Демократы 19 века

Демократы 19 века

План

Введение 2

Глава 1. Протоколы собраний Сионских мудрецов: протокол № 1 3

Глава 2. Демократические традиции русской политической мысли: В.Г.

Белинский, А.И. Герцен, Н.Г. Чернышевский 8

Заключение 14

Литература 15

Введение

Уже несколько столетий Россия сотрясается от социальных потрясений.

Сотни если не тысячи «радетелей счастия народного» предлагают свои варианты

ее устроения. Не исключение и наше время – время построения «правового

государства и демократического общества».

Если внимательно посмотреть на основные политические события последних

двух - трех столетий, то получается странная картина: никакого созидания

государства Российского не происходит, наоборот, происходит его всяческое

ослабление и разрушение. Демографическая статистика последних лет просто

убивающая – смертность превышает рождаемость.

Россия вымирает, народ ее нищает, но вместо решительных действий

правители (уже пятнадцать лет!) твердят о каком-то переходном периоде к

рынку, после которого все нормализуется.

Но как говорится, свежо преданьице, да верится с трудом. Не

нормализуется! Не затем уже несколько столетий терзают и грабят нашу

Родину, чтобы потом все нормализовалось. В своем реферате я попытаюсь

показать, кто стоит за всеми событиями, происходившими в России в последние

столетия, под чью дудку плясали вчерашние демократы и пляшут нынешние и

какова истинная цель всех «демократических преобразований».

Оговорюсь сразу, что в работе использована литература, за которую в 20-

годы ХХ века расстреливали на месте, даже не препровождая «для выяснения» в

ЧК, чтобы не допустить возможной огласки и распространения.

Структура работы следующая: первая ее часть практически полностью

цитирует первоисточник - «Протоколы сионских мудрецов», протокол 1. Это

сделано для того, чтобы стало понятно, где зародились демократические

воззрения, кем и для чего они взращивались, так же будет не безынтересна и

оценка демократии ее же авторами.

Вторая часть - изложение официально принятых взглядов на русских

демократов В.Г. Белинского, А.И. Герцена и Н.Г. Чернышевского. Подчеркну,

что изложена именно официальная точка зрения. Ведь именно она позволяет

оценить насколько глубоко внедрились в наше общество эти абсолютно чуждые

не только России, но и всему человечеству «идеи».

Третья – часть представляет неофициальную точку зрения на деятельность

указанных личностей. Она представляет собой песню русского поэта и певца ХХ

века Игоря Талькова, убитого при весьма загадочных и до сих пор не

разгаданных обстоятельствах.

Конечно, такой не ординарной структурой реферата я рискую навлечь на

себя удивление и даже неудовольствие преподавателя, но право, материал,

изложенный в нем, того стоит. К сожалению, ограниченный объем работы не

позволяет отразить все стороны и взаимосвязи событий, но как говорится

«читающий да разумеет!»[1]

Глава 1. Протоколы собраний Сионских мудрецов:

протокол № 1

В котором говорится где зародились демократические идеи, кто их автор

и каковы его цели

...Отложив фразерство, будем говорить о значении каждой мысли,

сравнениями и выводами осветим обстоятельства.

Итак, я формулирую нашу систему с нашей и гоевской[2] точек зрения.

Надо заметить, что люди с дурными инстинктами многочисленнее добрых,

поэтому лучшие результаты в управлении ими достигаются насилием и

устрашением, а не академическими рассуждениями. Каждый человек стремится ко

власти, каждому хотелось бы сделаться диктатором, если бы только он мог, но

при этом редкий не был бы готов жертвовать благами всех ради достижения

благ своих.

Право – в силе. Что сдерживало хищных животных, которых зовут людьми?

Что ими руководило до сего времени?

В начале общественного строя они подчинились грубой и слепой силе,

потом — закону, который есть та же сила, только замаскированная Вывожу

заключение, что по закону естества — право в силе.

