Суд над Иисусом Христом в различных литературных произведениях

Суд над Иисусом Христом в различных литературных произведениях

Министерство общего и специального образования РФ.

СПбГИЭА.

Кафедра философии.

Реферат на тему: «Суд над Иисусом Христом в различных литературных

произведениях»

Выполнил: студент 371 гр. Тимофеева Ю. М.

Принял: проф. Рущаков

СПб 1998.

“И поднялось все множество их и повели его к Пилату”. Так начинается

повествование об одном из важнейших событий, описываемых в Новом завете,

точнее в Евангелие от Луки – о суде прокуратора (то есть римского

чиновника, отвечающего за сбор податей в Иудее) Понтия Пилата над Мессией

Иисусом Христом. Суд Пилата в целом вполне согласно описан у всех четырех

евангелистов, за исключением некоторых подробностей, о которых будет

упомянуто далее.

Прежде чем начать обсуждение данного сюжета, попытаемся синхронно

сравнить Евангелия, воссоздать описываемые события.

В пятницу утром Иисуса, схваченного накануне, “первосвященники со

старейшинами и книжниками и весь синедрион” отвели

в претерию, временную резиденцию прокуратора, но не вошли в нее ”чтобы не

оскверниться, но чтобы можно было есть пасху” (Ев. от Марка). Пилат вышел к

ним и сказал: ”В чем вы обвиняете человека сего?” Обвинения их описаны

более полно и конкретно в Евангелие от Луки: ”Мы нашли, что развращает

народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем”.

Евангелие от Иоанна повествует о том, что Пилат, посчитав, видимо себя

некомпетентным в вопросах веры иудеев, предложил обвинявшим самим судить

Мессию по их законам. Иудеям же в то время было ”не позволено предавать

смерти никого”, но ”да сбудется слово Иисусово, которое сказал Он, давая

разуметь, какою смертью Он умрет”. Пилат вернулся в преторию и начал допрос

обвиняемого, вариант которого описан в Евангелие от Иоанна: - ”Ты царь

иудейский?

- От себя ли ты говоришь это или другие сказали тебе

обо мне?

- Разве я иудей? Твой народ и первосвященники

предали Тебя мне; что ты сделал?

- Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего

было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был

предан иудеям; но нынче Царство Мое не отсюда. Ты говоришь, что Я Царь; Я

на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине;

всякий кто от истины слушает глас Мой.

- Что есть истина?”

Евангелия единодушны в том, что на все выдвинутые обвинения Иисус

отвечает молчанием. Пилат объявил первосвященникам и народу, что не видит

никакой вины в Этом Человеке. В Евангелие от Луки мы находим, что

прокуратор, узнав о том, что обвиняемый “из области Иродовой, послал его к

Ироду, который в эти дни был также в Иерусалиме”.

Ирод много слышал о чудесах, совершаемых Христом, и обрадовался,

надеясь, что Иисус продемонстрирует ему свои способности; однако тот

молчал. Тогда “Ирод со своими воинами, уничтожив Его и насмеявшись над Ним,

одел Его в светлую одежду и отослал обратно к Пилату. И сделались в тот

день Пилат и Ирод друзьями между собой, ибо прежде были во вражде друг с

другом”. Тогда Прокуратор объявил, что не он один, но и Ирод не нашел

Иисуса виноватым. Его словами были: “итак, наказав Его, отпущу”. Как

известно в Иудее в то время существовал обычай по случаю праздника Пасхи

отпускать одного узника. “Хотите ли, отпущу вам царя Иудейского?” – спросил

прокуратор. “Тогда опять закричали все, говоря: не Его, но Варавву.

Варавва же был разбойник”. (Ев. от Иоанна).

В Евангелие от Матвея мы находим еще одну подробность, объясняющую

нежелание Пилата отдавать Иисуса на смерть: “Жена его послала ему сказать:

не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала

за Него”.

По Евангелии от Иоанна после бичевания плетьми с шипами Иисус “в

терновом венце и багрянце” был показан народу. “Когда же увидели Его

священники и служители, то закричали: распни, распни Его!” На что Пилат

ответил: “возьмите Его вы и распните, Ибо я не нахожу в нем вины”. Иудеи

отвечали ему: “мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому

что сделал Себя Сыном Божьим”. В Евангелии от Иоанна говорится, что

суеверный страх охватил Пилата, заставив спросить Обвиняемого: “откуда Ты?”

