Комиссия по уложению и Наказ Екатерины

неуступчива: "Невольные руки хуже работают, нежель вольные, и покупки

фабрикантами деревень - прямое истребление земледелия", являющегося

главным, по ее убеждению, источником существования человечества. Столь же

истово купечество выступало и против торговой деятельности крестьян,

руководствуясь исключительно своими узкосословными, корыстными интересами.

Не было единства и среди представителей господствующего класса: дворяне

с национальных окраин желали уравняться в правах с дворянством центральных

губерний, а депутаты от родовитого дворянства во главе со своим лидером -

прирожденным оратором и полемистом князем М. М. Щербатовым - высокомерно

противопоставляли себя мелкому дворянству и выступали за решительную отмену

тех положений петровской Табели о рангах, по которым дворянское звание

могли получать за заслуги представители других сословий...

Но все это были цветочки. Наибольший гнев дворян-крепостников, из

которых в основном и состояли дворянские избранники, вызвали робкие призывы

некоторых их же собратьев ограничить произвол помещиков. Слова депутата от

города Козлова Г. С. Коробьина, что крестьяне являются основой благополучия

государства и с их разорением "разоряется и все прочее в государстве", а

потому их надо беречь, потонули в хоре голосов крепостников, возмущенных

"наглым" призывом к изменению "освященных Богом" порядков. Дворянство,

пользуясь своим большинством, все смелее требовало расширения помещичьего

права на личность крестьянина и плоды его труда. Раздались голоса и о

применении смертной казни к наиболее непокорным из крестьян.

Но росло количество выступлений и противоположного характера, особенно

после того, как в июле 1768 года на общее обсуждение был вынесен

подготовленный в частной комиссии законопроект о правах дворян. Почти 60

депутатов, в том числе и "своих", дворянских, подвергли острой критике

предложенный документ. Это не могло не обеспокоить императрицу, вовсе не

желавшую продолжать прения в подобном неконструктивном духе: депутаты ни на

йоту не смогли приблизиться к единому решению вопроса о дворянских правах.

Некомпетентность депутатов, их неспособность подняться до понимания

провозглашенных в "Наказе" идей произвели на императрицу столь угнетающее

впечатление, что для "просвещения" депутатов прибегли к необычной мере:

день за днем им стали громко и внятно читать все принятые с 1740 по 1766

год законы об имущественных правах, а также Соборное Уложение 1649 года и

еще около 600 разнообразных указов. Трижды подряд вновь и вновь оглашали

екатерининский "Наказ". Работа Комиссии была фактически парализована, и в

конце 1768 года с началом русско-турецкой войны ее "временно" (а как

оказалось, навсегда) распустили. Хотя некоторые частные комиссии продолжали

работать вплоть до 1774 года.

Обстоятельно изучив работу Комиссии, С. М. Соловьев четко определил

главное ее назначение: ее созвали с целью "познакомиться с умоначертанием

народа, чтобы испытать почву прежде, чем сеять, испробовать, что возможно,

на что будет отклик и чего еще нельзя начинать". Это - заключение историка,

основанное на объективном анализе большого количества документальных

материалов. А вот мнение самой императрицы относительно задач Комиссии:

"Мысль - созвать нотаблей была чудесная. Если удалось мое собрание

депутатов, так это от того, что я сказала: "Слушайте, вот мои начала;

выскажите, чем вы недовольны, где и что у вас болит? Давайте пособлять

горю; у меня нет никакой предвзятой системы; я желаю одного общего блага: в

нем полагаю мое собственное. Извольте же работать, составлять проекты;

постарайтесь вникнуть в свои нужды". И вот они принялись исследовать,

собирать материалы, говорили, фантазировали, спорили; а ваша покорная

услужница слушала, оставаясь очень равнодушной ко всему, что не относилось

до общественной пользы и общественного блага".

Созыв Комиссии имел, таким образом, для императрицы интерес прежде

всего практический. А что же было ответом? "От дворянства, купечества и

духовенства послышался этот дружный и страшно печальный крик: "Рабов!" -

пишет С. М. Соловьев. Такое решение вопроса о крепостном состоянии,

полагает историк, "происходило от неразвитости нравственной, политической и

экономической. Владеть людьми, иметь рабов считалось высшим правом,

считалось царственным положением, искупавшим всякие другие политические и

общественные неудобства".

