Декабристы: тайные общества, журналы, особенности мировоззрения и поведения

словесности был связан еще один петербургский журнал – «Невский зритель».

Он издавался ежемесячно с января 1820 по июнь 1821г. магистром этико-

политических наук И. М. Сниткиным. В журнале сотрудничали многие члены

Вольного общества любителей российской словесности.

По своему типу «Невский зритель» являлся журналом научно-литературным,

точнее – научно-публицистическим, с заметным интересом к политической

истории, экономике, вопросам воспитания. В журнале были постоянные отделы:

«История и политика», «Государственное хозяйство», «Воспитание», «Нравы»,

«Литература», «Критика», «Изящные искусства» (музыка, живопись,

архитектура), «Смесь». Первые два отдела почти полностью состояли из статей

самого издателя, отдел «Воспитание» вел член Вольного общества любителей

российской словесности Н. Рашков. В остальных сотрудники менялись, что

сказывалось на позициях журнала.

В отделах «Литература» и «Критика» встречаются произведения и

высказывания различного общественного характера: защита Жуковского и острая

критика его, публикация отрывков из поэмы Пушкина «Руслан и Людмила» и

злобные выпады против нее. Печатаются стихи Пушкина, Рылеева, Кюхельбекера,

а после них – писания графа Хвостова и других маловажных поэтов. Однако это

легко объяснить, представив себе историю «Невского зрителя» по периодам.

Таких периодов было четыре: первый – с января по апрель 1820г., второй – с

мая по сентябрь, третий – с октября 1820г. по март 1821г. и четвертый – с

апреля по июнь 1821г.

В первый период ведущими сотрудниками журнала в отделах «Литература» и

«Критика» были Кюхельбекер и Пушкин. За четыре месяца Кюхельбекер напечатал

здесь шесть стихотворений, повесть «Осада города Обиньи», отрывки из

социальной утопии «Европейские письма» и обзорную критическую статью

«Взгляд на текущую словесность». В каждом из четырех номеров были помещены

стихотворения Пушкина.

С майского номера прекращается сотрудничество в «Невском зрителе»

Пушкина, Кюхельбекера, Ф.Глинки и других передовых поэтов: их место

занимают третьестепенные консервативные литераторы – Д.Хвостов,

Ф.Синельников и др. «Невский зритель» теперь ведет полемику с О.Сомовым,

который защищал в «Сыне отечества» принципы прогрессивного романтизма,

нападает на Пушкина как автора поэмы «Руслан и Людмила», обвиняя его в

нарушении хорошего вкуса, в безнравственности и либерализме.

В октябре 1820г. в «Невский зритель» приходят Рылеев и Сомов; полгода

Рылеев возглавляет литературный отдел и отдел «Нравы», Сомов – критический.

В №10 журнала было опубликовано одно из самых ярких произведений

гражданского романтизма – сатира Рылеева «К временщику», в которой все

увидели смелую критику солдафона и деспота графа Аракчеева. Сатира «К

временщику» имела исключительный успех среди читающей публики и насторожила

цензуру. Кроме этой сатиры Рылеев напечатал в «Невском зрителе» около

двадцати произведений в стихах и прозе, в том числе очерки «Провинциал в

Петербурге» и повесть «Чудак».

В это же время в «Невском зрителе» широко развернулась критическая

деятельность теоретика гражданского романтизма О.Сомова. Он ведет

последовательную борьбу за национальную русскую литературу, за ее передовое

направление против подражательности и неопределенности. Своими

полемическими статьями Сомов продолжает линию, намеченную статьей

Кюхельбекера «Взгляд на текущую словесность», и выступает против

субъективизма и мистицизма творчества Жуковского. Сказав, что в последних

стихотворениях Жуковского «все немецкое, кроме букв и слов», Сомов

решительно заявляет: «Истинный талант должен принадлежать своему отечеству»

(1821,№3).

Мартовским номером 1821 г. заканчивается сотрудничество Рылеева и

Сомова в «Невском зрителе», они переходят в «Соревнователь» и «Сын

отечества», а в 1823–1825 гг. вместе будут участвовать в альманахе

«Полярная звезда». С апреля 1821 г. в «Невском зрителе» снова усиливается

участие писателей-эпигонов, т. е. повторяется то, что было во втором

периоде. Снова инициативу захватывает граф Хвостов: печатаются его стихи

или стихотворные послания ему, вместе с Хвостовым сотрудничают реакционные

литераторы М. Дмитриев, Я. Ростовцев и др. Такие сотрудники не могли

обеспечить успех «Невскому зрителю», поэтому с июля 1821 г. Сниткин

прекратил издание журнала.

«Полярная звезда»

Петербургский альманах «Полярная звезда» – одно из самых интересных

периодических изданий первой четверти XIX в. Его выпускали А. А. Бестужев и

К. Ф. Рылеев; вышло три книжки – на 1823, 1824 и 1825гг. Ни один

современный орган печати не имел такого успеха у читателей.

