Византия и Русь

Византия и Русь

МИНИСТЕРСТВО СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА И ПРОДОВОЛЬСТВИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ДЕПАРТАМЕНТ КАДРОВОЙ ПОЛИТИКИ И ОБРАЗОВАНИЯ

КРАСНОЯРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АГРАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

КАФЕДРА КУЛЬТУРОЛОГИИ

РЕФЕРАТ

НА ТЕМУ:

Византия и Русь

Выполнил: студент гр. Ю-12

Аминджанов А.А.

Проверил: доцент Стеблецова Т.Б.

КРАСНОЯРСК - 2003

Содержание.

Введение. 3

1. Русь и христианство. 4

2. Византия, крестоносцы и варвары. 5

3. Взаимоотношения Руси и Византии. 7

4. Византия и Запад. 9

5. Россия - евразийское государство. 17

Заключение. 23

Список использованной литературы. 24

Введение.

Понимание и ценностное восприятие Византийской империи в русском

самосознании допетровского времени и, с другой стороны, в идеологии XIX—XX

вв. — очень существенно, даже принципиально расходятся. Говоря кратко и

просто, до XVIII века Византия воспринималась на Руси — в общем и целом — в

самом положительном духе, а в последующее время для наиболее влиятельных

идеологов характерно негативное отношение к ней. Правда, в конце XIX —

начале XX вв. начинает складываться и противоположная тенденция (особенно

ярко выразившаяся в течении евразийства), но она, в свою очередь,

наталкивается на сильное сопротивление, и можно без преувеличения

утверждать, что и сегодня очень широко распространена более или менее

"отрицательная" оценка роли Византийской империи в истории России.

Тут мне почти наверняка возразят, что дело обстоит не совсем так, ибо

общепризнанно позитивное значение приятия Русью христианства от

византийской Церкви. Однако, рассматривая проблему во всей ее

многосторонности, мы убедимся, что она значительно более сложна и

противоречива.

1. Русь и христианство.

Во-первых, существует и в последнее время усиливается стремление

переоценить уже и само по себе обращение к христианству, подавившему

восточнославянские языческие верования, которые, по убеждению сторонников

этого взгляда, воплощали в себе подлинно самобытные начала Руси.

С другой стороны, многие историки — и это не случайно — пытались и

пытаются доказать, что русские в действительности восприняли христианство

не из Византии, но либо из Болгарии (см., например, работы влиятельного в

свое время историка М. Д. Приселкова), либо из Моравии (Н. К. Никольский),

либо от норманнов-варягов (Е. Е. Голубинский); в последнее время была

выдвинута еще особенная версия об ирландском происхождении русского

христианства (наш современник А. Г. Кузьмин).

Наконец, очень многие из тех историков и идеологов, которые признают

византийские истоки христианской Руси, вместе с тем стремились и стремятся

утвердить представление о том, что древнерусская церковь — как и Древняя

Русь в целом — с самого начала находилась будто бы в состоянии упорной

борьбы с Византией за свою независимость, каковой, мол, постоянно угрожал

Константинополь.

Так, великий деятель русской церкви и культуры XI века митрополит

Киевский Иларион преподносится в качестве своего рода непримиримого борца с

византийской церковью, и созданное Иларионом гениальное "Слово о законе и

Благодати" с XIX века и до нашего времени пытаются толковать как якобы

противовизантийское по своей основной цели и смыслу выступление.

Между тем подобное истолкование поистине нелепо; чтобы убедиться в

этом, достаточно беспристрастно вдуматься хотя бы в следующее суждение

митрополита Илариона — в его слова о "благоверънии земли Гречьске,

христолюбиви же и сильно Верою, како единого Бога в Троици чтуть и

кланяются, како в них деются силы и чудеса и знамения, како цьркви люди

предьстоять и вси Богови простоять..." Или слова о Владимире Святославиче,

который "принесъша крсть (крест) от Новаго Иерусалима — Константина града".

Выдающийся историк М.Н. Тихомиров не без иронии заметил в свое время: "В

таких словах нельзя было говорить против Византии"[1]. Но и до сего дня

Илариона, тщатся изобразить неким принципиальным врагом Византии и ее

Церкви...