Для того чтобы основательно подорвать "представление о высокости права

владеть рабами", как известно, понадобилось еще почти целое столетие.

Работа Комиссии ясно показала, что для ликвидации рабства почва оказалась

совершенно неподготовленной. Разочарованная и обескураженная, но

сохранившая трезвость ума, Екатерина вынуждена была "предоставить времени

удобрение почвы посредством нравственно-политического развития народа".

Какие-то сомнения относительно способности дворянства подняться над

реалиями повседневной жизни и проявить государственный подход, видимо,

одолевали Екатерину и ранее. Иначе трудно объяснить, зачем еще только

готовившийся "Наказ" она давала для ознакомления особо доверенным людям. На

завершающем этапе документ был зачитан и ceнaтopaм с предложением внести

вoзмoжные поправки. Однако императрица явно переоценила степень

"просвещенности" и тех и других (да и общества в целом). Много позднее она

в своих "Записках" с досадой напишет: "Я думаю, не было и двадцати человек,

которые по этому предмету мыслили бы гуманно и как люди я думаю, мало

людей в России даже подозревали, чтобы для слуг существовало другое

состояние, кроме рабства".

Другая выдержка из тех же "Записок" полна еще большим чувством горечи,

которое оставили у Екатерины не только депутаты Уложенной комиссии, но и ее

ближайшее окружение, ознакомившиеся с "Наказом": "Едва посмеешь сказать,

что они (крепостные крестьяне. - М. Р.) такие же люди, как мы, и даже когда

я сама это говорю, я рискую тем, что в меня станут бросать каменьями; чего

только я не выстрадала от такого безрассудного и жестокого общества, когда

в Комиссии для составления нового Уложения стали обсуждать некоторые

вопросы, относящиеся к этому предмету, и когда невежественные дворяне,

число которых неизмеримо больше, чем я когда-либо могла предполагать, ибо

слишком высоко оценивала тех, которые меня ежедневно окружали, стали

догадываться, что эти вопросы могут привести к некоторому улучшению в

настоящем положении земледельцев. Даже граф А. С. Строганов, человек самый

мягкий и в сущности самый гуманный, у которого доброта сердца граничит со

слабостью, даже этот человек с негодованием и страстью защищал дело

рабства". Наиболее близкий в ту пору к Екатерине Г. Орлов вообще уклонился

от прямых оценок "Наказа". Самым же решительным критиком "Наказа" оказался

"первейший человек" граф Н. И. Панин, сказавший: "Это аксиомы, способные

разрушить стены".

После негласного обсуждения, как писала Екатерина, она еще до начала

работы Комиссии дала своим советчикам "волю чернить и вымарать все, что

хотели. Они более половины тово, что написано мною было, помарали". Но и

после такой "редактуры" причин для критики "Наказа" со стороны депутатов

осталось достаточно. Взять хотя бы вот это положение: "Всякий человек имеет

больше попечения о своем собственном и никакого не прилагает старания о

том, в чем опасаться может, что другой у него отымет". Позже эту мысль

Екатерина развила в более четких положениях, далеко выходящих за рамки

общепринятых тогда представлений: "Чем больше над крестьянином

притеснителей, тем хуже для него и для земледелия. Великий двигатель

земледелия - свобода и собственность".

Аналогичные размышления мы находим и в записке Екатерины на сильно

занимавшую ее тему "земледелие и финансы". Видимо, отвечая своим

многочисленным оппонентам, императрица прямо утверждала, что "когда каждый

крестьянин будет уверен, что то, что принадлежит ему, не принадлежит

другому, он будет улучшать это лишь бы имели они свободу и

собственность". Понимание этого пришло к Екатерине не вдруг. Уже в одной из

ранних своих заметок она особой строкой выделила явно крамольное для России

середины ХVIII столетия утверждение: "Рабство есть политическая ошибка,

которая убивает соревнование, промышленность, искусства и науки, честь и

благоденствие".