К началу издания своего альманаха Рылеев и Бестужев не были новичками в

литературе и журналистике. Рылеев уже приобрел известность как автор острой

сатиры «К временщику» и гражданских «Дум», Бестужев – как поэт и

талантливый критик; оба сотрудничали в петербургских журналах, участвовали

в Вольном обществе любителей российской словесности.

В целях цензурной маскировки издатели придали «Полярной звезде» форму,

характерную для тогдашних альманахов как представителей «малой» периодики:

она печаталась форматом в двенадцатую долю бумажного листа и на титуле

значилось, что эта «карманная книжка для любительниц и любителей русской

словесности». Рылеев и Бестужев хотели подчеркнуть, будто они намереваются

выпускать чисто литературный альманах, не отступая от традиций Карамзина.

И все же провинциальные читатели сразу догадались, что «Полярная

звезда» – это не столько литературно-художественный, сколько общественно-

политический альманах. Уже самое название его перекликалось со

стихотворением Пушкина «К Чаадаеву» (1818), широко распространенным в

рукописных копиях, и воспринималось как символ свободы, счастливого

будущего. Кроме того, после выхода первой книги Бестужев и Рылеев сообщили

читателям, что, предпринимая издание «Полярной звезды», они «имели в виду

более чем одну забаву публики», что альманах рассчитан не на узкий круг

читателей, а на «многих».[9]

К сотрудничеству в «Полярной звезде» издатели привлекли лучшие

литературные силы – Пушкина, Грибоедова, Ф.Глинку, Кюхельбекера,

Д.Давыдова, Вяземского, Сомова и др. Эпизодически участвовали в альманахе

даже Греч и Булгарин; они пока еще прикрывались показным либерализмом и не

порывали связей с передовыми деятелями; к тому же их участие в «Полярной

звезде» ослабляло бдительность цензуры.

Рылеев возглавлял в альманахе отдел поэзии и печатал свои «думы»,

отрывки из поэм «Войнаровский» и «Наливайко». Бестужев ведал прозой, он

помещал критические обзоры литературы и повести, проникнутые идеями

свободолюбия. На нем лежали основные издательские и редакторские

обязанности, переговоры с сотрудниками и цензурой, отбор материала,

составление книжек и корректура. Многие современники воспринимали «Полярную

звезду» как альманах Бестужева.

Каждая книжка открывалась обозрением литературы, написанным Бестужевым,

а затем шли произведения в прозе и стихах, которые являлись своего рода

художественной иллюстрацией выдвинутых в нем положений. Статьи Бестужева

служили организующим началом в книжках «Полярной звезды», сообщая им четкую

направленность.

При характеристике общественно-политической позиции «Полярной звезды»

необходимо помнить, что более двух лет отделяет ее третью книжку от первой.

За это время произошли значительные сдвиги в мировоззрении издателей, что

не могло не отразиться на материалах «Полярной звезды». Единый и

целенаправленный как орган декабристской периодики альманах развивался,

совершенствовался от книжки к книжке: с каждым годом яснее определялось

политическое лицо «Полярной звезды» в связи с тем, что Рылеев и Бестужев

все более полно овладевали идеями дворянской революционности.

«Полярную звезду» на 1823г. Бестужев и Рылеев подготовили осенью 1822г.

В ту пору они еще не были декабристами: Рылеев не разочаровался в

конституционной монархии, Бестужев не до конца преодолел влияние Жуковского

и Карамзина. Недостаточная четкость политических и литературных взглядов

издателей сказалась на содержании первой книжки «Полярной звезды» и, прежде

всего, заметна в обозрении Бестужева «Взгляд на старую и новую словесность

в России».

Художественные материалы первой книжки «Полярной звезды» не были

однородны в своем направлении. Передовые тенденции выражали думы Рылеева:

«Рогнеда», «Борис Годунов», «Мстислав Удалой». Горячей защитой свободы

человека проникнуто стихотворение Ф.Глинки «Плач пленных иудеев».

Пушкин выступает в альманахе как ссыльный поэт. Из Одессы он прислал в

первую книжку альманаха стихотворение «Овидию», в котором сравнивал свою

судьбу с судьбой римского поэта Овидия, изгнанного из пределов родины

императором Октавианом Августом. Кроме этого напечатано еще три:

«Гречанке», «Мечта воина» и «Элегия» («Увы, зачем она блистает...»).

Лучшими художественными произведениями в прозе «Полярной звезды» на

1823г. была повесть Бестужева «Роман и Ольга» (из истории вольного

Новгорода), в которой поэтизировались гражданские доблести русского

человека – мужество, смелость, независимость, вольнолюбие, и его же очерк

«Вечер на бивуаке», рисующий жизнь офицеров в походе.

