Культурологическая проблематика в работе Л.Н.Гумилева Этногенез и биосфера Земли

Культурологическая проблематика в работе Л.Н.Гумилева Этногенез и биосфера Земли

Санкт-Петербургский Государственный Университет Телекоммуникаций им. проф.

М.А. Бонч-Бруевича.

Курсовая работа

Культурологическая проблематика

в работе Л.Н. Гумилева

«Этногенез и биосфера Земли».

Выполнил: студент I курса ГФ

группы СР-01 Носов М.А.

Проверила: Колосова И.А.

Санкт-Петербург 2001 г.

Введение

Биосфера Земли – это одна из оболочек планеты. Люди входят в состав

биосферы, но они столь разнообразны, что рассматривать их как целостность

– антропосферу – не конструктивно. Человечество как биологическая форма –

это единый вид с огромным количеством вариаций, распространившийся в

послеледниковую эпоху по всей поверхности земного шара. Фактически вся

Земля – обиталище человека. За период своего существования вид homo sapiens

неоднократно и постоянно модифицировал свое распространение на поверхности

Земли, но подобно любому другому виду, стремился освоить возможно большее

пространство. В отличие от большинства млекопитающих homo sapiens нельзя

назвать ни стадным, ни индивидуальным животным. Человек существует в

коллективе, который, в зависимости от угла зрения, может рассматриваться то

как общество, то как народность. Вернее сказать, каждый человек является и

членом общества, и представителем народности (этноса).

В своей работе я попробую продемонстрировать гумилевскую трактовку

понятия «этнос» и выяснить причины различия этносов между собой. Кроме

того, проследив фазы возникновения, изменения и исчезновения некоторых

этносов, я обозначу роль этноса в жизни человека и объясню суть процесса

этногенеза.

Что такое этнос?

Условимся о значении терминов. Греческое слово «этнос» имеет в словаре

много значений, из которых мы выбрали одно: «вид, порода», подразумевается

– людей. Для постановки темы не имеет смысла выделять такие понятия, как

племя или нация, потому что нас интересует тот член, который можно вынести

за скобки; иными словами – то общее, что имеется и среди англичан и среди

масаев, и у древних греков и у современных цыган. И Гумилев находит этот

член. Это свойство вида Homo sapiens группироваться так, чтобы можно было

противопоставить себя и «своих» (иногда близких, а часто довольно далеких)

всему остальному миру. Это выделение характерно для всех эпох и стран:

эллины и варвары; китайцы (люди Срединного государства) и ху (варварская

периферия); арабы-мусульмане во времена первых халифов и «неверные»;

европейцы католики в средние века и нечестивые (в том числе греки и

русские); «православные» (в ту же эпоху) и «нехристи», включая католиков;

туареги и нетуареги; цыгане и все остальные и т.д. Явление такого

противопоставления универсально, что указывает на его глубокую подоснову,

сущность которой нам предстоит вскрыть. Это поможет построить этническую

историю человечества, как уже построены социальная, культурная,

политическая, религиозная и многие другие. Разработка же этнической истории

имеет немалое практическое значение, так как на примере минувшего помогает

вернее разобраться в стихийном развитии антропосферы, а также в

межэтнических коллизиях, которые возникают и, вероятно, еще долго будут

возникать. Поэтому наша задача заключается прежде всего в том, чтобы

уловить принцип и механизм процесса.

Попробуем раскрыть природу зримого проявления наличия этносов –

противопоставления себя всем остальным: «мы» и «не мы». Что рождает и

питает это противопоставление?

Не единство языка, ибо есть много двуязычных и трехъязычных этносов и,

наоборот, разных этносов, говорящих на одном языке. Так, французы говорят

на четырех языках: французском, кельтском (бретонцы), баскском и

провансальском, причем это не мешает их этническому единству. Известно, что

наполеоновский маршал Мюрат или исторический д'Артаньян были гасконцами, а

поэт Шатобриан – кельтом. С другой стороны, мексиканцы или боливийцы

говорят по-испански, но они не испанцы; янки говорят по-английски, но они

не англичане. На арабском языке говорит несколько разных народов.

