Катынская трагедия

ведь судьбой этих людей в течение многих месяцев занимались различные

инстанции НКВД, в Москве находились тысячи личных дел польских

военнопленных. Впрочем, было бы нелепо утверждать, что в ходе немецкого

наступления польские пленные были предоставлены собственной судьбе, так как

было хорошо известно: отступая, части НКВД либо истребляли заключенных,

либо гнали их на восток. Никто не поверил бы, что немцам был сделан такой

«подарок» — несколько тысяч человек, которыми столь основательно занимался

НКВД.

Во время аудиенции у Сталина (в присутствии Молотова) 3 декабря 1941

г. Сикорский и Андерс затронули этот вопрос. Советский диктатор повторил

«старую песню», что де в советских лагерях не осталось ни одного польского

военнопленного. На вопрос об их судьбе последовал ответ, который, если бы

не трагические обстоятельства, можно было бы считать просто смешным:

«Убежали». Куда? «Может, в Маньчжурию.» В Маньчжурию из-под Смоленска и

Харькова! Не стоит даже смотреть на карту, чтобы понять абсурдность

подобного предположения.

Сталин, однако, сообразил, что шила в мешке не утаишь. И когда 18

марта 1942 года генерал Владислав Андерс и полковник Леопольд Окулицкий

снова спросили Сталина о судьбе польских офицеров, последовал

неопределенный ответ: «Может быть, они находятся на территории, занятой

немцами...» И тут же Сталин вернулся к прежнему утверждению: «Все они уже

освобождены».

В апреле 1942 года в польском приемном пункте в Кирове появился

профессор Станислав Свяневич, который, несмотря на «амнистию», продолжал

отбывать в Коми АССР свой восьмилетний срок. Польское посольство в

Куйбышеве ходатайствовало об его освобождении из лагеря, а правительство в

изгнании неоднократно обращалось по этому поводу к советскому послу в

Англии Боголюбову. Благодаря неимоверным усилиям, проф. Свяневичу в конце

концов удалось выбраться из Советского Союза. Его судьба имела огромное

значение. Ведь он был единственным уцелевшим! Свяневич дал подробные

показания, в которых особенно подчеркнул, что пленных из Козельска вывезли

не на восток или север, а на запад, в район Смоленска. Следовало бы

незамедлительно поручить разведке Армии Крайовой, оперировавшей на

советской территории, оккупированной немцами, тщательное расследование

этого дела. Но польское правительство, к сожалению, отнеслось к показаниям

Свяневича без должного внимания.

Тем временем приближался момент трагического открытия. На

железнодорожных ветках под Смоленском в немецких бригадах в то время иногда

работали поляки. От местного населения, крайне несловоохотливого, они

узнали, что в катынских лесах, в районе «Косогор», на берегах Днепра, в 15-

ти км. на запад от Смоленска, несколько лет назад расстреливали поляков. На

этом месте зазеленела сосновая поросль. Раскопали какой-то холмик и

обнаружили останки человека в польском мундире. Могилу зарыли и поставили

на ней крест. Наступила зима 1942-43 года и приостановила дальнейшие

поиски.

Немецкие власти Смоленска, уведомленные о каких-то могилах в катынских

лесах, вначале не придали этому никакого значения. Только в марте-апреле

1943 года начались в этих лесах усиленные поиски. И тогда-то разразился

скандал, потрясший мир.

До революции 1917 года катынскими лесами владели две польские семьи —

Ледницкие и Козлинские. После революции леса перешли в ведомство ГПУ-НКВД.

По утверждению местных жителей, в этих лесах совершались массовые убийства

еще в 1918 году. В 1931 году леса эти были окружены специальной оградой и

вход в них был строго воспрещен. Тогда же, очевидно, в лесу построили дом

отдыха, предназначенный только для служащих НКВД. Во время эксгумации 1943

года на участке «Косогор» в Катыни обнаружили тела русских и в гражданской

одежде, и в военной форме образцов 15-летней давности. Следовательно, людей

расстреливали тут и около 1928 года. Были обнаружены останки советских

граждан, погибших здесь 10 лет назад, т.е. в 1933-34 гг., а также останки

людей, расстрелянных пятью-семью годами раньше (1936-1938 гг.). В братских

могилах лежали также трупы женщин.

