История русской православной церкви

обслуживания культов излюбленных святых. Это явление ярко

запечатлелось и в иконографии.

Иное положение заняла церковь в следующий период –

удельного феодализма, когда после разгрома Киевской Руси татарами и

ее запустения центр русской жизни переместился в Новгородскую и

Ростовско-Суздальскую области.

Период с 13 до середины 15 века характеризуется типичными

чертами феодального строя: феодализация охватила все стороны русской

жизни, в том числе и сферу религии и церкви. Рост денежного хозяйства

и обычно сопровождающие его кризис крестьянства и коллизия городского

и феодального общества были еще делом будущего. Утверждение

феодального строя оказало немаловажное влияние на церковную

организацию, которая претерпела существенные изменения сравнительно с

теми формами, в какие она отлилась на Днепре. Там по преимуществу

действовало византийское церковное право, принесенное греческим

клиром; здесь византийские церковные нормы сохранились лишь

номинально, форма церковного господства приобрела феодальный характер

и совершенно спаялась в одно органическое целое с формами светского

феодального господства. Общество 13-14 веков в целом сохраняет старый

взгляд на религию.

С другой стороны, элементарные познания по части

христианского вероучения ,и культа были чужды не только мирянам и

низшему духовенству, но и монашеству и представителям высшей

иерархии. В этом отношении очень любопытны сообщения иностранных

путешественников, относящиеся, правда, к 15 – 17 вв., но тем более

имеющие силу для рассматриваемой эпохи. Иностранцы утверждают, что

простые миряне не знали ни евангельской истории, ни символа веры, ни

главнейших молитв, в том числе даже «Отче наш» и «Богородице дево», и

наивно объясняли свое невежество тем, что «это очень высокая наука,

пригодная только царям да патриарху и вообще господам и духовным

лицам, у которых нет работы».

Богословные знания были мало распространены в среде

духовенства даже в конце 17 века; лишь очень небольшая часть русского

грамотного монашества имела настоящее понятие о христианском

священном писании и вероучении, а прочие книжники-монахи 14 – 16

веков заменяли христианскую богословную систему своеобразной

собственной системой, которую обычно не совсем правильно называют

начетничеством.

Имеют место быть сведения о том, что попы и причетники

часто приходят для совершения службы пьяными, иной раз затевают между

собою ссоры, сквернословную ругань и драки, даже «до кровопролития».

Другие православные «всяких чинов люди совсем иногда не ходили в

церковь и никогда не говели, хотя заявляли претензии на погребение

при церкви, жалобы на такое небрежное отношение к исполнению

основного требования христианского благочестия идут вплоть до указов

Петра 1.

В простоте душевной русские того времени не скрывали и

того значения, какое они приписывали иконам. Икона – это их наиболее

близкий, домашний бог, это их личный фетиш, они так и называли икону

богом. Тот обычай, какой сохранился теперь только у немногих отсталых

крестьян да у серого монашества, обычай кланяться при входе в дом

прежде всего богу, тогда был всеобщим, и если гость, входя не видел

иконы, первый вопрос его был: где же бог? Этот бог живет и чувствует,

видит и слышит.

В 13 – 15 веках по общему правилу святой почитался

обыкновенно только в той местности, где родился, жил и создал себе

репутацию святого.

Со второй половины XV в. наступает экономический

переворот — появляется постоянный и с каждым десятилетием

расширяющийся рынок для сбыта сельскохозяйственных продуктов, растут

города и возникает русское бюргерское сословие, и вместе с тем

денежные отношения проникают в деревню и преобразовывают отношения

между господами и крестьянами. Старые самодовлеющие феодальные миры

теряют свою независимость, центробежные силы слабеют, крепнут силы

центростремительные, и в XVI в. слагается Московское государство на

развалинах прежних удельных княжеств и крупных боярских вотчин.