Ну и что же, скажут иные, императрица, хорошо понимая, где лежит корень

зла, сдерживающий развитие страны, просто спасовала перед неожиданно

возникшим препятствием и опустила руки. И будут отчасти правы.

Действительно, на примере судьбы собственного супруга она хорошо знала, как

легко и быстро делаются в России дворцовые перевороты. Но главное все же в

другом. Екатерина четко понимала, что курс на реформы в политике и

экономике всегда предполагает необходимый уровень общественного сознания,

который и делает возможным их проведение в жизнь. В реальной же ситуации

той эпохи, при явном противодействии дворянства было бы безумием рубить

сук, на котором держалась самодержавная власть. И это говорит о

реалистичности государственной политики Екатерины - она ее сознательно

отделила от собственных радикальных взглядов.

При этом эволюция представлений императрицы об общественном строе

России несомненна. Никому из исследователей еще не удалось опровергнуть

утверждение Екатерины о том, что писала она свой "Наказ", "последуя

единственно уму и сердцу своему, с ревностнейшим желанием пользы, чести и

щастия, [и с желанием] довести империю до вышней степени благополучия

всякого рода людей и вещей, вообще всех и каждого особенно". Все это,

однако, было неосуществимо при сохранении в стране "рабства". И очень скоро

императрица поняла, что российская действительность сильнее ее.

О том, как изменились прежние представления императрицы о границах

возможных преобразований, говорят и ее многочисленные беседы в неформальной

обстановке в 1773 году с философом Д. Дидро, взявшим на себя роль советника

по проведению в России необходимых, на его взгляд, реформ в духе

Просвещения. "Я долго с ним беседовала, - пишет Екатерина, - но более из

любопытства, чем с пользою. Если бы я ему поверила, то пришлось бы

преобразовать всю мою империю, уничтожить законодательство, правительство,

политику, финансы и заменить их несбыточными мечтами. Я ему откровенно

сказала: "Г. Дидро, я с большим удовольствием выслушала все, что вам внушал

ваш блестящий ум. Но вашими высокими идеями хорошо наполнять книги,

действовать же по ним плохо. Составляя планы разных преобразований, вы

забываете различие наших положений. Вы трудитесь на бумаге, которая все

терпит: она гладкая, мягкая и не представляет затруднений ни воображению,

ни перу вашему, между тем как я, несчастная императрица, тружусь для

простых смертных, которые чрезвычайно чувствительны и щекотливы". (Не намек

ли это на свой опыт написания "Наказа" и на фарс с его обсуждением в

Уложенной комиссии?) По другому поводу Екатерина II как-то мудро заметила:

"Нередко недостаточно быть просвещенным, иметь наилучшие намерения и власть

для исполнения их".

Чтобы составить адекватное представление о взглядах на проблему

"рабства наших крестьян" наиболее образованной части общества, которая,

казалось бы, должна была понимать всю невыгоду сохранения существующего

положения, приведем типичное для этой среды суждение одного из самых

просвещенных представителей той эпохи. Речь идет о будущем президенте

Российской академии, разносторонне и широко образованной княгине Екатерине

Романовне Дашковой. В беседе с тем же Дидро она привела свои доводы против

ликвидации "рабства", сводившиеся к тому, что только "просвещение ведет к

свободе; свобода же без просвещения породила бы только анархию и

беспорядок. Когда низшие классы моих соотечественников будут просвещены,

тогда они будут достойны свободы, так как они тогда только сумеют

воспользоваться ею без ущерба для своих сограждан и не разрушая порядка и

отношений, неизбежных при всяком образе правления". И это убеждение

разделяли тогда многие.

После всех перипетий с "Наказом" Екатерина более не пыталась возбуждать

общественный интерес к вопросу о рабстве владельческих крестьян и

испытывать судьбу. Увы! Очередной (после Петра I) опыт скрещивания

европейских моделей общественного развития с российской действительностью -

на этот раз с идеями Просвещения - не удался. Екатерина II отступила перед

виртуальной угрозой, едва услышав ропот далеко не большей части своих

подданных - депутатов от дворян в Уложенной комиссии.