Группа немецких экспертов во главе с профессором Герхардом Бухтцом

приступила к эксгумации в самом начале апреля. После войны стало известно,

что проф. Бухтц был крупным специалистом в области судебной медицины и

пользовался репутацией честного человека, не имевшего ничего общего с

фашистами. К сожалению, год спустя (1944) он погиб во время бомбежки; таким

образом исследователи Катынского дела потеряли очень ценного свидетеля.

Хотя не все могилы были раскопаны сразу, следует отметить, что в

«Косогорах», неподалеку от дома отдыха НКВД, обнаружилось в общей сложности

восемь братских могил польских офицеров. Землю покрывали молодые сосенки и

березки. Специалисты установили, что эти деревца были посажены три года

тому назад. Под этими сосенками была погребена ужасная тайна.

Немцы знали, что поляки разыскивают более 10 тысяч пропавших без вести

военнопленных, и, когда были найдены тела польских офицеров, убитых

выстрелами в затылок, зачастую связанных, иногда добитых советскими

четырехугольными штыками, они поняли пропагандистское значение своего

открытия. 10 апреля 1943 года в Варшаве и Кракове немцы собрали группу

польских общественных деятелей и интеллектуалов и отправили ее в Катынь.

После своего возвращения в Варшаву члены этой группы дали отчет о виденном

представителям польского правительства в изгнании и руководству Армии

Крайовой. Немцы не лгали: следы преступления вели к НКВД.

13 апреля 1943 года в 15:10 берлинское радио информировало весь мир о

катынской находке. Была названа цифра 10-12 тысяч, и в дальнейшем немцы

строго придерживались этих данных. Немцы предполагали, что в этой местности

находятся могилы польских пленных из всех трех лагерей. В таком случае

число было явно занижено, поскольку жертвы трех лагерей составляли около 14

тысяч военнопленных.

15 апреля московское радио выступило со своей версией, обвинив в

злодеянии Берлин. Согласно московскому радио, польские военнопленные

принимали участие в строительных работах под Смоленском и во время летнего

наступления немцев (1941 г.) попали в плен. Поляки были перебиты, а теперь

фашисты пытаются свалить свою вину на советское правительство, известное

своей гуманностью. Заявление московского радио обходило стороной вопрос о

том. на каком основании польские офицеры использовались на принудительных

работах. Но это уже не имело принципиального значения.

Сообщения из Варшавы о достоверности немецкой версии и сведения о

всеобщем негодовании в рядах польской армии в СССР, которая наконец-то

поняла причину двухлетнего молчания на запросы о судьбе пленных, — все это

побудило польское правительство в Лондоне 15 апреля принять решение об

обращении с петицией о расследовании катынского злодеяния в Международный

Красный Крест в Женеве.

17 апреля 1943 года польский представитель в Женеве вручил

Международному Красному Кресту просьбу своего правительства. Оказалось, что

немцы его уже опередили: 16 апреля они попросили МКК выслать в район

преступления своих представителей.

Требование немецкой стороны о созыве Международной комиссии, состоящей

из экспертов из нейтральных стран, само по себе уже являлось свидетельством

того, что немцам нечего было скрывать, а наоборот — они были заинтересованы

в раскрытии всей правды, которую могли использовать в пропагандистских

целях. Если бы советское правительство считало себя невиновным, оно само бы

потребовало вмешательства МКК, так как разоблачение очередной немецкой

пропагандистской шумихи скомпрометировало бы Третий Рейх. 20 апреля

польское правительство в изгнании обратилось к советским властям с нотой, в

которой требовало более точного определения советской позиции и

всевозможных дополнительных данных. Ответа со стороны Москвы не

последовало. В свою очередь 21 апреля советская сторона обвинила польское

правительство в изгнании в сотрудничестве с Гитлером против союзников. 25

апреля Международный Красный Крест отклонил польское ходатайство о

направлении в Катынь международной комиссии на том основании, что СССР

протестует против одинаково сформулированных требований по этому вопросу

Польши и Германии. 26 апреля 1943 года СССР порвал дипломатические

отношения с польским правительством в изгнании, мотивируя это — ни много,

ни мало — сотрудничеством Польши с гитлеровской Германией.