Феодальные церковные миры уступают место московской централизованной

митрополии, а потом и патриархии. В течение второй половины XV и

всего XVI в. кипит на этой почве ожесточенная социальная борьба, в

которой церковные группы и деятели принимают оживленное участие.

Кризис феодальной церкви сопровождается появлением разнообразных

еретических течений.

Так церковь вдвинулась в орбиту новых социально-

политических отношений, вовремя стряхнув с себя гири феодализма,

тянувшие ее к гибели. Однако урегулированием экономической базы дело

не кончилось. Порвав с удельным феодализмом и перейдя в подчинение

московской «державе», церковь должна была провести централизацию в

культах и организации.

Превращение церкви из орудия господства феодалов в

орудие господства дворянского государства получило свое завершение в

17 веке.

Все церковные соборы XVI и XVII вв. созывались царскими указами,

члены их приглашались лично царскими грамотами, порядок дня

определялся царем, и самые проекты докладов и постановлений,

составлялись, заранее предсоборными комиссиями, состоявшими обычно из

бояр и думных дворян. На заседаниях соборов всегда присутствовал или

царь, или его уполномоченный боярин, который зорко следил за точным

выполнением предначертанной программы.

Официальная реформа и разгром церковной оппозиции.

Сущность официальной реформы заключалась в установлении

единообразия в богослужебных чинах. Объединенная российская церковь,

родная сестра восточных церквей, не имела единообразного

богослужебного чина и разнилась в этом от своих восточных собратий,

на что постоянно указывали и Никону и его предшественникам восточные

патриархи. В единой церкви должен был быть единый культ. Соборы XVI

в., возведя в ранг всероссийских святых местных патронов, не

завершили этим дело объединения культа. Надо было ввести

единообразие также и в богослужебном чине, заменить удельную

богослужебную пестроту московским единообразием. Вопрос о проведении

этой принципиальной реформы возник еще до Никона в связи с победой

техники в книжном деле. Пока были рукописные книги, изготовлявшиеся

на местах местными переписчиками и по местным оригиналам, вопроса о

реформе и быть не могло; но когда во второй половине XVI в. в Москве

появился Печатный двор и было решено снабжать все церкви печатными

богослужебными книгами, справщики, т. е. редакторы печатных изданий,

открыли необычайное разнообразие в рукописных книгах как со стороны

отдельных слов к выражений, так и со стороны чинов богослужебных

обрядов. Ошибки и описки было нетрудно исправить; но дело было

сложнее — нужно было выбрать какой-то один, наиболее правильный, чин

и зафиксировать его в печатных книгах, уничтожив тем самым все

остальные обрядовые варианты. Главное затруднение оказалось в выборе

образца для исправления. Для царя и Никона это были тогдашние

греческие чины; для огромного большинства клириков — древние русские

чины, закрепленные в «харатейных» (рукописных) книгах.

Внутрицерковное движение кончилось победой официальной

реформы. Дворянско-московская церковь нашла свое кредо и при его

помощи стала утверждать свое господство. Осужденные служители старой

веры, однако не подчинились и ушли «в раскол», т.е. отклонились от

официальной церкви и продолжали с ней борьбу разными способами.

С конца 60-х годов 17 века Московское государство

неоднократно потрясается восстаниями, возникающими в разных местах,

как в центре, в самой Москве, так и на окраинах, на далеком севере и

на Дону. Почти все эти движения носят религиозную окраску.

В практической жизни крестьянина большое значение имели

пережитки старинных магических манипуляций, чем обряды нового

христианского культа.

В XVIII в. в различных слоях раскола началась внутренняя

дифференциация, которая привела единое течение раскола к

противоположностям, поставила различные элементы раскола друг против

друга. В этом развитии противоположностей и крайностей, в развитии

борьбы между отдельными течениями внутри раскола самый термин

«раскол» потерялся и обезличился. Новые формы жизни принесли с собою

новые силы, новые организации и новые клички. Если XVII в. был

героическим, то XVIII — был веком эпигонов.