Все это не могло не иметь существенной причины. И дело здесь, как я

буду стремиться доказать, в том, что, начиная со времени Петра I, Россия и

вполне реально, практически устремилась на Запад, и в своем самосознании

испытывала мощнейшее воздействие западной идеологии. А Запад издавна,—

можно даже сказать извечно,— непримиримо противостоял Византии.

2. Византия, крестоносцы и варвары.

...В V веке "варварские" племена, создавшие впоследствии современную

западноевропейскую цивилизацию и культуру, беспощадно разгромили ослабевший

Рим. Словно предвидя эту участь великого города, римский император

Константин I Великий еще в 20-е годы предыдущего, IV века перенес центр

Империи на 1300 км к Востоку, в древний греческий Византии, получивший

затем имена "Новый Рим" и "Город Константина" (Константинополь). Этот

город, в отличие от Рима, сумел отстоять себя в борьбе с "варварами", и

Византия явилась единственной прямой наследницей античного мира и прожила

свою богатую и сложную историю, длившуюся более тысячи ста лет.

Правда, в 1204 году — через восемь столетий после разгрома Рима — в

"Новый Рим" вторглись далекие потомки тех самых варваров — крестоносцы. В

основанной на многолетних разысканиях книге М. А. Заборова "Крестоносцы на

Востоке" (1980) сообщается, в частности:

"В разрушительных оргиях погибли... замечательные произведения

античных художников и скульпторов, сотни лет хранившиеся в Константинополе.

Варвары-крестоносцы ничего не смыслили в искусстве. Они умели ценить только

металл. Мрамор, дерево, кость, из которых были некогда сооружены

архитектурные и скульптурные памятники, подвергались полному уничтожению.

Впрочем, и металл получил у них своеобразную оценку. Для того, чтобы

удобнее было определить стоимость добычи, крестоносцы превратили в слитки

массу расхищенных ими художественных изделий из металла. Такая участь

постигла, например, великолепную бронзовую статую богини Геры Самосской...

Был сброшен с постамента и разбит гигантский бронзовый Геркулес, творение

гениального Лисиппа (придворного художника Александра Македонского)...

Западных вандалов не остановили ни статуя волчицы, вскармливавшей Ромула и

Рема... ни даже изваяние Девы Марии, находившееся в центре города... В 1204

г. западные варвары... уничтожили не только памятники искусства. В пепел

были обращены богатейшие константинопольские книгохранилища... произведения

древних философов и писателей, религиозные тексты, иллюминированные

евангелия... Они жгли их запросто, как и все прочее... Византийская столица

никогда уже не смогла оправиться от последствий нашествия латинских

крестоносцев"[2].

Картина впечатляющая, но необходимо осознать, что едва ли сколько-

нибудь уместны употребленные в этом тексте слова "варвары" и "вандалы"; к

XIII веку западноевропейская средневековая культура была уже достаточно

высоко развита,— ведь это время "Проторенессанса"; архитектура, церковная

живопись и скульптура, прикладное искусство, письменность Западной Европы

переживали период расцвета,— что показано, например, в классической работе

О. А. Добиаш-Рождественской "Западное средневековое искусство" (1929).

Словом, поведение крестоносцев диктовалось не их чуждостью культуре

вообще, но чуждостью и, более того, враждебностью по отношению именно к

Византии и ее культуре,— потому и вели они себя примерно так же, как их

действительно еще "варварские" предки, захватившие Рим в далеком V

столетии...

Чтобы признать справедливость этого утверждения, достаточно, полагаю,

познакомиться с "позицией" основоположника ренессансной культуры Запада —

Франческо Петрарки. Через полтора столетия после захвата Константинополя

крестоносцами, в 1352 году, Византии в очередной раз нанесли тяжелейший

ущерб генуэзские купцы-пираты (генуэзцы и венецианцы вообще сыграли главную

роль в крушении Византии; турки в 1453 году захватили уже почти бессильный

к тому времени Константинополь). И Петрарка (которого не заподозришь в

недостатке культуры!) писал в своем послании "Дожу и Совету Генуи", что он

"очень доволен" разгромом "лукавых малодушных гречишек" и хочет, "чтобы

позорная их империя и гнездо заблуждений были выкорчеваны вашими (то есть

генуэзскими.- В. К.) руками, если только Христос изберет вас отмстителями

за Свое поношение и вам поручит возмездие, не к добру затянутое (даже так?

