Семейный уклад Древнего Китая

Семейный уклад Древнего Китая

Тема: Семейный уклад Древнего Китая

СОДЕРЖАНИЕ:

Введение 2

2. Природа человека 7

2. Природа знания и логические идеи 8

4. Мировоззрение в Древнем Китае 9

Литература: 18

Введение

Китай - страна древней истории, культуры, философии; уже в середине

второго тысячелетия до н. э. в государстве Шан-Инь (XVII-XII вв. до н. э.)

возникает рабовладельческий уклад хозяйства. Труд рабов, в которых обращали

захваченных пленных, использовался в скотоводстве, в земледелии. В XII веке

до н. э. в результате войны государство Шань-Инь было разгромлено племенем

Чжоу, которое оснавала свою династию, просуществовавшую до III в. до н. э.

В эпоху Шан-Инь и в начальный период существование династии Джок

господствующим было религиозно-мифологическое мировоззрение. Одно из

отличительных черт китайских мифов был зооморфный характер действующих в

них богов и духов. Многие из древнекитайских божеств (Шан-ди) имели явное

сходство с животными, птицами или рыбами. Но Шан-ди был не только верховным

божеством, но и их родоначальником. Согласно мифам, именно он был предком

племени Инь.

Важнейшим элементом древнекитайской религии был культ предков,

который строился на признании влияния умерших на жизнь и судьбу потомков.

В глубокой древности, когда еще не было ни неба, ни земли, Вселенная

представляла собой мрачный бесформенный хаос. В нем родились два духа- инь

и ян, которые занялись упорядочением мира.

В мифах о происхождении Вселенной налицо очень смутные, робкие

зачатки натурфилософии.

Мифологическая форма мышления, как господствующая, просуществовала

вплоть до первого тысячелетия до н. э.

Разложение первобытнообщинного строя и появления новой системы

общественного производства не привели к исчезновению мифов.

Многие мифологические образы переходят в позднейшие философские

трактаты. Философы, жившие в V-III в. до н. э., часто обращаются к мифам

для того, чтобы обосновать свои концепции истинного правления и свои нормы

правильного поведения человека. Вместе с тем конфуцианцы осуществляют

историзацию мифов, демифологизацию сюжетов и образов древних мифов.

“Историзация мифов, заключавшаяся в стремлении очеловечить действия всех

мифических персонажей, была главной задачей конфуцианцев. Стремясь привести

мифические предания в соответствие с догмами своего учения, конфуцианцы не

мало потрудились для того, чтобы превратить духов в людей и для самих мифов

и легенд найти рациональное объяснение. Так миф стали частью традиционной

истории”. Рационализированные мифы становятся частью философских идей,

учений, а персонажи мифов - историческими личностями, используемыми для

проповеди конфуцианского учения.

Философия зарождалась в недрах мифологических представлений,

использовала их материал. Не была исключением в этом отношении и история

древнекитайской философии.

Философия Древнего Китая тесно связана с мифологией. Однако эта связь

имела некоторые особенности, вытекавшие из специфики мифологии в Китае.

Китайские мифы предстают прежде всего как исторические предания о прошлых

династиях, о “золотом веке”.

Китайские мифы содержат сравнительно мало материала, отражающие

взгляды китайцев на становление мира и его взаимодействие, взаимосвязь с

человеком. Поэтому натурфилософские идеи не занимали в китайской философии

в китайской философии главного места. Однако все натурфилософские учения

Древнего Китая, такие, как учения о “пяти первостихиях”, о “великом

пределе” - тайцзи, о силах инь и ян и даже учения о дао, ведут свое начало

от мифологических и примитивно религиозных построений древних китайцев о

небе и земле, о “восьми стихиях”.

На ряду с появлением космогонических концепций, в основе которых

лежали силы ян и инь, возникает наивно-материалистические концепции,

которые прежде всего были связаны с “пятью первостихиями”: вода, огонь,

металл, земля, дерево.

Борьба за господство между царствами привела во второй половине III

в. до н. э. к уничтожению “Сражающихся царств” и объединению Китая в

централизованное государство под эгидой сильнейшего царства Цинь.