Тем временем в Варшаве газета «Новы курьер варшавские» (а также другие

печатные органы, издаваемые оккупационными властями по-польски) уже 14

апреля сообщили об обнаружении в катынском лесу могил и в последующие дни

стали печатать списки с фамилиями опознанных останков. Как ни странно,

несмотря на полное совпадение немецких данных с информацией, которой

располагали семьи погибших в Козельске, многие поляки не поверили немецким

сообщениям. Распространялись слухи, что немцам удалось раздобыть в СССР

значительное количество документов польских военнопленных и, приписав их к

найденным останкам, они пытаются сфабриковать дело, обвиняющее органы НКВД

в убийстве польских офицеров.

27 апреля 1943 года Польский Красный Крест (ПКК) направил в Катынь

специалиста в области судебной медицины д-ра Мариана Водинского из Кракова,

члена Союза вооруженного сопротивления и Армии Крайовой, вместе с двумя

помощниками-прозекторами. Др. Водинский прибыл в Катынь 29 апреля вместе с

так называемой Технической комиссией ПКК, в составе 9-ти человек,

большинство которых было тесно связано с польским Сопротивлением (АК).

Комиссия должна была произвести эксгумацию и идентификацию останков при

содействии немецкой комиссии, возглавляемой проф. Бухтцом.

Все показания членов польской комиссии свидетельствуют, что немецкая

сторона предоставила им большую свободу исследований и выводов, не оказывая

на них никакого давления (кроме спорного вопроса о числе убитых, о чем

ниже). Комиссия ПКК работала в Катыни пять недель, т.е. с 29 апреля по 3

июня 1943 года. Из-за жары и приближающегося советского фронта работы по

эксгумации пришлось приостановить. 7 июня были засыпаны последние могилы.

10 июня 1943 года немцы обнародовали детальное правительственное сообщение,

содержание которого почти полностью совпадало с предположениями комиссии

ПКК. В частности, в немецком сообщении говорилось, что убийства в Катыни

совершались при помощи немецких патронов фирмы «Геншов» калибр 7,65. Такого

рода боеприпасы экспортировались в СССР, Польшу и прибалтийские страны в

конце 20-х годов.

В связи с отказом Международного Красного Креста Германия пригласила в

Катынь комиссию, состоящую из экспертов по судебной медицине из стран,

дружественных Германии, и из ряда нейтральных стран. В состав комиссии

вошли следующие ученые: д-р Спеллере (Бельгия), проф. Марков (Болгария), д-

р Трамсен (Дания, член датского Сопротивления), проф. Саксен (Финляндия),

проф. Милославич (Хорватия; он родился в США, война захватила его в

Югославии), проф. Пальмери (Италия), проф. Гаек (Чехословакия), проф.

Навилле (Швейцария), проф. Сюбик (Словакия), проф. Орсос (Венгрия), а также

д-р Костеодат (Франция) в качестве наблюдателя. Не успели приехать вовремя

и принять участие в работах комиссии эксперты из Испании, Португалии и

Турции. Немецкое правительство пригласило также представителя польского

правительства в Лондоне, гарантируя ему полную безопасность. Однако страх

оказался сильнее, и польский представитель не воспользовался этим

приглашением.

Комиссия работала в Катыни с 28 по 30 апреля 1943 года. Основной ее

задачей было определить точные сроки погребения трупов, так как именно

точные даты были решающим фактором в споре, кого же считать ответственным

за катынские преступления. Если трупы пролежали в земле два года, то

виноват, бесспорно, НКВД, если же меньше, то вина возлагается на немцев.

Почти все члены комиссии тогда и позднее (исключение следует сделать для

проф. Маркова, который после «освобождения» Болгарии Красной Армией

отказался от первоначальных показаний) единодушно заявляли, что работа

комиссии проходила свободно, без всякого нажима со стороны немцев. Эксперты

обследовали 982 трупа (эксгумированных раньше и еще девять, выкопанных ими

самими), и подвергли их тщательнейшему анализу (причем выяснилось, что

трупы в могилах лежали штабелями в 10-12 слоев и были так спрессованы, что

разнимать их пришлось крюками и лопатами). Выводы экспертов были

однозначны: трупы пролежали в земле около трех лет. Об этом

свидетельствовали многослойные отложения кальция на поверхности глинистой

мозговой массы. Такая субстанция формируется в трупах не раньше трех лет

пребывания в земле. Не располагая данными, полученными польскими комиссиями

в СССР от 449 уцелевших, которые рассказали о ликвидации лагерей в

Козельске, Старобельске и Осташкове в апреле и мае 1940 года, международная

комиссия определила срок погребения трупов — весна 1940 года.