Свобода – идея. Либерализм. Политическая свобода есть идея, а не факт.

Эту идею надо уметь применять, когда является нужным идейной приманкой

привлечь народные силы к своей партии, если таковая задумала сломить

другую, у власти находящуюся. Задача эта облегчается, если противник сам

заразится идеей свободы, так называемым либерализмом и, ради идей,

поступится своею мощью. Тут-то и проявится торжество нашей теории:

распущенные бразды правления тотчас же по закону бытия подхватываются и

подбираются новой рукой, потому что слепая сила народа дня не может пробыть

без руководителя, и новая, и новая власть лишь заступает место старой,

ослабевшей от либерализма.

Золото. Вера. Самоуправление. В наше время заместительницей либералов-

правителей явилась власть золота. Было время, правила вера. Идея свободы

неосуществима, потому что никто не умеет пользоваться ею в меру. Стоит

только народ на некоторое время предоставить самоуправлению, как оно

превращается в распущенность. С этого момента возникают междоусобицы, скоро

переходящие в социальные битвы, в которых государства горят, и значение их

превращается в пепел.

Деспотизм капитала. Истощается ли государство в собственных

конвульсиях, или же внутренние распри отдают его во власть внешним врагам,

во всяком случае оно может считаться безвозвратно погибшим: оно в нашей

власти. Деспотизм капитала, который весь в наших руках, протягивает ему

соломинку, за которую государству приходится держаться поневоле, в

противном случае оно катится в пропасть.

Внутренний враг. Того, который от либеральной души сказал бы, что

рассуждения такого рода безнравственны, я спрошу: если у каждого

государства два врага, и если по отношению к внешнему врагу ему дозволено и

не почитается безнравственным употреблять всякие меры борьбы, как например

не ознакомлять врага с планами или нападениями защиты, нападать на него

ночью или неравным числом людей, то почему же такие же меры в отношении

худшего врага, нарушителя общественного строя и благоденствия, можно

назвать недозволенными и безнравственными?

Толпа. Анархия. Может ли здравый логический ум надеяться успешно

руководить толпами при помощи разумных увещания или уговоров при

возможности противоречия хотя бы и бессмысленного, но которое может

показаться поверхностно разумеющему народу более приятным? Руководясь

исключительно мелкими страстями, повериями, обычаями, традициями и

сентиментальными теориями, люди в толпе и люди толпы поддаются партийному

расколу, мешающему всякому соглашению даже а почве вполне разумного

увещевания. Всякое решение толпы зависит от случайного или подстроенного

большинства, которое по неведению политических тайн, произносить абсурдное

решение, кладущее зародыш анархии в управлении.

Политика и мораль. Политика не имеет ничего общего с моралью.

Правитель, руководящийся моралью, неполитичен, а потому не прочен на своем

престоле. Кто хочет править, должен прибегать и к хитрости, и к лицемерию.

Великие народные качества — откровенность и честность — суть пороки в

политике, потому что они свергают с престолов лучше и вернее сильнейшего

врага. Эти качества должны быть атрибутами гоевских царств, мы же отнюдь не

должны руководиться ими.

Право сильного. Наше право — в силе. Слово «право» есть отвлеченная и

ничем не доказанная мысль. Слово это означает не более, как: дайте мне то,

чего я хочу, чтобы я тем самым получил доказательство, что я сильнее вас.

Где начинается право? Где оно кончается?

В государстве, в котором плохая организация власти, безличие законов и

правителя, обезличенных размножившимися от либерализма правами, я черпаю

новою право — броситься по праву сильного и разнести все существующие

порядки и установления, наложить руки на законы, перестроить все

учреждение, и сделаться владыками тех, которые предоставили нам права своей

силы, отказавшись от них добровольно, либерально...

Необоримость масонско – еврейской власти. Наша власть при современном

шатании всех властей, будет необоримее всякой другой, потому что она будет

незримой до тех пор, пока не укрепится настолько, что ее уже никакая

хитрость не подточит.