Конец XVII в., весь XVIII и первые 60 лет XIX в. русской

истории проходят под знаком крепостного права. На базе крепостного

хозяйства проходит первый этап своего развития товарное

земледельческое производство помещика, вырастает торговый капитал и

пускает первые свои ростки промышленный капитал. Явления церковной

жизни, однако, тесно переплелись с политическими явлениями, ибо

церковь начиная с

20-х годов XVIII в. из фактической служанки государства формально

превращается в орудие государственного управления. Перемены,

происходящие в церкви, всегда являются следствием перемен в

политической жизни. Церковь совершенно утрачивает способность к каким-

либо самостоятельным выступлениям и действует лишь как одно из

учреждений самодержавия.

Контроль был вверен обер-прокурору синода, светскому

чиновнику, названному в официальной инструкции 1722 г. «оком государя

и стряпчим по делам государственным». Он, подобно обер-прокурору

сената, обязан был «смотреть накрепко, дабы синод свою должность

хранил и во всех делах истинно, ревностно и порядочно без потеряния

времени по регламентам и указам отправлял», «также должен накрепко

смотреть, дабы синод в своем звании праведно и нелицемерно поступал».

В случае упущении или нарушений указов и регламентов обер-прокурор

должен был предлагать синоду, «дабы исправили»; «а ежели не

послушают, то должен в тот час протестовать и иное дело остановить, и

немедленно донесть нам (императору).

«Попечение» синода о церковных вотчинах привело не только

к уменьшению доходов казны, но также и к таким последствиям, которые

стали грозить безопасности дворянского государства. Эксплуатация

крестьян архиерейских и монастырских вотчин приняла неслыханные по

жестокости и грабительству размеры; на крестьян сыпались как из рога

изобилия лишние сборы и повинности, «всяческие обиды и разорения».

Плоды реформы правительство пожало в начале XIX в.,

когда старые, уже не удовлетворявшие новым требованиям коллегии были

заменены министерствами, в которых строго проводился принцип

единоличного управления.

В 1718 г. были закрыты все домовые церкви, кроме

церквей, принадлежавших членам императорской фамилии, «ибо сие лишнее

есть и от единой спеси деется, и духовному чину укорительное: ходили

бы господа к церквам приходским и не стыдились бы быть братиею хотя и

крестьян своих в обществе христианском», мотивирует эту меру задним

числом Духовный Регламент. Таким образом, частный культ был запрещен,

и вместо домашних духовников, своих холопов, прихожане должны были

обращаться к приходским духовникам, служителям государственной

церкви.

Стремления правительства к уменьшению числа лиц

духовного сословия идут в XVIII в. по двум направлениям. Первый, как

будто рациональный, путь к разрешению проблемы заключался в

установлении нормальных штатов приходского духовенства.

Государственная церковь должна была прежде всего и

главным образом исполнять те обязанности, которые на нее возлагало

государство.

Вопрос об идеологии был больным вопросом в XVIII в. XVII век еще не

знал его; пока нерушима стояла «старая вера», отправление обрядового

культа было в то же время и самым главным делом веры. Реформа Никона

разрушила старую веру, но не дала ничего взамен ее, в конце концов и

сам Никон усомнился в правильности той «новой веры», какую принесли с

собой исправленные по греческим образцам служебники. Новый обряд не

мог приобрести такого же авторитета, как старый. И уже при Никоне

высказывается мысль, что дело не в обряде, а в религиозной теории, т.

е. в том, что всегда было на последнем плане в дониконовской церкви.

До конца 19 века новая «богословия» туго прививалась к духовной

среде.

Дела о «суевериях», т. е. о явлении новых икон, от которых происходят

чудеса, о появлении юродивых и благочестивых целителей молитвой

различных болезней не сходят с консисторских столов в течение XVII и

XIX вв. Отношение к таким делам почти всегда было самое строгое, хотя

бы виновники их были самыми ортодоксальными людьми. Зато

провозглашение новых святых и новых мощей, происходившее официальным

образом, всегда обставлялось самым торжественным образом, при

непременном участии высокопоставленных особ. В этих случаях церковь

всегда умела блеснуть в качестве «руководительницы» народной массы.

