Язычество на Руси

возвышенностей, крестьяне отмечали на лугах первые весенние проталины, где

раньше всего начинал таить снег, и там проводили обряд встречи весны.

Священные горы часто носят наименование «Лысых» или «Девичьих» .

возникает предположение что первое название могло быть связано с тем или

иным мужским божеством, с богиней - девой являвшейся далекой

предшествиницей христианской богородице, девы Марией. Часто на лысых горах

были обнаружены идолы обнаженного мужского божества. О таких горах нередко

ходили слухи о обитании на них ведьм.

Девичьи же горы в ряде случаев дают подтверждение своему наименованию.

На одной из девичьих гор был найден своеобразный жертвенник печь

представляющий собой композицию из девяти полусферических углублений. Число

девять в сочетании с девичьим именем этой огромной и очень импозантной горы

наводит на мысль (как и по поводу гадательной чаши с девятью клеймами

месяцев), что создатели жертвенника с девятью составными частями прежде

всего соотносили это центральное сооружение Девичь-горы с девятью месяцами

беременности. Богиня - дева, как устойчивое представление о женском

аграрном божестве, мыслилось, очевидно, подобно христианской богородице не

просто девушкой, а такой, которая уже «понесла во чреве своем» и ей

предстояло девять месяцев подготавливать рождение новой жизни. Число девять

входит в разряд общеславянских сокральных чисел («за три-девять земель», «в

три-девятое царство, три-десятое государство» и т.п.). Так же в Поганском

городище девятиямочный комплекс находится у стены языческого храма,

предшествовавшего постройки костела.

Так же были Бабины горы посвященные женскому божеству, но, очевидно,

иного вида, чем богиня-дева; это могла быть богиня-мать вроде Ма-коши,

богини урожая и судьбы, олицетворение всей земной природы (матьсыраземля).

Возле некоторых бабиных гор были обнаружены могильники с трупосожжениями и

трупоположениями. Их особенность являлась в захранении младенческих черепов

без ритуального инвентаря. На основании этих находок можно вспомнить слова

средневековых писателей о древних языческих жертво приношений. Кирил

Туровский в проповеди на фомину неделю («красная горка») писал: «от селе

(отныне) бо не приемлеть ад требы, заколаемых отцы младенець, не смерть

почести - преста бо идолослужении и пагубное бесовское насилие». Другой

автор несколько более ранний писал: «таверская деторезанья идолом от

первенець».

* * *

Этнография знает много поверий об оборотнях - вурдалаках

(вовкодлаках), приуроченных главным образом к территории Белоруссии и

Украины, т.е. к тем местам, где известна милоградская культура. Ходили

поверия, что раз в год они становились волками на несколько дней и затем

снова возвращались в прежнее состояние.

До сих пор является для нас загадочным и не разгаданным болотные

городища и языческая сущность этого культа. Конечно же несомнено связь с

культом воды и подводно-подземным «нижним миром», лучше всего выраженным

самим болотом с его неизведанными и не доступными глубинами, болотными

огнями, коварством болотной зелени и трясин, зловредностью болотных

лихорадок. Святилищу на болоте придавалась идеально круглая форма. Возможно

, что здесь, как и при создании кургана, мыслилась модель видимой земли,

правильный круг горизонта-кругозора, как антитеза полу враждебной стихии

воды. Возникает предположение, что болотные городища (иногда насыпанные,

искусственно сделанные людами) могли быть посвящены хозяину этого нижнего

мира, в роли которого часто выступает ящер. В космологической композиции у

горских или самогильских шаманских бляшек нижний мир всегда изображался в

виде ящера с волчьим ухом и разинутой пастью - ящер глотает вечернее

заходящее солнце. Отсутствие на городище реальных следов потребления жертв

участниками обряда может говорить об особой форме жертвоприношения,

отличной от обычного возложения жертвенного мяса на огонь и последующего

поедания его.

О двух формах принесения жертв сообщает одно из основных поучений

против язычества:

1.И куры им (языческим богам) режуть и то блутивши тоже сами ядять...

2. О убогое курята, я же на жертву идолом режються, и инии в водах

потопляеми суть.

А инии к кладезям приносящем молятся и в воду мечють, Велеару жертву

приносяще».