Цель оправдывает средства. Из временного зла, которое мы вынуждены

теперь совершать, произойдет добро непоколебимого правления, которое

восстановит правильный ход механизма народного бытия, нарушенного

либерализмом. Результат оправдывает средства. Обратим же внимание в наших

планах не столько на доброе и нравственное, сколько на нужное и полезное.

Перед нами план, в котором стратегически изложена линия, от которой нам

отступать нельзя без риска видеть разрушение многовековых работ.

Толпа – слепец. Чтобы выработать целесообразные действия, надо принять

во внимание подлость, неустойчивость, непостоянство толпы, ее неспособность

понимать и уважать условия собственной жизни, собственного благополучия.

Надо понять, что мощь толпы слепая, неразумная, не рассуждающая ,

прислушивающаяся направо и налево. Слепой не может водить слепых без того,

чтобы их не довести до пропасти, следовательно, члены толпы, выскочки из

народа, хотя бы и гениально умные, но в политике не разумеющие, не могут

выступать в качестве руководителей толпы без того, чтобы не погубить всей

нации.

Политическая азбука. Только с детства подготовляемое к самодержавию

лицо может ведать слова, составляемые политическими буквами.

Народ, предоставленный самому себе, т.е. выскочкам из его среды,

саморазрушается партийными раздорами, возбуждаемыми погонею за властью и

почестями и происходящими от этого беспорядками. Возможно ли народным

массам спокойно, без соревнования, рассудить, управиться с делами страны,

которые не могут смешиваться с личными интересами? Могут ли они защищаться

от внешних врагов? Это немыслима, ибо план, разбитый на несколько частей,

сколько голов в толпе, теряет цельность, а потому становится непонятным и

неисполнимым.

Наиболее целесообразный образ правления – Самодержавие. Только у

Самодержавного лица планы могут выработаться обширно ясными, в порядке,

распределяющем все в механизме государственной машины; из чего надо

заключить, что целесообразное для пользы страны управление должно

сосредоточиться в руках одного ответственного лица. Без абсолютного

деспотизма не может существовать цивилизация, проводимая не массами, а

руководителем их, кто бы он ни был. Толпа — варвар, проявляющий свое

варварство при каждом случае. Как только толпа захватывает в свои руки

свободу, она ее вскоре превращает в анархию, которая сама по себе есть

высшая степень варварства.

Спирт[3]. Классицизм. Разврат. Взгляните на наспиртованных животных,

одурманенных вином, право на безмерное употребление которого дано вместе со

свободой. Не допускать же нам и наших дойти до того же... Народы гоев,

одурманены спиртными напитками, а молодежь их одурела от классицизма и

раннего разврата, на который ее подбивала наша агентура — гувернеры, лакеи,

гувернантки — в богатых домах, приказчики и проч., наши женщины в местах

гоевских увеселений. К числу этих последних я причисляю и так называемых

«дам из общества», добровольных последовательниц их по разврату и роскоши.

Принцип и правила еврейско – масонского правительства. Наш пароль —

сила и лицемерие. Только сила побеждает в делах политических, особенно если

она скрыта в талантах, необходимых государственным людям. Насилие должно

быть принципом, а хитрость и лицемерие — правилом для правительств, которые

не желают сложить свою корону к ногам агентов какой-либо новой силы. Это

зло есть единственное средство добраться до цели, добра. Поэтому мы не

должны останавливаться перед подкупом, обманом и предательством, когда они

должны послужить к достижению нашей цели. В политике надо уметь брать чужую

собственность без колебаний, если ею мы добьемся покорности и власти.

Террор. Наше государство, шествуя путем мирного завоевания, имеет право

заменить ужасы войны менее заметными и более целесообразными казнями,

которыми надобно поддерживать террор, располагающий к слепому послушанию.

