Культ мертвых и миф об Осирисе

Культ мертвых и миф об Осирисе

Введение ( Что такое египетская мифология

Ранним утром солнце поднимается на голубовато-стальном небе — сначала

желтое, затем ослепительно яркое, потом увядающее; оно движется по

небосводу, отражаясь в коричневом, желтом, желтовато-коричневом, белом

песке. Словно врезанные в песок, лежат глубокие тени — темные силуэты

изредка встречающихся здесь строений, деревьев, кустов.

Сквозь эту вечно залитую солнцем, не знающую «непогоды» пустыню (здесь

не бывает ни дождя, ни снега, ни тумана, ни града) — пустыню, которая

никогда не слышала раскатов грома и никогда не видела блеска молнии, где

воздух сухой, стерильный, консервирующий, а земля бесплодная,

крупитчатая, ломкая, крошащаяся катит свои волны отец всех потоков, «Отец

всемогущий, Нил». Он берет начало в глубинах страны и, вспоенный озерами и

дождями в темном, влажном, тропическом Судане, набухает, заливает все

берега, затопляет пески, поглощает пустыню и разбрасывает ил — плодородный

нильский ил; каждый год на протяжении тысячелетий он поднимается на

шестнадцать локтей — шестнадцать детей резвятся около речного бога в

символической мраморной группе Нила в Ватикане, — а затем медленно вновь

возвращается в свое русло, сытый и умиротворенный, поглотив не только

пустыню, но и сушь земли, сушь песка. Там, где стояли его коричневые воды,

появляются всходы, произрастают злаки, давая необыкновенно обильные урожаи,

принося «жирные» годы, которые могут прокормить «тощие». Так каждый год

вновь возрождается Египет, «дар Нила», как его еще две с половиной тысячи

лет назад назвал Геродот, «житница» древнего мира, которая заставляла Рим

голодать, если в тот или иной год вода стояла слишком низко или, наоборот,

прилив был слишком высок.

Там, на этой местности, с ее сверкающими куполами и хрупкими

минаретами, в городах, переполненных людьми с различным цветом кожи,

принадлежащими к сотням различных племен и народов — арабами, нубийцами,

берберами, коптами, неграми, — в городах, где звучат тысячи разных говоров,

возвышались, словно вестники другое мира, развалины храмов, гробниц,

остатки колонн и дворцовых залов.

Там вздымались ввысь пирамиды (шестьдесят семь пирамид насчитывается

на одном лишь поле близ Каира!), выстроившиеся в сожжен ной солнцем пустыне

на «учебном плацу солнца» — чудовищные склепы царей; на сооружение лишь

одного из них ушло два с половиной миллиона каменных плит, сто тысяч рабов

на протяжении долгих двадцати лет воздвигали его.

Там разлегся один из сфинксов — получеловек, полузверь с остатками

львиной гривы и дырами на месте носа и глаз: в свое время солдаты Наполеона

избрали его голову в качестве мишени для своих пушек; он отдыхает вот уже

многие тысячелетия и готов пролежать еще многие; он так огромен, что какой-

нибудь из Тутмесов, мечтая получить за это трон, мог бы соорудить храм

между его лап.

Там стояли тонкие, как иглы, обелиски — часовые храмов, пальцы

пустыни, воздвигнутые в честь царей и богов; высота многих из них достигала

28 метров. Там были храмы в гротах и храмы в пещерах, бесчисленные статуи —

и деревенских старост, фараонов, саркофаги, колонны, пилоны, всевозможные

скульптуры, рельефы и росписи...

И все на этом грандиознейшем из существующих на свете кладбищ было

испещрено иероглифами — таинственными, загадочными знаками, рисунками,

контурами, символическими изображениями людей, зверей, легендарных существ,

растений, плодов, различных орудий, утвари, одежды, оружия, геометрическими

фигурами, волнистыми линиями и изображениями пламени. Они были выполнены на

дереве, на камне, на бесчисленных папирусах, их можно было встретить на

стенах храмов, в камерах гробниц, на заупокойных плитах, на саркофагах, на

стенах, статуях божеств, ларцах и сосудах; даже письменные приборы и трости

были испещрены иероглифами. «Тот, кто пожелал бы скопировать надписи на

храме Эдфу, даже если бы трудился с утра до вечера, не управился бы с этим

и в двадцать лет».