Итак, хотя в известных случаях язык может служить индикатором

этнической общности, не он ее причина. То же самое можно сказать про

культуру, идеологию, экономические связи и даже про общность происхождения,

которая никогда не бывает монолитной. «Каждый этнос когда-то возник из

сочетания двух и более составляющих компонентов, которые, сливаясь,

образуют целостность, но с определенной внутренней структурой»(1).

Этнографические и языковые особенности не мешали вандейским кельтам

сражаться во времена французской революции за бурбонские лилии, причем

вместе выступали полудикие бретонцы и вполне просвещенные обитатели низов

Луары. Гасконские бароны добивались маршальских жезлов в армии французских

королей, и тем в голову не приходило, что они используют услуги

иноплеменников: очевидно, этнические связи мощнее языковых.

Каждый этнос имеет свою собственную внутреннюю, практически

неповторимую структуру и стереотип поведения. У живущих, вернее,

развивающихся этносов то и другое находится в динамическом состоянии, т.е.

меняется от поколения к поколению, у реликтовых – стабилизировано в том

смысле, что новое поколение воспроизводит жизненный цикл предшествовавшего,

но об этой стороне дела речь пойдет ниже, а пока уточним смысл предложенных

понятий.

Внутренняя структура этноса, по определению Гумилева, – это строго

определенная норма отношений между коллективом и индивидом и индивидов

между собой(2). Эта норма негласно существует во всех областях жизни и

быта, воспринимаясь в данном этносе и в каждую отдельную эпоху как

единственно возможный способ общежития. Поэтому для членов этноса она не

тягостна, так как она для них незаметна. И наоборот, соприкасаясь с иной

нормой поведения в другом этносе, каждый член первого этноса удивляется,

теряется и пытается рассказать своим соплеменникам о чудачествах другого

народа.

Древний афинянин, побывав в Ольвии, с негодованием рассказывал, что

скифы не имеют домов, а во время своих праздников напиваются до

бесчувствия. Скифы же, наблюдая вакхические пляски греков, чувствовали

такое омерзение, что однажды, увидев своего царя, гостившего в Ольвии, в

венке и с тирсом в руках в процессии ликующих эллинов, убили его. Иудеи

ненавидели римлян за то, что те ели свинину, а римляне считали

противоестественным обычай обрезания. Рыцари, захватившие Палестину,

возмущались арабским обычаем многоженства, а арабы считали проявлением

бесстыдства незакрытые лица французских дам.

Подобных примеров можно привести любое количество, в том числе и в

отношении комплексных нормативов поведения, поддерживающих внутриэтническую

структуру. В аспекте гуманитарных наук описанное явление известно как

традиция и модификация социальных взаимоотношений, а в плане наук

естественных оно столь же закономерно трактуется, как стереотип поведения,

варьирующий в локальных зонах и внутривидовых популяциях. Второй аспект

хотя и непривычен, но, как мы увидим ниже, плодотворен.

Казалось бы, традиция ни в коем случае не может быть отнесена к

биологии, однако механизм взаимодействия между поколениями вскрыт проф.

М.Е.Лобашевым (Ленинград), именно путем изучения животных, у которых он

обнаружил процессы «сигнальной наследственности», что просто-напросто

другое название традиции. По М.Е.Лобашеву, индивидуальное приспособление

совершается с помощью механизма условного рефлекса, что обеспечивает

животному активный выбор оптимальных условий для жизни и самозащиты. Эти

условные рефлексы передаются в процессе воспитания родителями детям или

старшими членами стада – младшим, благодаря чему стереотип поведения

является высшей формой адаптации. Это явление у человека именуется

«преемственностью цивилизации», которую обеспечивает «сигнал сигналов» –

речь. С точки зрения этологии, науки о поведении – навыки быта, приемы

мысли, восприятие предметов искусства, обращение со старшими и отношения

между полами, – все это условные рефлексы, обеспечивающие наилучшее

приспособление к среде и передающиеся путем сигнальной наследственности. В

сочетании с эндогамией традиция создает устойчивость этнического

коллектива, в пределе превращающегося в изолят.

Этносы-изоляты возникают на глазах историка. Таковы исландцы – потомки

викингов, заселивших остров в IX в. и всего за триста лет утерявших

воинский дух своих предков. Потомки норвежских, датских и шведских удальцов

и рабынь, захваченных в Ирландии, уже в XI в. составили небольшой, но

самостоятельный этнос, хранящий традиции старины и брачующийся в пределах

своего острова.