Иисус молчал. “Мне ли не отвечаешь, не знаешь ли, что я имею власть распять

Тебя, имею власть отпустить Тебя”. “Ты не имел бы надо мною никакой власти,

если бы не было дано тебе свыше. Посему более греха на том, кто предал Меня

тебе”. После этого Пилат “искал повод отпустить Его”, но иудеи выдвинули

новый, самый веский аргумент: “если отпустишь его, ты не друг кесарю;

всякий делающий себя царем противник кесарю”. И сказал Пилат иудеям: “Се

Царь ваш”. Но они закричали: “возьми, возьми распни Его”. “Царя ли вашего

распну?”. Первосвященники отвечали: “Нет у нас царя кроме кесаря”. “Тогда,

наконец, он предал Его им на распятие”.

Так окончился суд прокуратора.

В Евангелии от Матвея сказано, что Пилат “взял воды и умыл руки перед

народом, и сказал: “не виновен я в крови Праведника сего; смотрите вы”. И

отвечая, весь народ сказал: “Кровь Его на нас и детях наших”. Эти слова

могут вызвать изумление, если читатель не осведомлен о том, что по законам

того времени свидетель, показания которого приводили к казни обвиняемого,

брал на себя кровь этого человека.

Итак, используя все четыре Евангелия, мы попытались как можно подробнее и

объективнее описать суд прокуратора, человека, о котором античный историк

Пилон писал так: “Он боялся, что посольство раскроет в Риме все его

преступления, его продажность и хищничество, разорение целых фамилий, все

низости, виновником которых он был, казнив множество людей, не подвергнутых

даже никакому суду и другие ужасы, переходившие всякие пределы”.

(Посольство к Каю, 38).

До 1961 года, когда среди развалин Кесарии нашли надпись I-го века: “Понтий

Пилат – префект Иудеи”, которая показала, что он обладал даже большими

полномочиями, чем простой прокуратор, даже сам факт существования его

ставился под сомнение (например, Хомо пилатус – человек, держащий “пилум,

копье, то есть олицетворение созвездия Орион, по версии Андрея

Немоевского). За прошедшие сотни лет отсутствие конкретных фактов порождало

многочисленные домыслы, противоречивые трактовки библейских сюжетов вплоть

до самых невероятных, однако еще Жан Жак Руссо, защищая Писания, сказал:

“Евангелие заключает в себе столь поразительные, столь неподражаемые черты

истины, что изобретатель был бы еще более удивительным, чем сам герой”. Но,

как пишет протоирей Александр Мень (А. Боголюбов), “надежды тех, кто думал,

что наука развенчает Новый завет, не оправдались. Именно труды современных

ученых еще раз подтвердили, что Евангелия – подлинные и достоверные

документы”, в частности эта слова можно отнести и к данному сюжету. (см. А.

Мень). Приложение к кн. “Сын человеческий”.

А. Мень в данном реферате упоминается как автор знаменитой книги “Сын

Человеческий”, в которой, по его словам “автор не ставил себе

исследовательских целей, а стремился лишь… просто рассказать о Христе.

Рассказать на основании Евангелий, лучших комментариев к ним, а также

других источников”. В этой книге существует целая глава “Суд прокуратора. 7

апреля”. В ней автор художественно, пытаясь, на сколько это возможно,

избежать лаконичности, характерной для Евангелий, при этом целиком и

полностью основываясь ан них, передать события Страстной пятницы, объясняя

мотивацию всех поступков, совершенных героями сюжета. Сверяя главу с

Евангелиями, можно сделать вывод о том, что у автора при написании ее более

всего вызывала доверие версия Иоанна. Среди доводов в пользу именно этого

Евангелия было то, что предыдущие Евангелия “не ставили себе задачи дать

последовательное изображение событий, у Иоанна же цель эта, очевидно,

была”, “в Иоанновом Евангелии всюду видна рука одного автора. Он мастер

диалога и драматических картин, от которых веет живыми воспоминаниями

очевидца”. Только у Иоанна, например, указано, что обвинители не пожелали

войти в преторию, что комментируется у А. Меня так: “Быть в доме язычника в

день пасхальных обрядов считалось у иудеев осквернением”. Пытаясь сделать

евангельские тексты доступнее для современников, он вставляет в текст такие

подробности как “хотя город был занят приготовлением к Пасхе, архириереям

удалось найти праздных зевак, что бы те криками поддерживали их петицию”.