Справедливая, но неумолимая строгость есть величайший фактор

государственной силы: не только ради выгоды, но и во имя долга, ради

победы, нам надо держаться программы насилия и лицемерия. Доктрина расчета

настолько же сильно, насколько и средства ею употребляемые. Поэтому не

столько самими средствами, сколько доктриной строгости мы восторжествуем и

закрепостим все правительства своему сверхправительству. Достаточно, чтобы

знали, что мы неумолимы, чтобы прекратились ослушания.

Свобода. Равенство. Братство. Еще в древние времена мы среди народа

впервые крикнули слова: «свобода, равенство, братство», слова, столь много

раз повторенные с тех пор бессознательными попугаями, отовсюду налетевшими

на эти приманки, с которыми они унесли благосостояние мира, истинную

свободу личности, прежде так огражденную от давления толпы. Якобы умные,

интеллигентные гои не разобрались в отвлеченности произнесенных слов, не

заметили противоречия их значения и соответствия из между собою, не

увидели, что в природе нет равенства, не может быть свободы, что сама

природа установила неравенство умов, характеров и способностей, равно и

подвластность ее законам, не рассудили, что толпа — сила слепая, что

выскочки, избранные из нее для управления. в отношении политики такие же

слепцы, как и она сама, что посвященный, будь он даже гений, ничего не

поймет в политике —

Принцип династического правления. все это гоями было упущено из виду; а

между тем на этом зиждилось династическое правление: отец передавал сыну

знание хода политических дел, так, чтобы никто его не ведал, кроме членов

династии, и не мог бы выдать его тайны управляемому народу. Со временем

смысл династической передачи истинного положения дел политики был утрачен,

что послужило к успеху нашего дела.

Уничтожение привилегий гоевской аристократии. Во всех концах мира слова

«свобода, равенство, братство» становили в наши ряды через наших сильных

агентов целые легионы, которые с восторгом несли наши знамена. Между тем

эти слова были червяками, которые подтачивали благосостояние гоев,

уничтожая всюду мир, спокойствие, солидарность, разрушая все основы из

государств. Вы увидите впоследствии, что это послужило к нашему торжеству:

это нам дало возможность, между прочим, добиться важнейшего козыря в наши

руки — уничтожения привилегий, иначе говоря, самой сущности аристократии

гоев, которая была единственной против нас защитой народов и стран.

Новая аристократия. На развалинах природной и родовой аристократии мы

поставили аристократию нашей интеллигенции во главе всего, денежной. Ценз

этой новой аристократии мы установили в богатстве, от нас зависимом, и в

науке, двигаемой нашими мудрецами.

Психологический расчет. Наше торжество облегчилось еще тем, что в

сношениях с нужными нам людьми мы всегда действовали на самые

чувствительные струны человеческого ума — на расчет, на алчность, на

ненасытность материальных потребностей человека; а каждая из перечисленных

человеческих слабостей, взятая в отдельности, способна убить инициативу,

отдавая волю людей в распоряжение покупателя из деятельности.

Абстракция свободы. Абстракция свободы дала возможность убедить толпу,

что правительство ничто иное, как управляющий собственника страны — народа,

и что его можно сменять, как изношенные перчатки.

Сменяемость народных представителей. Сменяемость представителей народа

отдавала их в наше распоряжение и, как бы, нашему назначению.

Глава 2. Демократические традиции русской

политической мысли: В.Г. Белинский, А.И. Герцен,

Н.Г. Чернышевский

Слабость массового революционного движения в середине 30-х годов

затрудняла формирование демократических мировоззрений. Особенно показателен

в этом отношении пример В.Г. Белинского.

Идеалистическая философия того времени захватила Виссариона

Григорьевича Белинского, она привела его к временным теоретическим

заблуждениям, но подлинной основой всех исканий Белинского в 30-е годы было

стремление обосновать и защитить освободительные идеи. Важнейшим фактором в

развитии явились освободительные традиции передовой русской общественной

мысли и литературы.

