Арбат

Арбат

Арбат

Вечером поздним слышно далеко,

Город большой притих.

Вдруг донесется из чьих-то окон

Старый простой мотив.

Чувство такое в сердце воскреснет,

Что и постичь нельзя...

Так у Москвы есть старая песня –

Это Арбат, друзья.

Москва – столица нашей родины. Еще недавно мы праздновали 850-летие

нашего города. Обращаясь к его истории нельзя не отметить один из его

исторических районов. Этот район – Арбат. Сегодня под этим словом мы

подрузомеваем небольшую улицу, которая совсем недавно стала одной из

пешеходных зон города. Но если копнуть немного поглубже, то выясняется, что

Арбат это не только улица, Арбат это целый район нашего города. Даже не

просто район, а исторический район, известный еще с XIV века, то есть уже

около 500 лет.

Улица Арбат (XV в.) - одна из древнейших улиц Москвы. «Арбат» («арбад»,

«рабад», «рабат») - слово арабского происхождения, означающее пригород,

предместье, какой и была эта местность в XV в., когда «городом» назывался

только Кремль. Название, вероятно, было занесено крымскими татарами или

восточными купцами, жившими здесь во время своих приездов в Москву. По

другой версии, название Арбат произошло от находившегося в этом месте

колымажного двора, где изготовлялись телеги, повозки - по-татарски «арбы».

В первой четверти XVII в. здесь проживала арбатская полусотня черных

(посадских) людей. В середине XVII в. улица была переименована в

Смоленскую, по ее направлению к Смоленской дороге, но название не

привилось.

До нас дошли многочисленные исторические факты связанные с Арбатом. Вот

некоторые из наиболее известных.

Давно уже нет в Москве ни Арбатских, ни Покровских, ни Тверских, ни

Семеновских, ни Яузских, ни Пречистенских, ни Серпуховских, ни Калужских,

ни Петровских, ни Таганских ворот; давно уже нет и Кречетного двора и т.п.,

но названия их доныне еще живут в памяти народной.

Так, например, последний остаток Белого города - башня у Арбатских

ворот была сломана в 1792 году.

Арбатские ворота богаты многими историческими преданиями. Когда в 1440

году царь казанский Мегмет явился в Москву и стал жечь и грабить

Первопрестольную, а князь Василий Темный со страху заперся в Кремле, тогда

проживавший в Крестовоздвиженском монастыре (теперь приходская церковь)

схимник Владимир, в миру воин и царедворец великого князя Василия Темного,

по фамилии Ховрин, вооружив свою монастырскую братию, присоединился с нею к

начальнику московских войск князю Юрию Патрикеевичу Литовскому, кинулся на

врагов, которые заняты были грабежом в городе. Не ожидавшие такого отпора

казанцы дрогнули и побежали. Ховрин с монахами и воинами полетел вдогонку

за неприятелем, отбил у него заполоненных жен, дочерей и детей, а также

бояр и граждан московских и, не вводя их в город, всех окропил святою водою

на самом месте ворот Арбатских. Кости Ховрина покоятся в

Крестовоздвиженском монастыре.

Другой подобный случай у Арбатских ворот был во время междуцарствия,

когда польские войска брали приступом Москву. У Арбатских ворот командовал

отрядом мальтийский кавалер Новодворский. Отважный воин с молодцами с

топорами в руках вырубал тын палисада; работа шла быстро. С нашей стороны,

от Кремля, защищал Арбатские ворота храбрый окольничий Никита Васильевич

Годунов. Раздосадованный враг начал действовать отчаянно; наконец, сделав

пролом в предвратном городке, достиг было до самых ворот, но здесь

Новодворский, прикрепляя петарду, был тяжело ранен из мушкета. Наши видели,

как его положили в носилки, как его богатая золотая одежда обагрилась вся

кровью, как его шишак со снопом перьев спал с головы и открыл его мертвое

лицо. Вслед за ним Годунов кинулся с молодцами на врагов, и поляки хотя

держались в этом пункте до света, но, не получая подмоги, поскакали наутек.

На колокольне церкви Бориса и Глеба ударил колокол, и Годунов пел с

духовенством благодарственный молебен.

В 1619 году к Арбатским воротам подступал и Гетман Сагайдачный, но был

отбит с уроном.

В память этой победы сооружен был придел в церкви Николы Явленного во

имя Покрова Пресвятой Богородицы. Начало этой церкви, как полагает Ив.