Это пример яркий, но ведь есть сколько угодно градаций традиционности,

и если расположить все известные нам этносы по степени убывающей

консервативности, то окажется, что нуля, т.е. отсутствия традиции, не

достиг ни один этнос, ибо тогда бы он просто перестал существовать,

растворившись среди соседей. Это последнее, хотя и наблюдается время от

времени, никогда не бывает плодом целенаправленных усилий самого

этнического коллектива, потому что видовое самоубийство противно

врожденному инстинкту самосохранения. И тем не менее этносы гибнут. Значит,

существуют деструктивные факторы, из-за которых это происходит. К их числу

относятся не только посторонние воздействия (завоевания), но и

внутриэтнические процессы, о которых мы скажем ниже.

Социальные и этнические процессы различны по своей природе. Теорией

исторического материализма установлено, что спонтанное общественное

развитие непрерывно, глобально, в целом – прогрессивно, тогда как

этническое – дискретно, волнообразно и локально. Совпадения между

общественными и этническими ритмами случайны, хотя именно эти совпадения

бросаются в глаза при поверхностном наблюдении, так как интерференция

всегда усиливает эффект. Яркий пример этого – распад западной части Римской

империи и одновременно исчезновение древнеримского этноса.

Но ведь этносы в не меньшем числе возникают. Если бы этого не

происходило, естественный отбор давным-давно, еще в эпоху верхнего

палеолита, сгладил бы этнические различия и свел все многообразие

человечества вначале к крайне небольшому числу этносов, а затем вообще

привел бы к исчезновению человечества, ибо последнее состоит из этносов, а

они смертны. Возникает интереснейший вопрос: что же служит причиной

возникновения новых этносов?

Этнос и ландшафт

Взаимодействие человека с природой в разные века и в разных

географических регионах, например на берегах Средиземного моря, в джунглях

Мату-Гросу и в степях Украины, будет совершенно различным. Следовательно,

непосредственно на человеческий организм и на любой человеческий коллектив

влияет не Земля, а определенный ландшафт. С другой стороны, люди за

последние несколько тысяч лет видоизменили почти всю поверхность суши, но

египтяне, монголы, арауканы и шведы делали это настолько по-разному, что

конструктивнее рассматривать влияние на природу со стороны отдельных

этносов, нежели человечества в целом. Поэтому мы будем рассматривать

природу как многообразие ландшафтов, человечество как мозаику этносов, а их

взаимодействие и его результаты – как этнографию и палеогеографию

исторического периода.

Географический ландшафт воздействует на организмы принудительно,

заставляя все особи варьировать в определенном направлении, насколько это

допускает организация вида. Тундра, лес, степь, пустыня, горы, водная

среда, жизнь на островах и т.д. – все это, образно говоря, накладывает

особый отпечаток на организм. Те виды, которые не в состоянии

приспособиться, должны переселиться в другой географический ландшафт или

вымереть. Это положение равным образом относится и к этносам, которые

непосредственно и тесно связаны с природой через свою хозяйственную

деятельность. Этнос приспособляется к определенному ландшафту в момент

своего сложения. В последующее время, при переселении или расселении, этнос

ищет себе область, похожую на ту, в которой данный этнос сложился. Так,

угры расселялись преимущественно по лесам; тюрки и монголы – по степям;

русские, осваивая Сибирь, заселяли прежде всего лесостепную полосу и берега

рек; англичане колонизовали земли с более умеренным климатом (Канада, Новая

Зеландия и т.д.), чем испанцы (Южная Америка). Исключения из правила

встречаются, но только в пределах законного допуска.

Большинство племен и народностей древности и средневековья вписывалось

в ландшафт, не пытаясь его изменить. Таковы все охотники, рыболовы,

скотоводы и собиратели, а также часть земледельческих племен, не

применяющих искусственного орошения. Исключение составляли народы,

практиковавшие интенсивное земледелие: египтяне, шумеры, древние иранцы,

индусы и китайцы, которые приспосабливали ландшафт к своим потребностям.