Сами императоры, кончая Николаем II, нередко принимали здесь активное

участие, и эти празднества для объективного наблюдателя всегда

получали любопытный и весьма поучительный смысл.

В первой половине XVIII в. правительство вместе с синодом

вело свирепую борьбу против раскольничьих общин, сложившихся в конце

XVII в. на различных окраинах Московского государства. Поэтому

начиная с XVIII в. новые общины раскольников слагаются

преимущественно за рубежом. Это была такая же оживленная эмиграция и

по таким же мотивам, как эмиграция из Англии пуритан в XVI в. и

индепендентов в XVI и XVII вв. С особенной силой эта эмиграция шла во

время бироновщины, в 30-х годах XVIII в., когда вакханалия властей

над раскольниками достигла ужасающих размеров. К концу XVIII в.

регистрированных раскольников по берегам Оки и Волги только в

пределах Нижегородского края .насчитывалось до 46000. В пристанях и

приречных слободах старообрядцы захватили в свои руки все

судостроение и торговлю, совершенно оттеснив в сторону

немногочисленное купечество, державшееся никонианства.

В середине XVIII в. старообрядческая буржуазия, российская и

зарубежная, обладала уже «великими промыслами и торгами».

Правительство Екатерины II учло это обстоятельство как финансовую

возможность и отменило целый ряд ограничений, взвалив зато на плечи

старообрядцев тягло на общем основании. В конце 1762 г. был

опубликован манифест Екатерины, призывавший в Россию селиться людей

всех «наций», «кроме жидов», а также приглашавший вернуться в Россию

всех русских беглецов, обещая им прощение преступлений и другие

«матерняя щедроты». Под беглецами в первую голову, как разъяснил

сенат, разумелись раскольники; кроме права вернуться им были обещаны

и другие льготы: разрешение не брить бороду, носить какое хотят

платье, шесть лет свободы от всяких податей и работ; каждый имел

право либо вернуться к прежнему помещику (!) либо записаться в

государственные крестьяне или в купечество.

В XVIII в. в положении крестьянства, по существу, не

было перемен; были только моменты особого обострения крепостного

права, но не было таких моментов, которые открывали бы перед

крестьянином перспективы лучшего будущего. XIX в. начался указом о

свободных хлебопашцах, затем началась агония крепостного права в виде

аракчеевщины и тисков николаевской эпохи; после этого пришла

эмансипация, которая при всей ее половинчатости все-таки глубоко

затронула крестьянский быт и заставила мужицкую мысль шевелиться

несколько быстрее, чем раньше. Поэтому и религиозная жизнь

крестьянства в XIX в. неизмеримо богаче, чем в XVII или XVIII в.:

секты появляются одна за другой в бесчисленном количестве.

Крестьянство, по самому существу своему поставленное лицом к

лицу со стихийными силами природы, для него таинственными и

неведомыми, не в силах уйти из сферы религиозного мышления. Даже

простое бегство от невыносимых условий жизни оно облекло в

религиозную форму, возвело в религиозный принцип жизни. Бегство и

странничество, естественные житейские явления 18 века, служившие для

крестьянства чуть ли не единственным выходом из тисков тогдашней

жизни, получали религиозную санкцию и были легко исполнимыми

заповедями.

К последней четверти XVII в. относится начало двух других

крупных течений сектантства, возникших в крестьянской

среде,—духоборчества и молоканства. Секты «духовных христиан», как

называли себя и те и другие, сформировались в последней четверти

XVIII в.. Духоборцы появились в Екатеринославской губернии, среди

казачьего населения, которое в царствование Екатерины было до

крайности стеснено и разорено раздачами, украинских казачьих земель

помещикам; молокане одновременно с ними дали о себе знать в

Тамбовской губернии-—отчасти среди крестьян, отчасти среди мелкого

городского мещанства и ремесленничества. Между той и другой сектой

много общего, и вначале власти духовные и светские их путали; однако

между ними есть и различия, которые объясняются не совсем одинаковым

социальным составом и различными условиями их быта.