Но в первой книжке «Полярной звезды» были напечатаны также произведения

Греча и Булгарина, бездарного графа Хвостова и других «благонамеренных»

литераторов.

Жуковский, помимо переводов из «Орлеанской девы» Шиллера и «Энеиды»

Вергилия, поместил пять лирических стихотворений, три из которых посвящены

темам разлуки и смерти, исполнены грусти и тоски. Участие Жуковского в

первой книжке «Полярной звезды» – свидетельство еще неокончательно

установившейся их литературно-эстетической позиции.

Вторая книжка альманаха – «Полярная звезда» на 1824 г. – прошла цензуру

20 декабря 1823 г. В это время Рылеев уже был членом Северного общества, а

Бестужев подготовлен к вступлению в него. Взгляды издателей определились,

поэтому политическая линия альманаха стала более отчетливой.

Открывается альманах обозрением Бестужева «Взгляд на русскую

словесность в течение 1823 года». В начале статьи, а не в конце, как было в

первом обозрении, рассматриваются причины, «замедлившие ход словесности», а

потом приводится характеристика произведений за истекший год. Развитие

литературы он ставит в непосредственную зависимость от общественно-

политической ситуации.

Показательно, что во второй книжке «Полярной звезды» не появилось ни

одного лирического стихотворения Жуковского. Зато значительно увеличился

вклад Пушкина – он напечатал семь стихотворений. Кюхельбекер поместил

отрывок из поэмы «Святополк». Бестужев дал в альманах «Роман в семи

письмах» и повесть «Замок Нейгаузен», Рылеев – отрывки из поэмы

«Войнаровский».

Третья книжка «Полярной звезды» вышла летом 1825г. По идейной

насыщенности она значительно превосходит две первые: оба издателя уже

декабристы, активные участники Северного общества, руководители его левой

фракции – республиканской.

«Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825гг.»

Бестужева, которым открывается «Полярная звезда», – это не только

литературное, но в полном смысле слова политическое выступление. Снова

выдвигается тезис: у нас нет литературы, т.е. такой литературы, которая

удовлетворяла бы потребностям русской общественной жизни. Почему? Нет

настоящего общественного возбуждения, и поскольку ум «не занят политикою»,

то он «кинулся в кумовство и пересуды... Я говорю не об одной словесности:

все наши общества заражены тою же болезнею», – подчеркивает критик. Третье

обозрение Бестужева не только утверждает зависимость литературы от

общественной жизни – оно содержит могучий призыв к активной политической

борьбе. «Мы начинаем чувствовать и мыслить – но ощупью. Жизнь необходимо

требует движения, а развивающийся ум – дела», – заявляет Бестужев, намечая

пути революционной деятельности для своих современников. Яркой

художественной иллюстрацией этого тезиса статьи является отрывок из поэмы

Рылеева «Наливайко», опубликованный в альманахе. Устами героя прославляется

революционный подвиг: борьба с угнетателями народа необходима, даже если в

этой борьбе придется погибнуть.

На неизбежность революционного восстания в России Бестужев в своем

третьем обозрении намекал неоднократно. Лишь в таком смысле, например,

нужно понимать его слова: «Порох на воздухе дает только вспышки, но сжатый

в железо, он рвется выстрелами и движет и рушит громады».

Обозревая русскую литературу за 1824 и начало 1825г., Бестужев выше

всего оценивает «Горе от ума» Грибоедова, определяя комедию как «феномен,

какого не знали мы от времен «Недоросля». Несмотря на строгости цензуры, он

сумел раскрыть перед читателями протестующий характер образа Чацкого как

активного борца за высокие гражданские идеалы, у которого «душа в

чувствованиях, ум и остроумие в речах». «Будущее оценит достойно сию

комедию и поставит ее в число первых творений народных», – утверждал

Бестужев. Рядом с «Горем от ума» Бестужев ставит рукописную поэму Пушкина

«Цыганы» как истинно самобытное произведение, в котором «сверкают молнийные

очерки вольной жизни и глубоких страстей». Напротив, отношение к незадолго

до того вышедшей из печати первой главе «Евгения Онегина» у Бестужева, как

и у многих декабристов, менее восторженное: он ценит в романе Пушкина

только лирические отступления, исполненные высоких чувств и «благородных

порывов», где «мечта уносит поэта из прозы описываемого общества». Бестужев

в своем третьем обзоре ни слова не говорит о стихотворениях Жуковского, а

упоминает только перевод «Орлеанской девы» Шиллера.

Большое внимание уделяет Бестужев современной русской журналистике и

критике. Отметив заметное оживление в печати, Бестужев довольно строго

отзывается о многих изданиях. Подчеркивая реакционное направление «Вестника

Европы», он пишет, что этот журнал «толковал о старине и заржавленным

циркулем измерял новое». Автор обозрения решительно выступает против

«критической перебранки», характерной для многих журналов (и особенно для

«Вестника Европы»). Он требует серьезной принципиальной критики, которая

занималась бы разбором сущности произведения, а не мелочной полемикой, была

бы «дельной и основательной», а «не корпела над запятыми».