В этом сравнительно позднем поучении речь идет о принесении в жертву

кур. А как обстояло дело у народов - оборотней (невров) живших «зверинским

образом» полторы - две тысячи лет до этого поучения, кого тогда «в воду

метали»? некоторый намек на это мы видим в детской игре «Ящер»: дети водят

хоровод; в центри круга сидит мальчик, изоброжающий ящера, хор поет:

Сяде Ящер под пирялущем

На ореховом кусте,

Где ореховоя лусна...

(Жанитися хочу)

- Возми себе девку,

Котораю хочещь...

В некоторых вариантах начало песни содержит слова:

Дам тебе, ящер, красную девку.

В иных вариантах присутствует погребальный мотив: выкапывание ямы и поминки

по ящеру. Игра в ящера широко известна на Украине в России и Белоруссии.

Судя по тому, что ящер срывает орехи с куста, обряд относился ко второй

половине лета, когда созревают орехи.

Многие детские игры являются трансформацией древних языческих обрядов

и трансформацией, разумеется, смягченной. Сопоставим с этим поверья о том,

что водяные женятся на утопленницах. К этому же циклу обрядов

умилостивления воды или подводно-подземных сил следует отнести и

многочисленные широко распространенные обряды (тоже превратившиеся в

игрещя) «похорон Костромы» «похорон Морены», «похорон Купалы», когда куклу,

одетую в девичью одежду топят в воде.

Все фрагменты и отголоски славянских обрядов сводятся в единый

комплекс: у древних славян, как и у античных греков, существовал обряд

умилостивления божеств подземного мира, влияющего на плодородие путем

принесение жертв, бросаемых в воду.

Обряды связанные с «метанием в воду» жертв божеству

подводноподземнего мира, непосредственно связанного с плодородием почвы, а,

следовательно, и с урожаем, проводились в середине лета на семик, на

Купалу, когда хлеба начинали колоситься и окончательный результат сезона

еще не был ясен. В этих обрядах переплетались мужское, оплодотворяющее

начало и женское вынашивающее и рождающее. У древних греков в середине лета

топили в море со сколы две жертвы - мужчину и женщину.

В славянских обрядах мы знаем и похороны Ярилы (Ивана) как

олицетворение мужского начала, уже давшую новую жизнь и потому ставшего

бесполезным, и похороны Костромы, Купалы, изображения которых, одетые в

женскую одежду, провожали похоронным плачем, а потом топили в воде.

Двойственность мужского и женского начала сказывалась в том, что

кукла-чучело Костромы иногда была одета по-мужски. Неизвестным остается

утопление Костромы в воде. Этимологически слово «кострома» связано со

словами, обозначающими «мохнатую верхушку трав», «метлицу», «бородку

колосьев».

Исходя из этого, быть может, слово Костро-ма следует рассматривать

как составное: Мать колосьев? Тогда утопление Костромы должно топологически

соответствовать уходу Персефоны-Прозерпины в подземный мир, а славянский

Ящер, женившийся на утопленной девушке, соответствовать Аиду, богу

подземного мира, супругу Персефоны.

Кажущаяся нелогичность принесенная в жертву изображения Ярилы, бога

ярой весенной вегетативной силы, и Костромы - Матери колосьев, устраняется

календарными сроками: олицетворение этих природных сил топили или сжигали

только тогда, когда вместо старого зерна появились яровые ростки, когда

колосья уже образовались. Во временных трансформациях обряда куклы Костромы

или Купалы заменила собою не божество Кострому или Купалу (правы

исследователи, отрицающие существование представления о таких богинях), а

жертву, человеческую жертву, приносимую в благодарение этим силам сезонного

действия, а постоянно существующему повелителю всех подземно-подводных сил,

содействующих плодородию, т.е. Ящеру, Аиду, Посейдону.

Проводился этот обряд у греков в месяц таргелион среди лета, а у

славян на Купалу (23 июня) или на петров день (29 июня). Сквозь смягченную

форму позднейшей театрализации и игровой условности можно разглядеть

жестокую первичную форму первобытного обряда. А. А. Потебня в своем

исследовании о купальском празднестве приводит полный трагизма плач матери

по утонувшей (в древности - утопленной) девушке: люди, не берите воду, не

ловите рыбу, не косите травы на излучинах реки - это красота моей дочери,

это ее тело, ее коса ... Пелась эта песня тогда, когда проводился обряд

утопления Купалы.