Глубокие политические потрясения - распад древнего единого

государства и укрепление отдельных царств, острая борьба между крупными

царствами за гегемонию - нашли свое отражение в бурной идеологической

борьбе различных философско-политических и этических школ. Этот период

характеризуется рассветом культуры и философии.

В таких литературно- исторических памятниках как “Ши цзин”, “Шу цзин”, мы

встречаем определенные философские идеи, возникшие на основе обобщения

непосредственной трудовой и общественно-исторической практики людей. Однако

подлинный расцвет древней китайской философии приходится именно на период

VI-III в до н. э., который по праву называют золотым веком китайской

философии. Именно в этот период появляются такие произведения философско-

социологической мысли, как “Дао дэ цзин”, “Лунь юий”, “Мо-цзы”, “Мэн-цзы”,

“Чжуан-цзы”. Именно в этот период выступают со своими концепциями и идеями

великие мыслители Лао-Цзы, Конфуций, Мо-цзы, Чжуан-цзы, Сюнь-цзы. Именно в

этот период происходит формирование китайских школ - даосизма,

конфуцианства, моизма, легизма, натурфилософов, оказавших затем громадное

влияние на все последующее развитие китайской философии. Именно в этот

период зарождаются те проблемы. Те понятия и категории, которые затем

становятся традиционными для всей последующей истории китайской философии,

вплоть до новейшего времени.

1. Общество и человек

Социально-этические проблемы были главенствующими в философских

размышлениях китайцев.

В Китае в отличие от Древней Греции космогонические теории

выдвигались не столько для объяснения происхождения бесконечного

многообразия природных явлений, земли, неба, сколько для объяснения

первоосновы государства и власти правителя.

Одно из главных мест в социально-политических и этических

воззрениях древнекитайских мыслителей занимала проблема умиротворения

общества и эффективного управления государством.

Конфуцианство, выражавшее по преимуществу интересы родовой

знати, господство которой приходило в упадок , подвергалось серьезным

ударам со стороны “новых богатеев” из числа зажиточных общинников, купцов и

т. д.

Конфуций ставил перед собой двоякую цель:

1) упорядочить отношение родства среди самой родовой знати, упорядочить ее

взаимные отношения, сплотить родовую рабовладельческую аристократию перед

лицом нависшей угрозы потери ею власти и захвата ее “низшими” людьми.

2) обосновать идеологически привилегированное положение родовой знати

Конфуций осудил тех, кто привлекал к власти чужих людей и

отстранял своих родственников. И по его мнению это ослабляло господство

наследственной аристократии.

Мо-цзы выступил против наследования власти по принципу родства.

Впервые в истории Катая он выдвинул теорию происхождения государства и

власти на основе общего договора людей, согласно которому власть вручалась

“самому мудрому из людей” независимо от его происхождения. Во многом

взгляды Мо-цзы на государство перекликаются с идеями Платона, Эпикура,

Лукреция.

Центральным в учении моистов является принцип “всеобщей

любовь”, которые представляют собой этическое обоснование идеи равенства

людей и требования свободных низов древнекитайского общества права участия

в политической жизни.

В учении Сюнь-цзы традиционные идеи об основе управления,

излагавшиеся Конфуция и Мэн-цзы, были переосмыслены в духе компромисса

между древними ритуалами и единым современным централизованным

законодательством.

В конце правления Чжоуской династии появляется школа так

называемых легистов (законников). Легисты главными представителями которых

были Цзы-чан, Шан Ян и Хань Фэй-цзы, решительно выступали против пережитков

родовых отношений и главного их носителя - наследственной аристократии.

Поэтому легисты не менее резко, чем моисты, критиковали конфуцианство.

Легисты отвергали методы управления, основанные на ритуале и родовых

традициях отводя главную роль единым, обязательным для всех законам и

абсолютной, ничем не ограниченной, власти правителя.

Они указывали на две стороны законы - вознаграждение и

наказание, при помощи которых правитель подчиняет себе подданных.

Законодательство, продуманная система наград и наказаний,

система круговой поруки и всеобщей слежки - вто что должно было

обеспечивать единство государства и прочность власти правителя. Легисты

разделяли взгляды Мо-цзы о выдвижении талантливых людей независимости от

ранга и родственных отношений с правителем.

