитания. Волею одного честолюбца эта

семья народов только что была отторгнута от всемирного братства, и мы

восприняли, следовательно, идею, искажённую человеческой страстью. В

Европе всё одушевлял тогда животный принцип единства. ... Непричастные

этому чудовищному началу, мы сделались жертвою завоевания. Когда же мы

свергли чужеземное иго и только наша оторванность от общей семьи мешала

нам воспользоваться идеями, возникшими за это время у наших западных

братьев,— мы подпали ешё более жестокому рабству, освящённому

притом фактом нашего освобождения.

Итак, ни отыскивать связь времён, ни вечно работать над фактическим

материалом - ни к чему не ведёт. Надо стремиться к тому, чтобы уяснить

нравственный смысл великих исторических эпох; надо стараться точно

определить черты каждого века по законам практического разума. ...

Исторический материал почти весь исчерпан, что народы рассказали почти

все свои предания и что если отдалённые эпохи ещё могут быть когда-

нибудь лучше освещены (но во всяком случае не той критикой, которая умеет

только рыться в древнем прахе народов, а какими-нибудь чисто логическими

приёмами), то - что касается фактов в собственном смысле слова - они уже

все извлечены; наконец, что истории в наше время больше нечего делать,

как размышлять.

Раз мы признаём это, история естественно должна войти в общую систему

философии и сделаться её составной частью.

Мы слишком долго привыкли видеть в мире только отдельные государства;

вот почему огромное превосходство нового общества над древним ешё не

оценено надлежащим образом. Упускали из виду, что в течение целого ряда

веков это общество составляло настоящую федеральную систему,которая была

расторгнута только реформацией; что до этого прискорбного события народы

Европы смотрели на себя не иначе, как на части единого социального тела,

разделённого в географическом отношении на несколько государств, но в

духовном отношении составляющего одно целое... История средних веков - в

буквальном смысле слова - история одного народа - народа христианского.

Главное содержание её составляет развитие нравственной идеи... Вольтер

справедливо замечает, что только у христиан мнения бывали причиною войн.

Нельзя, впрочем, и сомневаться в том, что нас никогда не постигнет

ни китайский застой, ни греческий упадок; ещё менее можно себе

представить полное уничтожение нашей цивилизации. Чтобы убедиться в

этом, достаточно бросить взгляд кругом. Весь мир должен был бы

перевернуться, новый переворот, подобный тому, который придал ему его

теперешнюю форму, должен был произойти, для того чтобы современная

цивилизация погибла. Без вторичного всемирного потопа невозможно

вообразить себе полную гибель нашего просвещения. Пусть даже , например,

погрузится в море целое полушарие, - того, что уцелеет от нашей

цивилизации на другом полушарии, будет достаточно, чтобы возродить

человеческий дух.

Прекрасная вещь - любовь к отечеству, но есть ещё нечто более

прекрасное - это любовь к истине. Любовь к отечеству рождает героев,

любовь к истине создаёт мудрецов, благодетелей человечества. Любовь к

родине разделяет народы, питает национальную независимость и подчас

одевает землю в траур; любовь к истине распространяет свет знания,

создаёт духовные наслаждения, приближает людей к Божеству. Не через

родину, а через истину ведёт путь на небо. Правда, мы, русские, всегда

мало интересовались тем, что - истина, а что - ложь, поэтому нельзя

сердиться на общество, если несколько язвительная филипика против его

немощей задела его за живое. И потому, смею уверить, во мне нет ни тени

злобы против этой милой публики, которая так долго и так коварно ласкала

меня; я хладнокровно, без всякого раздражения, стараюсь отдать себе отчёт

в моём странном положении.

Я никогда не добивался народных рукоплесканий, не искал милостей

толпы; я всегда думал, что род человеческий должен следовать только

за своими естественными вождями...

Посмотрите от начала до конца наши летописи - вы найдёте в них на

каждой странице глубокое воздействие власти, непрестанное влияние

почвы и почти никогда не встретите проявлений общественной воли.

П.Я.Чаадаев. Философические письма. -В кн.: Россия глазами русского.-

СПб.: 1991.С.22-25, 27-30, 93, 107, 140, 153.

П.Я. Чаадаев. Отрывки и афоризмы. 1840-1850 гг.

К тому же в русском народе есть что-то неотвратимо неподвижное,

безнадёжно не нарушаемое, а именно - его полное равнодушие к природе

той власти, которая им управляет. Ни один народ мира не понял лучше нас

знаменитый текст Писания: ”Несть власти аще от Бога”. Установленная

власть всегда для нас священна. Как известно, основой нашего социального

строя служит семья, поэтому русский народ ничего другого никогда и не

способен усматривать во власти, кроме родительского авторитета,

применяемого с большей или меньшей суровостью, и только. Всякий государь,

каков бы он ни был, для него батюшка. Мы не говорим, например, я имею

право сделать то-то и то-то, мы говорим: это разрешено, а это не

разрешено. В нашем представлении не закон карает провинившегося

гражданина, а отец наказывает непослушного ребёнка. Наша приверженность к

семейному укладу такова, что мы с радостью расточаем права: отцовства по

отношению ко всякому, от кого зависим. Идея законности, идея права для

русского народа бессмыслица, о чём свидетельствует беспорядочная и

странная смена наследников престола вслед за царствованием Петра

Великого, в особенности же ужасный эпизод междуцарствования. Очевидно,

если бы природе народа свойственно было воспринимать эти идеи, он бы

понял, что государь, за которого он проливал кровь, не имел ни малейшего

права на престол, а в таком случае ни у первого самозванца, ни у всех

остальных не нашлось бы той массы приверженцев, производивших

опустошения, ужасавшие даже чужеземные шайки, шедшие вслед за ними.