Молоканство и духоборчество молочноводского периода были

типичными проявлениями коммунистического сектантства в период

разложения крепостного права, когда крестьянство жило между

крепостным игом и освобождением без земли. Всякая подобная

религиозная организация неминуемо превращалась в орудие накопления

для части ее членов и таким путем особенно быстро становилась

организацией господства и эксплуатации. На иллюзиях никогда нельзя

строить ни свободы, ни равенства, ни материального благополучия

трудящихся масс.

Торгово-промышленный рогожский союз в первые 30 лет XIX

в. выступил в новой, еще почти неслыханной в России, роли. Крестьянам

был прямой расчет переходить в старообрядчество, ибо перед ними

открывалась перспектива быстрого выхода из крепостного состояния и

избавления .от рекрутчины.

Правительство Николая I плохо разбиралось в различных

раскольничьих направлениях и толках, но оно ставило себе определенную

и вполне понятную с его точки зрения задачу: разрушить основу раскола

посредством экспроприации его имуществ и разгрома его организаций—как

благотворительных, так и богослужебных.

Между тем с падением крепостного права обстоятельства для

старообрядчества складывались необыкновенно благоприятно. Начиная с

60-х годов раскол растет настолько быстро, что все население к концу

70-х годов делится почти поровну между православием и расколом.

В то время как старообрядческая поповщинская церковь

неуклонно шла по ясной и неизменной линии своего развития,

беспоповщинские организации, как и в XVIII в., продолжали переживать

значительные колебания, проходя через смены оживления и упадка, и не

могли так же прочно укрепиться, как поповщина, отчасти вследствие

репрессий правительства, отчасти в силу раздиравших их внутренних

противоречий и слабости той почвы, на которой они находились.

Поповщинская церковь организовала массы, раскинув свои общины по всей

России и связав их сначала единством культа, а затем единством и

культа и иерархии. Беспоповщинские организации были автономными

общинами, мало связанными одна с другой; в каждой из них слагались

свои обычаи и своя идеология.

Подобно беспоповщине, роль организующей первоначальное

накопление силы сыграли в начале XIX в. и скопческие организации,

действуя в среде сначала торгово-промышленного, а затем ссудного

приложения капитала. Специфической особенностью скопчества была его

способность содействовать быстрейшему процессу дифференциации

крестьянства и вытягивать из деревни в город наиболее податливые и

подходящие для капитала элементы.

Золотое время для скопчества окончилось в 20-х годах 19 века.

После 1861 г. сектантство получило чрезвычайно широкое

распространение и обнаружило целый ряд новых форм и видоизменений,

обусловленных пореформенной экономикой и бытом города и деревни.

Многочисленные секты пореформенного периода резко распадаются на две

группы — на секты чисто крестьянского характера, возникшие в связи с

проведением реформы 1861 г., и на секты мелкобуржуазные, смешанного

состава, вбиравшие в себя мелкобуржуазные и полукапиталистические

элементы деревни и города и возникавшие в связи с быстрым ростом

капитализма после 1861 г., который разлагал деревню на

противоположные полюсы и питал на первых порах мелкую буржуазию

города — кустарей, лавочников, мелких хозяйчиков ремесленных

мастерских и небольших фабрик и заводов. В то время как секты первой

категории отличались известными индивидуальными чертами, связанными

со злобой дня, секты второй категории обнаруживают некоторые общие

черты, в особенности ослабление коммунистических и мистических

тенденций, заменяющихся нередко самой откровенной защитой частной

собственности и рационализмом в догматике и в обрядности. Если секты

первой категории были еще организациями борьбы трудящихся, то секты

второй категории были уже неприкрытыми организациями эксплуатации и

если боролись, то только со своим злейшим конкурентом в этой

области—синодальной церковью.