Дается живая реалистичная картина, дающая почувствовать атмосферу общества

почти двухтысячелетней давности, хотя, конечно же, через призму

представления автора.

Эпизод, рассказывающий о примирении Ирода с Пилатом, дополняется

объяснением, что “отсылая галилеянина к Ироду, правитель Иудеи достигал

двух целей: примирился с соперником, происки которого были для него опасны,

и облегчал себе задачу в запутанном деле”. Провал надежд тетрарха на то,

что “загадочный Пророк покажет какое-нибудь знамение, чтобы скрасить Ироду

скучные дни в Иерусалиме”, привел к тому, что он “сразу потерял к Нему

интерес”, а “обвинения архиереев он пропустил мимо ушей”. Создается

впечатление, что читаешь не Новый завет, а рассказ о столь понятных,

привычных людских интригах, грехах, слабостях. Так что невольно вспоминаешь

слова булгаковского Воланда, остроумно отметившего, что за две тысячи лет

люди нисколько не изменились в своих чувствах, поступках и “напоминают

прежних… квартирный вопрос только испортил их”.

Описание издевательств над обвиняемым яркими картинами встает перед

глазами: “В ход были пущены римские бичи с шипами, которые раздирали тело

до крови. После такой экзекуции человек обычно находится в полуобморочном

состоянии”. Александр Мень пишет, что у Пилата “служили, в основном, греки,

самаряне и сирийцы, ненавидевшие иудеев. Пользуясь случаем, эти люди

выместили всю свою злобу на страдальце”. Эти описания не вымысел, а факты,

собранные А. Менем в архивах, плоды тяжелой, но, несомненно, захватывающей

работы над многими источниками. Праздное чтение Евангелий, безусловно, не

дает и маленькой толики представления о прочитанном, по сравнению с книгой

“Сын Человеческий”. Читая Новый завет, задаешься тремя вопросами. Почему

прокуратор, хладнокровно казнивший многих, стал защищать Христа, упорно

настаивая на его невиновности? Почему люди между Христом и “разбойником”

Вараввой выбрали второго? И почему с таким неистовым желанием распяли

проповедника?

По мнению А. Меня Пилат “против собственной воли проникся сочувствием к

обвиняемому. Его желание настоять на своем еще более окрепло после того,

как жена прислала слугу, прося за праведника”, а “римляне, даже неверующие,

придавали большое значение снам”. Только заявление “нет у нас царя кроме

кесаря” не оставило Пилату выбора. Но прокуратор все же, демонстрируя свое

несогласие, умыл руки, отдав невинного на казнь.

Здесь Мень явно указывает на то, в чем согрешил Пилат: малодушие – вот его

вина, “в конце концов, что для него судьба какого-то еврейского пророка,

когда на карту поставлено его, Пилата, благополучие?” “Пилат отнюдь не

хотел лишаться выгодной должности и держать ответ перед легатом Сирии или

самим императором”. Его можно понять, но невольно напрашивается мысль, что

вот так своим, безразличием, человечество лишило себя шанса прощения.

Безразличие, малодушие, трусость, - страшнейшие, если не самые страшные

людские пороки.

Объясняя выбор толпы, А. Мень использует рукописи Матвея и Марка,

уточняющие, что Варавва был осужден “вместе с повстанцами, которые во время

восстания совершили убийство”. “Варавву в Иерусалиме не только знали, но и

считали героем, а Иисус был пришелец”, неизвестный горожанам, хотевшим

избавить Варавву от казни. Получается довольно странная картина, дающая

пищу для размышления: перед народом стал выбор – спасти повстанца или

пророка. И выбор пал на первого, хотя в сущности Варавва ради счастья людей

пролил чужую кровь и остался героем, а жестоко избитый, в терновом венце и

“кровавом плаще”, неповинный ни в чем пророк безропотно, ради тех же людей,

пролил свою кровь. Народ же выше оценил поступок убийцы. Где были те, кто

слышал проповеди Христа? Они “разбежались, а многие, наверное, узнали о

случившемся, когда было уже поздно”. Праздные зеваки, не ведая, что творят,

подбиваемые архиереями, с легкостью взяли кровь невинного на себя и детей

своих. “Осужденный был предан в руки солдат”.