Теоретически легисты, как и моисты, выступали за равные возможности

для возвышение в стране каждого человека.

Значительное место в истории древнекитайской мысли занимаю

утопические воззрения.

Основой древнекитайских утопий об идеальном обществе были идеи

уравнительности и мира.

В III в. до н. э. с проповедью идей эгалитаризма выступает Сюй Син,

представитель так называемой школы “аграрников”.

В утопической концепции Сюй Сина отражены представления обездоленных

и угнетенных масс чжоуского общества. Их значение состояло в том, что они

подрывали догматы конфуцианства о незыблемости и справедливости

общественного порядка в Поднебесной.

Мэн цзы, с точки зрения конфуцианцев, считает наилучшей системой

организации труда - совместную обработку общественных полей и взаимопомощь

членов общины.

Лао цзы выступал с идеей создания общества без эксплуатации и

угнетения, но его идеалом была патриархальная община.

Прогрессивным моментом социальных утопий и крупным завоеванием

политической мысли Древнего Китая является идея естественного происхождения

государственной власти как результата общественного соглашения людей.

Период, предшествующий появлению государства, всеми мыслителями, за

исключением конфуцианцев, изображается в самом неприглядном свете.

2. Природа человека

В древне китайском обществе в силу устойчивости кровно родственной

общины (патронимии) человек рассматривался как частица общины, рода, клана.

Поэтому при рассмотрению природы человека древнекитайские мыслители брали в

качестве объекта не индивида, а некую абстракцию, “человека вообще”.

Однако и в Китае по мере развития классовой борьбы и роста

имущественной дифференциации внутри общины шел процесс выделения человека

как индивида; он постепенно становился предметом размышления философов.

Первый вопрос о природе человека поставил Конфуций в связи со своей

концепцией воспитания и обучения.

Сама идея Конфуция была весьма плодотворной, ее дальнейшее развитие

привело к появлению двух противоположных концепций - о “доброй природе” и о

“злой природе”. Общей для той и другой концепции была убежденность в том,

что природа человека с помощью воспитания, усовершенствования общества,

законов может быть изменена. Моисты развивали идею о том, что

обстоятельства жизни людей делают их добрыми или злыми, а сама по себе

изначальная природа человека весьма неустойчива и может быть и доброй и

недоброй.

Впервые вопрос о человеке как индивиде поставил Ян Чжу. Этические

воззрения Сводятся к положениям о раскрытии человеком тех свойств, которые

заложены в нем от рождения природой. Он рассматривал жизнь и смерть как

форму бытия природы.

Отвергая идеи Ян Чжу, конфуцианцы приводят в систему взгляды

Конфуция о воспитании и управлении. Они утверждали, что природа человека

изначально, врожденно добра.

Высшими критериями доброты, согласно Мэн Цзы, является конфуцианские

этические принципы.

Древнекитайские мыслители, особенно выражавшие интересы сил,

оппозиционных наследственной аристократии, в своих взглядах на человека

делали упор не только на возможность переделать его природу, но

подчеркивали активную преобразующую роль человеческой деятельности. Впервые

этот вопрос поставил Мо-Цзы, который в способности людей к сознательной

деятельности видел главное отличие человека от животных и условие изменения

жизни самих людей. Впоследствии аналогичную точку зрения высказывали Сюнь

Цзы и представители школы легистов: “люди одинаковы по природе и

“благородный муж и простолюдин” от природы равны, но разница между ними

возникает в результате накопления добрых качеств и преодоления злых”. Сюнь-

Цзы обосновывал социальную роль воспитателя, с помощью которого можно

“переделать изначальную природу человека”.

Взгляды сторонников даосизма на природу человека вытекают из их

учения о первозаконе. Природа человека соответствует дао, она пуста,

непознаваема, смысл жизни - в следовании естественности и недеянии.

Чжуан-цзы считал что природа человека и окружающий мир в следствии

свое бесконечной и скоротечной изменчивости непознаваема.

2. Природа знания и логические идеи

Человеческое сознание, мышление в китайской философии стали

предметом специального исследования лишь в конце IV в. до. н. э. До этого

времени по вопросу о природе мышления имелись лишь отдельные высказывания.