Белинский встречался с М. Бакуниным и спорил с ним о путях развития

России. Этот спор, о котором Белинский рассказывал в письме Анненкову 15

февраля 1848 года, был, в известном смысле, предвестием будущих споров

марксистов с народниками. Понимая историческую неизбежность капитализма в

России, Белинский в силу всего сказанного не стал и не мог стать его

апологетом. Глубина его понимания исторических судеб страны способствовала

всё более острой постановке вопроса об улучшении участи народа. В письме к

Гоголю он ставит как первоначальные три требования: 1) «уничтожение

крепостного права», 2) «отменение телесного наказания», 3) «введение, по

возможности, строгого выполнения хотя тех законов, которые уже есть…». Из

этих трёх задач уничтожение крепостного права, как совершенно справедливо

считал Белинский, было для России основной и центральной задачей.

Белинский не оставлял надежд на возможность реформ «сверху» и

внимательно следил за деятельностью назначенной Николаем I комиссии по

«обеспечению положения крестьян». Но Белинский предвидел и возможность

крестьянской революции. В письме к Анненкову от начала декабря 1847 года

Белинский отмечал, что если вопрос о крепостном праве не будет разрешён

сверху, то «тогда он решится сам собою, другим образом, в 1000 раз более

неприятным для русского дворянства. Крестьяне сильно возбуждены, спят и

видят освобождение…»

Призывы к борьбе с крепостничеством и самодержавием, идеи

революционного переустройства общества, защита материализма и критического

реализма – вот что составляло содержание статей и писем Белинского

последних лет его жизни.

Вторая половина девятнадцатого века отмечены появлением новых моментов

в идейном содержании общественных движений. Этот период изобилует

радикальными программами и не менее радикальными общественными акциями.

Видными представителями русского утопического социализма стали А. И.

Герцен и Н. Г. Чернышевский. Характерно, что оба они признавали близость

свою и уважение к позициям славянофилов. Герцен отмечал, что им

«принадлежит честь и слава почина», именно с них начинается «перелом

русской мысли». Их сближала с западниками, к которым Герцен причислял и

себя, любовь к свободе и чувство любви — «безграничной, обхватывающей все

существование любви к русскому народу, русскому быту, к русскому складу».

Чернышевский о славянофилах высказался так: «Они принадлежат к числу

образованнейших, благороднейших и даровитейших людей в русском обществе».

Интерес русской интеллигенции к социалистической идее пробудился еще в

40-х гг. в связи с обсуждением на Западе новых изданий Фурье, сочинений

Консидерана, Л. Блана, П. Прудона, а также близких утопическому социализму

писателей (Жорж Санд и др.). Привлекала внимание и книга историка Л. Штейна

«Социализм и коммунизм современной Франции» (1842), весьма критичная по

отношению к социалистам. А. И. Тургенев, бывший декабрист и один из

образованнейших людей своего времени, рекомендовал книгу Л. Штейна с таким

комментарием: «...Вообще я весьма мало важности или существенного влияния

на настоящее общество приписываю сим социальным и коммунистическим

проявлениям, не отказывая, впрочем, социализму в будущем влиянии на

общественный быт; но кто это угадать или хоть отчасти определить может?

Социализм будет изменять общества или изменяться сам, смотря не по

состоянию тех сословий, из коих он возникать будет, а по государствам, в

коих эти сословия находятся: иначе в Германии, иначе в Англии, иначе здесь.

Меры и приемы борьбы правительств с проявлениями социализма тоже много

могут изменить самые направления оного» (заметка «Хроника русского в

Париже». 1845).