Воздействие на природу определяется характером, а не степенью развития

культуры. Древние греки и арабы вели экстенсивное хозяйство, подобно

тюркам, монголам, индейцам или полинезийцам, однако культура греков не

уступает египетской, а арабов – иранской, хотя египтяне и древние персы

практиковали, в отличие от греков и арабов, интенсивное земледелие.

На протяжении последних пяти тысяч лет антропогенные изменения

ландшафта возникали неоднократно, но с разной интенсивностью и всегда в

пределах определенных регионов. При сопоставлении с историей человечества

устанавливается четкая связь между антропогенными изменениями природы, как

творческими, так и хищническими, и эпохами этногенеза (становления новых

этносов), или этнических миграций. При этом стадия общественного развития,

как правило, не играла существенной роли. Решала этническая, а не

социальная принадлежность.

Связь сложившихся этносов с вмещающими их ландшафтами проявляется в

приспособлении этнического коллектива и его хозяйственной деятельности к

определенным условиям. С течением времени соотношение этнос/ландшафт

становится оптимальным для того и другого. Это означает, что устойчивый

ландшафт стабилизирует этнос, и причин для создания нового этноса не

возникает. Выходит, процесс этногенеза должен прекратиться? Если же

ландшафт меняется вследствие резких климатических изменений, то этнос,

теряя привычные условия, нищает, численность его сокращается, и возможно

либо вымирание, либо миграция в поисках привычных условий. Но ни в том ни в

другом случае причин для создания нового этноса нет.

И Гумилев делает важное замечание: «Процессы этногенеза возникают без

участия климатических изменений, но, исследуя исторически зафиксированные

моменты начальных точек этногенетических процессов, мы констатируем, что

они происходят на определенных участках поверхности Земли. Некоторые

удобные для жизни территории никогда не являлись родиной народов, хотя

этносы уже сложившиеся заселяют их и достигают процветания»(3).

Одноландшафтные территории, например, сибирская тайга (исключая

азональные речные долины), внутренняя часть Австралии, саванны, тропические

леса и т.п., никогда не были местом возникновения этносов. И, наоборот,

разнообразие сочетаний ландшафтов на западноевропейском полуострове

Евразийского континента столь благоприятно для этногенеза, что там возникло

ошибочное представление, будто происхождение новых народов – дело обычное.

На самом же деле благоприятные географические условия, при которых только и

может начаться процесс, являются на поверхности земного шара скорее

исключением, хотя и встречаются во всех частях света. Проверим наш тезис на

конкретном материале.

Ближний Восток – сочетание моря, гор, степей, горных лесов, пустынь и

речных долин. Там новые этнические комбинации возникали часто, за

исключением нагорий Закавказья, где природные условия скорее подходят для

возникновения изолятов. Курды, например, отстояли свою этническую

самобытность и от персов, и от греков, и от римлян, и от арабов, и даже от

турок-османов. Китайский народ сложился на берегах Хуанхэ в условиях

сочетания речного, горного, лесного и степного ландшафтов, а однообразные

джунгли южнее Янцзы китайцы освоили только в I тыс. н.э. Однако,

переселившись на юг и смешавшись с местным населением, древние китайцы

превратились в современный южно-китайский этнос, отличающийся и от своих

предков и от северных китайцев, смешавшихся в долине Хуанхэ с хуннами.

Индия в ландшафтном отношении беднее Европы, и поэтому процессы

этногенеза проходили там медленно. Два крупных народа сформировались в

западной части Индии: раджпуты (около VIII в.) и сикхи (XVI - XVIII вв.).

Казалось бы, что пустыни Раджастана и Синда гораздо менее благоприятны для

человека, чем плодородная, покрытая в то время лесами долина Ганга. Однако

в Синде отчетливо выражено сочетание пустынь и тропической растительности в

долине Инда, а в Раджастане – пустынь, степей и горных лесов. Расцвета

культура достигла во внутренней Индии, но образование новых народов связано

с пограничными областями.