— В. К.) всем католическим народом" (Ф. Петрарка. Книга о делах

повседневных. XIV, 5. — Перевод В. В. Бибихина).

Но вернемся еще раз к "крестоносному" разгрому Константинополя в 1204

году. При мысли о нем естественно напрашивается чрезвычайно выразительное

сопоставление. В 988 или 989 году, то есть еще за два столетия с лишним до

нашествия крестоносцев, русский князь Владимир Святославич овладел главным

византийским городом в Крыму — Херсонесом (по-русски — Корсунью). Как и

Константинополь, Херсонес был создан еще в древнегреческую эпоху и являл

собой подобное же совокупное воплощение античной и собственно византийской

культуры. До недавнего времени в историографии господствовало мнение,

согласно которому русское войско, войдя в Херсонес, будто бы обошлось с

городом так же, как крестоносцы с Константинополем,— разрушило и сожгло все

до основания и дотла. Однако в новейших исследованиях вполне убедительно

доказано, что никакого урона Херсонес тогда не претерпел (см. "Византийский

Временник" на 1989 и 1990 гг.,— то есть тома 50 и 51),— о чем

свидетельствует, кстати, и русский летописный рассказ о взятии Корсуни.

Правда, Владимир Святославич увез в Киев ценные трофеи; как сказано в

летописи, "взя же ида, 2 капища медяны и 4 кони медяны, иже и ныне стоять

за Святою Богородицею, якоже несведуще мнять я мрамаряны суща" ("взял с

собой, уходя, двух бронзовых идолов и четырех бронзовых коней, что и теперь

стоят за церковью Святой Богородицы, и которых невежды считают

мраморными"). Сама детальность рассказа убеждает, что в начале XII века

(когда создавалась "Повесть временных лет") бронзовые фигуры людей и коней

все еще красовались в центре Киева. И это отношение русских (еще в Х веке!)

к ценностям культуры Византии о многом говорит. Мне, правда, могут

напомнить, что и фактический руководитель похода крестоносцев в 1204 году,

венецианский дож Энрико Дандоло спас от уничтожения четверку бронзовых

коней, изваянных тем же Лисиппом, и ее привезли из Константинополя в

Венецию. Но это было все же исключением на фоне тотального уничтожения

византийских культурных сокровищ... А поскольку, как уже отмечено, ровно

никаких достоверных сведений о "варварском" поведении русских в Херсонесе

нет, приходится сделать вывод, что версия о мнимом разорении этого

византийского города в 988 (или 989) году сконструирована историками XIX

века "по образцу" опустошения Константинополя в 1204 году... На деле

отношение Запада и Руси к Византии было принципиально различным.

3. Взаимоотношения Руси и Византии.

Здесь невозможно охарактеризовать всю многовековую историю

взаимоотношений Руси и Византии, начиная с хождения в Константинополь

первого (правившего на рубеже VIII— IX вв.) киевского князя Кия, который,

по летописи, "велику честь приял" от византийского императора. Остановимся

только на первом военном столкновении русских и византийцев. 18 июня 860

года войско Руси осадило Константинополь (сведения о более ранних подобных

атаках недостоверны). Новейшие исследования показали, что этот поход был

совершен под диктатом Хазарского каганата. Это неоспоримо явствует, в

частности, из того факта, что в том же 860 году Византия отправила

посольство во главе со святыми Кириллом и Мефодием не в Киев, а в тогдашнюю

столицу Хазарского каганата — Семендер на Северном Кавказе (есть, правда,

серьезные основания полагать, что на обратном пути это посольство посетило

и Киев). Отмечу еще, что в одном из позднейших византийских сочинений

предводитель похода на Константинополь (это был, очевидно, киевский князь

Аскольд) точно определен как "воевода кагана" (то есть властителя Хазарии).

Особенное, даже исключительное значение имеют для нас рассказы

непосредственного свидетеля и прямого участника событий — одного из

наиболее выдающихся деятелей Византии за всю ее историю,

константинопольского патриарха св. Фотия (он, кстати сказать, называет

русских "рабствующим" народом,— имея в виду, как полагают, тогдашнюю

подчиненность Руси Хазарскому каганату; именно по его инициативе и было

отправлено к хазарам посольство его великих учеников св. Кирилла и

Мефодия).