В дальнейшем намеченные императрицей цели в сфере государственного и

общественного устройства сводились, как можно судить по сохранившемуся в ее

бумагах наброску, к пяти основным, эклектическим по своей сути пунктам, не

выходившим за пределы традиционно провозглашаемых в "век Просвещения"

установок:

"1. Нужно просвещать нацию, которой должно управлять.

2. Нужно ввести добрый порядок в государстве, поддерживать общество и

заставить соблюдать законы.

3. Нужно учредить в государстве хорошую и точную полицию.

4. Нужно способствовать расцвету государства и сделать его изобильным.

5. Нужно сделать государство грозным в самом себе и внушающим уважение

соседям".

Согласимся, что все эти задачи носят достаточно общий характер и имеют

вневременную ценность.

Но зато четко и ясно были определены способы и средства их воплощения в

жизнь: "Спешить не нужно, но нужно трудиться без отдыха и всякий день

стараться понемногу устранять препятствия по мере того, как они будут

появляться; выслушивать всех терпеливо и дружелюбно, во всем выказывать

чистосердечие и усердие к делу, заслужить всеобщее доверие справедливостью

и непоколебимою твердостью в применении правил, которые признаны

необходимыми для восстановления порядка, спокойствия, личной безопасности и

законного пользования собственностью; все споры и процессы передать на

рассмотрение судебных палат, оказывать покровительство всем угнетенным, не

иметь ни злобы на врагов, ни пристрастия к друзьям. Если карманы пусты, то

прямо так и говорить: "Я бы рад вам дать, но у меня нет ни гроша". Если же

есть деньги, то не мешает при случае быть щедрым".

Екатерина II была уверена, что при неукоснительном соблюдении этих

условий успех будет обеспечен. Здесь небезынтересно привести ответ

императрицы на вопрос французского посланника Л. Ф. Сегюра, как ей удается

так спокойно царствовать? "Средства к тому самые обыкновенные, - сказала

Екатерина. - Я установила себе правила и начертала план: по ним я действую,

управляю и никогда не отступаю. Воля моя, раз выраженная, остается

неизменною. Таким образом все определено, каждый день походит на

предыдущий. Всякий знает, на что он может рассчитывать, и не тревожится по-

пустому".

И действительно, средства достижения намеченных целей у "собирательницы

русских земель", как называл Екатерину II историк С. М. Соловьев, довольно

просты. По словам статс-секретаря императрицы графа Н. П. Румянцева,

Екатерина считала, что для успешного управления государством нужно "делать

так, чтоб люди думали, будто они сами именно хотят этого". И она владела

этим приемом в совершенст ве, и вся Россия была уверена, что императрица во

всех своих делах только исполняет желание народа.

Правитель канцелярии светлейшего князя Г. А. Потемкина В. С. Попов в

беседе с императрицей выразил однажды удивление, как слепо повинуются и

стремятся угодить ей люди, исполняющие ее приказы. "Это не так легко, как

ты думаешь, - пояснила она. - Во-первых, повеления мои, конечно, не

исполнялись бы с точностию, если бы не были удобны к исполнению; ты сам

знаешь, с какою осмотрительностию, с какою осторожностию поступаю я в

издании моих узаконений. Я разбираю обстоятельства, советуюсь, уведываю

мысли просвещенной части народа, и по тому заключаю, какое действие указ

мой произвесть должен. И когда уж наперед я уверена в общем одобрении,

тогда выпускаю я мое повеление и имею удовольствием то, что ты называешь

слепым повиновением Во-вторых, ты обманываешься, когда думаешь, что

вокруг меня все делается только мне угодное. Напротив того, это я, которая,

принуждая себя, стараюсь угождать каждому, сообразно с их заслугами, с

достоинствами, со склонностями и привычками, и поверь мне, что гораздо

легче делать приятное для всех, нежели чтоб все тебе угодили Может

быть, сначала и трудно было себя к тому приучать, но теперь с удовольствием

я чувствую, что, не имея прихотей, капризов и вспыльчивости, не могу я быть

в тягость".

Императрица ничуть не преувеличивала. Даже швейцарский мемуарист К.