свойственно было воспринимать эти идеи, он бы понял, что государь, за

которого он проливал кровь, не имел ни малейшего права на престол, а в

таком случае ни у первого самозванца, ни у всех остальных не нашлось бы

той массы приверженцев, производивших опустошения, ужасавшие даже

чужеземные шайки, шедшие вслед за ними. Никакая сила в мире не заставит

нас выйти из того круга идей, на котором построена вся наша история,

который ещё теперь составляет всю поэзию нашего существования, который

признаёт лишь право дарованное и отмечает всякую мысль о праве

естественном; и что бы ни совершилось в слоях общества, народ в целом

никогда не примет в этом участия; скрестив руки на груди - любимая поза

чисто русского человека - он будет наблюдать происходящее и по привычке

встретит именем батюшки своих новых владык, ибо - к чему тут обманывать

себя самих - ему снова понадобятся владыки, всякий другой порядок он с

презрением или гневом отвергает.

П.Я.Чаадаев. Избранные произведения и письма.—М.:1991.С.202-203.

К.Н. Леонтьев. Византизм и славянство. 1873 год.

Условия русского православного царизма были ещё выгоднее.

Перенесённый на русскую почву византизм встретил не то, что он находил на

берегах Средиземного моря, не племена, усталые от долгой образованности,

не страны, стеснённые у моря и открытые всяким враждебным набегам

... нет! он нашёл страну дикую, новую, едва доступную, обширную, он

встретил народ простой, свежий, ничего почти не испытавший,

простодушный, прямой в своих верованиях.

Вместо избирательного, подвижного, пожизненного диктатора византизм

нашёл у нас Великого Князя Московского, патриархального и наследственно

управлявшего Русью. В византизме царила одна отвлечённая юридическая

идея: на Руси эта идея обрела себе плоть и кровь в царских родах,

священных для народа. Родовое монархическое чувство, этот великорусский

легитимизм, был сперва обращён на дом Рюрика, а потом на дом Романовых.

Родовое чувство, столь сильное на Западе в аристократическом элементе

общества, у нас же в этом элементе всегда гораздо слабейшее, нашло

себе главное выражение в монархизме. Имея сначала вотчинный (родовой)

характер, наше государство этим самым развилось впоследствии так, что

родовое чувство общества у нас приняло государственное направление.

Государство у нас всегда было сильнее, глубже, выработаннее не только

аристократии, но и самой семьи.

Россия глазами русского.—М.:1991.С.182-183.

В. С. Соловьёв. Русская идея. 1888 год.

Я имею в виду вопрос о смысле существования России во всемирной

истории. Когда видишь, как эта огромная империя с большим или или меньшим

блеском в течение двух веков выступала на мировой сцене, когда видишь,

как она по многим второстепенным вопросам приняла европейскую

цивилизацию, упорно отбрасывая её по другим, более важным, сохраняя таким

образом оригинальность, которая, хоя и является чисто отрицательной, но

не лишена тем не менее своеобразного величия, -когда видишь этот великий

исторический факт, то спрашиваешь себя: какова же та мысль, которую он

скрывает за собою или открывает нам; каков идеальный принцип,

одушевляющий это огромное тело, какое новое слово этот новый народ

скажет человечеству; что желает он сделать в истории мира? Чтобы

разрешить этот вопрос, мы не обратимся к общественному мнению

сегодняшнего дня, что поставило бы нас в опасность быть разочарованными

событиями последующего дня. Мы поищем ответа в вечных истинах религии.

Ибо идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то,

что Бог думает о ней в вечности. Мы должны рассматривать человечество в

его целом, как великое собирательное существо или социальный организм,

живые члены которого представляют различные нации. С этой точки зрения

очевидно, что ни один народ не может жить в себе, через себя и для себя,

но жизнь каждого народа представляет лишь определённое участие в общей

жизни человечества. Органическая функция, которая возложена на ту или

другую нацию в этой вселенской жизни,— вот её истинная национальная идея,

предвечно установленная в плане бога.

Россия глазами русского.—М.:1991.С.312.

Н.С. Трубецкой. О туранском элементе в русской культуре. 1925 год.

Московское царство возникло благодаря татарскому игу. Московские

цари, далеко не закончив ещё “собирания русской земли”, стали собирать

земли западного улуса великой монгольской монархии: Москва стала мощным

государством лишь после завоевания Казани, Астрахани и Сибири. Русский

царь явился наследником монгольского хана. “Свержение татарского ига”

свелось к замене татарского хана православным царём и к перенесению

ханской ставки в Москву. Даже персонально значительный процент бояр и

других служилых людей московского царя составляли представители татарской

знати. Русская государственность в одном из своих истоков произошла из

татарской, и вряд ли правы те историки, которые закрывают глаза на это

обстоятельство или стараются преуменьшить его значение. Но, если такое

игнорирование татарского источника русской государственности оказывается

возможным, то, конечно, потому, что во внутреннем содержании и в

идеологическом оправдании русской государственности ярко выступают

элементы, не находящие прямых аналогий в татарской государственности:

это - православие и византийские традиции. Чудо превращения татарской

государственности в русскую осуществилось благодаря напряжённому горению

религиозного чувства, благодаря православно-религиозному подъёму,

охватившему Россию в эпоху татарского ига. Это религиозное горение

помогло древней Руси облагородить татарскую государственность, придать

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10