Художественный материал «Полярной звезды» на 1825 г. отличался большой

идейной выдержанностью. В третьей книжке альманаха нет ни одного

поэтического произведения Жуковского. Не случайно Бестужев вслед за своим

обозрением поместил отрывок из поэмы Пушкина «Цыганы» и первый отрывок из

поэмы Рылеева «Наливайко» («Смерть Чигиринского старосты»), в котором

открыто оправдывалась беспощадная расправа с поработителями. Вершиной

творчества Рылеева и лучшим образцом агитационной поэзии декабристов был

второй отрывок из поэмы «Наливайко» – «Исповедь Наливайки». В нем не только

прославлялся революционный подвиг защитников свободы, но прямо указывалось

на скорое наступление в России революционных событий.

Как известно, разбойничья тема, как символ свободолюбия и

независимости, часто разрабатывалась в поэтической практике декабристов.

Показательно, что в третьей книжке «Полярной звезды» этой теме посвящены

два произведения: «Братья-разбойники» Пушкина и «Разбойники» Н. Языкова.

В отделе прозы третьей книжки идеи свободолюбия ярче всего были

выражены повестью самого Бестужева «Изменник» и очерком его брата Николая

Бестужева «Гибралтар». В «Изменнике» лицемерному, коварному Владимиру

Ситцкому, перебежавшему к полякам, противопоставляется его брат Михаил,

храбро сражающийся за свободу родины и погибающий в этой борьбе. Очерк Н.

Бестужева «Гибралтар» посвящен революционным событиям в Испании; в нем

звучат нескрываемое сочувствие героической борьбе восставших и глубокая

грусть, вызванная поражением революции.

Читатели высоко оценили идейные и художественные достоинства «Полярной

звезды». Первая книжка альманаха вышла тиражом в 600 экземпляров и сразу же

была раскуплена. Вторую книжку отпечатали тиражом в 1500 экземпляров, она

разошлась в течение трех недель и принесла издателям неожиданный доход.

Поэтому участникам третьей книжки Бестужев и Рылеев уже смогли дать

денежное вознаграждение. В истории русской журналистики это был первый

случай оплаты авторского труда.

После того как вышла третья книжка «Полярной звезды», Рылеев и Бестужев

начали готовить четвертую. Но занятость делами Северного общества и службой

не позволила им своевременно собрать альманах в полном объеме. Тогда они

решили имеющийся материал напечатать небольшой книжкой под названием

«Звездочка».

Однако «Звездочка» света не увидела: часть тиража, отпечатанная к 14

декабря 1825г., после событий на Сенатской площади была передана в

следственную комиссию вместе с другими бумагами Рылеева и Бестужева.[10]

По образному выражению Герцена, «Полярная звезда» скрылась за тучами

николаевского царствования».[11] Продолжая традицию альманаха декабристов,

Герцен в 1855г. в Вольной русской типографии в Лондоне начал печатать свой

альманах «Полярная звезда», на обложке которой было изображение барельефа с

профилями пяти казненных декабристов. Это название Герцен выбрал, по его

словам, затем, «чтоб показать непрерывность предания, преемственность

труда, внутреннюю связь и кровное родство» с декабристами.

Весьма положительно о «Полярной звезде» Бестужева и Рылеева отзывался

Белинский; он постоянно именовал ее «известным, знаменитым» альманахом (IX,

684; X, 283), указывал на исключительный успех у читателей (IV, 120).

«Полярная звезда» Бестужева и Рылеева явилась родоначальницей большого

числа альманахов 1820–1830-х годов. По справедливому замечанию Белинского,

«успех «Полярной звезды» произвел в нашей литературе альманачный период,

продолжавшийся с лишком десять лет» (IV, 120).

Ближе всего к «Полярной звезде» по направлению стояли два альманаха:

«Мнемозина», выходившая в Москве, и «Русская старина» – в Петербурге.

«Мнемозина»

«Мнемозина» была создана в 1824 г. как трехмесячный сборник, но

последняя книжка ее запоздала и вышла уже в следующем году. «Мнемозина»

только названием и периодичностью напоминала альманах.[12] В

действительности же это был настоящий журнал и по составу и по характеру

материалов. В «Мнемозине» имелись отделы: «Философия», «Военная история»,

«Изящная проза», «Стихотворения», «Путешествия», «Критика и антикритика»,

«Смесь». Не только современники ощущали это своеобразие «Мнемозины»:

Белинский, например, называл ее «журналом-альманахом» или просто

«журналом».