В начале 70-х годов обнаружилось в некоторых деревнях

Екатеринбургского уезда повальное бегство крестьян в леса со всем

скарбом и детьми. Следствие выяснило, что крестьяне уходят в лес от

антихриста, царящего якобы теперь в мире; всякий, кто не хочет

принять его печать, должен уходить в пустыню. Печать антихриста—это

деньги; она распространяется всюду в куплях-продажах, и всякий, кто

что-либо покупает или продает, принимает печать антихриста.

Одновременно с этими вполне ясными сектами появилась в северной части

Вятской губернии еще одна секта, которую некоторые корреспонденты

Пругавина считали даже не сектой, а скорее политической группой.

Уральские секты эпохи эмансипации вращаются еще в среде

старых представлений и формул в зависимости от хозяйственной

отсталости Приуралья, для которого эмансипация была тяжелым,

мучительным переломом. Во внутренней России эмансипация дала новые

формы сектантства. Она покончила со старыми примитивными формами

мессианизма и со связанной с ними мистикой, выдвинув практические

задачи, продиктованные новыми условиями быта. Эта перемена в

характере сектантства была обусловлена историческим ходом событий,

опрокинувшим эсхатологические ожидания. Взамен конца света пришла

эмансипация. Оставалось либо отбросить совсем эсхатологию и искать

новые религиозные пути, либо сохранить эсхатологию в официальной

церковной оправе, пойдя на примирение с церковью. Вследствие этого

развитие сектантства на старых началах после реформы 1861 г.

приостановилось. Но уже в 60-х годах обнаружились следствия частичной

экспроприации крестьянства. Жизнеспособными и получившими широкое

развитие оказались именно те секты, которые были связаны с процессами

накопления, твердо держались принципа частной собственности и ставили

своей задачей содействие обогащению своих сочленов. Такие секты

появились также в Херсонщине, откуда они распространились по соседним

украинским губерниям.

В 90-х годах начинается быстрый процесс нивелировки

различий между всеми мелкобуржуазными штун-дистскими толками и

постепенное слияние их в одну организацию. Этот процесс проходит под

знаменем так называемого баптизма. Последний проник в Россию из-за

границы в 70-х годах, сначала в немецкие колонии. Сохраняя в основном

характер евангелической секты, баптизм отличался от остальных сект

этого рода тем, что не признавал крещения над младенцами, требуя

сознательного отношения крещаемого к этому обряду, и потому

устанавливал для вновь вступивших в секту перекрещивание. Общины

были организованы в «Союз баптистов России», с центральными съездами,

центральным советом и с центральной кассой взаимопомощи, имевшей свои

филиалы на местах.

Этот блестящий успех баптизма объясняется тем, что за баптизмом

стояла уже сила международного капитала. Баптистские организации в

Европе и в особенности в Америке были еще в 90-х годах захвачены в

свои руки капиталистами, промышленными и финансовыми, сумевшими путем

финансирования баптистских общин превратить их наставников в своих

агентов. Острие было направлено, конечно, в рабочие кварталы;

вербовкой рабочих в баптизм стремились отвлечь пролетариев от их

классовой борьбы и создать кадры штрейкбрехеров. Баптизм в руках

капитала оказался чрезвычайно гибким и плодотворным орудием, и в 1905

г. он приобрел уже международный характер: был организован Всемирный

баптистский союз. Усиленная пропаганда баптизма в России, которая

велась под руководством и при живейшем участии проповедников из-за

границы, совпадает с проникновением в Россию иностранного

промышленного и финансового капитала.

Таковы основные направления русского сектанства после 1861

года. Было немало других сект, многие из которых существуют до сих

пор, но все они примыкают к описанным.