Массон - автор желчных, но в целом правдивых записок (по этой причине

запрещенных в России), долгое время находившийся на российской службе в

годы правления Екатерины II, отмечал, что она "царствовала над русскими

менее деспотически, нежели над самой собой; никогда не видали ее ни

взорвавшейся от гнева, ни погрузившейся в бездонную печаль, ни предавшейся

непомерной радости. Капризы, раздражение, мелочность совсем не имели места

в ее характере и еще менее в ее действиях". Напомним и слова А. С. Пушкина:

"Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею

пользоваться, то в сем отношении Екатерина заслуживает удивление

потомства". Эти заложенные от природы качества были развиты Екатериной в

зрелые годы и принесли свои плоды.

Почти пунктуальное следование провозглашенным принципам управления дало

впечатляющие результаты уже к концу второго десятилетия ее царствования. Из

записки руководителя Коллегии иностранных дел А. А. Безбородко от 1781 года

следует, что за 19 лет царствования "стало 29 устроенных на новый лад"

губерний, построено 144 города, заключено 30 конвенций и трактатов,

одержано 78 побед в войнах, издано 88 "замечательных указов законодательных

и учредительных" и 123 указа "для всенародного облегчения".

К этому нужно прибавить, что, по подсчетам В. О. Ключевского, Екатерина

"отвоевала у Польши и Турции земли с населением до 7 млн. душ обоего пола,

так что число жителей империи с 19 млн. в 1762 г. возросло к 1796 г. до 36

млн., армия со 162 тыс. человек усилена до 312 тыс., флот, в 1757 г.

состоявший из 21 линейного корабля и 6 фрегатов, в 1790 г. считал в своем

составе 67 линейных кораблей и 40 фрегатов, сумма государственных доходов с

16 млн. руб. поднялась до 69 млн., то есть увеличилась более чем вчетверо,

успехи промышленности выразились в умножении числа фабрик с 500 до 2 тыс.,

успехи внешней торговли балтийской - в увеличении ввоза и вывоза с 9 млн.

до 44 млн. руб., черноморской, Екатериною и созданной, - с 390 тыс. в 1776

г. до 1900 тыс. руб. в 1796 г., рост внутреннего оборота обозначился

выпуском монеты в 34 года царствования на 148 млн. руб., тогда как в 62

предшествовавших года ее выпущено было только на 97 млн.".

Стоит привести и собственные впечатления Екатерины о состоянии страны

после неожиданного для ее окружения сухопутного путешествия из Петербурга в

Москву и обратно водным путем (по реке Мсте, озеру Ильмень, рекам Волхов и

Нева) в 1785 году: "Я нашла удивительную перемену во всем крае, который

частию видела прежде. Там, где были убогие деревни, мне представились

прекрасные города с кирпичными и каменными постройками; где не было и

деревушек, там я встретила большие села и вообще благосостояние и торговое

движение, далеко превысившие мои ожидания. Мне говорят, что это последствия

сделанных мною распоряжений, которые уже 10 лет как исполняются буквально:

а я, глядя на это, говорю: "Очень рада"". Приведенные свидетельства

императрицы об "удивительных переменах" подтверждает и Л. Ф. Сегюр,

сопровождавший императрицу в этом путешествии.

И еще об одном из результатов царствования Екатерины II. Жестко и

последовательно проводимая ею экспансионистская политика в отстаивании

национальных интересов Российской империи стала основой для окончательного

формирования имперского сознания общества. С годами оно настолько прочно

утвердилось в головах россиян, что даже А. С. Пушкин, только на одно

поколение отстоявший от "золотого века" Екатерины, упрекал ее за то, что

она не установила границу между Турцией и Россией по Дунаю, и, не

задумываясь об этической стороне вопроса, риторически восклицал: "Зачем

Екатерина не совершила сего важного плана в начале Фр[анцузской]

рев[олюции], когда Европа не могла обратить деятельного внимания на

воинские наши предприятия, а изнуренная Турция нам упорствовать? Это

избавило бы нас от будущих хлопот".