Инициатива издания «Мнемозины» принадлежала К.В.Кюхельбекеру, который

вначале намеревался выпускать ее самостоятельно, но потом, по совету

друзей, привлек в качестве соиздателя В.Ф.Одоевского, имевшего большие

литературные связи.

Кюхельбекер вступил в Северное общество незадолго до восстания, однако

современники знали его свободомыслие по выступлениям в журналах. Было

известно также, что, путешествуя по Европе в качестве секретаря вельможи А.

Л. Нарышкина, Кюхельбекер читал в Париже лекции о русской литературе,

знакомил слушателей с вольнолюбивыми произведениями современных авторов.

Политическая заостренность этих лекций встревожила русского посла в Париже,

и он выслал Кюхельбекера в Россию. Вернувшись в Петербург как опальный

поэт, Кюхельбекер вскоре был отправлен на службу в канцелярию генерала

Ермолова в Тифлис, где подружился с Грибоедовым. Осенью 1823 г. Грибоедов и

Кюхельбекер приехали в Москву и вскоре начали вместе сотрудничать в

«Мнемозине».

Одоевский в тайные общества не входил, но знал об их существовании и

дружил со многими декабристами. Проявлявший большие симпатии к отвлеченному

«любомудрию» и мистическому идеализму, писатель-романтик («русский Гофман»,

как его называли), Одоевский в своих философских и фантастических повестях

иногда критически изображал светское общество, что положительно оценивал

Белинский (I, 274; IV, 344; VIII, 300).

Научным отделом заведовал Одоевский. Он писал статьи и очерки по

вопросам философии – в духе философского идеализма Шеллинга, и по вопросам

эстетики – в духе немецкого романтизма, а также сатирические статьи-

фельетоны. Кюхельбекер стоял во главе художественного и критического

отделов и был самым деятельным сотрудником «Мнемозины»: в четырех книжках

альманаха он напечатал более двадцати своих произведений в самых различных

жанрах – стихотворения, письма о путешествии по Германии и Франции, повесть

«Адо», поэмы «Святополк Окаянный» и «Смерть Байрона», отрывки из трагедии

«Аргивяне», критические и полемические статьи и т. д.

Первая книжка «Мнемозины» открывалась программным стихотворением

Грибоедова «Давид»; в нем защищалась идея героического подвига,

оправдывалась борьба с тираном. Пушкин дал в альманах три стихотворения:

«Вечер», «Мой демон», «К морю». В «Вечере» он называет свободу своим

кумиром, а в стихотворении «К морю» рисует образ свободолюбивого поэта

Байрона. Печатались также стихи Вяземского, Баратынского, Раича и др., но

ведущая роль в отделе поэзии, бесспорно, принадлежала Кюхельбекеру,

Грибоедову и Пушкину.

В отделе «Философия» выделялись статьи Одоевского («Афоризмы из

различных писателей по части современного германского любомудрия», отрывок

из «Словаря истории философии») и рассуждение профессора Московского

университета М. Г. Павлова «О способах исследования природы», в котором

доказывалось преимущество «умозрительного» метода перед «эмпирическим».

Работа Павлова произвела сильное впечатление на современников; к ней

обращались и в последующие десятилетия, ее хорошо знал Белинский (II, 463).

Но центральное место в «Мнемозине» по праву занимала статья

Кюхельбекера «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее

десятилетие», опубликованная во второй книжке альманаха. Это было боевое

выступление, в котором защищались основные положения литературно-

эстетической программы декабристов: борьба с подражанием, требование

самобытной литературы, насыщенной высоким гражданским пафосом, острая

критика элегического романтизма карамзинского толка, творчества Жуковского

и поэтов его школы.

Кюхельбекер отмечает, что в течение последнего десятилетия наиболее

широкое распространение в русской поэзии получил жанр элегии, где

воспеваются чувства грусти, тоски, уныния. Время требует от поэзии

мужественной силы, а ее нет в «мутных, ничего не определяющих, изнеженных,

бесцветных произведениях».

Довольно строго отзываясь и об элегиях Пушкина, Кюхельбекер

противопоставляет им его романтические поэмы. Он боролся за Пушкина как

критик декабристского лагеря и хотел направить творчество поэта в русло

гражданского романтизма.

По мнению Кюхельбекера, высокие общественные идеи могут быть выражены

только в таких жанрах, как гражданская ода, героическая поэма, трагедия,

народно-патриотическая дума, сатира и комедия.

Среди многих, кто напал на Кюхельбекера за его смелую статью, был

Булгарин. Свой ответ Булгарину («Разговор с Ф.В.Булгариным») Кюхельбекер

напечатал в третьей книжке «Мнемозины»; здесь он дополнительно

аргументировал и развил положения своей статьи. Одоевский сразу же выступил

на стороне Кюхельбекера и вслед за его «Разговором» поместил «Прибавление к

предыдущему Разговору», также направленное против Булгарина; кроме того, в

третью книжку «Мнемозины» Одоевский включил фельетон «Следствия

сатирической статьи» и высмеял тех поэтов («парнасников»), которые «глаз не

сводят с туманной дали».