Революция 1905 г. произвела новый сдвиг в области

религиозных исканий. Сначала ее влияние в этой сфере было чисто

разрушительным: божество временно исчезло со сцены в качестве

режиссера трагикомедии жизни даже в представлениях косного

крестьянства. Но когда революционная волна спала, сектантские искания

возобновились с новой силой.

Шесть с половиной десятилетии, в течение которых дворянское

самодержавное государство просуществовало после ликвидации его

крепостнической базы, были, в сущности говоря, эпохой его последних

судорожных усилий в борьбе за существование. Подтачиваемое быстрым

ростом промышленного и банкового капитала и потрясаемое периодически

вспыхивавшими и все усиливавшимися революционными движениями

пролетариата и крестьянства.

Все церковные денежные капиталы, как уже указанные

архиерейские и монастырские, так и капиталы некоторых крупных

городских церквей, должны были обязательно помещаться в

государственные процентные бумаги и храниться в Государственном

банке.

После почти пятилетней подготовки 13 июня 1884 г. были наконец

опубликованы правила о церковноприходских школах. По официальному

разъяснению, цель их учреждения кроме распространения элементарной

грамотности заключалась в том, чтобы «воспитывать в детях страх

божий, преподавать им значение веры, вселять в их сердца любовь к

святой церкви и преданность к царю и отечеству».

Удар, нанесенный революцией 1905 г. самодержавному строю,

больно поразил и церковь. Больше того, ища спасения и высматривая тот

балласт, который можно было бы сбросить с тонущего корабля, царское

правительство не постеснялось пожертвовать в первую голову именно

привилегированным положением православной церкви, как будто уже не

надеясь более на действенность тех средств, какими могла помогать и

помогала ему церковь. Манифест 17 апреля 1905 г. объявил

веротерпимость, узаконил свободу перехода из православия в другие

христианские исповедания, предоставил легальные права для

существования старообрядческих и сектантских организаций, кроме

«изуверных» (скопцов и хлыстов), и признал за старообрядческим и

сектантским клиром звание священнослужителей.

Синодская церковь была потрясена до основания Октябрем,

разгромившим и уничтожившим начисто ее классовую и государственную

опору. Последующее десятилетие было периодом ее быстрого разложения и

упадка. Разбитой оказалась и старообрядческая церковь, так как ее

хозяева, промышленные и банковские тузы, оказались или физически

уничтоженными и экспроприированными, или по ту сторону границы

Советского Союза, в эмиграции. Только сектантство в некоторых местах

обнаружило живучесть и даже расширило свою базу за счет упадка

православия.

В начале девяностых христианство переживает упадок на Западе,

даже в Соединенных Штатах, где наибольшее количество людей посещает

церковь. Опросы общественного мнения, проведенные в 1991 году,

показали, что лишь 58 % американцев считают, что религия играет

важную роль в их жизни, а в 1952 году их было 75 %.

Мы не можем выяснить, каким было общественное мнение в Средние века,

но христианство дореформационного периода потрясает своим единством.

В XVI веке Реформация перенесла акценты на отношения индивидуума с

Богом, открыв двери для дробления христианства. С тех пор возникло и

распалось много сект, необоснованным оказалось убеждение верующих,

членов секты, что именно их вера является истинной. Потеря

уверенности подорвала саму религиозную веру.

В то же время религия продолжает борьбу с прогрессом в естественных

науках. Дело даже не в том, что эволюционную теорию Дарвина или

«Большой взрыв», объясняющий творение, не удается примирить с

библейскими представлениями. Более важно, что наука приучила людей

предъявлять строгие требования к доказательствам, а религия не в

силах им отвечать.

Организованные христианские церкви теряют авторитет в

современном мире; и многие люди обращаются к самым различным

верованиям: астрологии, сайентологии, различным формам восточного

мистицизма, целому ряду течений, которые принято называть «нью эйдж».

Будущее покажет, выдержат ли эти новые религиозные течения испытание

временем и можно ли их будет поставить рядом с христианством.