К идеям и конструкциям общинного (народнического, «крестьянского»)

социализма одновременно пришли многие социальные философы, однако приоритет

здесь принадлежит Александру Ивановичу Герцену (1812—1870). Именно он

воспринял сельскую общину как главный опорный элемент в здании будущего

русского социализма. Эта тема обсуждалась им одновременно с темой

отсталости России, ее самобытности и особой миссии в деле общественных

преобразований у себя и других народов. Исторические события как бы

пронеслись над русским народом, писал Герцен, во многом повторяя Чаадаева,

но, задавленный и забитый, он сохранил свой самобытный характер, свою

молодость, не отягощенную, как у народов Запада, вековыми традициями

исторической жизни. Именно сохранность самобытного характера делает его

чувствительным к социализму, и более всего это связано с особой ролью

сельской общины. «Община спасла русский народ от монгольского варварства,

от выкрашенных по-европейски помещиков и от немецкой бюрократии. Общинная

организация, хотя и сильно потрясенная, устояла против вмешательства

власти; она благополучно дожила до развития социализма в Европе». В

общинных хозяйственных и административных началах он усматривал зародыши и

черты социалистического коллективизма. «...В избе русского крестьянина мы

обрели зародыш экономических и административных установлений, основанных на

общности землевладения, на аграрном и инстинктивном коммунизме». Однако

Герцену были видны и негативные стороны общинных порядков — поглощение

личности миром (общиной), как и во всех других случаях «неразвитого

коммунизма». Выход он видел в использовании западной науки, призванной

оказать на крестьянский быт оплодотворяющее воздействие. Без этого аграрный

коммунизм будет пребывать грубым и примитивным, наподобие уравнительного

коммунизма Гракха Бабефа на Западе, который практически исключает свободу

личности и потому никак не может считаться достойным воплощением

социализма. К приобщению русского крестьянина к положительным результатам

цивилизации и науки Запада должны быть призваны передовые русские люди,

«прошедшие через западную цивилизацию» и впитавшие ее исторический опыт и

социалистические представления.

1 ноября 1861 г. Герцен выдвигает лозунг «В народ!», ставший на

десятилетия призывом для патриотической молодежи к деятельному участию в

освободительном движении.

Социализм Герцена народнический и вместе с тем индивидуалистический —

так оценивает взгляды Герцена Бердяев. Его вера в крестьянскую общину во

многом объясняется тем, что русский мужик, даже в крепостном состоянии,

более личность, чем западный буржуа, поскольку соединяет в себе личное

начало с общинным. Правда, он не делает при этом различения между личностью

и индивидом, между человеком и гражданином. Однако хорошо чувствует и

передает опасность мещанства, торжествующего и угрожающего образованному

меньшинству. Первый русский западник пережил глубокое разочарование в

западном мещанстве, и это склонило его к сочувствию анархизму, а не

демократии.

«Государство и личность, власть и свобода, коммунизм и эгоизм (в

широком смысле слова) — вот геркулесовы столбы великой борьбы, великой

революционной эпопеи»,— писал Герцен в период идейных поисков перспективных

форм организации человеческого общежития. Он пришел к выводу, что таких

форм можно выделить только две — монархию и республику. При этом речь идет

не о формах правления, а именно о формах организации общежития, в которых

действительно обеспечивается дело народа (республика), общее благо. Поэтому

он проводил различение политической и социальной республики, считая

подлинной республикой только социальную. Монархия в отличие от республики

требует священного и неприкосновенного авторитета, который несовместим со

свободой людей и независимостью разума.

На общий ход дискуссий о социальных возможностях общины большое влияние

оказали публицистические выступления Николая Гавриловича Чернышевского

(1828—1889), особенно две его статьи — «Критика философских предубеждений

против общинного владения» (1858) и «Экономическая деятельность и

законодательство» (1859).

В первой из них сделан вывод о том, что существование первобытной

общины в условиях высокой ступени цивилизации, какая достигнута в текущем

столетии, не помеха для ее вхождения в эту цивилизацию, потому что в

общинном владении присутствует «высшая форма отношений человека к земле».