Результатом работы польской технической комиссии ПКК явились тысячи

вещественных доказательств. Несколько сот жертв остались неопознанными, но

в большинстве случаев удалось установить данные погибших. В карманах жертв

нашли сотни советских газет, датированных апрелем 1940 года, 3184

документа, последняя дата на которых — 6 мая 1940 г. Естественно, добыть

эти документы было задачей не из легких, учитывая, что тела сильно

разложились, мумифицировались и склеились. Это была воистину кошмарная

работа. Все жертвы были убиты из короткого огнестрельного оружия, как

правило, калибра 7,65, обычно одним метким выстрелом в затылок или шею.

Некоторые, особенно молодые, были связаны веревками (все веревки, советской

продукции, были одинаковой длины, что свидетельствует о тщательно

запланированной акции), иногда головы были обмотаны шинелями и обвязаны

веревками. На некоторых трупах виднелись следы советских четырехугольных

штыков. Интересно отметить, что на трупах были найдены различные мелкие

предметы и даже драгоценности. Это указывает на то, что с ликвидацией

пленных торопились и даже не успели их ограбить. Как выяснилось позднее,

трупы лежали в том же порядке, как этапировали из Козельска отдельные

эшелоны. Самый большой интерес из найденных вещей представляли, несомненно,

календарики и записные книжки. Хотя чернила почти размылись, записи

карандашом сохранились отлично.

Особенно ценной была записная книжка майора Адама Сольского, в которой

он записал: «8 апреля. 3:30 отправка со станции Козельск на запад. 9:45 на

станции Ельня. 8 апреля 40 г. с 12 часов стоим в Смоленске на запасном

пути. 9-го апреля подъем в тюремных вагонах и подготовка на выход. Нас куда-

то перевозят на машинах. Что дальше? С рассвета день начинается как-то

странно. Перевоз в боксах «ворона» (страшно). Нас привезли куда-то в лес,

похоже на дачное место. Тщательный обыск. Интересовались моим обручальным

кольцом, забрали рубли, ремень, перочинный ножик, часы, которые показывали

6:30...» Тут запись обрывается. Очевидно, после 6:30 майор Сольский уже не

жил.

Кажется, что пленных по одиночке подводили к краю рва, удерживая с

двух сторон, более сильных и сопротивляющихся связывали веревками. Затем —

выстрел опытного стрелка-палача. Труп сбрасывали в ров, прямо на тела

убитых раньше. Иногда находили трупы офицеров, накрепко связанных и заживо

уложенных в ров, их приканчивали выстрелами сверху.

В 1943 году и позднее возникал вопрос, кто копал могилы. Существовали

предположения, что они выкопаны руками будущих жертв. Однако это кажется

маловероятным. Чтобы выкопать большой и глубокий ров, следовало

предоставить узникам некоторую свободу движения (нельзя же копать со

связанными руками) и хотя бы самые примитивные инструменты, по крайней

мере, лопаты. Трудно предположить, чтобы люди, видя свою неминуемую смерть,

в основном молодые и сильные мужчины, не воспользовались случаем и не

бросились на конвой. Не надо забывать, что пленные находились в неплохом

психическом состоянии, не были истощены многодневным ожиданием смерти, они

готовились перейти в другие руки (немецкие или союзнические).

Предполагаемая расправа не должна была парализовать их волю к

сопротивлению, к желанию умереть в бою, а не от руки палача. Только

советские архивы смогут когда-нибудь рассказать нам, как происходило

убийство польских военнопленных.

Останки, эксгумированные и обследованные, опускали вместе с

прикрепленной к ним биркой назад в братские могилы. И если советские власти

не осквернили катынское кладбище, то эти бирки позволят когда-нибудь еще

раз произвести идентификацию останков.

Из катынских могил вырыли в сумме 4143 трупа. Из последней, восьмой,

могилы (в которой лежали офицеры, убитые в мае 1940 года, о чем

свидетельствует летняя форма одежды) не удалось вынуть всех, так как работу

пришлось прервать. Оставалось в ней, однако, не более 200 трупов. Всего в

катынских лесах обнаружено около 4400 жертв.

Это явно неполное число взволновало немцев. Любой ценой они хотели

разыскать в окрестности «Косогор» остальные могилы, чтобы подтвердить свои

заявления о 10-12 тысячах погибших. Они пытались оказать сильное давление

на комиссию ПКК, чтобы последняя согласилась с этими их «данными». В конце

концов, были объявлены именные списки погибших, составившие неполные три

тысячи человек, с приложением около тысячи неизвестных.