Но на мой взгляд в последнее время религиозная обстановка

в России не столь однозначна как изложено выше, а даже напротив –

происходит «Второе Крещение Руси» . Об этом свидетельствует

восстановление старых и строительство новых церквей, количество

людей, посещающих богоугодные заведения, переориентация российских

политиков на религиозный лад и т.д. Я думаю, что такая перемена

настроений вызвана распадом СССР с его атеистической политикой и

рядом менее существенных причин.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

По мнению многих ученых крещение Руси в конце Х века не

было результатом особой «богоизбранности» ее самой и древнеруссов,

озарения всевышним князя Владимира и просвещения богом «русского

народа светом Христовым», как утверждают богословы.

Принятие христианства Русью как государственной религии

явилось закономерным следствием длительного и далеко не простого

социально-экономического и культурного развития древнерусского

общества.

Введение христианства на Руси было крупнейшим событием,

отметившим важный этап в развитии феодальных отношений, пришедших на

смену родовому строю с его язычеством. Оно помогло укреплению

Древнерусского государства, его консолидации и повышению

международного престижа. Вместе с этим оно свидетельствовало о

большом сдвиге в идеологии Киевской Руси. Ибо новая религия была

приспособлена к классовому обществу, тогда как языческая не знала

классов, не требовала подчинения одного человека другому, не освящала

отношений господства и подчинения.

Принятие христианства сыграло немаловажную роль в

дальнейшем развитии материальной и духовной культуры древнерусского

общества. Неправомерно было бы отрицать, что церковь сыграла вполне

определенную положительную роль в развитии на Руси письменности,

зодчества и живописи, возвышении Москвы, развитии патриотического и

национального самосознания и нравственного возвышения русского и

других народов Руси и России. Не без основания теологи Евангелической

, церкви ФРГ, как и православные богословы, считают, что русское

христианство обогатило и «европейскую культуру своим вкладом:

богословием, философией, литературой, церковной архитектурой,

иконописью, церковной музыкой».

Но, разделяя эти суждения, нельзя забывать и о той роли церкви, какую

она играла как служанка самодержавия и господствующих классов, какое

она утверждала мировоззрение.

. «Церковь всегда обновляется»,—заявил сравнительно недавно

митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим. Это одно из ее свойств.

И именно поэтому он полагает, что «церковь жила при рабовладельческом

строе, при феодализме, она будет жить и при другом государственном

строе». Как? Этого Питирим не знает. Обращение Питирима к истории для

прогноза будущего церкви—свидетельство, что ныне именно на оценке

роли русского православия в истории Руси и России, развитии нашей

государственности и культуры сосредоточен центр противоборства

научного и религиозного миропонимания.

Происшедшие сдвиги в богословской интерпретации нашей истории

свидетельствуют, что православные идеологи прилагают немало усилий,

дабы представить прошлое русской церкви созвучнее нашему времени,

социально-политическим взглядам и интересам современных верующих.

Делается это и для того, чтобы представить русское православие

положительным только фактором в жизни общества и тем самым повысить

его привлекательность, продлить его существование.

При всех изменениях богословских воззрений на

роль и место русского православия в истории непримиримость научного и

религиозного мировоззрения остается неизменной. Происшедшая эволюция

богословского истолкования истории нашей Родины может порождать в

определенных слоях населения ошибочные представления о реальной роли

религии в социально-политической жизни общества. Ввиду этого

необходимо уделить больше внимания критике православно-христианского

вероучения как отправного пункта освещения православными идеологами

событий прошлого и настоящего, раскрытию действительной роли религии

и церкви в истории нашей страны, не допускать ее преувеличения и

идеализации. Только при этом условии воспитание историей в полной

мере будет служить делу формирования у всех трудящихся научно-

материалистического мировоззрения и морали, становлению человека,

свободного от религиозных предрассудков.

Страницы: 1, 2