Правление Екатерины II - это и начало бурного расцвета литературы,

искусств и наук. Вот один лишь конкретный пример непосредственного влияния

просвещенной императрицы на развитие интеллектуальной жизни страны. 15

января 1783 года был обнародован указ, разрешавший всем желающим открывать

типографии, для чего необходимо было только поставить в известность

полицию. И с января 1783 года по сентябрь 1796-го в обеих столицах

открылось по 13 типографий и еще 11 были учреждены в провинции и даже в

далеком Тобольске. Именно с появлением этого указа в России наступила "эра

интеллектуальной жизни", когда интеллигенция стала превращаться "в

независимую, творческую, влиятельную силу". Начало этому процессу тоже

положила сама императрица: в 1767 году она перевела со своими помощниками

осужденную во Франции по цензурным соображениям книгу Мармонтеля

"Велизарий". И после того стала активно поощрять переводы иностранной

художественной литературы, научных и философских трудов. Например, в 60-70-

е годы на русский язык было переведено все созданное Ж.-Ж. Руссо (кроме

работы "Об общественном договоре").

Екатерина II, начавшая в 1769 году выпускать журнал "Всякая всячина",

призвала литераторов подхватить ее начинание. В ответ очень скоро появилось

множество сатирических журналов, которые вопреки благому намерению

императрицы стали исподволь формировать в обществе критический взгляд и на

самодержавную форму правления, и даже на саму "Северную Семирамиду". Так

неожиданно для себя Екатерина II увидела, что учения философов, которыми

она так восхищалась и духу которых так старалась следовать в cвоей

политике, не столь безобидны и представляют реальную опасность для

абсолютной монархии. Внезапное, как казалось многим, "прозрение" Екатерины!

А между тем с самого начала между теорией просвещенного абсолютизма,

созданной Вольтером, Руссо и французскими энциклопедистами, и попыткой

Екатерины II реализовать ее на практике лежала огромная, обусловленная

российской действительностью дистанция. С годами она увеличивалась и по

политическим мотивам. Так что в конце концов императрица отказалась от

воплощения в жизнь идей Просвещения в том виде, в каком они были

осуществлены в странах Европы, - через создание гражданского общества и

ломку сословных преград. Реалии российской действительности убедили

Екатерину в том, что предоставление свободы всему обществу чревато

неуправляемым хаосом...

Два решающих события повлияли на ее сознание: восстание Пугачева и

Французская революция. По справедливому замечанию историков, "просвещенный"

либерализм Екатерины II не выдержал этого двойного испытания. В радужные 60-

е годы XVIII века и в самом начале следующего десятилетия императрица,

пропагандируя идеи европейских просветителей, не уставала повторять: "благо

народа и справедливость неразлучны друг с другом" и что "свобода - душа

всего" и без нее "все мертво". Но с началом революционных событий во

Франции, представлявших реальную угрозу для всей Европы, она решительно

отвергает право этого народа (теперь презрительно называемого ею "толпой")

на свободу волеизъявления: "Что же касается до толпы и до ее мнения, то им

нечего придавать большого значения".

Отход от ранее пропагандируемых принципов просвещенного абсолютизма

ускорило и появление книги А. Н. Радищева "Путешествие из Петербурга в

Москву", услужливо доставленной ей для ознакомления 25 июня 1790 года. Гнев

императрицы был неописуем, она - в ярости (крайне нехарактерное для нее

состояние) и напрочь забыла о своем недавнем утверждении, что нельзя

наказывать людей за убеждения, за несовпадающие с ее взглядами суждения.

Она готова на сей раз применить самые суровые меры к автору - "бунтовщику

хуже Пугачева". Екатерина, видимо, искренне не понимала, что творение

Радищева есть следствие распространения в России идей Просвещения, начало

которому было положено по ее собственной инициативе. Как заметил С. М.

Соловьев, "мудрая мамаша Екатерина II, которая писала такие прекрасные

правила для воспитания граждан, на старости лет заметила вредные следствия

своих уроков и сильно гневалась на непокорных детей, заразившихся правилами

так любимых ею прежде учителей".