Вопрос о знании и его источники сводился в основном к изучению

древних книг заимствованию опыта предков. Древнекитайских мыслителе не

интересовало понятийно-логическая основа знания.

Конфуций считал основным методом получения знаний - обучения, а

источником знания древнее придание и летописи.

Конфуций проповедовал способ восприятия знаний через призму

традиционных установлений и подгонки новых знаний, нового опыта под

авторитеты древности.

Превратившись в освященную авторитетом веков традицию и привычку,

конфуцианский образ мышления став серьезным препятствием развития науки и

мысли в Китае.

Антиподом конфуцианства была школа ранних и поздних моистов. Их

взгляды на познание были не только обобщением достижений китайских мыслей V-

III в. до н. э. в области изучения мышления и процесса познания, но

вершиной достижения китайской философии в области гносеологии и логики

вплоть до конца XIX в.

Заслуга Мо-цзы и моистов в истории китайской философии состоит в

том, что они первыми начали изучать сам процесс познания, поставили вопрос

о критерии знания, об источнике знания, о путях познания человеком

окружающего мира и самого себя. Они рассматривали вопросы о целях и

проктическом значении знания, о критерии истенности и пытались дать ответы

на них.

Исторически сложилось так, что развитие Китая в течение длительного

периода времени шло обособленно от развития европейских стран. Знания

китайцев об окружающем их мире были очень ограниченными это способствовало

появлению Древнем Китае представлений о том, что Китай является центром

мира, а все остальные страны находятся в вассальной зависимости от него.

Что же касается Европы, то она по-настоящему “открыла” Китай лишь в

период позднего средневековья, когда после путешествия Марка Пола в Китай

стали прибывать миссионеры для обращения многомиллионной массы китайцев в

христианство. Миссионеры плохо знали историю страны, ее культуру, не сумели

понять ее культуру и традиции. Это привело к искажению истинного облика

китайской культуры, в том числе и основной части философии.

С легкой руки миссионеров Китай то представал как страна особых,

неповторимых в своей оригинальности традиции и культуры, где люди всегда

жили по иным социальным законам и нравственным нормам, чем в Европе, то как

страна где якобы в первозданной чистоте сохранились утраченные на Западе

истинные моральные принципы. Это привело к появлению двух диаметрально

противоположных точек зрения на историю китайской культуры и философии,

одна из которых сводилась к проитвопоставлению западной и китайской

культуры и философии за счет принижения последних, а другая - к превращению

отдельных элементов китайской культуры в том числе и философских учений

(конфуцианство), в образец для подражания.

4. Мировоззрение в Древнем Китае

В мировоззрении народов Ближнего Востока и Греции издревле

существовал дуализм, который мыслился как борьба между силами созидания и

стихией хаоса. У китайцев же он принял весьма своеобразные черты: они

рассматривали исконные космические начала скорее как начала

взаимодополняющие, чем противоборствующие. Принципы Ян и Инь создавали, по

их понятиям, стабильность и равновесие, на которых покоился неизменный

строй мироздания(3). Под влиянием этого учения, в обстановке длительной

изоляции, выковывалс и характер китайца—трезвый, рассудочный,

уравновешенный, мало склонный к темпераментным порывам и поискам

неизведанных путей.

Река Хуанхэ, одновременно кормилица и враг, воспитывала людей

неприхотливых, настойчивых и трудолюбивых. У ее берегов сложился и образ

идеального человека, на которого сознательно и бессознательно равнялись

все. Его мир был ограничен, но зато человек этот был упорен в достижении

цели, отличался самообладанием и рассудительностью; он относился с

почтением к отцу, к семье, роду, к отечественным обычаям и традициям. Он

любил порядок и враждебно встречал все чужое. Ясность, граничащая с

узостью, реализм, граничащий с тривиальностью, сковывали в нем свойственный

человеку мятежный дух, тот дух, который вечно волновал народы Запада.