Широчайшее распространение обрядов утопления кукол (преимущественно

женских) в дни «макушки лета» (конце июня), совпадающие с летним

солнцестоянием, вполне соотносятся с обилием в лесной зоне болотных

городищ, возникших в скифское время и просуществовавших до Киевской Руси.

В качестве предупреждения, требующего археологической и

фольклористической проверки, можно высказать мысль, что болотные городища

зоны милоградской и зарубинецкой культуры (а для более позднего времени и

шире) являются частью ритуальных мест древних славян (наряду с почитаемыми

горами), посвященной архаичному культу подземно-подводного божества Ящера,

жертвы которому топили в воде окружавшего святилище болота.

В русском фольклоре, как мы видим выше, сохранился мрачный2 образ

обряда жертвоприношение козла.

Это, как установил В. Я. Пропп, песенный вариант сказки о братце

Иванушке и сестрице Аленушке, утопленной злой колдуньей.

Иванушка хочет вернуть утопленную сестру

Аленушка, сестрица моя!

Выплынь на бережок:

Огни горят горючие,

Котлы кипят кипучие,

Хотят меня зарезати...

Утопленная девушка отвечает:

(Рада бы я) выпрыгнуть -

Горюч камень ко дну тянет,

Желты пески сердце высосали.

Имя братца Иванушки может указывать на обряд в ночь под Ивана Купалу;

тогда сестрица Аленушка - - сама Купала, жертва, обреченная стать «в воде

потопляемой». В купальскую ночь и «огни горят великие» и совершаются обряды

у воды, имитирующие утопление жертвы: купание девушки, наряженной Купалой,

или погружение в воду чучела - куклы, изображающей Купалу.

Древнерусские святилища

Внешне святилище выглядело как настоящая крепость на высоком берегу

Десны: глубокий ров, высокий подковообразный вал и деревянные стены

(ограда?) по верхнему краю площадки. Диаметр округлой (ныне треугольной)

площадки был примерно около 60 м, т. е. равнялся диаметру болотных городищ

среднего размера.

Внутреннее устройство двора святилища-крепости было таково : вдоль

всего вала, вплотную к нему было выстроено в западной части площадки

длинное, изогнутое по форме вала сооружение шириной 6 м. Протяжение его

(считая и рухнувшею часть) должно было быть около 60 м.

На расстоянии 5 - 6 метров от длинного дома были врыты в материк на

глубину более метра вертикальные столбы, расположенные, как и дом,

полукругом. Это - идолы.

На противоположном от дома и идолов восточном конце площадки

находилось некое сооружение, от которого (или от которых, если одно

заменялось другим) остались вертикальные столбы, угли, зола, прокаленная

земля. У южной стены площадки - зола, угли, кости животных и обилие так

называемых «рогатых кирпичей» - подставок для вертелов. Свободная от

сооружений середина двора была примерно 20 - 25 метров в диаметре. Вход на

городище был со стороны плато. Фортификация внушительный вид, но являлось

чисто символической, так как ров был перекрыт земляной «греблей», а вал

разрезан посередине. Единственной реальной защитой здесь могли быть лишь

ворота, от которых уцелел только один массивный столб, давший нам

упомянутую линию симметрии. Сооружение на восточном краю городища,

расположенное на противоположном от входа конце, могло быть помостом-

жертвенником, на котором часто и помногу горел огонь и происходила разделка

жертвенных туш. Обильные следы костров у южной стены свидетельствуют о

поджаривании мяса на многочисленных вертелах. Все это происходило перед

лицом полукруга идолов, окаймлявших пустую середину двора святилища.

Идолы, вероятно, были высокими, так как их основания были очень

глубоко врыты в ямы, тщательно вырытые в плотном материале. В уцелевшей

части городища сохранились ямы-гнезда всего лишь 5 идолов; всего их могло

быть 10 - 12.

Около идолов, у самого подножья, найдены небольшие глиняные сосудики,

а у идолов, расположенных в центре, у входа обнаружены бронзовые гривны,

отлитые, но не зачищенные, с литейными заусенцами.