Таким был мир, открывшийся в «Описаниях» изумленной Европе, той самой

ищущей Европе, которая занялась исследованием прошлого, которая по

настоянию Каролины, сестры Наполеона, с новым рвением принялась за раскопки

в Помпеях и чьи ученые, восприняв у Винкельмана методику археологических

исследований и толкования находок, горели желанием проверить эти методы на

практике.

У истоков археологического открытия Египта стоял Наполеон I.

17 октября 1797 года был подписан мир в Кампо-Формио. Итальянский

поход окончился, и Наполеон возвратился в Париж.

«Героические дни Наполеона позади!»—писал Стендаль. Он ошибался.

Героические дни еще только начинались.

19 мая 1798 года с флотом в триста двадцать восемь кораблей, имея на

борту тридцать восемь тысяч солдат н офицеров, Наполеон вышел из Тулузы в

открытое море. Цель: через Мальту на Египет.

План Александра! Для Наполеона Египет тоже не был самоцелью:

его взгляд проникал дальше, с Индию. Поход за море был попыткой

нанести Англии, неуязвимой в своем центре — Европе, смертельный удар на

периферии.

В отличие от греческой, особой популярности египетская мифология не

приобрела и сделалась достоянием лишь узкого круга специалистов-

востоковедов — историков и филологов.

Почему так произошло? По многим причинам. Но главных, пожалуй, можно

выделить две. Во-первых, когда к началу нашей эры египетская культура

пришла уже в совершенный упадок и традиции её стали забываться, их не

наследовал никакой другой народ, как наследовал эллинскую культуру Рим (а

культуру Рима воскресила потом эпоха Возрождения, — и через неё уже

восприняли мы). К IV веку нашей эры никто уже не умел ни говорить, ни

читать по-египетски, — и все последующие четырнадцать веков египетская

литература была для европейцев недоступна. Мифов страны Нила просто не

знали. Когда же в 1822 году гениальный французский филолог Франсуа

Шампольон (1790 — 1832) разгадал тайну египетских иероглифов и учёные

смогли наконец прочитать древние письмена, оказалось, что — это уже во-

вторых — египетская мифология не похожа ни на одну из мифологий других

народов и европейцу не под силу даже мало-мальски в ней разобраться

самостоятельно: на две-три строки переведенного текста для рядового

читателя надо писать страниц пять примечаний и комментариев — иначе он не

поймёт ничего.

Выяснилось, например, что у египтян не существовало даже правил,

которые предписывали бы, как полагается изображать богов. Одного и того же

бога изображали то в виде какого-нибудь животного, то в виде человека со

звериной головой, а то просто в виде человека. Многих богов в разных

городах называли по-разному, а у некоторых так даже в течение суток имена

менялись несколько раз. Например, утреннее солнце воплощал бог Хепри,

который, по представлениям египтян, принимал облик жука-скарабея и катил

солнечный диск до зенита — подобно тому, как навозный жук катит перед собой

свой шар; дневное солнце воплощал бог Ра — человек с головой сокола; а

вечернее, «умирающее», солнце — бог Атум. Ра, Атум и Хепри были как бы

тремя «разновидностями» одного и того же бога — бога солнца.

В отличие от олимпийских богов, божества Древнего Египта зачастую не

имели строго определённых функций. У греков, к примеру, была богиня любви

Афродита, бог войны Арес, — а у египтян хотя и были похожие божества —

богиня любви Хатхор и богиня-воительница Нейт, но наряду с этим

существовало очень много богов «абстрактных», каких в греческой мифологии

нет. Например: Ху, Сиа, Сехем и Хех — «воля», «разум», «энергия» и

«вечность». Были боги — воплощения мудрости и могущества какого-то другого

бога или боги — олицетворения какого-либо закона природы... А разговор о

характерах египетских богов попросту не имеет смысла. Про Зевса мы знаем,

что он могуч и всесилен, про Гермеса — что он пройдоха и плут, а

древнеегипетский бог в одном и том же мифе может быть то добрым, то злым,

то справедливым, то беспощадным и коварным.

Одно и то же деяние — сотворение мира, например, или сотворение людей

— в каждом крупном городе приписывалось разным богам. Весь Египет чтил и

любил доброго бога Осириса — и одновременно почитался его убийца, бог зла

Сет; имена в честь Сета носили фараоны; и — опять же одновременно — Сета

проклинали. В одном религиозном тексте говорится, что бог-крокодил Себек —

враг солнечного бога Ра, в другом — что друг и защитник. Совершенно по-

разному описывается в разных текстах Загробный Мир... И вообще — о любом

природном явлении одновременно существовало множество разных представлений,

которые самым непостижимым образом друг другу противоречили. Так, небо

изображалось и в виде коровы, и в виде крыльев коршуна, и в виде реки —

небесного Нила, и в виде женщины — небесной богини Нут.