Более того, общинное владение обеспечивает, писал Чернышевский в другой

статье годом раньше, каждому земледельцу обладание землею и «гораздо лучше

частной собственности упрочивает национальное благосостояние». Такое

владение в состоянии наилучшим образом обеспечить успехи в сельском

хозяйстве, поскольку общинная собственность «соединяет собственника,

хозяина и работника в одном лице». Все это позволяет сделать вывод о

возможности ускоренного социального развития при помощи общины.

В статье «Экономическая деятельность и законодательство» автор дает

контрастирующее сопоставление внутриобщинной правовой ситуации и

правительственного регламентирования с помощью законов. В общинном

поземельном владении отсутствует «вмешательство всякой центральной и

посторонней администрации». Здесь внутреннее регулирование, которое можно

назвать разумным законодательством, дает бесспорность и независимость

правам частного лица. Оно же благоприятствует развитию прямоты характера и

качеств, нужных для гражданина. Оно поддерживается и охраняется силами

самого общества.

Таким образом, внутриобщинное регулирование самодостаточно, в нем

гораздо больше разумности, нежели в правительственной регламентации,

поскольку оно вырабатывалось поколениями на основе правового обычая или

соглашения.

Право собственности на Западе почти исключительно предоставлено

отдельному лицу и ограждено прочными и неукоснительно соблюдаемыми

гарантиями. «Юридическая независимость и неприкосновенность отдельного лица

повсюду освящена и законами, и обычаями». И тем не менее опора на законы и

законность, как и всякое одностороннее стремление, имеет свои невыгоды. Это

в равной мере относится к законному и обычно-правовому обеспечению

«исключительных прав личности», права собственности в первую очередь. Эти

невыгоды стали обнаруживать себя как только идеал «приблизился к

осуществлению с забвением или сокрушением других, не менее важных условий

человеческого счастия, которые казались несовместимыми с его безграничным

применением к делу». Имеется в виду итоговый результат «безграничного

соперничества» собственников в земледелии и промышленности; оно в конечном

счете «отдало слабых на жертву сильным, труд на жертву капиталу».

Выход из такого положения один — в обеспечении союза и братства между

людьми. Люди должны соединиться в общества, имеющие общий интерес, сообща

пользоваться силами природы и средствами наук. В земледелии братство это

должно выразиться в переходе земли в общинное пользование, а в

промышленности — в переходе фабричных и заводских предприятий в общинное

достояние компании всех работающих на этой фабрике или на этом заводе.

После первых шагов по осуществлению крестьянской реформы Чернышевский

приходит к выводу о неспособности самодержавно-бюрократической организации

к реформированию и начинает ориентироваться на крестьянскую революцию. В

прокламациях к крестьянам, в обращении к русским конституционалистам у него

представлен широкий комплекс предложений и рекомендаций относительно

необходимых перемен в устройстве общества и государства: свободная от

бюрократического гнета и опеки крестьянская община, местное

представительное управление и самоуправление, самостоятельный и праведный

суд, ограничение царского самовластия, управление на основе законов.

В отличие от Герцена Чернышевский — убежденный демократ. Он вступает по

этому вопросу в спор с Чичериным, который утверждал, что «демократия похожа

на абсолютизм в том отношении, что очень любит бюрократию и централизацию».

Чернышевский возражал против этого и полагал, что демократия по своему

характеру противоположна бюрократии. Например, администрация в условиях

демократии должна находиться в подчинении у жителей того округа, делами

которого она занимается, и это связано с тем, что каждое село и город,

каждая область независимы в своих делах; подобно тому и каждый гражданин

должен быть независимым в делах, касающихся его одного.

Авторитет Чернышевского в освободительном движении начала 60-х гг. был

очень высоким, и правительство установило за ним секретный надзор. В 1862

г. вслед за приостановлением журнала «Современник» Чернышевского заточают в

одиночную камеру Петропавловской крепости. Здесь он пишет роман «Что

делать?», который своим идейным содержанием оказал большое влияние на

несколько поколений революционно настроенной молодежи, пытавшейся на

практике воплотить принципы разумного человеческого общежития. Особенно

притягательным в романе был элемент аскетизма во имя общего дела, который

оказался характерным для последующей революционной интеллигенции.