Снегирев, относится к XVI столетию, когда еще эта часть Москвы была мало

населена и называлась Полем.

Профессор Петр Ив. Страхов (1757-1813) рассказывал, что помнил эту

церковь, когда она имела каменную ограду с башенками. Видом тогда она

походила на монастырь. Близость этой церкви к Иоанновой слободе дала повод

к догадкам, что она была свидетельницей иноческой набожности грозного царя.

При работах у этой церкви в 1846 году было открыто множество костей

человеческих; в числе здесь погребенных было немало могил и именитых людей.

В этот храм часто ездила молиться императрица Елисавета Петровна; она

приезжала сюда служить панихиды над гробницею Василия Болящего,

скончавшегося 7-го ноября 1727 года и погребенного в трапезе. Из вкладов

этой государыни известен в приделе образ во имя Ахтырской Богоматери.

Арбат, как улица Москвы начала застраиваться еще в XIV веке. Сначало

здесь селились ремесленники и купцы. Но ко второй половине XVIII века их

вытеснили дворяне. В XVI - XVII веках под Арбатом уже понималась не просто

улица, а обширная местность, которая лежала между улицей Знаменка и

Большой Никитской улицей. При этом срединной улицей данной местности была

Воздвиженка. Она-то до XVII века главным образом и носила название Арбат, а

позже стала именоваться Смоленской улицей.

Арбат для москвичей – не просто улица, это как бы особый «кусочек»

столицы, своеобразная «Москва в Москве» с ее собственной историей,

самобытностью, традициями. А как много могут рассказать старые названия

арбатских переулков. Плотников переулок - сразу становиться ясно, что здесь

жили плотники. Серебряный и Денежный – здесь находилась слобода Мастеров

Старого государева Серебряного (монетного) двора. Там, где сейчас проходит

Староконюшенный переулок, в XVII веке располагалась Конюшенная сторожевая

слобода. Свое дополнительное название она получила, когда в конце XVII

века на Девечьем поле появилась Новая Конюшенная слобода. Московским

старожилам известен Спасопесковский переулок. Это название он получил в

XIX веке по находящейся здесь церкви Спаса Преображения, а так как церквей

Спаса Преображения было много, то было внесено уточнение «на Песках».

У Арбатских ворот некогда стоял театр очень величественной постройки,

напоминающий видом здание петербургской биржи, театр этот сгорел во время

пожара 1812 года. Здесь же вблизи был и дом известного театрала и директора

московских театров Ф. Ф. Кокошкина; в его доме помещалась и театральная

типография.

По рассказам старожилов, Арбатская площадь еще лет пятьдесят тому назад

была почти непроходима от грязи и топей, и нередко можно было видеть, как

бились лошади, вывозя из невылазной грязи тяжелую карету или колымагу.

История современного Арбата наиболее интересна в документах

современников. Именно они передают характер Арбата и его обитателей той

поры.

Литературный особняк

Дом № 7

В начале улицы под № 7 располагались на Арбате прежде два строения,

соединенные каменными воротами. Глядя на опустевший, архитектурно

непримечательный дом, можно подумать, что о заурядном этом строении и

писать вроде нечего, и восстанавливать его не следует после недавнего

пожара, облизавшего черным языком стены и крышу, через которую капает вода.

Под грудой мусора видна лестница в подвал...

Последним торговал тут магазин "Ткани", а до него – «Лен». В другом

строении, 7а, находился известный колбасный магазин. Оба эти каменных

здания появились на улице после пожара 1812 года.

Было время, когда дом № 7 славился не только магазином. Во второй

половине XIX века, как сообщил московский библиограф В. В. Сорокин, в нем

открылась одна из первых частных библиотек города. В 1875 году ее опечатала

полиция, поскольку на книжных полках стояло, по словам полиции, "много

сочинений политических преступников: Радищева, Герцена, Чернышевского,

Огарева, Михайлова, Ткачева, Прыжова и др.".

Висевшая на фасаде дома до недавнего времени мраморная доска напоминала

о другом событии, первой русской революции. "В этом доме в 1906 году

помещался Московский Союз текстильщиков и ряд других профессиональных

организаций". Помещались в этом здании также профсоюзы строителей, маляров

и рабочих других профессий, получившие после революции 1905 года

возможность действовать легально. Но свобода эта длилась недолго: профсоюзы

из дома ушли.