Доброжелательно и объективно настроенные современники екатерининского

века подчеркивают, что в основе желаний и действий императрицы была забота

об "общем благе", путь к которому, в ее представлении, лежал через

торжество разумных законов, просвещение общества, воспитание добрых нравов

и законопослушание. Стремление к созданию такого общества не осталось лишь

декларацией, а нашло отражение в законодательстве и практических делах

Екатерины II (об этом же говорят и повседневные записи ее статс-секретарей

и обширная переписка императрицы). Главное же средство и надежная гарантия

успеха реформаторских начинаний виделись Екатерине II в неограниченной

самодержавной власти монарха, который всегда, повсюду и во всем направляет

общество на разумный путь, но направляет не силой, не угрозами, не чередой

жестоких наказаний (как это делал Петр I), a убеждением, внедрением в

сознание каждого необходимости объединить усилия всех сословий для

достижения "общего блага", общественного спокойствия, прочной стабильности.

Именно она впервые в России четко определила такое "просвещенное"

понимание этой основной функции самодержца. При этом она последовательно

руководствовалась сформулированным ею важнейшим принципом: "Никогда ничего

не делать без правил и без причины, не руководствоваться предрассудками,

уважать веру, но никак не давать ей влияния на государственные дела,

изгонять из совета все, что отзывается фанатизмом, извлекать наибольшую по

возможности выгоду из всякого положения для блага общественного". Достичь

последнего невозможно без должного порядка, благодаря которому "государство

стоит на прочных основаниях и не может пасть". Екатерина II в своих

практических действиях особое значение придавала именно порядку, постоянно

подчеркивая: "Мы любим порядок, добиваемся порядка, обретаем и утверждаем

порядок".

Однако невероятно инертное российское общество через своих

представителей власти на местах (по мысли императрицы, первых и главных ее

помощников), на деле не блиставших умом и дальновидностью, а главное, не

желавших никаких перемен, вносило свои коррективы в обширные планы и

намерения Екатерины II. Чтобы преодолеть эту умственную заскорузлость, а

нередко и прямое противодействие, императрице надо было обладать особой

твердостью. И она это осознавала: "Может быть, я добра, обыкновенно кротка,

но по своему званию я должна крепко хотеть, когда чего хочу". Как

показывают исторические реалии, "кротость" Екатерины имела все же четко

очерченные пределы - незыблемость самодержавной власти и соблюдение

интересов ее опоры - дворянства. При любом посягательстве на них кротость

императрицы сменялась беспощадной решимостью. Свидетельство тому

трагические судьбы Емельяна Пугачева, А. И. Радищева, Н. И. Новикова

(правда, в судьбе последнего сыграли свою роль и издание им запрещенной

масонской литературы, и обнаружившиеся по ходу следствия тайные связи с

цесаревичем Павлом).

Результаты деятельности комиссии

Надо отметить три позитивных результата деятельности Уложенной

комиссии. Одна из задач Уложенной комиссии, обозначенная в Манифесте 16

декабря, состояла в том, «дабы лучше нам узнать быть можно нужды и

чувствительные недостатки нашего народа» . Наказы депутатам, а также прения

в Уложенной комиссии дали на этот счет достаточный материал — они выполнили

такую же роль во внутренней политике Екатерины II, какая выпала на долю

шляхетских проектов в 1730 г., ставших программой действий правительства

Анны Иоанновны.

Деятельность Уложенной комиссии способствовала распространению в России

идей французского Просвещения. Роль распространителя этих идей, хотела того

императрица или нет, выпала на долю ее «Наказа» : с 1767 по 1796 г. он

издавался не менее семи раз общим тиражом до пяти тысяч экземпляров. Указ

требовал, чтобы «Наказ» читали в правительственных учреждениях наравне с

«Зерцалом правосудия» петровского времени.

Третий итог деятельности Уложенной комиссии состоял в укреплении

положения Екатерины на троне — она остро нуждалась в опровержении репутации

узурпатора престола.

Список литературы

1. А.Б. Каменский. Жизнь и Судьба императрицы Екатерины II.

2. Н.И. Павленко. Екатерина Великая.

3. О. А. Омельченко. Екатерина II.

4. Записки императрицы Екатерины II.

5. Чельцов-Бебутов М.А Курс уголовно-процессуального права, очерки по

истории суда и уголовного процесса в рабовладельческих, феодальных

буржуазных государств. Санкт-Петербург; 1995.

Страницы: 1, 2