Пламенный пророк, мечущий громы и молнии, вакхант, отдающийся

экстазу Дионисовой пляски, цезарь, изощряющийся в безумствах,—все это было

в достаточной степени чуждо древним обитателям Срединной империи. Если они

и делали добро, то без надрыва и сентиментальности, спокойно и сдержанно,

если же проявляли жестокость, то—не в состоянии эмоционального припадка, а

с неумолимой последовательностью и обдуманностью.

Устойчивость жизненного уклада закрепляла социальные и этические

нормы, создавала цивилизацию, застывшую в лоне своих неизменных традиций.

Широко распространено преувеличенное представление о какой-то баснословной

древности китайской культуры, представление, поддерживаемое и самими

китайцами. Но в действительности же первые значительные культурные сдвиги

на берегах Хуанхэ произошли лишь незадолго до гибели династии Шан-Инь

(XVIII—XII вв. до н.э.). В частности, письменность появилась в Китае уже

много позже падени Древнего Царства в Египте и исчезновения великой

шумерской цивилизации. Культуры, сложившиеся на берегах Нила, Евфрата и

Инда, старше китайской. Само Шан-Иньское государство возникло во времена

Хаммурапи и Миносской державы на Крите.

Что же создало Срединной империи славу чуть ли не древнейшего в мире

центра цивилизации? Безусловно, главную роль в этом сыграло то, что

китайское искусство, музыка, литература в целом настолько мало изменялись

на протяжении веков, что только специалист в состоянии заметить в них какое-

то движение. Пожалуй, ни один народ в мире не сохранил столь целостного и

непрерывного потока культурной традиции. Не нужно быть большим знатоком,

чтобы усмотреть различие в стиле архаической Геры и Венеры Милосской. Между

тем картины китайских художников XVIII или XIX в. поразительно близки к

картинам, написанным в Х и XI вв.

Эта стойкость традиции отразилась и на общественных идеалах. Они

были столь же единообразны, как и художественные каноны. Законы предков и

древних легендарных царей считались высшим источником государственной

мудрости. Сяо (почтение к родителям) было цементом, связующим общество,

которое мыслилось как некая огромная семья. На вана — правителя или царя —

смотрели как на общего отца народа-семьи.

Нигде в древности, кроме, быть может, Греции, мы не встретим такого

интереса к вопросам политического устройства, как в Китае. Но если у греков

этот интерес приводил к утопиям, социальным экспериментам, то для китайцев

он сводился к непрерывной реставрации старины, к упорным попыткам возродить

традиционный общественный строй. Даже события в Китае XX века, при всей их

кажущейся «революционности», есть, по сути дела, лишь одна из таких

попыток.

Подобно тому как в первобытном обществе племя, род являются всем, а

индивидуум — ничем, так и в типично китайском воззрении на общество главным

было «целое», его устои и порядок; от личности же требовалось лишь

подчинение. Согласно этому воззрению, «народ, правитель, чиновники—все

принадлежат в равной степени государству»(4).

Неудивительно поэтому, что китайский общественный идеал принял форму

своеобразного культа Порядка, унаследованного от древности. В свою очередь

пиетет перед древностью был самой благоприятной средой для процветани

магизма в религии. Магия была призвана поддерживать не только природный, но

и политический порядок. Мистические источники живой веры были буквально

задавлены механическим ритуализмом, церемониями и обрядностью.

Посюсторонний характер магизма отразился на стремлении китайцев «устроить

свои дела на земле». Древнейшие письменные памятники Китая—гадательные

надписи—свидетельствуют о том, что людей, вопрошавших богов, интересовали

только земные житейские проблемы: начать ли войну, куда двинуться походом,

построить ли крепость и т.д.(5). Не случайно и то, что в Китае довольно

рано начала развиваться техника. Бумага и искусство выплавки чугуна,

магнитный компас и ветряное колесо были изобретены там за много столетий до

того, как все это появилось на Западе.

В то же время не может не бросаться в глаза слабость подлинно

религиозного начала в Китае. Китай не создал таких великих религиозных

движений, какие возникли в Индии или Палестине. Он был далек от

переживаний, вдохновлявших авторов Риг-Веды, псалмов, египетских или

вавилонских молитв. Его «священные книги» совершенно не похожи на

Упанишады, Библию или буддийскую Трипитаку. В них господствует светский

дух, они в лучшем случае поднимаются до холодных этических и философских

рассуждений.