С нашей точки зрения, такое нагромождение противоречий, конечно, не

укладывается ни в какие логические рамки и попросту идёт здравому смыслу

наперекор. Именно эти противоречия и делают египетскую мифологию столь

трудной для понимания, именно из-за них она не получила такого широкого

распространения, как мифология Древней Греции.

Объяснить, из-за чего эти противоречия возникли, сравнительно

нетрудно. В разных областях и городах страны складывались разные варианты

одних и тех же легенд, которые, естественно, во многом не совпадали.

Сказания передавались из уст в уста, переписывались с папируса на папирус;

раз от разу всё больше искажался первоначальный смысл текста, добавлялось

что-то новое, забывалось старое, всё большим становилось несоответствие

между разными представлениями об одном боге. Наконец, как в любом

фольклоре, сказания смешались и переплелись.

Труднее понять, каким образом беспорядочное, казалось бы,

нагромождение исключающих друг друга представлений могло сложиться в

единую, цельную картину. Ведь если в наши дни человек из двух разных

источников получит два противоречивых известия, он немедленно сделает

вывод, что какое-то из двух известий (а может быть, и оба) не соответствует

истине. Нельзя одновременно верить, что вчера в Москве был дождь и что его

вчера в Москве не было: одно утверждение автоматически исключает другое.

Как же в сознании египтян одновременно уживались четыре, пять, шесть и

больше взаимоисключающих представлений об одном боге? Как они могли верить

сразу десяткам противоречивых легенд?

Попытаемся в этом разобраться.

К сожалению, в наши дни большинство людей считает, что древние

египтяне изображали, например, бога солнца Ра в виде человека с головой

сокола, а небо — в виде реки, коровы, крыльев птицы и богини-женщины

потому, что были наивны, не обладали достаточными знаниями о природе, об

окружающем мире; и, чтобы хоть как-то объяснить непонятные для них явления

— гром, ветер, закаты и восходы солнца, движение звёзд, смену времён года,

— они выдумали могущественного бога Ра, который и движет солнце по небу. На

самом же деле такое простое, само собой напрашивающееся объяснение слишком

поверхностно и содержит лишь очень малую долю истины.

Прежде всего, никто из египтян не понимал изображение солнечного бога

Ра буквально; никто не верил, что где-то на небесах действительно живёт

такое существо — человек с соколиной головой. Нет, изображения Ра, как и

изображения других богов, служили только символами божества. Это

засвидетельствовал ещё знаменитый древнегреческий историк Геродот,

посетивший Египет около 450 года до н.э.: «Пишут ... художники и высекают

скульпторы изображения Пана подобно эллинам — с козьей головой и козлиными

ногами, хотя и не считают, конечно, такое изображение правильным, полагая,

что этот бог имеет такой же вид, как и прочие боги. Но почему они всё-таки

изображают его таким, мне трудно сказать». Нам тоже трудно, а скорее всего,

и невозможно узнать, как в действительности представляли себе египтяне

своих богов, в том числе бога солнца, но зато мы можем с уверенностью

заключить, что в виде сокологолового человека они его не представляли, а

лишь изображали. Это — символ; и это не покажется вам таким уж удивительным

и непонятным, если вы вспомните, что всякого рода символические изображения

широко распространены и в наше время. Например, в городе Волгограде в честь

победы Красной Армии над фашистскими захватчиками в Сталинградской битве

установлен памятник, изображающий нашу Родину, восставшую на борьбу с

оккупантами, в виде женщины с мечом в руке. Никто ведь из нас не

воспринимает это изображение буквально, никто не представляет себе Родину —

Россию — в виде женщины. Все мы прекрасно понимаем, что это символ, все мы

знаем его значение. И гербы государств, и гимны, и знамена — это тоже

символы.

Во-вторых, ни к какой мифологии, а к древнеегипетской в особенности,

нельзя подходить с точки зрения нашей логики и нашего «здравого смысла».

Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, в чём разница между мифом и

сказкой?