Живая женщина физически не смогла бы носить такую гривну. Очевидно, они или

украшали деревянных идолиц или подносились им ex voto. Около этих женских

идолов, близ входа была сделана самая замечательная находка Благовещенской

горы - горловина огромного толстостенного сосуда в виде головы медведя с

широко разверстой пастью.

Серединное положение сосуда на городище на линии вход - жертвенник, у

одного из центральных идолов богини с бронзовой гривной на шее, раскрывает

нам содержание всего святилища. Богиня с медведем хорошо известна нам по

античной мифологии - это Артемида, или Диана, сестра солнечного подателя

благ Апполона, дочь богини Лето, известной еще с крито-микенских времен. В

честь Артемиды Бравронии жрицы богини исполняли священные пляски, одевшись

в медвежьи шкуры. А с Артемидой связано создание созвездия Большой

медведицы. Артемиде был посвящен месяц артемизион - март, время, когда

медведи пробуждались от зимней спячки. По солнечным фазам это совпадало с

весенним равноденствием около 25 марта. Медвежьи праздники именовались у

греков comoedia, что послужило основой позднейшей комедии.

Медвежьи праздники с точно таким же названием, сохранившим древнюю

индоевропейскую форму «комоедицы» - известны у славян. В Белоруссии

комоедицы проводилась 24 марта, накануне православного благовещения.

Хозяйки пекли специальные «комы» из гороховой муки; устраивались пляски в

вывернутых мехом вверх одеждах в честь весеннего пробуждения медведя.

Древняя масленица оказалась сдвинутой со своего календарного срока

христианским великим постом, несовместимым с масленичным разгулом. А так

как пост подчинялся подвижному пасхальному календарю, то языческая

масленица, хоть и уцелела после крещения Руси и дожила до наших дней (хотя

бы в виде блинов), но сроки ее изменчивы. Первоначальный же срок не

потревоженной масленицы - весеннее равноденствие. Непременной маской на

масленичном карнавале являлся «медведь», человек ряженый в медвежью шубу

или вывороченный тулуп.

Внутри было вырыто продольное, с плоским дном углубление во всю длину

каждой половины «дома» и по обе стороны его сделаны в материке сплошные

скамьи-лежанки тоже во всю длину. На плоском полу в трех местах (в

сохранившейся половине) проложены костры без специальных очагов. Всего на

четырех земляных скамьях обеих половин здания могли усесться 200 - 250

человек.

Это построенное помещение предназначалось, очевидно, для тех пиров и

братчин, которые были неотъемлемой частью языческого ритуала. Совершив

жертвоприношение, заколов на дальнем помосте жертву, одарив и вознеся хвалу

полукругу идолов, приготовив на рогатых кирпичах жертвенное мясо, участники

обряда завершали его «беседою», «столованьицем, почестным пиром» в закрытом

помещении, сидя на скамьях у небольших (очевидно, осветительных) костров.

Весь вещевой материал Благовещенской горы резко отличается от

материала обычных юхновских поселений. Здесь нет обычных жилищ, нет очагов,

нет рыболовных грузил, пряслиц для веретен. Все найденное здесь

предназначено именно для пиров: большие сосуды (для пива?), небольшие

кубки, ножи, кости животных, подставки для вертелов.

Вход в святилище был устроен так, что сначала входивший проходил на

мост через ров («греблю»), затем попадал в узкое пространство ворот,

приходившееся на середину вала и на середину длинного дома. Возможно, здесь

происходила какая-то церемония «ричащения» содержимым сосуда-медведя. Из

этого серединного помещения два пологих спуска вели налево, в северную

половину здания, и на право - в южную половину. Прямо от входа был весь

внутренний двор святилища. Возможно, что четкое деление помещения на две

половины связано с фратриальным делением племени. Наличие закрытого

помещения, выгодно отличавшегося от тебищ под открытым небом, подтверждает

предположение о Ладе, как главной хозяйке этого уникального капища: песни в

честь Лады пели под Новый год и затем весною, начиная с 9 марта по 29 июня,

- половина праздников, связанных с именем Лады (в том числе и благовещение)

падает на холодный зимний и ранневесенний сезон, когда предпочтительнее

праздновать не на морозе. Впрочем, нельзя исключать того, что наиболее

массовые действия могли происходить на всем плато высокого берега Десны и

за пределами собственно святилища.