При отсутствии прямых улик Чернышевский был признан виновным «в

принятии мер к ниспровержению существующего порядка управления», осужден на

семь лет каторги и вечное поселение в Сибири. Его сочинения были запрещены

в России до первой русской революции.

Герцена и Чернышевского чаще всего относят к разряду революционных

демократов и одновременно таких социалистов-утопистов, которые являются

ближайшими предшественниками социалистических (пролетарских по марксистской

терминологии) демократов. Однако, если воспользоваться словарем самих

аттестуемых, их можно было бы назвать создателями «теории об улучшении

народного быта» (выражение Чернышевского, использованное в характеристике

учения Сен-Симона), в которой речь шла об улучшении в интересах народа

существующей системы отношений и учреждений. Оба мыслителя проявили при

этом незаурядную универсальность и представили в обоснование своих

радикальных политических и социальных программ развернутую аргументацию не

только философского и социологического, но также культурологического,

политэкономического и правоведческого характера.

Заключение

в котором отражена отличная от официальной оценка деятельности

демократов В. Г. Белинского, А.И. Герцена, Н.Г. Чернышевского поэтом И.

Тальковым.

Господа-демократы минувшего века,

Нам бы очень хотелось вас всех воскресить,

Чтобы вы поглядели на наши успехи,

Ну а вас сумели отблагодарить.

Мы бы каждый, кто чем, выражал благодарность:

Молотилкой - колхозник, рабочий - ключом,

Враг народа - киркою, протезом -афганец,

Ну а я б кой-кому засветил кирпичом.

Господа-демократы минувшего века,

И чего вы бесились престолу грозя,

Ведь природа - не дура, и Бог - не калека,

Ну а вы его в шею - ну так же нельзя!

Может вам и хотелось наладить все сразу,

Только спешка нужна при охоте на блох,

А природа не может творить по приказу

И, совсем уж понятно, не может и Бог.

Господа-демократы, вы знали примеры,

Когда ваши коллеги учинили террор:

Истребили цвет нации мечом Робеспьера,

И Париж по сей день отмывает позор.

Правдолюбец Радищев, после той мясорубки,

«Путешествие из Петербурга в Москву»

Чуть с досады не слопал, повредился рассудком

И, ругая масонов, погрузился в тоску.

Господа-демократы, поспешите воскреснуть,

Выходите на суд одураченных масс:

Пусть ответят за все Чернышевский и Герцен,

И мечтатель Белинский, и альфонс Карла Маркс.

Пусть ответят и те, что пришли вслед за вами

Вышибать из народа и радость и грусть,

И свободных славян обратили рабами,

И в тюрьму превратили Великую Русь!

Таким образом, в работе показаны истинные основатели демократических и

либеральных учений, а так же даны две полярные оценки деятельности их

последователей в России 19 века. Читающий да разумеет![4]

Литература

- История политических и правовых учений. /под. Ред. В.С. Нерсесянца.

– М.: НОРМА - ИНФРА-М, 1999.

- Масонство в современной России. М.: Палитра-статус, 2002.

- Неизвестный Нилус. - М,: Православный паломник. 1995.

- Новый Завет Господа нашего Иисуса Христа. – М., 1990.

- Сергей Нилус. Близ есть при дверях. – Сергиев Посад, 1911 г.,

переиздание 1992 г.

- Тальков И. Собрание песен. – М., 2000.

-----------------------

[1] Евангелие от Матфея. Гл. 24, стих 15.

[2] Гои – христиане, и вообще все не евреи.

[3] Сейчас уже и наркотики. (прим автора).

[4] Евангелие от Матфея. Гл. 24, стих 15.