В «Мнемозине» появился один из первых положительных отзывов о комедии

Грибоедова, полемически направленный против реакционной критики. В статье

«Несколько слов о Мнемозине самих издателей» утверждалось, что «Горе от

ума» делает «честь нашему времени» и заслуживает «уважения всех своих

читателей, кроме некоторых привязчивых говорунов».

«Мнемозина» имела большой успех у читателей: первая книжка вышла

тиражом 600 экземпляров, вторая – 1200 экземпляров. Это был второй, после

«Полярной звезды», случай, когда альманах печатался таким большим тиражом.

Белинский рассматривал «Мнемозину» как «журнал, предметом которого было

искусство и знание» (II, 463). Великий критик указывал на большую роль

«Мнемозины» в распространении серьезных теоретических знаний и новейших

научных идей, в обогащении русского языка научной терминологией.

«Русская старина»

Исторический и одновременно литературный альманах «Русская старина.

Карманная книжка для любителей и любительниц отечественного» издавалась

декабристом А.О.Корниловичем; вышла всего одна книжка – на 1825г.

Корнилович – историк и исторический беллетрист, серьезно изучавший эпоху

Петра I, участник Вольного общества любителей российской словесности, был

сотрудником «Полярной звезды» и других изданий.

Книжка «Русской старины» состояла из пяти статей Корниловича,

объединенных общим названием «Нравы русских при Петре Великом», и четырех

статей историка и этнографа В. Д. Сухорукова, имевших заглавие «Общежитие

донских казаков в XVII и XVIII столетии». В произведениях Корниловича очень

высоко оценивалась деятельность Петра I как просвещенного монарха-

реформатора, делалось характерное для декабристов скрытое

противопоставление Петра I Александру I. Пушкин, работая над «Арапом Петра

Великого», обращался к статьям Корниловича, в частности к статье «О первых

балах в России».

Сухоруков собирал материалы по истории Войска Донского. В своих работах

он подчеркивал героизм, мужество, природное свободолюбие донского

казачества, т. е. те гражданские добродетели, которые прославлял Рылеев в

«думах» и поэмах. Статьи Корниловича и Сухорукова, отличаясь исторической

точностью, были в полном смысле слова художественными произведениями.

«Русская старина» была сочувственно встречена читателями и вскоре вышла

вторым изданием.

Декабрист в повседневной жизни.[13]

Поведение людей всегда многообразно. Этого не следует забывать.

Красивые абстракции типа «романтическое поведение», «психологический тип

русского молодого дворянина ХIХ в.» и т.п. всегда будут принадлежать к

конструкциям очень высокой степени отвлеченности.

Существовало ли бытовое поведение декабриста, отличающее его не только

от реакционеров и «гасильников», но и от массы современных ему либеральных

и образованных дворян? Изучение материалов той эпохи позволяет ответить на

этот вопрос положительно.

Не следует забывать, что каждый человек в своем поведении реализует не

одну какую-либо программу действия, а постоянно осуществляет выбор,

актуализируя одну стратегию из обширного набора возможностей. Каждый

отдельный декабрист в реальном бытовом поведении мог вести себя как

дворянин, офицер (гвардеец, гусар, штабной теоретик), аристократ, мужчина,

русский, европеец и пр.

Однако существовало некоторое специальное поведение, особый тип речей,

действий, реакций, присущий именно члену тайного общества.

Декабристы были в первую очередь людьми действия, в чем сказалась их

общественно-политическая установка на практическое изменение политического

бытия России, и личный опыт большинства из них как боевых офицеров,

ценивших смелость, энергию, предприимчивость, твердость, твердость,

упорство не меньше, чем умение составить программный документ или провести

теоретический диспут.

Современники выделяли не только «разговорчивость» декабристов – они

подчеркивали также резкость и прямоту их суждений, безапелляционность

приговоров, «неприличную», с точки зрения светских норм, тенденцию называть

вещи своими именами, избегая эвфемистических условностей светских

формулировок.

Таким образом, языковое поведение декабриста было резко специфическим.

Сознанию декабристов была свойственна резкая поляризация моральных и

политических оценок: любой поступок оказывался в поле «хамства»,

«подлости», «тиранства» или «либеральности», «просвещения», «героизма».

Нейтральных или незначимых поступков не было, возможность их существования

не подразумевалась. Поступки, находившиеся вне словесного обозначения, с

одной стороны, и обозначавшиеся эвфемистически и метафорически – с другой,

получают однозначные словесные этикетки, набор которых небольшой и

совпадает с этико-политическим лексиконом декабризма.