Правда, в китайской религии, как и в большинстве языческих культов,

сохранились следы первоначального единобожия. Китайцы знали о некоем

Верховном Начале, которое называли Тянь, Небо, или Шан-Ди, Господь(6).

Характерно, однако, что это Высшее Начало почиталось праотцем

народа, как бы главой огромной семьи китайцев. Поэтому к нему подобало

относитьс с таким же, если не с большим уважением, как в вану, главе рода

или старшему в семье. Это «почтительное» отношение выражалось, в частности,

жертвоприношениями Небу.

Церемонии и обряды были гражданским общенародным делом. Жертвы Небу

приносились самим ваном. Ван считался «сыном Неба» и находился под его

особым покровительством. В установленное время в сопровождении огромной

процессии он появлялся перед главным национальным алтарем. Присутствие

Божества обычно символизировалось не изображениями, а простыми поминальными

табличками, перед которыми ставили вино, рис, различные блюда. Здесь же

закалывали жертвенных животных и воскуряли ароматы. Склонившись до земли,

царь просил Небо—своего отца—послать благоденствие народу. Церемония

сопровождалась музыкой, ударами барабанов и пением. У алтаря складывали

дорогие ткани, нефрит, яшму. Особые чиновники следили за тем, чтобы обряд

совершался в точности по предписанному распорядку.

Таким образом, царь, будучи потомком Верховного Царя Неба, был

одновременно и верховным жрецом. Его приближенные и главы родов имели также

жреческие полномочия и совершали ритуалы, посвященные богам и духам.

Поэтому не было необходимости в особом священническом сословии.

Исключение составляли гадатели, сообщавшие вану о результатах своих

манипуляций. Но они не образовывали свободной корпорации, а являлись

государственными чиновниками. Вообще чиновничество было неотъемлемой

составной частью китайского строя. Чиновники осуществляли самые

разнообразные функции, являясь «оком и рукой» правительства. Главной

задачей чиновников-гадателей было сохранение порядка. Порядка же и традиции

были священными потому, что исходили от Неба. В древнейшем сборнике

китайских гимнов Ши цзине, «Книге Песен», говорилось:

Небо породило весь народ,

Которому даны и вещи, и порядок,

Народ придерживается законов,

Это и есть прекрасная добродетель (7).

Небо иногда отождествлялось с сонмом духов и предков. Во всяком

случае в представлении китайцев оно обнимало собой полчища духов,

составлявших такую же сплоченную семью, как созданный Небом народ. Жертвы

должны были «успокаивать духов». Исключительное значение придавалось духам

земли, влиявшим на земледелие. «Духов земли и сторон четырех уважай!»—

заповедовала Ши цзин8. Отправляя внешний культ, человек выполнял свой

космический и гражданский долг—укреплял миропорядок и строй государства.

Через ритуальное служение человек искал путь к безбедному существованию в

поднебесном мире. Ради этого можно было не считаться ни с какими жертвами,

и неудивительно, что ритуальное убийство практиковалось в Китае вплоть до

IV столетия до н.э., а отдельные случаи его были известны и в новое время.

Необычайно сложными представлялись китайцам их обязанности по

отношению к умершим. Умилостивление призраков было как бы составной частью

Сяо—долга почтительности к старшим. При жизни родителей сын должен был

беспрекословно подчиняться их воле, а после их смерти носить по ним траур

три года, отказавшись от общественной деятельности.

Культ предков был не чем иным, как продолжением кровнородственных

связей за гробом. Здесь как бы бросался вызов самой смерти и через

поминальную трапезу поддерживалось нерушимое единство всего народа—живых и

усопших.

Предки явились, величия полны они—

Счастьем великим в награду меня одарят,

Тысячи лет ниспошлют, бесконечные дни(9).

Обоготворение праотцев и древних царей несло уверенность в

благоденствии и избавляло от опасных перемен. Для того чтобы урожай проса

был обилен, для того чтобы каждый чувствовал себя уверенно под своим

кровом, необходимо было неукоснительно совершать все установленные

церемонии—Ли, правила общественного и культового этикета. Отступление от Ли

грозило неисчислимыми бедствиями.