Проходит еще год, и дом становится известным благодаря разместившемуся

в нем кинотеатру "Паризьен", одному из многих, появившихся тогда в Москве.

В дни последнего пребывания в городе вечером 18 сентября 1909 года Лев

Толстой решил впервые посмотреть новинку века-кинематограф, о котором он

слышал не раз. Из своего дома в Хамовниках писатель пришел на Арбат, в

"Паризьен", стараясь не привлекать к себе внимания, сел в кресло, чтобы

увидеть немой фильм...

После окончания первой части в зале вспыхнул свет. Киномеханик

перезаряжал аппарат. Но Лев Толстой не стал ждать, когда начнется

продолжение демонстрации фильма, встал и, к удивлению зрителей, вышел из

кинотеатра, направившись домой. Как передают очевидцы: "Он был поражен

нелепостью представления и недоумевал, как это публика наполняет множество

кинематографов и находит в этом удовольствие".

Через несколько лет, уже после революции, в зале закрывшегося

кинотеатра установили столики со стульями, эстраду. На Арбате, 7, появилась

вывеска кафе "Литературный особняк". И не только здесь. В разных концах

Москвы с начала 1918 года, когда, казалось, было не до того, чтобы

открывать кафе (старые рестораны, трактиры, кофейни закрывались), они, тем

не менее, зажигали огни, хотя продуктов с каждым днем в городе становилось

все меньше, голод и разруха усиливались. Учреждали эти кафе не частные

лица, как прежде, содержатели ресторанов, а возникшие после революции

литературные организации разных существовавших тогда поэтических

группировок: футуристов, имажинистов, неоклассиков. Всероссийского союза

поэтов...

Поэт Иван Грузинов, друг Сергея Есенина, в воспоминаниях,

опубликованных недавно под названием "Литературные кафе 20-х годов" в

сборнике архивистов "Встречи с прошлым", упоминает среди наиболее

популярных поэтических кафе той поры "Литературный особняк", где, по его

словам, "выступлениям поэтов не было конца".

Эти кафе не только предоставляли возможность литераторам прочесть новые

сочинения в кругу друзей или на публике издаваться, но и решить не менее

тогда важную задачу хоть как-то поесть, чтобы не умереть с голоду.

В один из вечеров в "Литературный особняк" пришел с друзьями Сергей

Есенин и прочел новую поэму "Пугачев". Работа над ней шла с конца 1920

года. Отрывки из незаконченного сочинения автор начал читать в Москве летом

1921 года, вернувшись из поездки по Средней Азии. Как сообщалось в газете

"Известия", в ближайшие дни в клубе "Литературного особняка" (Арбат, 7)

устраивается ряд вечеров. 6 августа С. Есенин читает "Пугачева"...". Это

случилось за день до смерти Александра Блока, в свой последний приезд в

Москву жившего на Арбате...

Проходит еще год, и под сводами бывшего "Литературного особняка"

обосновался небольшой театр. Назывался он "Мастфор", сокращение это

образовалось из полного названия: "Мастерская Н. М. Фореггера".

Это был маленький театр, где ставились пьесы пародийные, полные

буффонады, эксцентрики, режиссерской выдумки, художнических открытий, одним

словом, театр нетрадиционный, экспериментальный, ищущий. Небольшой, но

довольно популярный в течение нескольких театральных сезонов. Основал театр

молодой режиссер Николай Фореггер, живший поблизости от Арбата, на Малой

Никитской, 21. Как вспоминает известный кинорежиссер Сергей Юткевич,

"Фореггер был крайне любопытной фигурой. Родом он из обрусевших немцев. Его

полный титул был - барон Фореггер фон Грейфентурн... Окончив филологический

факультет Киевского университета, Фореггер увлекся театром и стал настоящим

знатоком старинного театра...".

Небольшая труппа Николая Фореггера ставила первое время пьесы на разных

сценах, где придется, и только позднее получила стационар, бывший клуб

"Литературного особняка". В "Мастфоре" сделали первые самостоятельные шаги

в театре два друга, никому тогда не известные, Сергей Юткевич и Сергей

Эйзенштейн. Поначалу они выступали как художники-оформители. Сергей Юткевич

до поступления в режиссерскую студию Всеволода Мейерхольда учился в

Строгановском училище, а молодой Сергей Эйзенштейн перепробовал себя на

разных поприщах: учился в институте на архитектора, работал строителем,

учил языки, готовился стать профессиональным переводчиком, служил в армии,

поступил в Академию Генерального штаба. И все бросил, чтобы начать с нуля-в

искусстве. Сергей Юткевич испытал себя на сцене "Мастфора" и как режиссер.