Сказка — это заведомый вымысел. Тот, кто рассказывает сказку,

всегда знает, что он рассказывает нечто такое, чего не было и не могло быть

в действительности, хотя и рассказчик, и слушатель в какой-то степени в эту

выдумку всё же верят (точно так же и мы с вами знаем, что на земле нет ни

страны лилипутов, ни страны великанов, — и тем не менее, когда мы читаем

сказку Джонатана Свифта «Путешествие Гулливера», эти страны начинают для

нас как бы существовать в действительности). Но — не более того: с каким бы

захватывающим интересом мы сказку ни слушали, мы всё равно знаем, где

кончается реальный мир и начинается мир вымысла.

Миф же — для того, кто в него верит, — это всегда правда, но

выражена эта правда не реалистическими средствами, а — иносказательно. Это

вполне определённая картина окружающего мира и система взглядов на жизнь:

попытка объяснить и явления природы, и смысл человеческого существования на

земле, и нравственные ценности, и принятые в обществе моральные нормы.

Разумеется, каждая эпоха объясняет это своими, доступными ей способами. В

наше время в сознании людей, в их миросозерцании преобладает логика, строго

научный подход к жизненным явлениям; для египтян же большее значение имели

чувства, эмоции, красота и поэтичность окружающего мира, а не только

познание и научное объяснение его явлений. Поэтому в мифологии Древнего

Египта преобладает именно поэтичность. И вполне естественно, что в поэзии

небо может быть одновременно и рекой, и крыльями коршуна, и коровой. Это —

символы, своеобразные «поэтические определения» неба.

Понять психологический склад, образ мышления другого народа очень

трудно даже в том случае, когда этот народ — наши современники. И уж тем

более непонятна для нас психология древних египтян. Как, например,

представить себе, что мистерии (своеобразные «театральные представления» на

мифологические сюжеты) они воспринимали не как ИЗОБРАЖЕНИЯ мифологических

событий на «сцене», а как САМИ СОБЫТИЯ, происходящие в действительности?

Как понять, что жрец-бальзамировщик, надевавший во время мумификации

покойника маску шакалоголового бога бальзамирования Анубиса, считался САМИМ

БОГОМ АНУБИСОМ до тех пор, покуда маска была на нём? Да и не только жрец

мог отождествиться с богом, — богом мог «стать» любой человек. Существует

легенда о том, как Ра был ужален ядовитой змеей и вылечился при помощи

магических заклинаний. Поэтому, если египтянина кусала змея, лекарь первым

делом читал заклинания, целью которых было отождествить пострадавшего с

богом Ра. Злой демон, по наущению которого действовала змея, имел дело уже

не с простым смертным — его противником был могущественный бог! Демон

вспоминал своё былое поражение и в страхе обращался в бегство, — а больной

вылечивался. Египтяне придавали огромное значение словам — любым,

вытесанным ли на каменной плите, записанным на папирусе или произнесённым

вслух. Слова были для них не просто набором звуков или иероглифов: египтяне

верили, что слова обладают магическими свойствами, что любая фраза способна

повлиять на окружающий мир. И особое значение имело имя человека. Если кто-

то хотел навлечь зло на своего врага, он писал его имя на клочке папируса и

затем сжигал этот клочок. В коллекции Государственного Эрмитажа есть очень

интересный экспонат — статуэтка фараона Сенусерта III, правившего

государством в XIX веке до н. э. На этой статуэтке выбито имя Рамсеса II,

который занимал египетский престол спустя 600 лет после Сенусерта III. В

эпоху правления Рамсеса скульпторы, стремясь создать как можно больше

статуй для увековечения этого фараона, нередко использовали и готовые

статуи, изображавшие прежних владык Египта: стёсывали старые имена и

высекали имя Рамсеса II. Внешее сходство в данном случае было делом не

таким уж важным: имя важнее.

Древние египтяне селились на восточном берегу Нила. Западный же берег

был отдан «вечности» — загробной жизни. Здесь возводили пирамиды и строили

гробницы. Этот обычай тоже был основан на символике: подобно тому, как Ра,

то есть солнце, «рождается» на восточном берегу небесной реки и «умирает»

на западном, так и люди, «скот бога Ра», проводят свою земную жизнь на

востоке, а после смерти переселяются на запад — в Поля Камыша, загробный

рай, место успокоения, блаженства и вечной жизни. Смерть для египтянина

была просто уходом в другой мир, который во всем был похож на мир земной:

умершие ели, пили, собирали урожай, развлекались охотой и ловлей рыбы.

Только смерти в Загробном Царстве не было: там египтянин жил вечно.