* * *

В XII в. обитатели царства Шан-Инь смогли как бы воочию убедиться в

практической ценности своей веры. Когда правящая династия стала

пренебрегать законами и обрядами, подданные быстро усвоили дурной пример, и

в стране воцарились беспорядки и распри. Этим воспользовались вожди

соседнего племени Чжоу и вторглись на территорию Шан. Все видели в этом

возмездие за поруганные законы.

О, горе великое царству Инь-Шан!

Безвременье шлет нам Верховный Владыка—

Ты, Инь, небрежешь стариною великой:

Хоть нет совершенных и старых людей,

Законов живет еще древнее слово,

Но ты не вникаешь в законы...(10)

Около 1120 года шанский ван потерпел поражение и покончил

самоубийством. Воцарилась новая Чжоуская династия. Правители Чжоу

рассматривали себя как мстителей Неба; они заявляли, что шанский царь «не

уважал законов, навлека бедствия на народ, предаваясь пьянству и разврату,

не поддерживал храмов своих предков и не приносил им жертвы. И поэтому Небо

повелело уничтожить его».

При Чжоу вновь укрепились старые обычаи, возродился культ праотцев,

едва не пришедший в упадок при последних Шан. Для поддержания порядка был

увеличен штат чиновников и «министров», которые следили за исполнением

обрядов, земледелием, общественными работами. Вожделенная стабилизаци и

равновесие были, казалось, вновь надолго достигнуты.

Но в VIII в., когда царство Чжоу разрослось благодаря завоеваниям,

правителям становилось все труднее поддерживать порядок в обширной стране.

Знать быстро богатела и отказывалась повиноваться, народ сопротивлялся

введению налогов. В конце концов после смут и мятежей царство Чжоу стало

распадаться и превратилось в несколько княжеств, нередко враждовавших между

собой.

Это было неспокойное время; старинные песни полны жалоб на неурядицы

и междоусобицы. Соперничество феодальных князей, жестокость и произвол,

рост преступности, грозные стихийные бедствия—таковы были черты эпохи.

Законы древности снова оказались пустым звуком.

В сердца многих людей начали закрадываться сомнения относительно их

спасительности и ценности. Так, в «Великой оде о засухе» царь в горести

вопрошает:

Чем провинился наш народ?

Послало Небо смуты нам и смерть.

И год за годом снова голод шлет.

Всем духом я моленья возносил,

Жертв не жалея. Яшма и нефрит

Истощены в казне. Иль голос мой

Неслышен стал и Небом я забыт?''

В этих вопросах слышится затаенное недоверие к культу и ритуалам,

которые не принесли ожидаемого спасения. В песнях и одах все чаще

повторяются упреки правителям и чиновникам, жалобы на человеческую

несправедливость. Это уже нечто новое: берется под сомнение священный уклад

нации, возникает скептическое отношение к совершенству мировой системы. А

ведь вера в это совершенство—основа магизма.

Но мы видим и нечто большее. Не только цари и церемонии теряют свой

ореол,—колеблется доверие к самому Небу.

Велик ты, Неба вышний свод!

Но ты немилостив и шлешь

И смерть и глад на наш народ.

Везде в стране чинишь грабеж!

Ты, Небо в высях, сеешь страх,

В жестоком гневе мысли нет:

Пусть те, кто злое совершил,

За зло свое несут ответ.

Но кто ни в чем не виноват

За что они в пучине бед?(12)

И этот вопрос китайского Иова не просто одиночный голос. «Небо

оставило нас без опоры», «Небо лишь беды нам шлет с высоты», «Небо не

обладает искренностью», «Нельзя уповать на волю Неба», «Вышнее Небо

несправедливо»—так говорят скептики и редко какая литература древности

сохранила столь много свидетельств религиозного отчаяния и маловерия (13).

Заколебались опоры, казалось бы прочные, как сама Вселенная. Что

произошло с народом? Каких еще жертв требуют предки? «Или они вовсе не

люди» и в жертвах не нуждаются? В чем правда для человека, в чем его

обязанности? Как привести народ в мирную гавань порядка и спокойствия? В

конце концов в этих поисках побеждает исконное тяготение к прошлому. Не

были ли люди счастливы во времена древних царей, во времена великого Вэнь

Вана? Вот у кого нужно искать ответ на тревожные вопросы! Пусть Небу нельзя

доверитьс — будем взирать на великих царей, воплотивших в себе идеал!