Бытовое поведение декабриста в целом ряде случаев позволяло им отличить

«своего» от «гасильника», характерно именно для дворянской культуры,

создавшей чрезвычайно сложную и разветвленную систему знаков поведения. На

основе бытового поведения проводился отбор кандидатов в общество, возникало

специфическое для декабристов рыцарство.

Иерархия значимых элементов поведения складывается из

последовательности: жест – поступок – поведенческий текст. Таким образом,

каждому тексту поведения на уровне поступков соответствует определенная

программа поведения на уровне намерений.

Подобно тому, как жест и поступок дворянского революционера получали

для него и окружающих смысл, поскольку имели своим значением слово, любая

цепь поступков становилась текстом (приобретала значение), если ее можно

было прояснить связью с определенным литературным сюжетом, отмеченным

печатью романтизма, так как использовались типовые литературные ситуации

вроде «прощания Гектора и Андромахи», «клятвы Горациев» или же имена,

суггестировавшие в себе сюжеты.

Реальное поведение человека декабристского круга выступает в виде

некоторого зашифрованного текста, а литературный сюжет – как код,

позволяющий проникнуть в скрытый смысл.

Мощное воздействие слова на поведение, знаковых систем на быт особенно

ярко проявилось в тех сторонах каждодневной жизни, которые по своей природе

наиболее удалены от общественного семиозиса. Одной из таких сфер является

отдых, который неизменно ориентирован на непосредственность, природность,

внезнаковость. Так, в цивилизациях городского типа отдых обязательно

включает в себя выезд «на лоно природы».

Праздник в дворянском быту Х1Х в. был в достаточной мере сложным и

гетерогенным явлением. Он был связан и с крестьянским календарным ритуалом,

и с тем, что послепетровская дворянская культура еще не страдала закоснелой

ритуализацией обычного, непраздничного быта.

Однако жестокий режим в среде военной молодежи привел к появлению

особого типа разгульного поведения, воспринимаемого как вариант

вольномыслия. Здесь отдых принимал формы кутежа или оргий.

Продолжением этого явилось установление связи между разгулом и

теоретико-идеалогическими представлениями. Это повлекло превращение

разгула, буйства в разновидность социально значимого поведения и его

ритуализацию, сближающую порой дружескую попойку с травестийной литургией

или пародийным заседанием масонской ложи.

Из области рутинного поведения разгульное поведение переносилось в

сферу знаковой деятельности. Рутинное поведение отличается тем, что индивид

получает его от общества, эпохи или своей психофизиологической конституции

как нечто, не имеющее альтернативы. Знаковое поведение – всегда результат

выбора и включает свободную активность субъекта поведения, выбор им языка

своего отношения к обществу.

Для речевого поведения было характерно нарушение карамзинского культа

«пристойности». Что проявлялось в смешении языка высокой политической и

философской мысли, утонченной поэтической образности с площадной лексикой.

Это создавало особый, резко фамильярный стиль. Этот язык, богатый

неожиданными совмещениями и стилистическими соседствами, становился

своеобразным паролем, по которому узнавали «своего». Наличие языкового

пароля, резко выраженного кружкового жаргона – характерная черта и «Зеленой

лампы», и «Арзамаса».

Речевому поведению должно было соответствовать и бытовое, основанное на

том же смешении. Фамильярность, возведенная в культ, приводила к

своеобразной ритуализации быта. Только это была ритуализация «наизнанку»,

напоминавшая шутовские ритуалы карнавала.

Бытовое поведение не менее резко, чем формальное вступление в тайное

общество, отгораживало дворянского революционера не только от людей «века

минувшего», но и от широкого круга фрондеров, вольнодумцев и

«либералистов». Такая подчеркнутость особого поведения, противоречащая идеи

конспирации, не смущала молодых заговорщиков.

Идеалу «пиров» демонстративно были противопоставлены спартанские по

духу и подчеркнуто русские по составу блюд «русские завтраки» у Рылеева,

«на которые обыкновенно собирались многие литераторы и члены нашего

Общества».[14]

Молодому человеку, делящему время между балами и дружескими попойками,

противопоставлялся анахорет, проводивший время в кабинете. Кабинетные

занятия захватывали даже военную молодежь, которая скорее напоминала

молодых ученых, чем армейскую вольницу.

В высшей мере декабристу были свойственны культ братства, основанного

на единстве духовных идеалов, экзальтация дружбы. Бытовые, семейные,

человеческие связи пронизывали толщу политических организаций. Ни в одном

из политических движений России не встречается такого количества

родственных связей: братья Бестужевы, братья Вадковские, братья Бодиско,

братья Борисовы, братья Кюхельбекеры, переплетения в гнезде Муравьевых –

Луниных, вокруг дома Раевских.