Произошло это, как часто бывает в искусстве, непредсказуемо: "Случилось

так, что режиссер Фореггер, загадочно поблескивая очками, попыхивая

неизменой трубкой, одобрительно хмыкнул, увидев мои эскизы к Мольеру. Я

получил приглашение оформить спектакль пародий в его театре. Из кусков

цветной бумаги, фанеры и обрывков пестрых материй соорудили мы-я и Сергей

Михайлович Эйзенштейн-первое оформление для буффонадного спектакля-пародии

на "Федру" Расина в постановке Камерного театра..."

Из "Мастфора" друзья один за другим ушли, когда рамки этого театра

стали для них узки, но всю жизнь помнили эту арбатскую мастерскую, потому

что первые шаги всегда незабываемы.

Ныне же на пешеходном Арбате пока загораются новые огни магазинов,

кафе, угасли все кинотеатры, нет ни одного выставочного зала, музея,

библиотеки, читального зала: на весь Арбат - единственный Театр Вахтангова.

«Архивны юноши» или «Дом с привидениями»

Дом № 14

Бомбы, падавшие в дни войны на Арбат, предназначавшиеся Наркомату

обороны, разрушили Театр Вахтангова. Его возродили. Тогда был уничтожен и

другой дом, на четной стороне улицы, стоявший под № 14. Но его, к

сожалению, не восстановили. Очень интересна история этого арбатского

старожила-дома с шестиколонным портиком. В прошлом его часто

фотографировали для открыток. Художник М. Гермашез написал ставший

популярным городской пейзаж, датируемый 1912- 1914 годами, под названием

"Арбат". В центре его картины расположен именно этот домик, над которым

успели подняться многоэтажные громады зданий, вторгшиеся в узкие переулки;

видна проложенная посредине улицы трамвайная колея, а по ней трусит

одинокая лошадка под одиноким фонарем, стоящим как раз там, где теперь

разросся лес фонарей.

В те времена звали его "домом с привидениями", обходя по ночам

стороной, сочиняли о нем легенды...

Задолго до того, как этот дом приобрел незавидную славу, многие в

Москве знали eго как владение князя Оболенского, директора Московского

главного архива министерства иностранных дел, где служили воспетые

Александром Пушкиным "архивны юноши". На Арбате, в доме № 14, жили

выдающиеся русские архивисты: Вукол Ундольский и Михаил Оболенский –

сотрудники, единомышленники, подвижники.

Библиограф и страстный коллекционер древнерусских рукописей и

старопечатных книг Вукол Михайлович Ундольский прожил менее полувека. Но

сделал много: только в одном 1846 году вышли его "Оглавление книг, кто их

сложил", "Очерк библиографических трудов в России", "Библиографические

разыскания". И четвертая работа, датируемая тем же Годом,- "Каталог

российским книгам библиотеки Павла Григорьевича Демидова, составленный им

самим". Многие сочинения Букола Ундольского вышли в свет после его кончины,

выходят они и в наш век. Так, в 1970 году в Москве издали "Славяно-русские

рукописи В. М. Ундольского". В этом сочинении библиограф описал свою

библиотеку, насчитывавшую почти полторы тысячи рукописных книг и около 90

старопечатных книг, издававшихся кирилловской печатью. Все эти богатства

хранились в доме на Арбате, а после кончины собирателя перешли в библиотеку

Румянцевского музея и теперь находятся в Государственной библиотеке имени

В. И. Ленина.

В доме № 14 жил и другой русский библиофил, известный археолог, 33 года

возглавлявший архив министерства иностранных дел, князь Михаил Андреевич

Оболенский, он был хозяином особняка, другом Вукола Ундольского. Оба они

существовали одними интересами, собирали, описывали рукописи и книги.

Михаил Оболенский коллекционировал письма и реликвии из истории России

средних веков, летописи. И его перу принадлежит много библиографических

сочинений. В течение 20 с лишним лет, с 1838 по 1859 год, вышло 12 выпусков

"Сборников князя Оболенского", где описаны многие исторические акты, как

принадлежащие московскому архиву МИДа, которым до своей кончины руководил

князь, так и его личные.