Фибулы

У древних славян, были магические фигуры, или обереги, рассмотрим

одну из них.

А. Небо: властитель с лебедями. Отсюда исходят дожди и

солнечный свет.

Б. Земля принимает лучи и струи дождя. Живое начало земли

представлено только водоплавающими птицами и змеями-ужами. Все внимание

уделено теме воды.

В. Нижний мир. Птицы и змеи связывают его с верхними мирами.

Господином нижнего мира является Ящер (или Ящерь?). Нижний мир не

противопоставлен среднему, а слит с ним воедино. Шесть птиц обозначают

суточный ход Солнца.

В Киевском Историческом музее хранятся две парные сложно-

композиционные фибулы, по общему рисунку основы очень близкие к разобранной

выше фибуле из Блажков, но по своему содержанию тождественные пастырской

фибуле № 176. Главенствует здесь тоже женская фигура с конями, а мужской

вообще нет. Нет на таких фибулах (пастырской и киевских) и ящера - он

заменен женщиной, очевидно, Макошью. Если продолжить мысль о ритуальном

назначении подобных фибул, то композицию с конями и женской фигурой в

центре следует сопоставлять с подобным сюжетом в вышивке и относить к

другому разряду празднеств - не к молениям о дожде, а, например, к

празднику Купалы, когда не испрашивался дождь; богиня Макошь опускала руки

к земле. Обе разновидности сложно-композиционных фибул раскрывают перед

нами разные формы показы макрокосма, привлеченного в том или ином его виде

к магическим замыслам древних пахарей Поднепровья, и, по всей вероятности,

связаны с конкретно-ритуальной функцией того или иного разряда фибул.

Каждая из них содержала в себе отображение сложной картины мира, но для

разных сакральных целей выдвигались разные элементы макрокосма. Для молений

о дожде обращались к небесному Даждьбогу и насыщали украшения фигурами

водоплавающих птиц, ужей и ящера. Для празднеств весеннего сева или

«макушки лета» - Купалы отображалось женское божество - Макошь - и

окружалось (как и на позднейшей русской вышивке) конями, которые были

необходимы как реальная сила при вспышке, а в символическом плане были

связаны и с солнцем (колесница Феба) и с водной стихией - водяному

приносили в жертву коней; с конями прочно связан и античный Посейдон.

Топонимический учет урочищ на его современном уровне дает, к

сожалению, крайне отрывочную и неполную картину, так как систематического

изучения не было и его крайне трудно осуществлять. Такие моления. Как если

«кто под овином молится или во ржи под рощением или у воды», не оставляли

даже топонимических следов.

Священные деревья

Своеобразным разрядом культовых мест являлись священные деревья и

священные рощи, «древеса» и «рощения» по терминологии средневековых

книжников, недостаточно упоминаемые в исторических источниках.

Одним из почитаемых деревьев была береза, с которой связан целый ряд

весенних обрядов и хороводных песен. Не исключено, что береза была

посвящена берегиням, духам добра и плодородия. Этнографы собрали много

сведений о «завивании» молодых березок, о весенних ритуальных процессиях

под связанными ветвями берез. Срубленная березка в семик (древняя дата - 4

июня) служила олицетворением какого-то женского божества и была центром

всей семицкой обрядности. Вовлекаемые в языческий ритуал деревья щедро

украшались лентами и вышитыми полотенцами-убрусами. Вышивка на убрусах

содержала изображение тех богинь, которыми в эти сроки производились

моления и приносились жертвы: фигуры Макоши и двух рожениц (матери и

дочери) Лады и Лели, моления в «рощениях», в «древах» могут функционально

уподоблены позднейшему церковному божеству, где храму соответствовала роща

или поляна в лесу, фресковым изображениям божеств - отдельные почитаемые

деревья (или деревья-идолы), а иконам - изображения Макоши и Лады на

убрусах.

Деревья расположение около родников, источников, криниц, пользовались

особым почитанием, так как здесь одновременно можно было обращаться и к

вегетативной силе «рощения» и к живой воде бьющего из земли ключа. Смысл

обращения к родниковой воде и возникновение сказочного понятия «живой воды»

объясняется часто проводимой в антиязыческой литературе мыслью:

«Рекосте: створим зълая, да придут на ны добрая - пожьрем студеньцами

Страницы: 1, 2, 3