Вышнего Неба деянья неведомы нам.

Воле Небес не присущи ни запах, ни звук!

Примешь Вэнь Вана себе в образец и закон—

Стран мириады с доверьем сплотятся вокруг (14).

Религиозные заповеди—нечто туманное и неуловимое. Отечественные

предания, напротив, вполне конкретны.

Ясны законы царя Просвещенного,

Вечно да будут блистать!

С времени первого жертвоприношенья доныне

Дали они совершенство стране,

Счастье для Чжоу(15).

С надеждой обращаются мыслящие люди Китая к наследию седой старины.

Древний этикет, древние установления, древние обряды и обычаи становятся

предметом скрупулезного изучения.

В стране появляется множество наставников и «ученых», которые,

странству из княжества в княжество, поучают народ, Дают советы правителям.

Каждый на свой лад они истолковывают традицию, предлагают свои рецепты для

спасени страны. Они стремятся найти руководящие принципы прежде всего в

земной человеческой мудрости, а не в небесных откровениях. Ведь недаром в

Китае, предваряя Софокла, говорили о том, что «нет никого сильнее

человека».

Поэтому главной целью «ученых» было воспитание Жэнь, т.е. свойств

истинно человеческих.

Эти китайские софисты стали подлинными основателями мировоззрения

Поднебесной империи. И хотя их выступление было связано с политическим

кризисом Китая, оно имело и более глубокие и общие причины. Именно в это

время во многих странах возникли новые умственные движения и пробудились

новые духовные силы.

Как бы ни был оторван Китай от остального мира, как бы ни

отгораживалс от него в гордом самодовольстве, но и его не миновала судьба

прочих великих цивилизаций. То таинственное веяние, которое пронеслось над

человечеством и всколыхнуло его до самых недр, оказалось сильнее всех

преград. Ветер перемен, миновав пустыни и горы, неотвратимо вторгся в

замкнутый круг китаизма.

Литература:

1. Сыма Цячь. Исторические записки, 61-63 (русск. пер. «Избранное», с.

57). У Чжуан-цзы приводятся выдержки из «Дао дэ цзина». Сыма Цянь не

скрывает сомнительности своих сведений о Лао-цзы. Большинство

исследователей полагает, что автор «Дао дэ цзина» жил позже Конфуция,

около 400 г. (см.: Л. Васильев. Культы, религии, традиции в Китае.

М., 1970, с. 222), а некоторые относят его ко времени после Чжуан-

цэы, т. е. к III в. (см.: В. Рубин. Идеология и культура древнего

Китая. М.. 1970. с. 119).

2. Лао-цзы. Э. В. Уоттс, (см.: A. W. Walls, The Way of Zen).

3. А. Уэйли (A. Wiiley. The Way and his Power. 1934, p. 86). См. также:

Мах Kaltenmark. Lao Tscu et le taoisme. Bourgcs, 1965.

4. Coловьев. Китай и Европа. Собр. соч.. т. VI, с. 118.

5. Юань Кэ. Мифы древнего Китая. М.. 1965, с. 35: Р. Grimol (ed.).

Larusse World Mythology. London. 1965. p. 274.

6. Л. Васильев. Культы, религии, традиции в Китае, с. 80).

7. Фань Вень-лань. Древняя история Китая. М., 1958, с. 159.

8. Ши цзии. Изд. А. Штукина и Н. Федоренко. М., 1957. Ill, 2, 10. / Ши

цзин. II, 6. 7. /Ши цзин. II. 6. 6./ Ши цзин. III , 3. 1./Ши цзин.

111, 3, 4./Ши цзин, II, 4. 10./ Ши цзин, III. 3, 3; III, 3, 1.

9. Янюн-го. История древнекитайской идеологии. М., 1947; Э. Яншина.

Богоборческие мотивы в древнекитайской мифологии. «Краткие сообщения

Ин-та народов Азии», 1963, №61.