Св. Фотий свидетельствовал, что в июне 860 года Константинополь "едва

не был поднят на копье", что русским "легко было взять его, а жителям

невозможно защищать", что "спасение города находилось в руках врагов и

сохранение его зависело от их великодушия... город не взят по их милости" и

т. п. Фотия даже уязвило, как он отметил, "бесславие от этого великодушия".

Но так или иначе 23 июня жители Константинополя неожиданно "увидели

врагов... удаляющимися, и город, которому угрожало расхищение, избавившимся

от разорения".

Впоследствии, в XI веке, византийские хронисты, не желая, по всей

вероятности, признавать это русское "великодушие", выдумали, что будто бы

буря по божественной воле разметала атакующий флот (эта выдумка была

воспринята и нашей летописью). Между тем очевидец событий Фотий

недвусмысленно сообщает, что во время нашествия русских "море тихо и

безмятежно расстилало хребет свой, доставляя им приятное и вожделенное

плавание".

Позже патриарх Фотий писал, что "россы" восприняли "чистую и

неподдельную Веру Христианскую, с любовью поставив себя в чине подданных и

друзей, вместо грабления нас и великой против нас дерзости, которую имели

незадолго"[3].

Правда, это свершившееся в 860-х годах приобщение русских христианству

не было широким и прочным; действительное Крещение Руси совершилось только

через столетие с лишним. Но речь сейчас идет о другом — о том, что можно

назвать "архетипом", изначальным прообразом отношения Руси к Византии.

Нелегко или даже невозможно дать вполне определенный ответ на вопрос,

почему в 860 году русские, уже почти захватив Константинополь, по своей

воле сняли осаду и вскоре — пусть пока в лице немногих — обратились к

религии византийцев. Но во всяком случае ясно, что в IX веке русские вели

себя в отношении Второго Рима совершенно иначе, чем западные народы в V

веке в отношении Первого и в ХIII-м — Второго Рима.

Могут напомнить, что после 860 года Русь не раз вступала в военные

конфликты с Византией (походы Олега и Игоря, затем Святослава и, наконец, в

1043 году — Владимира, сына Ярослава Мудрого); однако новейшие исследования

доказали, что каждый раз дело обстояло гораздо сложнее, чем это

представлялось до недавнего времени (так, и Святослав, и Владимир Ярославич

отправлялись в свои походы по приглашению определенных сил самой Византии).

В дальнейшем еще будет идти речь об этих многообразных исторических

ситуациях и их истинном значении.

4. Византия и Запад.

Вернемся к теме "Византия и Запад". Наиболее существен именно тот

факт, что Запад воспринимал и поныне воспринимает иные — даже и самые

высокоразвитые — цивилизации планеты только как не обладающие собственной

безусловной ценностью "объекты" приложения своих сил. Это присуще

мироощущению и "среднего" человека Запада, и крупнейших его мыслителей.

Так, в 1820-х годах Гегель в своей "Философии истории" утверждал, что, мол,

"самим Провидением" именно и только на Запад "возложена задача... свободно

творить в мире, исходя из субъективного самосознания", и что-де в тех

случаях, когда "западный мир устремлялся в иные страны в Крестовых походах,

при открытии и завоевании Америки... он не соприкасался с предшествовавшим

ему всемирно-историческим народом" (то есть народами, имеющими "самоценное"

значение в истории мира) ~ и потому имел полное право "творить" все по-

своему во всех "иных странах",— в частности, в Византии (тут же Гегель без

каких-либо доказательств заявил, что "история высокообразованной Восточной

римской империи... представляет нам тысячелетний ряд беспрестанных

преступлений, слабостей, низостей и проявлений бесхарактерности, ужаснейшую

и потому всего менее интересную картину"[4]; естественно, что разбой

крестоносцев получает при этом полное оправдание...).