Другой автор описания суда прокуратора Иудеи над Иисусом Христом – Михаил

Афанасьевич Булгаков в своем романе “Мастер и Маргарита”, преследует цель,

отличную от стремления протоирея Александра, сделать более доступными для

современников евангельские тексты, создал собственную от начала и до конца

версию событий, произошедших “14 числа весеннего месяца нисана”.

Произведение Булгакова представляет собой шедевр литературного искусства.

“Им написана на историческом материале книга огромной психологической

выразительности и почти осязаемой реалистической пластики”. (Е. Сидоров “М.

А. Булгаков”). Роман в романе, как принято его называть, абсолютно

самобытен, почти целиком оторван от общепринятой, достаточно кропотливо

собранной и доказанной версии. Как ни странно, главным героем романа

является не Иешуа Га-ноцри, а “жестокий пятый прокуратор Иудеи – всадник

“Понтий Пилат”. Эта книга о человеческих грехах, мелочности, пошлости и

подлости, и в нее не смог бы гармонично влиться портрет абсолютной

безгреховности “небесной Чистоты”. Беззащитность Га-ноцри вызывает

сострадание, спокойствие и простота – уважение, некоторая детскость

поведения – горькую улыбку. Но в чертах его есть недосказанность.

Простое описание незаслуженных мук Иешуа, избавленное от излишней

сентиментальности, только дает еще глубже понять ужас происходящего. Однако

это все. Детального описания “арестанта”, догмата его личности нет; эта

недосказанность необходима и естественна, так как в данном случае требуется

большая ответственность за передачу образа, божественности.

В своем белом плаще с кровавым подбоем, с единственным другом – собакой

Банга, жестокий прокуратор оказался судьей на Суде, значение которого можно

разве что частично почувствовать, подсознательно представить себе.

Прозванный в Ершалаиме свирепым чудовищем, в свое время заслуживший почести

хладнокровием, мужественностью и жестокостью, он единственный в этом городе

(помимо Левия Матвея) попытался спасти “сумасшедшего бродягу” Га-ноцри.

Понтий Пилат напоминает потухший вулкан, у которого где-то глубоко внутри

затерялось доброе начало, но свет доброты Иешуа сумел пробудить в правителе

давно оставленные попытки поиска истины “И настанет царство истины?

Настанет, гегемон – убежденно ответил Иешуа. Оно никогда не настанет, -

вдруг закричал Пилат таким страшным голосом, что Иешуа отшатнулся”. В этом

отрывке прокуратор, забывшись, устав от многолетней лжи, раскрывает себя,

свои самые сокровенные мысли, он более не сможет оставаться безразличным.

Булгаков незаметно вводит читателя в мысли прокуратора, страдающего от

усталости от жизни, происков врагов, интриг, постоянного контроля над

своими словами и поступками. Писатель считал, причиной заступничества

Пилата послужило его внезапное стремление приобрести в лице Иешуа своего

друга, собеседника. Иешуа снял приступ дикой головной боли, стал

единственным, кто назвал гегемона добрым человеком и был с ним искренним и

доброжелательным. Но прокуратор “всадник Золотое копье”, столь мужественный

в битвах, не смог отстоять жизнь только что приобретенного друга из-за

трусости.

Иешуа Булгакова в своих проповедях произносит, что “нет большего порока,

чем трусость”. Если Александр Мень называет главным пороком человека

равнодушие, то у М. А. Булгакова это трусость. Именно это слово настойчиво

повторяется в романе несколько раз. А. Мень пишет: “Следует помнить, что

участь подсудного была решена заранее, и утром 14 ниссана имел место не

объективный суд, а совершалось настоящее юридическое убийство”. Булгаков, в

целом соглашаясь с этим, все же сделал ударение на то, что архириерейский

Совет не имел право казнить кого-либо без совершения суда по римским

законам. Поэтому, по мнению Булгакова, Пилат мог спасти Иешуа, хотя и

рисковал бы своей карьерой. Думается, что с учетом его опыта в интригах и

заслуг перед кесарем, риск этот все же был невелик. Будь то битва,

прокуратор спас бы Га-ноцри, как когда-то спас Марка Крысобоя. Но то был

мужество совсем другого рода. Борьба же с ненавистным Каифой после

многочисленных доносов требовала готовности в один момент отказаться от

всего того, что было заработано за всю жизнь, бросить деньги на землю, как

это сделал сборщик податей Левий Матвей. И правитель струсил.