Весь облик декабриста был неотделим от чувства собственного

достоинства, базировавшегося на исключительно развитом чувстве чести и на

вере каждого из участников движения в то, что он – великий человек. Поэтому

каждый поступок рассматривался как имеющий значение, достойный памяти

потомков, внимания историков, имеющий высший смысл. Отсюда известная

картинность и театрализованность бытового поведения и исключительно высокая

требовательность к нормам бытового поведения.

Декабристы строили из бессознательной стихии бытового поведения

русского дворянина рубежа ХVIII и XIX вв. сознательную систему

идеологически значимого бытового поведения, законченного как текст и

проникнутого высшим смыслом.

Несмотря на взаимосвязь бытового поведения декабристов с принципами

романтического мировоззрения, высокая знаковость их каждодневного поведения

не превращалась в ходульность и натянутую декламацию, а наоборот,

поразительно сочеталась с простотой и искренностью.

Декабристы внесли в поведение человека единство, но не путем

реабилитации жизненной прозы, а тем, что, пропуская жизнь через фильтры

героических текстов, просто отменили то, что не подлежало занесению на

скрижали истории. Прозаическая ответственность перед начальниками

заменялась ответственностью перед историей, а страх смерти – поэзией чести

и свободы. Перенесение свободы из области идей и теорий в «дыхание» – в

жизнь – в этом суть и назначение бытового поведения декабриста.

Список литературы:

1. «Арзамас» и арзамасские протоколы. Л., 1933.

2. Воспоминания Бестужевых. М., 1951.

3. Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти т., т. 12. М., 1957.

4. Гирченко И. В. Неудавшаяся попытка издания «Военного журнала»//

Декабристы в Москве. Сборник статей. М., 1961.

5. Декабрист Н. И. Тургенев. Письма к брату С. М. Тургеневу. М. –Л.,

1936.

6. Дневники и письма Н. И. Тургенева, т. 3. М., 1921.

7. Есин Б. И. История русской журналистики XIX в. М., 2000.

8. Западов А. В. История русской журналистики XVIII – XIX вв. М., 1973.

9. Лотман Ю.М. Декабрист в повседневной жизни.// В школе поэтического

слова: Пушкин, Лермонтов, Гоголь. М., 1988.

10. Сборник материалов к изучению истории русской журналистики, вып.1.М.,

1952.

11. Соболев В. Периодическая печать в России в начале XIX века и

журналистика декабристов. М., 1952.

Журналы и альманахи:

Вестник Европы, 1816, № 10.

Невский зритель, 1821,№3.

Сын отечества, 1816, №4,

1818, №38, № 42,

1823, № 4,

1825, № 20, №22.

Русская старина, 1889, № 2.

Русский архив, 1875, №12.

-----------------------

[1] «Арзамас» и арзамасские протоколы. Л., 1933, с. 19.

[2] Там же, с. 239–242.

[3] Сведения об обществе и журнале содержатся в письмах и дневниках Н. И.

Тургенева. См.: Дневники и письма Н. И. Тургенева, т. 3. Пг. 1921, с.

373–382; Декабрист Н. И. Тургенев. Письма к брату С. М. Тургеневу. М. –Л.,

1936, с. 273–282. В сокращении эти документы перепечатаны о «Сборнике

материалов к изучению истории русской журналистики», вып. 1. М., 1952, с.

177–179.

[4] «Русский архив», 1875, №12, с. 427.

[5] Гирченко И. В. Неудавшаяся попытка издания «Военного журнала» – В кн.:

Декабристы в Москве. Сборник статей. М., 1961, с. 258–264.

[6] Ф. Глинка «Рассуждение о необходимости иметь историю Отечественной

войны 1812 года»// «Сын отечества», 1816, №4

[7] «Вестник Европы», 1816, № 10, с. 142.

[8] См.: Соболев В. Периодическая печать в России в начале XIX века и

журналистика декабристов. М., 1952, с. 13.

[9] «Сын отечества», 1823, № 4, с. 174, 175.

[10] После издания «Звездочки» Рылеев и Бестужев намеревались хлопотать о

праве на издание журнала; об этом свидетельствует письмо Вяземского к

Бестужеву от 18 ноября 1825 г.: «...Мне сказали было, что вы свой альманах

обращаете в журнал, и я порадовался» («Русская старина», 1889, № 2, с.

321).

[11] Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти т., т. 12. М., 1957, с. 265. Далее

высказывания Герцена цитируются по этому изданию с указанием в тексте тома

и страницы.

[12] Мнемозина – богиня памяти в греческой мифологии, мать девяти муз,

покровительница наук и искусств. В России распространено было называние

альманахов именами мифологических персонажей.

[13] По статье Лотмана Ю.М. Декабрист в повседневной жизни.// В школе

поэтического слова: Пушкин, Лермонтов, Гоголь. М., 1988. С. 158 – 205.

[14] Воспоминания Бестужевых. М., 1951. с. 53.

Страницы: 1, 2, 3