Уже в 1943 году стало ясно, что военнопленных из Старобельска и

Осташкова расстреливали в других местах. Теперь можно предположить, что

пленные из Осташковского лагеря были расстреляны где-то в районе станции

Бологое, а офицеры из Старобельска — под Харьковом, скорее всего в дачной

местности Дергачи.

Поскольку Катынь задолго до 1940 года стала местом казни заключенных

из окрестностей Смоленска, по аналогии можно предположить, что экзекуции

пленных из Старобельска и Осташкова проводились в подобных «проверенных»

местах. Было известно, что харьковские Дергачи тоже были местом частых

расстрелов, и именно туда ведут многие улики «Катыни №2». Хотя немцы были в

Харькове недолго, все же они приступили к поискам братских могил польских

офицеров, но не дошли до эксгумации. В январе 1980 года Антон Т. Рекульский

в брошюре «Вторая Катынь?» выдвинул гипотезу, что пленные из Старобельска

были расстреляны неподалеку от лагеря, в районе, где много лет спустя, в

1977 году, бригады польских рабочих прокладывали трубопровод. В народе еще

была жива память о расстрелянных когда-то польских офицерах.

Состоятельность этой гипотезы подтверждается отсутствием железнодорожной

транспортировки заключенных. Не исключено, что к месту казни им надо было

пройти пешком всего лишь несколько километров. Однако довод о

«Старобельской Катыни» вблизи лагеря кажется не очень убедительным и не

опровергает прежних предположений, что экзекуция проводилась все-таки в

Дергачах. Судьбы Осташковских этапов обрываются на станции Бологое (линия

Ленинград-Москва). Где-то там, очевидно, недалеко от места разгрузки, и

проводились расстрелы («Катынь №3»).

Катынское дело было, конечно, максимально использовано немецкой

пропагандой: в Катынь привозили даже экскурсии из центральной Польши и

польских офицеров из немецких лагерей. В середине мая 1943 года в Катынь

привезли несколько английских и американских офицеров, недавно попавших в

немецкий плен. Среди них был полковник американской армии Джон Ван-Влиет.

Насильственно привезенный в Катынь, он был убежден, что станет участником

примитивного пропагандного фарса. Однако он покинул Катынь глубоко

убежденным в вине Советского Союза. Отчет Ван-Влиета, о котором речь пойдет

ниже, имел свою особую историю.

Все, побывавшие на территории катынской эксгумации, отдавали должное

той свободе, которую немцы предоставляли для ознакомления с местом

преступления и вещественными доказательствами. Немцы давали также

возможность встретиться с местными жителями, которые в 1940-м году были

свидетелями транспортировки пленных в катынский лес. Особенную ценность

представляли показания двух жителей. Одним из них был 73-летний колхозник

Парфений Киселев (1870 г.р.), который первый указал немцам место

расстрелов. Он охотно делился с журналистами из оккупированной Польши и

нейтральных стран виденным и слышанным. Вероятно, он рассчитывал на то, что

советская власть больше сюда никогда не вернется. В конце 1943 года этот

несчастный человек оказался в лапах НКВД. Больше его никто не видел, только

печатались его обширные опровержения всех показаний, данных им раньше.

Можно только предполагать, как оборвалась жизнь этого старика (вероятно, в

начале 1944 года). Вторым активным свидетелем был местный кузнец Иван

Кровожерцев (1915-1947). Он понимал, что его ожидает, и, когда немцы начали

отступать, сам двинулся на Запад. Добрался до Германии и пережил войну, как

сотни тысяч других русских, которые в гитлеровском нашествии 1941 года

видели возможность освобождения от сталинской тирании (многие из них

погибли потом в СССР после выдачи их Советскому Союзу Америкой и Англией в

1945 году). В мае 1945 года Кровожерцев вошел в контакт с американцами и

выразил готовность дать исчерпывающие показания о катынском преступлении. В

ответ он услышал, что этот вопрос подлежит компетенции советских властей и

что его готовы передать соответствующим советским органам для дачи

показаний по этому вопросу. Ошеломленному Кровожерцеву удалось сбежать и

после долгих мытарств найти, наконец, в Германии польскую воинскую часть.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5