Интересно, что при описании самого Мессии Михаила Афанасьевич сразу же

объявляет о том, что не собирается претендовать на историческую точность,

схожесть Иешуа с Иисусом в библейских текстах. Несмотря на несомненное

знание материала, писатель, можно сказать, демонстративно отклоняется от

Евангелий. Га-ноцри – человек лет 27-ми, то есть гораздо моложе, чем

принято считать. Он утверждает, что из города Гамалы и не знает точно, кто

по крови, не помнит своих родителей, хотя ему говорили, что отцом был

сириец. Булгакову не важно каков обвиняемый, но главное, что он отзывчив,

прост, беззащитен и прямодушен как ребенок. Он удивляется осведомленности

прокуратора о “добром человеке”, предателе Иуде из Кариафа (заметим, что

Иуда по книге не был раньше знаком с Иешуа и вообще сюжет, описывающий

предательство, полностью самобытен, оторван от общепринятых представлений).

Также, Иешуа плохо понимает, что происходит и даже совсем по-детски

тревожно просит: “А ты бы меня отпустил, гегемон; я вижу, что меня хотят

убить”. Однако вся эта детскость исчезает перед распятием. Он отказался от

напитка, немного облегчающего муки распятых, был спокоен, “сказал, что

благодарит и не винит за то, что у него отняли жизнь”. “Единственное, что

он сказал в присутствии солдат, что в числе человеческих пороков одним из

самых главных он считает трусость”.

Месть прокуратора за потерю друга также нельзя назвать местью мужественного

человека. Лакомства, подобострастные секретари, роскошь и безнаказанность

обленили Пилата. За несколько часов общения с Га-ноцри, прокуратор не успел

понять, что ответом на подлость и убийство не должны быть подлость и

убийство. Подослав своих слуг убить Иуду, Пилат показал, что все же плохо

вслушивался в слова Иешуа, не сумел до конца понять его.

О романе Булгакова можно рассуждать бесконечно, так его сюжет не стянут

рамками исторических фактов, но целиком подчинен воле Мастера, его

стремлениям, идеям. Михаил Афанасьевич показал, что любая вещ, мысль, любой

сюжет может иметь столько вариантов толкования, сколько людей, что

невозможно отнять право на собственное представление о чем-либо, так как

ничто в отдельности не может быть истиной, но только разностороннее,

всеобщее, непрерывно меняющееся под различными углами зрения.

Евангелисты Марк, Матфей и Лука, как утверждают историки, писали каждый со

своей точки зрения. Так у Марка основное место отдано событиям жизни

Спасителя, у Матфея – словам Христовым, повествовательную часть, во многом

заимствуя у Марка, как впрочем, делал и Лука. У Иоанна ударение делается на

то, что Христос – Сын Божий, пришедший с небес, его хронология событий

вызывает большее доверие, чем у остальных евангелистов.

Впрочем, о преимуществах этого Евангелия было уже упомянуто при цитировании

А. Меня. М. Булгаков и А. Мень описали один и тот же сюжет исходя из разных

стремлений. Поэтому их произведения несут разную смысловую нагрузку, но

одна библейская цитата объединяет не только этих, но и многих других

авторов, посвятивших свои труды толкованию сюжета, повествующего о суде

прокуратора: “Не судите – да не судимы будете”. Человек слаб и грешен и

ничья жизнь не должна находиться в руках его – не только Сына Божьего, но

даже преступника.

Список литературы:

Библия (Евангелие от Луки, Евангелие от Матфея, Евангелие от Марка,

Евангелие от Иоанна).

А. Мень «Сын человеческий».

М. Булкаков «Мастер и Маргарита».