Вместе с тем, несомненно, что лишь благодаря этому своему

геополитическому "эгоцентризму" и "эгоизму" Запад смог сыграть грандиозную

роль на планете. И было бы заведомо неправильным воспринимать его роль в

мировой истории только критически, только "отрицательно". Уже само по себе

стремление "свободно творить в мире, исходя из субъективного

самосознания",— беря таким образом на себя всю полноту ответственности,—

являет подлинно героическую суть Запада. С этой точки зрения Запад в самом

деле не имеет себе равных, и его последовательное овладение всей планетой,—

до самых дальних континентов и даже затерянных в мировом океане островков,—

одно из ярчайших выражений человеческого героизма вообще. Необходимо только

сознавать, что понятие "героическое", которое безоговорочно покоряет души

юношей, вовсе не сводится к "положительному" содержанию и отнюдь не

совпадает с критериями нравственности. Для "объектов" героического деяния

оно вполне может предстать как нечто крайне негативное.

Еще более важно понять, что, вполне обоснованно восхищаясь героикой

Запада, ни в коем случае не следует разделять его восприятие и оценку

остального мира, иных цивилизаций и культур. В высшей степени прискорбно,

что в русском самосознании Запад слишком часто и прочно представал и

предстает в качестве непререкаемой, даже единственной "меры вещей".

Западное непризнание всемирно-исторической ценности всего "другого",

"иного", чем он сам, с особенной ясностью выступает в отношении

Византийской империи. Даже такой, казалось бы, широкий и терпимый (в

сравнении, например, с французскими просветителями, говорившими о Византии

в жанре грубой брани) западный идеолог, как Гердер, писал в своем

фундаментальном трактате "Идеи к философии истории человечества"

(1782—1788), что Византия предстает-де в качестве "двуглавого чудовища,

которое именовалось духовной и светской властью, дразнило и подавляло

другие народы и... едва может отдать себе спокойный отчет в том, для чего

нужны людям религия и для чего правительство... Отсюда пошли все пороки,

все жестокости омерзительной (даже так! —В. К.) византийской

истории..."[5].

Мне могут возразить, что такое отрицание чуть ли не самого права на

существование Византии имело место два столетия назад, а ныне Запад

понимает дело иначе, ибо в его идеологии в XX веке начало утверждаться

представление о равноправности или даже равноценности различных цивилизаций

и культур. Это вроде бы действительно так: во-первых, в новейшее время на

Западе было создано немало более или менее объективных исследований истории

Византии (и других "незападных" государств), а во-вторых, западная

историософия в лице Шпенглера и Тойнби так или иначе провозгласила

равенство цивилизаций (здесь стоит напомнить, что в России это было

осуществлено еще в XIX веке — в историософии Н. Я. Данилевского и К. Н.

Леонтьева).

Да, казалось бы, крупнейший представитель английской историософии

Арнольд Тойнби (1889—1975) уже в 1920—1930-х годах искупил грех западной

идеологии, утвердив представление о десятках вполне "суверенных" и равно

достойных внимания цивилизаций, существовавших и существующих на Земле, и в

том числе православных — византийской, а затем российской. Однако, при

обращении к конкретным рассуждениям Тойнби о Византии мы сталкиваемся с

поистине поразительными противоречиями. С одной стороны, британский

мыслитель утверждает, что "первоначально у православия были более

многообещающие перспективы, чем у Запада" и что Византия вообще "опередила

западное христианство на семь или восемь столетий, ибо ни одно государство

на Западе не могло сравниться с Восточной Римской империей вплоть до XV—

XVI вв." (это, в сущности, простая констатация фактов, изученных западными

историками Византии в течение XIX — начала XX вв.).

И тем не менее столь "лестные" для Византии суждения тут же по сути

дела полностью опровергаются. После первой из процити-рованных фраз Тойнби

заявляет, что "византийские императоры неустанно искажали и уродовали свое

истинное наследие", а в связи со второй фразой выражает решительное

недовольство по тому поводу, что уже в VIII веке византийский император Лев

III "смог повернуть православно-христианскую историю на совершенно

незападный путь"[6].

Здесь важно заметить, что, рассуждая о ряде других цивилизаций, Тойнби

не попрекает их за их явно "незападный" путь. Но о Византии он неожиданно

(ведь именно он последовательнее, чем какой-либо другой представитель

западной историософии, провозгласил равенство всех самостоятельных

цивилизаций!) начинает говорить точно так же, как те идеологи, для которых

Запад — это, в сущности, как бы единственная имеющая безусловное право на

Страницы: 1, 2, 3