В стенах этого особняка находилась одна драгоценная реликвия, о которой

вся Россия узнала в 1860 году, когда Михаил Оболенский разрешил

сфотографировать хранящийся у него в доме портрет Александра Пушкина,

написанный маслом знаменитым московским живописцем Василием Тропининым.

Портрет датируется январем-февралем 1827 года, тем временем, когда

Пушкин после возвращения из ссылки, будучи в зените славы, на Арбате, на

Собачьей площадке, в доме друга С. А. Соболевского. Он, как и многие

знакомые и друзья поэта, состоял в должности переводчика в Московском

архиве министерства иностранных дел, где позднее директорствовал князь

Михаил Оболенский. В пушкинские времена вокруг этого архива группировалась

плеяда блестяще образованных молодых людей, о которых в поэме "Евгений

Онегин" хорошо знавший этот круг автор писал:

Архивны юноши толпою

На Таню чопорно глядят

И про нее между собою

Неблагосклонно говорят.

Так вот, один из этих "архивных юношей", С.А.Соболевский, в знак дружбы

получил от Пушкина подарок, о котором и не помышлял.

В те годы появилось несколько портретов поэта. Соболевский считал, что

все они "приглажены и припомажены". Лучшим портретистом Москвы тогда

являлся Василий Тропинин, и ему был заказан портрет. Он, сделав с натуры

два эскиза, этюд маслом, создал затем портрет, изобразив поэта в домашнем

халате. В книгах о Пушкине можно прочитать, что инициатива создать портрет

у лучшего художника исходила от Соболевского. Но сам он острил такую

запись: "Портрет Тропинину заказал сам Пушкин тайком и поднес мне его в

виде сюрприза с разными фарсами".

Репродукции с этого изображения украшают ныне десятки книг о поэте.

Современники, видавшие работу художника, сочли портрет лучшим. В журнале

"Московский телеграф" Николай Полевой отметил: "Сходство портрета с

подлинником поразительно". Художнику удалось не только передать внешнее

сходство с оригиналом, но и заглянуть в глубь души...

И вот этот портрет, принесенный с Волхонки, из мастерской Тропинина,

попал на Арбат, в деревянный домик, стоявший на углу Собачьей площадки с

Борисоглебским переулком.

Судьба этого выдающегося произведения сложилась драматически.

Уезжавший надолго за границу хозяин оставил портрет и библиотеку одному из

"архивных юношей", Ивану Киреевскому. Тот, в свою очередь, передал их поэту

и историку Степану Шевыреву, с которым в переписке состояли Вукол

Ундольский и Михаил Оболенский...

Однажды к Степану Шевыреву явился некий живописец и упросил доверчивого

хозяина на время дать портрет, чтобы скопировать. Ловкий художник сделал

удачную копию и вместо оригинала вернул ее Степану Шевыреву, не заметившему

подлога. Портрет был, таким образом украден.

Появился он неожиданно в лавке антиквара спустя десятилетия. Вот тогда

приобрел его Михаил Оболенский и привез на Арбат.

Здравствовавший Василий Тропинин засвидетельствовал, что это именно его

портрет. К тому времени холст, который прятали где-то в укромном чулане или

на чердаке, попортился: Князь Оболенский просил автора подновить живопись,

но художник не решился на это из боязни испортить то, что писалось с натуры

и "молодою рукою". Он только почистил живопись.

Из дома Оболенских в 1909 году портрет попал в музей...

Автор известной книги "Старая Москва" М. И. Пыляев приводит любопытный

эпизод, связанный с этим портретом и включенный В. Вересаевым в свод

свидетельств современников "Пушкин в жизни": "Одно время отличительным

признаком всякого масона был длинный ноготь на мизинце. Такой ноготь носил

и Пушкин, по этому ногтю узнал, что он масон, художник Тропинин, придя

рисовать с него портрет. Тропинин передавал кн. М. А. Оболенскому, у

которого этот портрет хранился, что когда он пришел писать и увидел на

Пушкине ноготь, то сделал ему знак, на который Пушкин ему не ответил, а

погрозил ему пальцем".

...Незадолго до революции 1917 года владелец особняка князь Н. Н.

Оболенский продал фамильный дом купцу Гоберману, но последний не успел

попользоваться владением, так как оно перешло к новым хозяевам.

На ступеньках этого дома торговал книгами некто Е. 3, Баранов, человек

любознательный и ценитель фольклора. От его внимания не ускользнуло то

Страницы: 1, 2