Рождение Осириса, его братьев и сестёр

Ещё до того, как Ра покинул землю и стал плавать в Ладье Вечности по

небесам и по Царству Мёртвых, богиня Маат создала времена года. Она

разделила год на три равные части и дала им названия: время Разлива, время

Всходов и время Урожая.

Затем Маат поделила все три времени года на месяцы, по четыре в

каждом. Каждый месяц состоял из тридцати суток, а каждые сутки поровну

поделили между собой дневное и ночное светила — солнце и луна. Солнечный

год, таким образом, был в точности равен лунному: и в том, и в другом было

двенадцать месяцев, триста шестьдесят дней.

Хранительницей этого порядка Маат назначила Луну.

Но круглолицая Луна не справилась с доверенным делом. Богу мудрости

Тогу без особого труда удалось её перехитрить и изменить установленный

миропорядок.

Всё началось с того, что однажды владыка Вселенной разгневался на

богиню неба Нут за непослушание. Вспыхнула ссора. Ослеплённый яростью, бог

вскричал, потрясая кулаками:

— Знай же, непокорная ослушница: страшное наказание ждёт тебя! Отныне

и навеки я предаю проклятию все триста шестьдесят дней года. Ни в один из

них ты не сможешь рожать детей и навсегда останешься бездетной!

Нут похолодела от страха. В отчаянии она заломила руки и пала перед

владыкой на колени. Но было поздно: проклятие уже было наложено. Солнечный

бог, гневно тряхнув головой, повернулся и, не оглядываясь, зашагал прочь.

Хлынул проливной дождь — это безутешно рыдала Нут, убитая горем. В

мире всё подчинено воле Ра. На все дни года великий бог наложил проклятие.

Ей, Нут, не суждено иметь детей!

— И ничего нельзя сделать! Нет такой силы на свете, которая могла бы

хоть что-то изменить! — причитала богиня, обливаясь слезами, — и вдруг

услышала спокойный, чуть насмешливый голос:

— Силы такой и вправду нет. Зато есть хитрость! Знай: ум — это нечто

гораздо большее, чем сила. Там, где сила бесполезна, выручит ум. Скоро ты

убедишься в этом.

Нут стремительно обернулась.

Перед ней стоял Тот. Бог мудрости, посмеиваясь, крутил в руках

пальмовую ветвь.

— Ты можешь мне помочь? — спросила Нут с надеждой.

— Да, — ответил Тот.

— Но как?

— Я скоро вернусь, — сказал Тот загадочно, превратился в ибиса,

вспорхнул и улетел.

Нут смотрела ему вслед до тех пор, пока Тот не скрылся из виду. И

опять разрыдалась. Она не поверила Тоту. Разве можно что-нибудь сделать,

если Ра обрёк проклятию все триста шестьдесят дней?! Тот хотел её утешить,

обнадёжить, вот и всё...

Богиня с горестно опущенной головой побрела к западным горам.

А Тот между тем прилетел к хранительнице времени Луне.

Добродушная Луна очень обрадовалась гостю. Ей было скучно одной среди

неразговорчивых звёзд. Редко случалось, чтоб кто-то из богов её навещал.

Луна усадила Тота на циновку, расставила перед ним изысканные кушанья:

финики, медовые лепёшки, орехи и кувшин пальмового вина.

— Угощайся, любезный гость, а заодно расскажи, что нового происходит в

мире, — сказала она, села напротив Тота и приготовилась слушать.

Тот отведал яства, вежливо похвалил их и рассказал хозяйке все

новости, умолчав только о ссоре Ра и Нут. Когда Тот умолк, Луна предложила:

— Давай теперь играть в шашки!

Ей очень не хотелось, чтоб Тот уходил. Но, кроме шашек, ей нечем

больше было занять гостя.

А хитрый Тот только того и ждал!

— Что ж, давай, раз ты просишь... — протянул он с притворной скукою в

голосе, словно ему совсем не хотелось задерживаться в гостях и он

соглашался только из вежливости. — А на что мы будем играть?

Луна растерялась:

— Не знаю... Можно ведь играть просто так, ради удовольствия.

— Нет! — решительно возразил бог мудрости. — Это неинтересно! Игра

должна быть азартной, — а какой азарт, если ничем не рискуешь в случае

проигрыша?

— Но как же быть? — озабоченно проговорила Луна. — Ведь у меня ничего

нет, кроме света, которым я освещаю небо по ночам.

— Вот и хорошо. Будем на него играть. Не на весь твой свет, конечно, —

Страницы: 1, 2, 3, 4