В Северной Америке бескрайние леса и прерии не создают благоприятных

условий для этногенеза. Однако на изрезанной береговой линии Великих озер в

XV в. возник ирокезский союз пяти племен. Это было новое этническое

образование, не совпадающее с прежним, так как в состав ирокезов не вошли

гуроны, родственные им по крови и языку. На берегах Тихого океана южнее

Аляски, там, где скалистые острова служат лежбищем моржей и тюленей и море

кормит береговых жителей, алеуты и тлинкиты создали оригинальное общество с

патриархальным рабством (и даже работорговлей), резко отличное от соседних

охотничьих племен и по языку и по обычаям. Итак, однородный по ландшафтам

регион стабилизирует обитающие в нем этносы, разнородный – стимулирует

изменения, ведущие к появлению новых этнических образований.

Но тут возникает вопрос: является ли сочетание ландшафтов причиной

этногенеза или только благоприятствует ему? Если бы причина возникновения

новых народов лежала в географических условиях, то они, как постоянно

действующие, вызывали бы народообразование постоянно, а этого нет.

«Следовательно, этногенез, хотя и обусловливается географическими

условиями, но происходит по другим причинам, для вскрытия которых

приходится обратиться к истории»(4).

Оказывается, искусственные ландшафты ведут себя так же, как

естественные, – в смысле воздействия на этнос. Так, иногда коллектив

предпринимает титаническую работу по перестройке природы согласно тем

требованиям, которые он к ней предъявляет. Эта задача бывает сложнее, чем

покорение соседей, но, выполнив ее, коллектив, спаянный общим делом,

превращается в этнос, живущий за счет привычного ландшафта и лишь

поддерживающий его. Если же этнос приходит в упадок в результате неудачных

войн или социальных кризисов, вместе с ним гибнет лишенный поддержки

созданный им ландшафт. Так было в Северном Китае, в Месопотамии, в Юкатане

при культуре майя и в Древнем Египте. Но эти преобразования происходили

лишь тогда, когда этносы из этно-ландшафтного равновесия переходили в

«динамическое состояние», т.е. совершали походы на соседей, воздвигали

гигантские сооружения, создавали мифы и новые традиции, а новые традиции,

по мнению Гумилева, всегда знаменуют перегруппировку людей в новые этносы.

Египтяне перестроили долину Нила в IV тыс. до н.э., затем долго

поддерживали ее искусственный ландшафт, не внося принципиальных изменений.

В эпоху XII династии, в XIX в. до н.э., возник новый тур преобразования

природы: был создан Фаюмский оазис и одновременно возник новый египетский

этнос, относящийся к древнему так же, как итальянцы относятся к римлянам.

Потом этносы в долине Нила почему-то не возникали, а пришельцы захватывали

ее с легкостью, удивлявшей их самих.

Иногда воздействие возникающего этноса на ландшафт бывает

малозаметным, потому что сводится к эксплуатации. природных богатств, но и

тут биологическое равновесие региона нарушается. Ахейцы привели с собою в

Пелопоннес коз, пожравших дотоле пышную растительность, что уже в V в.

вызвало эрозию почв в Аттике; полинезийцы истребили в Новой Зеландии птицу

моа; европейские колонисты в Северной Америке развели лошадей и уничтожили

бизонов и т.д. «Иначе говоря, антропогенное воздействие на ландшафт можно

рассматривать как адаптацию новой популяции, находящейся в динамическом

состоянии, т.е. слагающуюся в этнос. А полностью сложившиеся этносы

вписываются в ландшафт настолько, что не могут и не хотят приспособляться к

иным природным условиям»(5).

С этой точки зрения легко объяснимы различия между этносами,

находящимися в состоянии равновесия с ландшафтом: предки того или другого

реликтового этноса в свое время приспособили место обитания к своим

потребностям, а затем, утратив силу инерции первоначального толчка, вошли в

биоценоз населяемого ими региона. Соседний этнос сделал то же самое, но,

так как полного совпадения быть не может, он сделал это несколько по-

другому, в результате чего его потомки живут иным способом. Так

сосуществовали в одних и тех же природных условиях племена охотников и

рыболовов, земледельцев и кочевых скотоводов. Например, на юго-западе США

(штат Нью-Мексико) бок о бок жили индейские племена земледельцев пуэбло и

охотников навахов (группа нагуа). В этом районе Кордильеры спускаются в

прерию отрогами, и на стыке гор, горных лесов и прерий образовались,

Страницы: 1, 2